Глава 3

Он слышал голос жены – звонкий, чистый и ласковый. Она шептала ему, что он должен выпить, проглотить хотя бы немного прохладной воды. Ему казалось, что снова наступили те дни, когда его корабль трепали морские штормы, мир осеняла небесная синева и вселенная дарила ему любовь. Потом он проваливался в черноту. Но вскоре проснулся опять, почувствовал, что она рядом, и ощутил прикосновение ее волос.

А временами он вдруг понимал, что его жена умерла. Никакая ведьма, никакой лекарь не могли вернуть ее в мир живых, и она ушла вслед за их дочерью, нежным очаровательным созданием, в мир жестокости и разрушения. Малышка сияла лучиком невинности, приходила к нему в забытьи: мать держала ее за ручонку, и они вместе шли к нему, звали за собой, и он стремился к ним навстречу. Он слышал мелодичный смех дочери и нежный голос Марго, которая учила Эйлин и за что-то мягко ей выговаривала. С каким восторгом он взял малютку на руки, когда она появилась на свет: чистота ее тельца особенно поражала на фоне его огрубевших, мозолистых ладоней. Он подбрасывал девочку в воздух, а жена говорила:

– Ты ведь хотел сына.

Когда-нибудь потом, не теперь; она ведь так красива: плоть от плоти его, его кровинка, такая хрупкая…

– Дети всегда такими появляются на свет, милорд, а она для младенчика не такая уж маленькая. Просто тебе так кажется.

– Она вырастет такой же высокой, как ты.

– И светловолосой, как мы оба, дорогой муженек.

– Ее глаза – голубое небо.

– Она будет красивой, – чуть-чуть нехотя согласилась Марго, потому что ее собственное очарование в большой степени основывалось на застенчивости, и она никогда не согласилась бы растить свою дочь гордячкой. – Но когда войдет в возраст, тебе станет казаться, что ее недостоин ни один мужчина.

– Никого не подпущу. Особенно таких… как я, – робко признался он: ведь эта женщина так долго и преданно его любила, прежде чем он сделал ее своей женой. Но после свадьбы он понял, что в мире бесконечных войн и кровопролития лишь она светоч жизни. Очень немногим мужчинам повезло обрести спутницу, которую бы они так жарко и страстно любили.

И вот теперь она стояла подле него и остужала его разгоряченный лоб. И все же… образ ее казался каким-то размытым. Эрик снова заподозрил, что ее уже не было на свете. И дочери – тоже. Он приоткрыл глаза. И окунулся во тьму. Пряди, которые щекотали его лицо, вовсе не светились отблеском солнца в ясный летний день, не золотились, будто хлеба на поле.

Черные. Над ним склонилась та самая темноволосая колдунья. Эрик попытался пошевелиться, оттолкнуть ее. Но не смог, только смотрел, а потом снова закрыл глаза. И мир вокруг вспыхнул, как во время лесного пожара. Он с трудом разлепил губы.

– Колдунья!

– Вы не должны меня отталкивать. Нужно, чтобы прохладная ткань постоянно лежала у вас на лбу.

– Черная… ведьма…

– Будете брыкаться – умрете!

Смерть не страшна, подумал Эрик. Он пойдет вслед за Марго, нагонит затухающий образ недавнего бреда, возьмет любимую за руку. И останется навсегда вместе с супругой и дочерью.

– Моя жена…

– Лежите смирно.

– Она умерла… я знаю…

Темноволосая змея не ответила. Да, Марго умерла.

Ему все-таки удалось схватить женщину, и пальцы сомкнулись на ее запястье.

– И жена, и дочь…

Игрейния выдернула руку, а у него не хватило сил ее удержать.

– Позвольте ему умереть, – прошептал кто-то рядом.

– Это не в нашей власти, – последовал язвительный ответ. – Чтобы умереть, никому не нужно нашего позволения. Мы все когда-нибудь расстанемся с жизнью, и только тогда станет ясно, кому из нас придется вечно гореть в аду.

– Это он виноват в том, что мы здесь умираем!

– Не верю. Шотландцы не просили брать их в плен и бросать в подземелье на унижение и казнь без суда.

– Вот оно! Вы сами произнесли это слово! Его необходимо казнить!

– Но только не по моему приговору.

– Спасая его, вы сильно рискуете – сам король приказал лишить его жизни.

