Дёрнув достаточно чистенький рычажок, я спустил воду в «параше» и улёгся на нары. Продолжая раздумывать над проблемами перемещения и ощущений в виртуальном мире, я всё-таки ещё раз сделал для себя вывод, что какими бы чудесными свойствами не обладала Сеть, Мишка, как ни как, гений, этого не отнимешь, если не сказать большего. Возможно, он, действительно, в чём-то уподобился богу.

Ведь что получается: шлем списывает какие-то там биотоки, биопотенциалы и прочее, так? Так! Но! Моя личность при этом присутствует только здесь, она не раздваивается! Я же не помню ничего, что происходило с мои телом там, пока я остаюсь сидеть в кресле в реальной жизни. Неужели Мишкин шлем отправляет в Сеть саму душу?!

Но как тогда происходит, если попадаешь в персонажа, уже существующего в этом мире? Я помнил, что такая опция была. Происходил ли какое-то раздвоение личности здесь или же местные персонажи души не имею? Не знаю, не знаю, но люди, которых я пока видел и с которыми разговаривал, выглядели самыми обычными людьми, судя по их действиям, поступкам, манере вести разговор. Во всяком случае, я их таковыми воспринимал. Значит, у них вполне могло быть что-то, что есть у меня, и что Мишкин шлем отсылает в этот виртуальный мир.

Интересно, а возможно ли личность из этого мира отправить в наш, так сказать, реальный мир? Чёрта с два я отвечу на этот вопрос. Мишка – вот кто, возможно, что-то скажет по этому поводу.

Я встал, послонялся по камере от стены до стены и снова лёг на нары. Делать было абсолютно нечего. Почему-то я чувствовал себя очень усталым – очевидно, сказалось нервное напряжение, если это понятие было применимо к моему пребыванию в виртуальном мире. Впрочем, почему же нет? Справить-то естественную нужду мне хотелось!

Я неожиданно вспомнил о ситуации, в которой я находился на Земле. Интересно, запомнил тот мужчина номер моей машины или нет? Если он его всё-таки запомнил, и телевизионщики врали в интересах следствия, то меня непременно вызовут давать показания. Честно говоря, я был уверен, что ничего хорошего вызов к следователям мне не сулит, и я не представлял, что же мне делать, если всё-таки принесут повестку или ещё чего хуже. Хотя, если будут интересоваться на работе, то там ответят, что я отдыхаю в Турции, а если будут звонить в дверь, то я могу просто не открывать: какое-то время, во всяком случае, до своего воображаемого приезда из Анталии я, безусловно, протяну.

Дьявол, вот о чём я совершенно не подумал, увлечённый исследованиями Мишкиного мира, так это о возможном алиби. Я вполне мог попросить своих подчинённых на работе, а также Рудика на случай, если им всем будут задавать вопросы, отвечать, что нахожусь в отпуске в Турции, скажем, уже несколько дней. Сомнительное, но, тем не менее, алиби. Особенно, если меня бы никто не заложил сознательно, чего быть бы не должно. Но теперь уже поздно жалеть о такой возможности.

Хотя, почему же поздно? Я могу ещё, вернувшись, позвонить и даже подъехать на работу, наплести что-нибудь про отложенный выезд и попросить каждого из моих сотрудников конфиденциально, что бы говорили то-то и то-то. Это стоит сделать, как только вернусь – я же совсем забыл, что в моём мире времени прошло гораздо меньше, чем здесь. Если, конечно, там уже в течение прошедшего времени никто не наведывался из милиции. Хотя, нет, что я говорю – в этом случае меня попросят предъявить билеты, да и через турфирму всё легко проверить в любом случае. Наверное, я сглупил: проще было бы сказать, что уехал к другу на Алтай или что-то в этом роде.

За этими достаточно досужими теориями я проторчал в камере, периодически слоняясь из угла в угол и ложась на нары, часа три моего субъективного времени. Наконец, в очередное моё приземление на жесткий лежак, я не заметил, как задремал (кстати, это было интересно, оказывается, я мог спать в этом виртуальном мире).

Разбудил меня тривиальный грохот засова в двери. Потягиваясь, я встал с нар, и вовремя: в камеру вошёл сам полковник Салем. Несколько охранников – я не мог видеть, сколько их в коридоре – остались у двери.

Полковник осмотрел камеру, как будто я мог что-то тут спрятать, и, покачнувшись на носках, сказал:

– На твоё… ваше счастье, Пожизненный Президент Хиггинс распорядился немедленно доставить вас к нему. Что ж, пока вам улыбается удача. Хочу только посоветовать, чтобы он в вас не разочаровался. Иначе прямая дорога вам в подвалы президентского Дворца, где добывают показания у подозрительных лиц.

