– Сандер! – закричала Линден. – Дай мне нож!

Гравелинг содрогнулся, увидев следы ядовитых зубов. Ручей тут же начал мелеть. Быстро опомнившись, Сандер возобновил ритм песни. Луч Солнечного Яда дрогнул, но затем снова стабилизировался. Дыни продолжали зреть.

Напевая, он протянул Линден нож. Она подошла к нему и взяла окровавленное оружие. В каждом ее движении сквозила уверенность. Пригнувшись к ногам Марида, она отрезала кусок веревки, привязанной к его лодыжке.

Боль во лбу Кавинанта превратилась в кузнечный молот. Она долбила мозг, как будто хотела пробить кости черепа. Сжав локоть рукой, он пытался приостановить распространение яда по венам. Кавинант не желал умирать, так ничего и не сделав. Мысль о такой нелепой смерти была просто невыносимой.

Линден вернулась и велела ему сесть. Губы ее были строго поджаты. Колени Кавинанта подогнулись сами собой, словно она управляла кнопками его воли Сев перед ним, Линден выпрямила правую руку Кавинанта, проворно наложила жгут выше локтя и затянула петлю веревки с такой силой, что он застонал от боли.

– Сейчас я вскрою рану, – сказала она ровным голосом. – Нам надо удалить как можно больше яда.

Он кивнул и попытался сглотнуть набежавшую слюну. Однако горло не желало подчиняться. Линден приставила лезвие к опухоли, но тут же отдернула руку. В ее голосе чувствовалась напряженность:

– Черт возьми! Нож слишком грязный!

Она нахмурилась, приказала Кавинанту не шевелиться и, быстро поднявшись на ноги, направилась к лучу Сандера. Гравелинг сердито зашипел, однако Линден не обратила на это внимания. Она осторожно прикоснулась к лучу ножом. Во все стороны рассыпались искры, и золотистый огонь, лизнув металл, очистил лезвие. Мрачно кивнув, Линден вернулась к Кавинанту. Она крепко сжала его запястье и занесла нож над раной. На миг их взгляды встретились.

– Это будет больно, – с печальной улыбкой сказала она. – Но если я не удалю часть яда, тебе будет еще хуже.

Прочистив горло, он с трудом произнес:

– Валяй, доктор. Режь хорошего человека.

Линден медленно и осторожно сделала надрез между двумя красными пятнами. Боль заполнила мозг Кавинанта. Ему хотелось отдернуть руку, но он, сжав зубы, не позволил себе даже содрогнуться. Линден была права. На ее месте он и сам поступил бы точно так же. Только мертвые не чувствуют боли. Остальным приходится терпеть ее как данность.

Когда Линден нагнула голову и начала высасывать из надреза кровь, Кавинант закрыл глаза, прижимая левую ладонь к горячему лбу. Он чувствовал, как ее пальцы выдавливали опухоль, приумножая огонь, бушевавший в его руке. Губы Линден впивались в плоть, словно зубы. Но она спасала его, вбирая в свой рот смертоносный яд.

Вкус крови разорвал ее спокойствие в клочья. Она с отвращением выплюнула соленую слюну на землю.

– О Боже! – со всхлипом прошептала Линден. – За что…

Она снова приникла к ране, высасывая и выплевывая кровь с каким-то яростным остервенением. Ее дрожащие пальцы выкручивали руку Кавинанта, как будто выжимали мокрое белье.

"За что…” Эти два слова пульсировали в его уме, добавляя к боли смутное беспокойство. Что она хотела сказать?

Линден продолжала свой нелегкий труд. Ее лицо стало бледным и напряженным, как костяшки сжатых пальцев. С непреднамеренной грубостью она отбросила от себя его руку, и пламя боли взвилось вверх до самого плеча. Вскочив на ноги, она со злостью наступила на пятно крови и растерла его ботинком в пыли.

– Линден, что это? – болезненно поморщившись, прошептал Кавинант.

– Яд! Везде яд! Им отравлен весь мир!

Она с отвращением сплюнула слюну и поспешила к ручью Сандера, чтобы прополоскать рот. Ее плечи вздрагивали от позывов к рвоте. Чуть позже Линден вернулась к Кавинанту и, взглянув ему в глаза, мрачно сказала:

– Это яд! Я даже не нахожу слов, чтобы описать его мерзость. – Она обняла себя за плечи, словно на нее повеяло ледяным холодом. – Это нечто большее, чем простая отрава… Что-то более грозное и злое. Оно, как Солнечный Яд, наполнено моральным гниением. – Она пригладила волосы, успокаивая себя, и печально вздохнула:

– Ты и так едва держался на ногах… Тебя бы сейчас в госпиталь, под систему. Где же я найду противоядие в этой отравленной Стране?