– Повторяю, мы не вправе позволить никому умереть.

– Он не человек, он монстр. Сторонник вероломного предателя Брюса, который захватил корону, убив своих соперников. Он предназначен смерти, а живой – опасен. Вы теряете время. Если он не умрет, то убьет всех нас.

В следующую секунду говорившие исчезли.

Быть может, они все-таки согласились отдать его смерти? Но Эрик уже решил, что останется жить.

Всю следующую неделю больное и здоровое население замка – англичане, шотландцы, сохранившие верность Эдуарду и не признавшие коронации Брюса, и шотландцы-патриоты – трудилось на удивление дружно. Теперь они сражались с общим врагом, у которого был единственный лик – смерть.

Между Игрейнией и отцом Маккинли разгорелся бешеный спор по поводу тел жены и дочери главного шотландца. Марго скончалась через сутки после того, как заболел ее супруг, а на коже сломленной болезнью девочки уже виднелись следы разложения. Их следовало сжечь на одном из костров, которые ежедневно разводили у крепостной стены. Но Эрик крепился и не умирал, и они опасались его гнева, если он выживет.

Игрейния даже склонялась к мысли, что Дженни была права: английский король повелел казнить без суда всякого, кто хранил верность предателю Брюсу. Им даже не требовалось придумывать способа лишать его жизни, надо было только позволить ему умереть, и таким образом они бы освободились от опасного врага. Но когда болезнь охватила Лэнгли и люди короля поспешили удрать, Афтон приказал обращаться с пленниками по-христиански. Однако недуг распространялся словно пожар, и некоторых пришлось перевести в солярий. Смерть самого Афтона стала потрясающим ударом. Даже после того как его тело замуровали в склепе, Игрейния не хотела уезжать, но такова была воля мужа, которую тот произнес на смертном одре. Афтон надеялся, что в ней уже зреет его плод, и хотел, чтобы жена позаботилась о себе.

Сэр Роберт все еще болел и оставался в постели, но Игрейния видела, что наступил перелом и он с каждым днем становится крепче.

И мятежный шотландец – тоже.

А отец Маккинли не заразился – денно и нощно совершал он таинства у постелей больных и умирающих, неустанно молился за узников и отпевал покойных, чтобы их души беспрепятственно вознеслись на небо вместе с клубами здешнего адского дыма костров, пожиравших бренные останки умерших. Но боялись все – даже святой отец. И в конце концов было решено замуровать тела Марго и ее дочери неподалеку от склепа усопшего хозяина замка.

Через десять дней после того, как заболел главный бунтарь, хозяйка замка стояла с отцом Маккинли на парапете стены и обсуждала, что делать дальше. Грэхем должен был выжить, и сэр Роберт, похоже, тоже поправлялся. Все здоровые в замке забыли о былой вражде, и это обстоятельство теперь мало кого удивляло: Лэнгли стоял в той местности, которая давно получила название Приграничье. Ее постоянно раздирали свары за власть между англичанами и шотландцами, а также между многочисленными шотландскими кланами, из которых одни предпочитали Эдуарда, другие – Роберта Брюса.

– Нам следует подумать, что для нас лучше, – задумчиво произнес отец Маккинли. – Мы здесь очень рискуем. Много лет подряд эти земли захватывались и разграблялись обеими сторонами. Нам есть над чем поломать голову, особенно в отношении человека, которого, не ведаю, мудро или нет, мы спасли от смерти. Благое дело для наших душ, но что касается бренных тел… гм… Многими соседними островами правят норвежцы, а у нашего больного есть связи с тамошними могущественными эрлами. И еще он пользуется любовью человека, которому служит, – коронованного монарха Шотландии. На расположенный в Приграничье замок Лэнгли претендуют оба правителя. Но скорее всего Брюса известили, что Эрик Грэхем захватил вас и замок. Все-таки это крепость. Возможно, у Брюса найдутся люди и он направит их сюда, ведь у Эдуарда нет войск, чтобы организовать осаду, а Лэнгли, если обеспечить его воинами и оружием, может за себя постоять. А пока вы пешка в руках Эрика Грэхема. Вам необходимо бежать, пока он не выздоровел и не использовал вас в своих целях.

– Боюсь, если я скроюсь, он сорвет свой гнев на других, – вздохнула Игрейния.

– Грэхем не будет мстить другим, – помолчав, произнес святой отец.