Я поинтересовался у полковника, который сейчас час. Он немного подозрительно стрельнул на меня своими русско-татарским глазками, но всё же ответил. Получалось, что проторчал я в камере вместе с моим сном ни много, ни мало, аж семь с лишним часов.

Меня вывели из здания службы безопасности космодрома и на военном гравилёте под усиленной охраной доставили к президентскому Дворцу. Я сожалел, что в гравилёте меня поместили в отсек, не имевший иллюминаторов, и я был лишён возможности лицезреть столицу славного планетарного государства Попой с воздуха.

Гравилёт приземлился в закрытом ангаре, так что я даже не мог представить, в какой части президентского Дворца нахожусь. Сначала меня провели через помещение, где подвергли тщательному осмотру, хотя осматривать у меня уже было нечего: карманы мои очистили ещё на космодроме. Но безопасность здесь соблюдалась на высоком уровне, и меня даже просветили на какой-то явно не рентгеновской установке, допуская, очевидно, что внутри я мог нести бомбу или что-то ещё. В общем, обследовали меня очень долго, брали пробы крови, кала и мочи, попросили состричь немного ногтей и волос. Я начал догадываться, что исследуют меня, наверное, на уровне ДНК.

Затем люди в белых халатах долго задавали мне разные вопросы, впрочем, пока очень не конкретные, в основном, видимо, направленные на составление чего-то вроде психической карты личности. Однако там были и очень забавные, скажем, о моих интимных пристрастиях. Меня, например, спросили, как я отношусь к любви с кишечнополостными или, скажем, со скрытожаберными. Это было очень любопытно и наводило на мысль о многообразии форм жизни в этой виртуальной вселенной.

«Ну», – сказал я сам себе, когда меня в сопровождении четырёх охранников и полковника Салема увели из центра обследования по бесконечным коридорам, – «дальше врать тебе придётся ещё более складно». Если, конечно, считать, что пока у меня это получалось.

Наконец меня привели в какое-то помещение, но это оказалась не приёмная Президента, а нечто вроде комнаты ожидания, если не сказать, камеры. Однако камера эта была намного более комфортабельная, чем та, где я уже провёл до этого без малого восемь часов. Во-первых, она была большая, метров двадцать квадратных, во-вторых, обставлена просто шикарно: кожаная мебель, бар с холодильником, пальмы, какие-то совершенно незнакомые мне растения в кадках, светильники, дающие приятный мягкий свет. Однако там отсутствовали окна, а дверь массивностью наводила на мысли, что это всё-таки камера, возможно, для достаточно важных пленников, но всё-таки камера.

Одно утешало: мой рейтинг явно повышался, вопрос – надолго ли. Впрочем, тут кое-что зависело и от меня.

Меня оставили одного, охрана и даже полковник удалились. Я не сомневался, что здесь-то уж точно есть какие-то устройства слежения, и поэтому стал вести себя как можно более непринуждённо. Сначала я подошёл к небольшому фонтанчику, бывшему в углу камеры-салона и всполоснул лицо: умыться мне после моего сна в каменном мешке не дали.

Затем я открыл бар и внимательно изучил незнакомые напитки. Моё внимание привлекла бутылка коньяка «Пять Звёздных Скоплений». На маленькой этикетке ближе к горлышку бутылки имелось сокращение даже «ПЗС» – оформление ну ни дать, ни взять, как у какого-нибудь КВВК или, скажем, «Дойны».

Была там ещё настойка «Перцовая Астероидная», различные вина, одно из которых имело странное название «Генитальный Красный Камень», и даже виски «Белый Осёл», что свидетельствовало, о том, что у Президента Хиггинса, или просто Профессора Хиггинса политические и вкусовые пристрастия явно не совпадали. Впрочем, даже Шелленберг курил «Кэмэл». Кстати о куреве, тут были и сигареты. Явно дешёвой здесь «Звезды Попоя» я, разумеется, не увидел, а вот к величайшему своему удивлению обнаружил знакомую «Приму». Более тог, на задней стороне пачки шла надпись, что сигареты выпущены на Земле в Султанате Рига. Имелась даже акцизная марка!

Я начал пробовать всё подряд и отдал должное высокому качеству напитков, несмотря на странные порой названия. Пробовал я, конечно, всего понемножку, но постепенно «крыша» от всех коктейлей у меня поехала. Было любопытно ощущать лёгкую степень опьянения: я всё ещё не верил, что от виртуального алкоголя можно словить кайф. «Впрочем», сказал я сам себе, разглядывая на свет бокал с вином под названием «Рубин», которое оказалось великолепным, «для моей души, которая благодаря Мишке оказалась здесь, всё это – несомненная реальность». Ай да Мишка, ай да Мефистофель: купил мою душу с потрохами!