Кавинант, постанывая, извивался от боли. Страх подтачивал его самообладание.

"Моральное гниение?” Он не понимал этой фразы, но она проясняла другие вопросы. Так вот почему Опустошитель позволил Мариду выставить себя на обозрение. Он знал, что его жертву предадут проклятию и тот под воздействием Солнечного Яда превратится в чудовище, идущее по следу Кавинанта. Но какой в этом толк? Что получил бы Лорд Фоул от такой бессмысленной смерти? И почему Марид бросился на Линден, а не на него? Может, потому, что она чувствовала Страну и видела вещи, которые Презирающий пытался скрыть от людей?

Мысли путались и рвались. Зловоние крови на одежде стало невыносимо омерзительным. Ему хотелось вопить от страха и боли. Но Линден, подавив свое недомогание, пришла ему на помощь. Рывком подняв Кавинанта на ноги, она подвела его к воде и заставила напиться. Тяжелый бред уже омрачил сознание Кавинанта, однако тело само потянулось к воде, и он жадно погрузился в ручей.

Через некоторое время Линден усадила его в тени скалы и устроилась рядом. Пытаясь унять боль, она положила посиневшую руку Кавинанта к себе на колени. Из раны сочилась розовая сукровица. Темная опухоль распространилась до локтя.

Долгая песня Сандера закончилась. Он перестал повторять слова заклинания. Как только гравелинг замолчал, позолоченный луч мигнул и исчез, оставив после себя оркрест, похожий на дыру в земле. Тем не менее ручей продолжал журчать еще несколько минут. Сандеру хватило времени напиться и омыть вспотевшее лицо. Затем вода впиталась в бесплодную пыль.

Воспользовавшись ножом, он отсек дыни от лозы, перенес их в тень и сел слева от Кавинанта. Выбрав самый сочный плод, Сандер разрезал его на несколько частей. Первым делом гравелинг собрал все семена и сложил их в карман куртки. Затем он передал ломтики дыни своим друзьям.

– Это уссусимиела, – сказал он тихим и мрачным голосом. – Она поддержит нас, пока мы не найдем другой пищи.

Он устало вытер пот с лица и принялся за еду.

Линден попробовала кусочек дыни и, одобрительно кивнув, с жадностью набросилась на ломтики, которые дал ей Сандер. Кавинант вяло сжевал один кусок, и его тут же затошнило. Боль терзала кости правой руки. Ее огонь вытягивал из него последние силы. Он задыхался и тонул в круговороте апатии. Закусив губу, Кавинант попытался выйти из тьмы забытья.

Он должен был рассказать своим спутникам о многих вещах, которые они не понимали.

Одна из проблем казалась ему самой важной. Он взглянул на гравелинга, но фигура Сандера раздвоилась и померкла в густом тумане. Чтобы не видеть миражей своего помраченного состояния, Кавинант закрыл глаза.

– Сандер?

– Да, юр-Лорд?

Кавинант вздохнул, заранее страшась ответа гравелинга. Усилием воли он влил в голос остатки решимости:

– Послушай… Мы не должны оставаться здесь. А я еще не сказал тебе, куда мы идем.

– Это дело подождет, – тихо ответил Сандер. – Ты ранен и голоден. Лучше ешь и набирайся сил. Все остальные вопросы мы обсудим позже.

– Послушай…

Кавинант почувствовал, что в его разум проникла тьма. Дрожа от отчаяния, он попытался выразить настоятельность своей просьбы:

– Отведи меня в Ревелстоун.

– В Ревелстоун? – недоуменно переспросил его Сандер. – Ты просто бредишь, Томас Кавинант. Разве тебе не известно, что Ревелстоун является оплотом на-Морэма? Разве я не говорил, чего требуют Заповеди? Всадники скачут по всей Стране, призывая людей к уничтожению Берека Полурукого. Неужели ты думаешь, что Верные испугаются тебя и падут на колени при твоем появлении?