– Он сам сказал, что перебьет всех, если его жена умрет. Марго скончалась, хотя и не потому, что мы приложили недостаточно усилий.

– Он это понимает – даже теперь: слабый, не до конца оправившийся и истерзанный болезнью.

– Мы рискуем.

– Наш единственный риск – это вы.

– Считаете, он убьет меня, а остальных помилует? Отец Маккинли покачал головой.

– Мертвая вы ему не нужны.

– В таком случае я остаюсь.

– Именно в этом случае вам нельзя оставаться. Возвращайтесь к брату. Вы пережили прекрасные моменты с лордом Афтоном – не забывайте, браки редко оказываются столь удачными. А теперь пора под крылышко брата – пусть он вас стережет. Оставайтесь в своем поместье в окрестностях Лондона, там, где бывают дни, не омраченные войной и смертью. И возможно, когда-нибудь вы снова выйдете замуж.

– Нет.

– От вас этого станут ждать, а при том, что вашим попечителем будет брат, выбор не окажется дурным. Сейчас вы считаете это невероятным, но, возможно, в будущем познаете счастье. Вам не следует здесь оставаться. Этот человек способен на многое. Бросить вас в сырую темницу. Торговаться о вашей судьбе с английскими властями. Ради жизни и – заметьте! – ради вашей чести вам лучше держаться от него подальше. Вам кажется, что благородный человек не способен на зверства? Однако не забывайте, как поступил король Эдуард с пленными шотландскими женщинами.

Игрейния с ужасом вспомнила, что сталось с сестрой Роберта Брюса и юной графиней Бьюкен, которые приехали на коронацию шотландского монарха. В наказание король Эдуард запер их в клетки и, словно диковинных зверей, выставил за стенами города. День за днем женщины томились в своих деревянных тюрьмах. Первоначально такая же кара предусматривалась для двенадцатилетней дочери Брюса, Марджори, но, к счастью, многие из окружения Эдуарда сочли наказание для ребенка чрезмерно суровым и убедили монарха отправить девочку в монастырь. А жену Брюса, дочь английского графа, содержали в большой строгости в поместье Бурствик-ин-Холдернесс.

Отец Игрейнии был графом, брат тоже носил этот титул, но был еще молод и не набрал той силы, с какой могли бы считаться короли. И если захватившие ее шотландцы решат продемонстрировать на ее примере, что они способны на месть, ей останется только покориться своей судьбе.

– А вдруг вы ошибаетесь? – мягко спросила она. – Что, если в ярости он казнит здесь всех, даже вас?

– Не так уж много священников попали под топор палача, даже если вокруг свершалась жестокая месть.

– А остальные?

– Но он же не расправился о вашей охраной?!

– Возможно, потому, что большую часть времени был без сознания.

Отец Маккинли покачал головой.

– Перед тем как обосноваться у постели жены, он отдал приказ никого не убивать, кроме тех, кто отказывался подчиниться. Смерть и так унесла многих людей Лэнгли. Он не захочет устраивать кровавую бойню. Игрейния, я боюсь за вас. Прошу вас, уезжайте.

– Это невозможно. У меня нет охраны, и почти все женщины в замке уже больны. Даже Дженни я не могу взять с собой – она здесь слишком нужна. Зато сэра Роберта, хотя он еще не поправился, надо увезти отсюда как можно быстрее. Он родственник мужа, и шотландцы его не пощадят.

Отец Маккинли посмотрел на нее и кротко улыбнулся.

– С сэром Робертом вам нельзя – именно по этой причине. Но за него не волнуйтесь. Сэр Роберт уже далеко – скачет на юг. Утром он со своим оруженосцем выбрался из замка через подземный ход, который начинается в склепе.

У Игрейнии перехватило дыхание.

– И мне ничего не сказали!

– Я счел, что его нужно отправить, как только представится случай. А с вами не посоветовался не потому, что не доверяю или не ценю ваш совет. Случай представился сегодня утром, и я им воспользовался. Бунтари были заняты во дворе – все, кроме одного, который охранял Эрика Грэхема. Никто не знает, что он уехал. И вам надо ускользнуть точно так же. Ворота нам не открыть и мост не опустить. Побыстрее собирайтесь, правда, вам придется прикинуться нищенкой, которая отправляется на поклонение святым местам на юг. Я вас умоляю, Игрейния, уезжайте! Я буду молиться за вас. А остальным ничто не грозит. Я все тщательно обдумал, пока молился: это вы представляете интерес для шотландцев, и поэтому опасность в первую очередь угрожает вам. Вы должны ехать. Надеюсь, Бог ниспошлет вам мудрость, чтобы это понять.