На одной из стен висели часы, довольно архаичные часы со стрелками, и я наглядно мог видеть, как утекает время. Это меня уже начало немного беспокоить, так как совсем скоро я должен был вернуться назад, а Хиггинса так пока и не встретил.

Я допил вино и, чтобы попробовать местную «Приму», закурил. Реальность ощущений была полная: дрянь дрянью, что здесь, что на моей Земле. Почему они только лежат в этом баре? Наверное, экзотика – у нас ведь тоже есть люди, которым нравятся египетские сигареты.

Пошёл уже последний час моего пребывания в мире капитана, и я уже отчаялся дождаться беседы с Хиггинсом. Однако, наконец, щёлкнул дверной замок, и на пороге появился полковник Салем в сопровождении какого-то крупного мужика с окладистой бородой, крашенной в синий цвет. «О!», подумал я. «Возможно, это и есть Синяя Борода?»

Пару секунд они меня рассматривали, затем синебородый кивнул и ушёл, а полковник Салем сказал:

– Вам продолжает вести: сейчас вы удостоитесь беседы с глазу на глаз с самим Пожизненным Президентом Попоя господином Профессором Хиггинсом.

– Куда мне идти? – спросил я, вальяжно поднимаясь с дивана.

– А никуда. Господин Пожизненный Президен прибудет сюда самолично. Но имейте в виду: за вами следят, – Полковник кивнул куда-то под потолок, и я увидел несколько отверстий, который ранее не заметил: очевидно они открылись, когда я уже не разглядывал апартаменты.

– При любых ваших неадекватных действиях компьютерная система откроет по вам точечно-прицельный огонь анестезирующими иглами. А потом вами займутся наши палачейные мучители.

– Кто? – не понял я.

– Специалисты, к которым попадать не стоит. Одним словом, я вас предупредил.

Полковник Салем повернулся и, прежде чем я успел что-то сказать, вышел. Я уже решил, что мне снова придётся куковать в ожидании Президента Хиггинса, но вопреки моим опасениям через пару минут дверь снова открылась, и в комнату вошёл дородный мужчина в полосатом, как узбекский халат, сюртуке. Лицо мужчины украшали пышные викторианские усы. Двое гвардейцев застыли на пороге, но Президент Хиггинс, а это был, без сомнения, он собственной персоной, сделал им знак, и вояки ретировались, закрыв дверь.

Я чуть не хихикнул: «уссатый, полосатый», как в известной шутке, но сдержался и почтительно встал, демонстрируя уважение к главе государства, хоть и явно тоталитарного.

Хиггинс несколько секунд рассматривал меня, затем сделал широкий жест, приглашая садиться, и сам уселся в кресло напротив моего дивана. От Хиггинса пахло хорошим одеколоном и довольно дешёвым табаком.

– Итак, я Пожизненный Президент Хиггинс, но пока я в хорошем расположении духа и заинтересован в информации, которую вы хотите предоставить, вы можете называть меня просто Профессор. Когда полковник Салем, очень исполнительный человек, доложил мне о вас, я приказал проверить вас, как следует, но не задавать лишних вопросов, чтобы не происходило никакой утечки информации! Но теперь – рассказывайте! – потребовал он

– Профессор Опер Геймер! – отчеканил я, уже хорошо выучив своё новое имя.

– Профессор – это имя или звание? – уточнил Хиггинс.

– Легко понять, дорогой Профессор, что в моём случае это звание. Я же учёный, – нагловато ответил я.

Всё выпитое мной за время ожидания в камере-салоне, а особенно последний бокал «Рубина» ударил в голову, и меня понесло. Впрочем, довольно складно.

Я наплёл про свои опыты по исследованию пространства, про открытие новых способов перемещения между параллельными мирами, упомянув, что и сам-то я как раз из параллельного мира. Хиггинс внимательно слушал.

– Почему же вы сказали полковнику Салему, что вы с какой-то планеты Урал? – немного удивился он.

– А что я должен был сказать этому солдафону? – безапелляционно возразил я, посмотрев на часы на стене.

Хиггинс усмехнулся, достал длинный, судя по всему, золотой мундштук, украшенный мелкими самоцветами, и вставил в него «Приму». «Вот почему от него пованивает дешёвым табаком», – сообразил я.