– Меня это не волнует. – Кавинант покачал головой и вдруг понял, что не может остановить движений шеи. Мышцы дергались взад и вперед, как в приступе истерии. – Только там мы найдем ответы на свои вопросы. Я хочу узнать, как Страна оказалась в такой беде. – Он поднял левую руку, пытаясь жестом указать на бесплодие, окружающее их, но его глаза запорошило пылью близкого обморока. – Я хочу узнать, откуда взялся Солнечный Яд. Нам не удастся одолеть его, пока мы не выясним это.

– Юр-Лорд, до Ревелстоуна триста миль…

– Я знаю. Но мы должны их пройти. Я хочу узнать, что случилось со Страной. Мы должны избавить ее от Солнечного Яда. – Он возражал упрямо и капризно, как больной ребенок.

– Небо и земля! – простонал гравелинг. – Что еще называть безумием, если не это!

Он замолчал, выискивая в себе стойкость и мудрость, необходимые для верного решения.

«Прошу тебя, Сандер! – безмолвно шептал Кавинант. – Прошу тебя! Отведи меня в Ревелстоун!»

– Ладно, – резко ответил гравелинг. – У меня больше нет других обязательств, и ты не получишь отказа, Томас Кавинант! Во имя Нассиса, моего отца, и Марида, которого ты пытался спасти ценой собственной жизни, я поведу тебя, куда захочешь. А сейчас ешь. Даже великим пророкам и сумасшедшим требуются пища и покой.

Кавинант кивнул. Смирившись с запахом крови, он съел еще один ломтик дыни. По вкусу и питательности она уступала алианте. Однако ее приятная свежесть ослабила спазмы боли и немного развеяла темноту перед глазами. Покончив со своей долей уссусимиелы, он решил немного отдохнуть, но тут, как назло, гравелинг начал торопить их:

– Нам пора отправляться в путь.

– Но он не может двигаться, – возразила Линден.

– Выше по реке растет алианта. Возможно, ягоды придадут ему силы.

– Возможно. Но ему нельзя много двигаться. При ходьбе яд будет распространяться по всему телу.

– Послушай, Линден, – прошептал гравелинг. – Марид был моим другом. Я не могу оставаться на этом месте.

Кавинант почувствовал слабое зловоние. Оно исходило либо его руки, либо от трупа Марида.

Линден вздохнула и, помолчав, согласилась:

– Хорошо. Дай мне нож. Я сниму жгут с его руки. Сандер передал ей нож. Она внимательно осмотрела опухоль, которая поднялась уже выше локтя. Веревка глубоко врезалась в почерневшую и набухшую плоть. Кавинант равнодушно наблюдал, как Линден разрезала жгут.

Кровь хлынула из раны. Он закричал от боли. Через какое-то время темнота отхлынула от его глаз, и он понял, что они идут на запад. Сандер и Линден поддерживали Кавинанта под руки. Солнце избивало их лучами, словно они посягали на его личные владения. Воздух все больше уплотнялся от жары и отказывался пролезать в воспаленное горло. Повсюду мерцала пыль. Казалось, что они попали в метель, состоящую из ослепительных искр. Камни и почва исчезли в море огня. Боль в голове отзывалась при каждом шаге и хохотала над ним из красной мглы. Он знал, что, если Сандер и Линден не найдут какого-нибудь жаропонижающего средства, ему, скорее всего, придет конец…

Его больную руку поддерживал Сандер, поскольку нетвердая походка Линден могла доставить больному дополнительные мучения. Забвение приходило и уходило. Услышав далекий шепот, Кавинант поначалу принял его за голос из сна.

Как только Сандер закончил древний гимн, Линден хрипло спросила:

– Что это за элегия?

– Просто песня. Нассис пел мне ее в те моменты, когда я сердился на него и упрекал его за глупость. Но она до сих пор непонятна мне, хотя я уже видел белое кольцо и дикую магию, сиявшую ужасной красотой.

А грозный герой Кавинант едва дышал, болтаясь между ними.

– Продолжай говорить, – попросила Линден. – Так легче идти… Ты знаешь еще какие-нибудь песни?

– Конечно. Что за жизнь без песен? – ответил Сандер. – У нас есть напевы для посева зерновых и сбора урожая, колыбельные для утешения детей в периоды чумного солнца, поминальные гимны для тех, чья кровь пролилась на благо подкаменья. Но я потерял право петь эти песни. – Он даже не пытался скрыть тоскливую злость. – Я спою тебе одну из баллад об а-Джероте. Таким песням нас учат Всадники Верных.