В первый день после того, как наступил перелом в болезни, Эрик был еще слишком слаб – он мог только лежать в постели и слушать.

Однако он слушал внимательно.

Все его тело болело так, словно было вконец изношено. Но гораздо болезненнее было сознавать то, что он потерял ребенка и жену. Случались моменты, когда он думал, что не стоит больше жить, не стоит делать усилий, чтобы выздоравливать.

Однако с потерей близких появилась мысль, скорее не мысль, а навязчивая идея: он должен выздороветь, потому что предстоит долгий бой, в котором он непременно победит.

Так и будет, а они даже не успеют догадаться, что он уже поправился. Эрик знал, что не все, общаясь с чумными, поддались болезни. Вот и сейчас, как всегда, неподалеку на стуле сидит один из его людей. Священник не заболел. И служанки тоже. Но за ними, слава Богу, приглядывали. Он запомнил голос, который шептал, что следует позволить ему умереть. Хорошо, что его ребята начеку, а то бы его непременно напоили отварами, после которых ему уже ничем нельзя было бы помочь.

Он так много знал, потому что лежал и слушал, но глаза не открывал.

Он провел в постели больше двух недель. А Марго умерла на другой день после того, как он заболел.

Больного родственника покойного лорда Лэнгли, сэра Роберта, священник, который ничего не боялся, уговорил бежать.

Леди Лэнгли тоже уехала.

Он понимал ход мыслей молодого служителя Божьего и восхищался им, восхищался тем, что тот решил остаться в замке. Интересно, почему он сам остался в живых: только ли потому, что этот Маккинли чтит законы Божьи, или потому, что рядом были верные люди, которые в случае его смерти могли перебить всех? Нет, пожалуй, священник рассудил правильно: его люди не способны на жестокую, бессмысленную бойню.

Не следовало забывать, что Лэнгли стоял на границе, и верность той или иной стороне постоянно менялась. А покойный хозяин замка был верен и Англии, и Шотландии. Его мать была кельткой до мозга костей, и в прошлом Лэнгли стоял словно бы в стороне. По приказу людей, служивших королю, его главные ворота открывались и подъемный мост ложился через ров. Но неподалеку располагалась армия Пемброка, и если бы она занялась не преследованием Брюса, а окончательным подчинением Лэнгли, замок бы жестоко пострадал. Неприятно сознавать, но люди на равнине сначала гнут спину перед Эдуардом и лишь потом преклоняют колени перед шотландским королем.

Он лежал в господских покоях, в той самой постели, где умерла Марго. И временами тяжесть потери жены и нежной маленькой Эйлин давила на сердце таким нестерпимым грузом, что его не могли облегчить ни ярость, ни горе, ни ненависть. Но иногда, оставаясь в комнате один, он напоминал себе, что поклялся выжить. И тогда он заставлял себя двигаться, чтобы разработать мышцы. Прежде всего руки, поскольку после долгих дней жесточайшей лихорадки даже пальцы отказывались повиноваться разуму. Мало-помалу он научился сжимать кулаки, поднимать руки, садиться, вставать и, наконец, сделал первый шаг. Потом заставлял себя посидеть, потому что знал, что надо сделать передышку. Иногда к нему заглядывал Маккинли, но Эрик уже миновал смертную черту, зато было много других, кто гораздо больше, чем он, нуждался во внимании священника. Его люди охраняли дверь, и когда приходили служанки, сторожили каждый их шаг. Но по мере того как он выздоравливал, его все чаще оставляли одного. Он не выходил из комнаты, пока не вернул себе прежнюю силу, а потом позвал Питера Макдоналда и попросил ему помочь. Эрик хотел как следует вымыться в теплой, успокаивающей тело воде, потому что во все дни болезни, пока он метался в жару, на нем сохранялись кровь и грязь последнего сражения и пот немощной слабости. И теперь ему очень хотелось ощутить себя чистым.

Во время купания он мрачно слушал растерянного Питера, который никак не мог прийти в себя, узнав, что едва живой, прикованный к постели Роберт Невилл сбежал из замка, а вслед за ним отправилась и эта леди, хотя и вполне здоровая, но с которой не спускали глаз.