– Что есть, то есть, – имея в виду моё замечание насчёт полковника, сказал Хиггинс, выпустил дым сквозь усы и откинулся в кресле. – Салем – верный служака, но, естественно, солдафон. А как же иначе?

– Да я понимаю, – согласился я, и продолжал свои басни.

Спиртное в виртуальности было более чем хорошим: не знаю, если бы я не накатил, как следует, разве можно было бы так болтать? Особенно «Рубин» почему-то распалил мои фантазии…

Я продолжил россказни про свой побег из моего параллельного мира в связи с конфликтом с императрицей Екатериной Второй: я там, якобы был придворным учёным, и она хотела, чтобы я стал ещё и её любовником, а я не хотел иметь таких дел с этой старой жирной коровой. Вот я и решил дать дёру, поскольку уже мог шастать между разными мирами.

Хиггинс кивал мне с отеческим пониманием.

– Видит бог, я всё хотел сделать чисто и мирно, – надрывался я, – а эта тварь приказала гвардейцам привязать меня к кровати, ну и… сами понимаете! Более того, потом она приказала заняться мной своим гвардейцам-извращенцам

– Ой-ёй-ёй! – Хиггинс сочувственно затянулся.

– Но я отомстил ей: взял и долбанул весь тот мир к чёртовой матери!

– Весь мир?! – Хиггинс даже привстал с кресла.

– А чего там с ними было церемониться, – махнул я рукой. – Я, как магистр мироздания, авторитетно заявляю, что миров – до фига! Что там значит – миром больше, миром меньше? Вот ваш мир очень хороший, и я решил здесь обосноваться. На Иденте мне не понравилось, – Я заметил, как при упоминании этой планеты насторожился Хиггинс, – а у вас мне очень даже неплохо. Я пока расположился со своей лабораторией на Тухо-Бормо…

– Как так – на Тухо-Бормо? А почему никто ничего не знал? Вас что, не засекли службы ПВО?

– Уважаемый Профессор Хиггинс! – Я расцвёл дурацкой улыбкой. – Я же магистр ми-ро-зда-ния! Я могу появляться, где захочу, и так, что никто не увидит.

– Почему же вы так легко дали себя засечь, когда летели на гравилёте? – сразу насторожился Президент Попоя.

– Да просто потому, что лишний раз хотел продемонстрировать, что у меня нет никаких, так сказать, чёрных замыслов. А если бы я хотел… – ну, сами понимаете. – Я развёл руками.

– А где же у вас лаборатория на Тухо-Бормо? – осторожно поинтересовался Хиггинс.

Я усмехнулся, припоминая карту Тухо-Бормо:

– Её вы всё равно сами не найдёте, даже если я и скажу, где там она точно расположена. Она на острове посреди озера. Иногда на закате или восходе, когда происходит определённая аберрация солнечных лучей, можно увидеть контуры лаборатории. Но, повторяю, ничего это не даст: здание как бы висит в параллельном пространстве, и у вашей цивилизации нет пока средств проникнуть туда.

– М-да, – сказал Хиггинс после некоторого раздумья, – это очень поэтично. Я, знаете ли, немного поэт. Я даже напишу об этом стихи. Вот у меня уже даже кое-что сложилось в уме. Не желаете ли послушать?

– С огромным удовольствием, – согласился я, посмотрев на часы.

Хиггинс откинул волосы со лба и начал декламировать. Я должен был признать, что для экспромта получилось очень неплохо. Я не знаток поэзии, но, по-моему, это было нечто среднее между Шекспиром в переводе Маршака и Омаром Хайямом:

«Пятьсот километров шагай на восток от Залива,

К озеру выйди, что остров имеет по центру.

В восемь часов на закате включи голоскоп,

И гравитатор по кольцам рефракций

Укажет вам путь,

Что ведёт к неразгаданным тайнам!»

Хиггинс закончил декламировать и посмотрел на меня.

– По-моему, просто великолепно, – довольно искренне сказал я. – Только почему пятьсот километров, например? Я ведь расстояний не называл.

– Вот! – торжествующе сказал Хиггинс. – Сразу видно, что вы не поэт.

– Я учёный, – сделал я картинно-патетический жест рукой, – учёный! Я привык оперировать точными, проверенными цифрами.

– В этом-то и разница, – согласился Президент. – Здесь слово «пятьсот» – просто эмоционально-конструктивный элемент: удачно вписывается в строку. Можно было бы, конечно, сказать «шестьсот» или «семьсот», например, тоже удачно бы подошло, а вот, скажем, «двести» уже не вписывается в ритм. Вы чувствуете?

– Ещё бы, – согласился я: такое числительное, действительно, в ритм не вписывалось.

– Я напишу о вас целую поэму, – мечтательно сказал Хиггинс, – но у меня ещё вот такой вопрос: а позволяет ваша методика прихлопнуть не всю вселенную, это, согласитесь, довольно жестоко, а, скажем, одну отдельно взятую планету в конкретной вселенной?

– Вы имеете в виду Иденту? – напрямик спросил я.

– Не надо называть имён! – Президент Попоя выставил перед собой ладони. – Во всяком случае, пока. Так позволяет или нет?

– Я как раз над этим работаю, и уже есть успехи, – не моргнув глазом, сказал я. – Мазать уже можно, так сказать, но кушать пока нельзя.

– То есть? – не понял Профессор.

– Это я к тому, что результат скоро будет. Намажете, и – бац! – Я хлопнул по подлокотнику кресла. – Камня на камне не останется.

– Прелестно, прелестно, – пробормотал Хиггинс, складывая ладони пальчиками друг к другу. Вот это очень хорошо. Значит так, поэму я всё-таки напишу, но я не только поэт, а ещё и политик, который не имеет права ошибаться и доверять всему, что ни услышит. Поэтому лирика лирикой, а мы сделаем вот что.

Он внимательно и довольно жёстко посмотрел на меня:

– Вы проведёте лично меня и нескольких моих самых доверенных людей в свою лабораторию и продемонстрируете лично мне возможности вашей технологии. После этого мы и будем разговаривать о вашем статусе в моём правительстве. Пока же я ничего не увижу, я рассматриваю ваши слова как красивый рассказ, не более.

– Ну что же мне так не везёт? – спросил я сам себя вслух. – Императрица меня изнасиловала, а теперь ещё и вы хотите того же. Уважаемый профессор, неужели вы думаете, что я дам теперь на это кому-либо шанс? Ни за что! Мы с вами будем сотрудничать так. На первых порах, я, скажем, с помощью синтезатора материи, изобретённого мною, буду подкидывать вам любое потребное количество военной техники и боеприпасов, а вы не будете трогать меня на Тухо-Бормо. Я должен закончить кое-какие исследования и осмотреться в вашем мире…

Я подразумевал для самого себя, что мне необходимо найти здесь Мишу и Машу, но, естественно, даже намекать на то, что ищу кого-то, не стал.

– После того, как я буду уверен, что вы…

Хиггинс неожиданно резко встал.

– Все условия буду диктовать я! – громко сказал он. – Поскольку вы, господин Опер Геймер, сейчас полностью в моей власти, вы будете делать то, что я скажу. Я вижу, вы любите жизнь, любите хорошие вина, не любите старых жирных коров – любите, очевидно, молодых резвых козочек. Ну, так вот.

Хиггинс сделал паузу и плотоядно усмехнулся:

– Либо добровольно, либо под пытками вы покажете место расположения вашей лаборатории и продолжите работу под наблюдением наших сотрудников безопасности. Первая ваша задача – методика точечного, назовём это так, уничтожения планет. Кроме того, параллельно вы будете заниматься синтезом вооружений, как сами сказали. После того, как вы разработаете нужную мне методику, мы рассмотрим дальнейшие условия вашей работы. Естественно, вы не будете ни в чём нуждаться: ни в комфортабельных условиях содержания, ни в женщинах, ни в чём. Но работать будете в закрытом суперсекретном учреждении.

– Это всё? – насмешливо спросил я и посмотрел на часы: оставалось чуть меньше двух минут до моего возвращения.

– Да, всё! – дёрнул головой Хиггинс, от которого и на этот раз не укрылось моё внимание к положению стрелок на часах. – А что вы, уважаемый господин Геймер, всё на часы смотрите?

Я картинно потянулся:

– А вам, уважаемый господин Президент, следовало спросить об этом пораньше. Вы что, думали, что я идиот, и никак не обезопасил себя, засовывая голову к вам в пасть? Моя установка контролирует моё положение в пространстве вашего мира и в заданный момент вернёт меня обратно, в какую бы камеру вы мене не посадили. Зря, я думал, что мы договоримся с вами, ведь я тоже был заинтересован в сотрудничестве, матрас вы полосатый.

Хиггинс немного растерялся. Он ещё не вполне верил мне, но по беспечности и наглости моего тона сообразил, что я его нисколько не опасаюсь. Он открыл рот, чтобы крикнуть стражу, но тут раздался мелодичный щелчок.

– Адьё, президентишка! – сказал я и показал язык, но Хиггинс меня уже явно не видел и не услышал, так как я сидел в кресле перед клавиатурой своего компьютера.