Он расправил плечи, вызвав тем самым боль в руке Кавинанта. Его голос хрипел от пыли и усталости, но это лишь придавало песне неповторимое очарование.

Сандер тяжело вздохнул.

– Дети Мининдерейн стали обитателями Земли. Говорят, что где-то в дальних странах за морями и горами живут существа, которые хранят былую веру. Но Страна превратилась в презренное место. И Творец изливает на нас свой гнев, который мы называем Солнечным Ядом.

Кавинант покачал головой, возражая ему без слов. Он знал, что Верные исказили историю. Он знал, что люди Страны сражались со Злом на протяжении тысячелетий. Но он не мог понять, как такая ложь могла превратиться в основу веры. Очевидно, за этим извращением стояло не только время.

Ему хотелось опровергнуть балладу Сандера. Но черная опухоль набухала и ползла к плечу. Как только он попытался найти подходящие слова, тьма набросилась на него, сминая сознание.

Через какое-то время он услышал голос Линден. Она задыхалась, словно испытывала мучительную боль.

– Ты все время упоминаешь Всадников Верных. А на чем они скачут?

– На огромных тварях, которых они называют Рысаками, – ответил Сандер.

– Это кони? – спросила она.

– Какие еще кони? Я не знаю такого слова. Он не знал о ранихинах? Кавинант застонал, словно боль в его руке предприняла новую атаку. Сквозь марево жары он увидел огромных коней, встававших на дыбы, – коней из долины Ра. Они преподнесли ему урок настоящей преданности, который он не в силах был забыть. Неужели они исчезли? Неужели осквернение Страны дошло до таких пределов? Как много успел натворить Лорд Фоул…

– В Стране почти не осталось зверей, – продолжал рассказывать Сандер. – Да и как им выдержать Солнечный Яд? В подкаменье Мифиль сохранилось несколько коз и коров. Но нам с трудом удавалось поддерживать их поголовье. Животных почти все время держат в пещерах и выводят наружу только тогда, когда это позволяет солнце.

Однако с Рысаками дела обстоят по-другому. Их выращивают в Ревелстоуне для Всадников. Они огромны и резвы. И еще говорят, что те, кто сидят на их спинах, защищены от Солнечного Яда. – Помолчав, он мрачно добавил:

– Конечно, простым людям такие животные недоступны.

Неужели не осталось ни одного ранихина? Горе Кавинанта на мгновение стало острее, чем боль. Но солнце злобно смеялось в лицо, лишая последних сил. Рукав его тенниски впился в синевато-багровую опухоль, а сама рука, лежащая на плече Сандера, казалось, вытянулась к небу в сумасшедшем салюте Солнечному Яду. Его печаль походила на проказу или, вернее, на оцепеневшее гниение – неоспоримое и абсолютно бессмысленное. Яд медленно приближался к сердцу.

Чуть позже тьма разрослась и заполнила голову. Тем не менее Кавинант ухитрился выглянуть из-за нее. Он лежал на спине и смотрел на луну. Сбоку вздымался темный откос речного берега. Прохладный ветерок лизал его пылающее лицо. Расплавленный свинец в правой руке отхлынул к локтю, и он почувствовал во рту восхитительный вкус алианты.

Его голова покоилась на коленях Линден, которая сидела, прислонившись спиной к отвесному склону пересохшего русла. Ее глаза были закрыты. Возможно, она спала. Кавинанту вдруг вспомнилось, что он уже лежал вот так однажды, положив голову на колени любимой женщины. И тогда им тоже грозила опасность. По собственной воле отдашь мне кольцо… Он оскалил зубы, глядя на луну, и прошептал:

– Я скорее сдохну, чем сделаю это! – Слова едва не задушили его. Неподвижное тело вздувалось от яда. – Я никогда не отдам тебе кольцо. Никогда!

Внезапно он понял, что бредит. Кавинант беспомощно следил за движением луны над головой, пока его сознание не померкло и он не провалился в кошмар.

Постепенно в голове у него прояснилось, и он услышал беседу Сандера и Линден.

– Нам надо отправляться в путь, – тихо настаивал гравелинг. – Мы уже съели всю алианту, которая здесь была. Я боюсь, что юр-Лорд погибнет без этих ягод.

Линден вздохнула, словно мысль о новом переходе внушала ей отвращение.

– Будем надеяться на лучшее, – прошептала она и со стоном поднялась на ноги. – Кавинант не такой человек, чтобы поддаться смерти…

А ты все еще упрям. Еще упрям, еще упрям.