– Никто не признается, – пожаловался Питер.

Эрик кивнул.

– Здесь явно есть подземный ход. Я непременно его отыщу.

– А у вас хватит сил вытрясти из них правду? – Макдоналд был отнюдь не старым человеком, но его обветренное лицо сплошь избороздили морщины. Подобно Эрику, он сначала был моряком и, только сойдя на берег, обучился ратному делу.

Ни у того, ни у другого не было иного пути.

– Сегодня я объявлю, что от имени Брюса вступаю во владение замком. И открою все его секреты. Скоро, очень скоро…

– Что – скоро?

– Скоро мы поквитаемся в этом смертельном турнире.

Покончив с мытьем, Эрик надел полотняную рубашку покойного лорда, нашел сапоги и неуверенно начал спускаться по лестнице. В зале отодвинул стул, стоящий во главе длинного стола, сел и положил ногу в сапоге на столешницу, чем чуть не вызвал удар у старого слуги.

– Да-да, я жив и в полном здравии! К тому же проголодался и хочу свежего хлеба и мяса. Найдутся здесь такие деликатесы?

Старик чинно поклонился и собрался удалиться.

– Подожди! – окликнул его Эрик. – Как тебя зовут?

– Гарт, милорд.

– Я рад, Гарт, что ты на ногах и в гораздо лучшем состоянии, чем был, когда мы здесь появились.

– И вы, сэр, тоже явно справились с болезнью.

– Безусловно. К великому неудовольствию твоих хозяев.

Старик пожал плечами.

– Нам все равно. Короли и знать воюют, а люди, подобные мне, прислуживают, пока не умрут.

– Неправда, Гарт. В Шотландии простой человек – воин. Он борется за свободу страны.

– Простой человек в Шотландии – это тот, кого до смерти молотят солдаты и морят голодом обе стороны.

– Лэнгли многие годы никто не трогал.

– Лэнгли – может пасть только изнутри.

Эрик удивленно изогнул бровь, но ничего не ответил. Старик был прав. Без хорошей подготовки и многочисленной армии такую крепость не взять.

Вот если только изнутри… Но коль скоро существовал путь, по которому люди выбирались из замка, значит, по тому же самому пути предатели могут проскользнуть внутрь.

– Если бы нас не посадили в темницу и не обрекли на пытку и казнь, зараза бы не проникла в Лэнгли. Некоторые считают это Божьим судом, – сердито произнес он.

– А другие, – донесся голос от порога, – называют идиотами тех ненормальных, у кого нашлось достаточно оружия, чтобы проложить себе путь в замок.

Увидев входящего в зал священника, Эрик ухмыльнулся.

– Прошу вас, проходите, святой отец. Я как раз собирался послать за вами.

– Вы выглядите вполне здоровым.

– Да. Болезнь прошла.

– В самом деле? – удивился Маккинли. – А мне показалось, что недуг оставил гнойник в глубине вашей души.

– Простите, святой отец, но в данный момент душа не представляет для меня интереса.

– Не мое дело, прощать или не прощать…

– Давайте не будем устраивать философский спор по поводу моей души. Есть много других интересных предметов. И первейший тот, что я голоден. Ты слышал, Гарт?

– Да, сэр.

Слуга повернулся и снова собрался уйти.

– Гарт! – опять окликнул его Эрик.

Старик остановился и оглянулся через плечо. Он держался прямо, но чувствовалось, что он очень слаб.

– У меня нет желания устраивать кровавую расправу и кого-то убивать, но если меня или кого-нибудь из моих людей здесь отравят, возмездие последует незамедлительно, и тогда виновные пожалеют, что их не забрала чума. Запомни это, Гарт.

– Хорошо, милорд. Но когда вы заболели, ваш человек, Макдоналд, это уже говорил.

Эрик улыбнулся. Бог послал ему Макдоналда. Его правую руку. Только благодаря Питеру и священнику он остался в живых. А должен был умереть. И умер бы с радостью. Эрик побоялся долго раздумывать над этим. Стоило ему задуматься, и взор словно бы заволакивали черные тучи, возвращалась тупая боль, хотелось в бешенстве разнести этот замок по камешку, хотя он понимал, что таким способом не вернуть ни Марго, ни дочь.