Они подняли Кавинанта и распяли его на своих плечах. Сначала он бредил о Лорде Фоуле и Мариде, который лежал с перерезанным горлом под беспощадным солнцем. Но постепенно его голос затих, и он воспарил над полями сновидений. Луга сверкали росой, протягивая к нему бутоны роз и соцветия руты. Среди цветов стояла Линден, объединившая в себе и Лену и Этиаран, – сердитая и добрая, обиженная и сильная, упрямая и желанная. В одно мгновение она превратилась в Елену – внебрачное дитя, зачатое в насилии; прекрасную женщину, которая верила, что лишь мертвые могут вынести тяжести жизни. Пожертвовав собой, она разрушила священный Закон Смерти.

А потом Линден снова стала доктором Эвери, и ее прикосновение охладило его горячий лоб. Правая рука по-прежнему казалась раскаленной жаровней, однако рукав тенниски уже не врезался в кожу. Полдень зажал пересохшее русло в тисках жары. Но Кавинант мог дышать и видеть. Его сердце отстранилось от боли и восстановило нормальный ритм. Он кивнул и улыбнулся Линден. Солнце искрилось в ее волосах, создавая радужную ауру.

– Сандер. – От усталости ее голос звучал, как плач. – Похоже, он выкарабкается.

– И они называли алианту ядовитой! – хмуро возмущался гравелинг. – Уже за одну эту ложь Верные достойны наказания.

Кавинант хотел что-то сказать, но от жары и боли чувствовал себя слабым, как ребенок. Поерзав на песке, он нашел удобную позу, еще раз улыбнулся Линден и заснул.

Когда он снова открыл глаза, солнце заходило за горизонт. Кавинант лежал на песке в тени западного берега, и его голова покоилась на коленях Линден. По небу тянулись розовые и оранжевые полосы заката. Солнечный свет серебрил наполненный пылью воздух. Кавинант чувствовал себя слабым и хрупким, как старая кость. Но он был в полном сознании. Кожа под бородой чесалась. Опухоль отступила ниже локтя. Цвет руки изменился с зеленовато-черного на бледно-лиловый. Синяки на лице исчезли. Грязная тенниска коробилась от засохшей крови, однако уже не смущала его отвратительным запахом.

Лицо Линден осунулось от усталости. Когда она взглянула на него, он улыбнулся ей и прошептал:

– А ты мне снилась.

– Надеюсь, это был не кошмар? От ее голоса осталась только тень. И все же сердце Кавинанта ликовало от счастья.

– Ты постучала в мою дверь. Я открыл ее и закричал:

"Черт возьми! Когда мне нужны посетители, я выставляю знак!” Тогда ты врезала мне правым боковым и едва не сломала челюсть. Я понял, что это была любовь с первого взгляда.

Линден отвернулась, словно он обидел ее. Улыбка Кавинанта угасла. Его радость превратилась в старую боль отвергнутого. И тоска становилась еще острее от того, что она не боялась проказы.

– Прости, – прошептал он с кривой усмешкой. – В моем сне это имело смысл.

Она не отвечала. В сумеречном свете ее лицо казалось абсолютно непроницаемым.

Их молчание прервал далекий стук копыт. Кавинант поначалу даже не услышал его, но Сандер, спрыгнув с восточного берега, закричал, что увидел Всадника. Перебежав сухое русло, гравелинг упал на песок рядом с Линден.

– О небо и земля! Он меня едва не заметил! Кавинант приподнялся и, опираясь о склон берегового откоса, зашатался от слабости и головокружения. Сейчас он был не в состоянии от кого-то убегать. Линден присела на корточки и испуганно спросила:

– Этот Всадник скачет сюда?

– Нет, – быстро ответил Сандер. – Он направляется в подкаменье Мифиль.

– Так, значит, нам ничто не угрожает? Стук копыт почти затих.

– Надеюсь, что нет. Но в подкаменье ему расскажут о нашем бегстве. Он узнает о пришествии Полурукого в Страну. Тревога Линден росла:

– Он последует за нами?

– Вне всяких сомнений. Жители деревни не решились отправиться в погоню. Несмотря на потерю Солнечного Камня, они испугались встречи с Маридом. Но Всадника не остановит никакое чудовище. На восходе солнца, если не раньше, он начнет большую охоту. – Смущенно взглянув на Кавинанта, гравелинг подытожил: