Его голос невольно смягчился.

– Аджела разрывается на части, ведь так? Ей не вынести потерю Тама, но не вынести и того, что надо позволить ему уйти.

– Да, – отозвалась Аманда, – и она не может ничего поделать с собой. Ей будет лучше после того, как он уйдет; но даже если бы она могла бы теперь смириться с его уходом, ей не сделалось бы от этого легче. И все же я хочу, чтобы ты дал мне более подробный ответ.

– Я собирался еще некоторое время хранить его втайне, – Хэл положил руки ей на плечи. – Доверься мне еще на некоторое время! Но если, при всем этом, моя попытка в конце концов не удастся… я столько раз прежде чувствовал, что близок к полному ответу, что в этот раз хочу удостовериться. Я предпочел бы, чтобы ты не говорила вообще ничего – даже Рух, не говоря уже об Аджеле – прежде, чем я сам буду готов рассказать им.

Ее взгляд стал задумчивым.

– Ты собираешься рисковать жизнью, не так ли?

– Да, – ответил он.

– Не мне останавливать тебя… – Она отодвинулась от него, и его руки выпустили ее. Потом она снова шагнула к нему и прижалась.

– Обними меня, – попросила она. Они крепко обнялись, Хэл чувствовал живую теплоту ее тела.

– Ты никогда не сможешь оставить меня позади, – сказала она.

– Я знаю это, – ответил Хэл. Он прижался щекой к ее макушке. – Но я сейчас не могу взять тебя с собой.

– Да, – согласилась она, – но я буду всегда следовать за тобой. Ты должен знать это. Всюду, куда ты идешь.

Это так и было. Конечно же, он знал. Ему нечего было ответить Аманде.

Через два с небольшим часа, когда Аманда, наконец, ушла, чтобы узнать, не может ли она чем-нибудь помочь Рух, в воздухе послышался негромкий перезвон, означавший, что кто то хочет говорить с ним.

– Да?

– Коридор свободен. – Это был голос Джимуса. – Дверь в дальнем левом конце коридора, в который выходят твои комнаты, приведет тебя туда.

– Я немедленно иду.

Хэл последовал указаниям Джимуса и чуть позже вступил в короткий коридор с зелеными металлическими стенами, чем-то напоминавший кабинет Джимуса – но без полок и вытянутый в длину. В нем также стоял слабый запах чего-то вроде бумажной плесени, как и в кабинете Джимуса.

– Мы пока еще не вычистили его по-настоящему, – объяснил Джимус. – Я решил, что тебе более важно не откладывая заняться тем, чем ты намеревался.

– Ты прав, – согласился Хэл, – а теперь я скажу тебе, почему я хотел, чтобы это место оставалось доступным только мне – и, конечно, тебе и всем тем, кто понадобится для того, чтобы помочь тебе сделать то, что мне нужно.

– Я хочу, чтобы вы соорудили для меня фазовую стенку – чтобы она рассеивала все, что ее коснется, распространяя по всему пространству; и она должна перекрывать коридор от пола до потолка и от стены до стены, примерно на трети длины коридора от тупикового конца.

– Просто рассеивающая стена? – уточнил Джимус. – А куда ты предполагаешь посылать то, что в результате будет нуждаться в восстановлении?

– А оно не будет в нем нуждаться – если, только само не решит вернуться через ту же самую стену.

– Решит? – эхом отозвался Джимус. – Здесь ничего нельзя решить. Все, что рассеяно, просто остается в этом состоянии до скончания веков – если нет точки назначения, в которой его можно восстановить.

– Это неважно, – пожал плечами Хэл. – Можете вы соорудить такую стену?

– О да, ее можно построить, – кивнул Джимус. – Хотя я думаю, что для того, о чем ты говоришь, на самом деле потребовался бы двойной экран – один, чтобы рассеивать, а другой, чтобы снова собирать. Но то, что ты описываешь, не имеет никакого смысла. Ты хочешь сказать, что пункт отправления будет по сути лишь приблизительно в метре от пункта прибытия?

– Если должны быть два экрана, то да. Чем ближе, тем лучше, – сказал Хэл. – И кроме того, извини – но не проси, чтобы я пытался сейчас объяснить, в чем дело. Можете вы построить все это?

– Конечно, можем. – Джимус пристально посмотрел на Хэла. – Но я не могу себе представить, какая идея пришла тебе в голову; и чем больше я слышу об этом деле, тем меньше мне хочется заниматься им вслепую. Посмотрим, правильно ли я тебя понял. Ты хочешь переместить что-то сквозь экран и тем самым рассеять по всему пространству. А потом оно каким-то способом само собой решит вернуться, и ему надо будет пройти сквозь другой экран – лишь в шаге от первого. Ты считаешь, что то, что ты посылаешь, каким-то образом пройдет сквозь второй, экран с другой стороны и вернется в первоначальную форму. А на самом деле, здесь нет никакой «другой стороны» в обычном смысле слова. Что заставляет тебя думать, что может произойти что-нибудь подобное?

– Я собираюсь выяснить, к чему это приведет, – произнес Хэл. – Единственный мой вопрос: сделаешь ли ты для меня то, что я прошу.

– Да, разумеется. Но нет никакой гарантии, что ты сможешь повторно собрать то, что рассеяно по всей вселенной. То есть твою стену можно соорудить таким образом, чтобы рассеявшееся собиралось, чтобы вернуться – а как это может произойти, мне и в голову не приходит – но если это произойдет, второй экран вернет предмет назад в исходную точку, которая находится здесь. Точно так же космический корабль после скачка возвращается в первоначальном виде в точку, которая ему нужна. Но у корабля есть заранее заданная программа для того, чтобы появиться определенном месте, а сам процесс скачка по существу находится вне времени – он происходит моментально. Так что в сущности, если я соберу устройство, чтобы иметь возможность делать то, что ты говоришь, исчезновение и возвращение окажутся мгновенными. Второй экран просто отменит действие первого – так что в сущности, то, что ты пошлешь, лишь мгновенно переместится приблизительно на метр; то есть если из этого вообще что-либо выйдет. Дело в том, что то, чего ты собираешься достичь, невозможно.

– Нет, возможно – если я прав, – сказал Хэл. – То, что я пропущу сквозь экран, исчезнет на некоторое время и вернется, когда будет к этому готово.

Джимус покачал головой.

– Законы физики фазового скачка просто не допускают этого. Я не знаю, много ли ты о них знаешь…

– Ничего, – ответил Хэл, – и это не имеет значения, потому что я полностью полагаюсь на твои слова. Если ты говоришь, что, согласно тому, что ты знаешь, такое невозможно, я тебе верю. Но для меня это неважно. Можете ли вы сделать, и сделаете ли то, о чем я прошу?

– О, мы можем это соорудить… – медленно произнес Джимус, покачав головой. – Но какой тебе от такого устройства толк? Я по-прежнему думаю, что ты не вполне понимаешь…

– Неважно. Теперь следующий вопрос. Как быстро вы можете это сделать?

Джимус снова пристально посмотрел на него.

– Ты говоришь о чем-то срочном? Вроде создания фазового щита вокруг Земли?

– Или быстрее, – сказал Хэл. Джимус сделал резкий и почти сердитый выдох.

– Я ничего не понимаю. Можешь ты, по крайней мере, сказать мне, имеет ли это какое-то отношение к Таму?

– Да, – ответил Хэл, – но тут гораздо большее.

– Ладно. С технической точки зрения тут ничего хитрого. Срок в несколько часов тебя устроит? Конечно, подольше, чем то время, которое понадобилось для расчистки этого коридора.

– Как можно быстрее, – сказал Хэл. – Ради Тама.

Джимус взглянул на него.

– Тама?

– Тама, – подтвердил Хэл. Джимус глубоко вздохнул.

– Мы управимся настолько быстро, насколько возможно. Я тебе позвоню.

Хэл встал.

– Я буду у себя.

Он направился к выходу. Едва он вошел в коридор, когда услышал в громкоговорителе голос Рух.

– Хэл, мог бы ты прийти в директорский кабинет? Здесь уже Аманда и главнокомандующий дорсайцев.

Хэл не встречал Рурка ди Фасино с тех пор, как беседовал с большинством дорсайских Серых Капитанов, которые в соответствии с соглашением отвечали за оборону своей планеты, еще до того как дорсайцы согласились взять на себя защиту Земли. Хэл даже не знал, кто командовал всеми судами дорсайцев, патрулировавшими внутреннюю сторону фазового щита. Теперь, как ни странно, он был доволен, что именно Рурка дорсайцы выбрали на этот пост. Острый на язык и наблюдательный, ди Фасино обладал неизменной уверенностью, что для всех проблем имеется подходящий способ решения.

– Хорошо, что ты пришел сразу же, – сказала Рух, когда Хэл уселся. – Только что произошел тревожный инцидент. Пятьдесят военных кораблей Молодых Миров, одновременно, строем, совершили скачок сквозь фазовый щит. Когда мы выталкивали их прочь или пытались посадить на Землю, погибли два наших собственных судна и получили повреждения еще восемь.

– Поврежденные корабли вернутся к патрулированию через неделю, – Легкий тенор ди Фасино звучал резко. – Но на двоих сбитых погибли все, кто находился на борту. Мы не можем позволить себе потери.

– Я предполагаю, – сказала Рух, – что на них не имелось никого из недавно обученных жителей Земли?

Ди Фасино покачал головой.

– Только дорсайцы.

– Я подумала, – продолжала Рух, – что программа обучения новых экипажей проходит быстрее. Я все время получаю сведения, что центры вербовки забиты людьми.

– Это так, – сказал ди Фасино, – но те мужчины и женщины, что переполняют их, бесполезны, пока их не обучили. Обслуживать военное космическое судно это одно, а воевать на нем совершенно другое. Даже наши собственные люди утратили навыки. Сейчас не то, что сотню лет назад; тогда между мирами все еще шла настоящая война в космосе; и обязанность воевать на космическом судне входила во многие из контрактов, по которым служили тогда наши люди. Однако дорсайцы, по крайней мере, вымуштрованы и имеют необходимый настрой. В случае надобности они будут делать то, что требуется. А о людях, которых мы получаем с Земли, ничего нельзя сказать, пока они не будут проверены в настоящем бою – и несмотря на то, что их много в центрах вербовки, на судах пока – всего лишь горстка, и они проходят заключительное обучение; не говоря уже о том, чтобы можно было укомплектовывать ими целые экипажи новых, только что построенных судов.

– Значит, у вас пока еще нет обученных экипажей землян, которые могли бы участвовать в регулярном патрулировании на любом из ваших судов? – спросила Рух, пристально глядя на ди Фасино.

– Не совсем так, – ответил тот. – В мире с таким же населением, как у тринадцати вместе взятых Молодых Миров, должно найтись некоторое количество людей с подходящими рефлексами и прошедших подготовку, которая очень близка к той, которая нужна нам. Между прочим, оказалось очень кстати, что все эти столетия Земля продолжала держаться за региональные, национальные и прочие различия; и потому у нескольких больших объединений есть собственные космические силы. А некоторые из приморских стран имеют подводные лодки, служба на которых схожа со службой на космических и атмосферных военных кораблях. Так что мы получили горстку уже наполовину обученных. Часть из них, как я и говорил, проходят заключительное обучение на наших судах, патрулирующих щит. Во всяком случае, меня сюда привел не вопрос вербовки. Что может означать этот последний налет пятидесяти судов с точки зрения замыслов противника? Рейд в защищаемое нами пространство был абсолютно бесполезен.

– А могли бы пятьдесят судов уничтожить Абсолютную Энциклопедию? – спросила Аманда у Рух.

– Мне говорят, что не могли бы, – покачала головой Рух. – Во всяком случае, Джимус Уолтер, когда я спросила его, ответил, что им было бы едва ли не легче уничтожить Землю.

– Давайте сосредоточимся на том, что означает эта недавняя, и вроде бы бессмысленная, атака. – сказала Аманда. – Хэл, ты, с тех пор как появился здесь, не произнес ни слова; а ты знаешь Блейза Аренса лучше, чем кто-либо из нас. Каково твое мнение?

– Я не могу быть намного более уверенным, чем все остальные, – ответил Хэл, – но мой инстинкт заставляет предположить, что это – послание, вот и все.

– Послание? Обращенное к Земле? – спросила Рух. – Что бы оно могло означать?

– Я думаю, что… – Хэл заколебался. – …послание мне, от Блейза.

– Какое послание? – переспросил командующий дорсайцев.

– То, что он говорил всерьез, – ответил Хэл, – когда сообщил о настроениях, свойственных осаждающим и о кровавой бане для Земли. Аманда, ты говорила им о нашем разговоре с Блейзом, когда он появился в Гильдии?

– Я как раз собиралась, когда ты появился здесь, – быстро ответила та. – Блейз нашел нас там, где мы находились на Культисе…

– Нашел вас? – прервала Рух. – И вы благополучно расстались с ним?

– Это выглядело не так, – сказал Хэл. – Он появился в месте, где мы были окружены друзьями. Кроме того, я же говорил вам, что Блейз – как и я – знает, что если он убьет меня или я его, это ничего не изменит, разве что обернется против убийцы. Подлинные противники – это две силы в человечестве, которые развились на протяжении хода «истории. А мы с ним просто оказались на переднем крае сил, с которыми мы связаны.

– Это несколько упрощенный путь объяснения ситуации, – сухо заметила Аманда. – Тебе следует помнить, что он по-настоящему пытался тебя убить.

– Сейчас мне не угрожала никакая опасность, – пожал плечами Хэл.

– Относительно послания, – вставил ди Фасино. – Говоришь он обещал кровавую баню, когда они наконец прорвутся – если смогут. Я понимаю, что так и произойдет – если дело дойдет до этого. Но зачем искать тебя, чтобы сказать об этом, если эта атака вроде бы должна означать то же самое сообщение?

– Потому что он также сказал мне, что он не любитель кровавых бань; и я знаю его достаточно хорошо. Он говорит правду.

– Говорит правду! – воскликнул ди Фасино. – Он пытался запугать тебя.

– Приходилось тебе когда-нибудь отрезать человеку ногу – без наркоза и без знания хирургии?

– Нет, не приходилось! – резко отозвался ди Фасино. – И ты прав, я не знаю ничего о том, как делать такую операцию.

– Но несмотря на это, ты сделал бы ее – и как можно лучше – если бы речь шла о твоем ближайшем родственнике и единственным способом спасти ему жизнь была немедленная операция, не так ли?

Ди Фасино пристально посмотрел на него.

– Ты же знаешь, что я бы ее сделал, – ответил он, – и понимаю, что ты имеешь в виду. Я не хотел бы ее делать, но это не остановило бы меня, если бы здесь был вопрос жизни и смерти для того, кого я люблю. Но не пытаешься ли ты сказать мне, что Блейз находится в том же положении, когда планирует кровавую баню для Земли?

– Не совсем, – Хэл пристально посмотрел на него, – но в очень похожем…

Он поколебался, затем продолжил:

– Я, возможно, единственный человек, кто понимает некоторые стороны Блейза. Вы должны понять, насколько его мышление отличается от мышления других. Он, должно быть, самый одинокий человек на свете. Нет, слово «одинокий» не правильно. Вместо этого следует сказать, что он наиболее отстраненный изо всех людей, потому что никогда не испытывал ничего, кроме полной изоляции ото всех остальных, и не может представить себе любое другое положение дел. Так что он страдает, но не осознает причину этого страдания – как это бы сделали ты или я – потому что он никогда не знал любого другого состояния.

– Он мог бы оглядеться вокруг и увидеть; что другие люди не страдают таким образом, и узнать от них, что существуют и другие состояния души, – сказал ди Фасино.

– Именно для того, чтобы изучать их, Блейз от них и изолировался, – ответил Хэл. – С того возраста, когда он смог замечать подобные веши, он должен был увидеть, что интеллект окружающих ограничен в сравнении с его интеллектом и они не могут сравниться с ним по другим способностям. Почти сразу как только он начал осознавать себя, он должен был почувствовать себя одним во всей вселенной, окруженным существами, которые выглядят и действуют подобно ему, но им недостает сообразительности, и он может легко управлять ими без того, чтобы они это осознавали. Все, что ему надо было сделать, это настроиться на то, чтобы управлять ими, и они делали все, что он желал. И это свойство отгородило его от остального человечества.

Хэл заколебался и спросил себя, не слишком ли много он говорит, затем решил продолжать.

– Есть пара строк в поэме лорда Байрона – английского поэта девятнадцатого столетия. Одна из его поэм называлась «Шильонский узник». Герой поэмы находился в Шильоне, крепости-тюрьме в Швейцарии, в одиночном заключении. Эти строки относятся к тому моменту, когда ему наконец удалось бросить взгляд наружу из высоко расположенного, маленького окошка камеры. Строки таковы…

Хэл посмотрел на сидящих, вокруг. Ответный взгляд Рурка ди Фасино был слегка озадаченным. Выражения лиц Аманды и Рух, напротив, выражали некое странноватое сочувствие.

– Так что вы видите, – закончил Хэл, – что хотя его положение было слегка иным, по сути здесь много сходства – в том, что Блейз почти с рождения узнал, что все миры для него лишь «более обширная тюрьма». Он мог бы в каждом встреченном лице искать понимание того, что он чувствовал в себе – и не видеть его. Известность и благосостояние вряд ли что-нибудь для него значили, потому что он знал – чтобы добиться их, ему достаточно просто протянуть руку. У него совершенно не было друзей. Те, кто думали, что любят его, его не понимали. Ему была дана жизнь, а делать с ней ему было нечего. Так что он решил заняться тем, что, как он думал, не мог сделать никто другой: повернуть человечество на такой исторический путь, по которому оно никогда бы не пошло, если бы не появился он. И даже если этот поворот мог подразумевать необходимость делать вещи, которые могли ему не понравиться, он их сделает. И он взялся за работу.

– И столкнулся с тобой, – сказала Аманда.

– Я оказался там. – Хэл взглянул на нее.

– Но почему кровавая баня? – спросил ди Фасино. – Если он в конце концов и соберет достаточно судов с обученными экипажами, чтобы уничтожить нашу оборону, найдутся, вне сомнения, иные способы.

– Конечно, найдутся, – согласился Хэл.

– Тогда зачем все это, – запугать тебя, чтобы ты выступил за капитуляцию перед ним?

– Нет, – покачал головой Хэл. – Очевидная причина разговоров о кровавой бане в том, чтобы попытаться подтолкнуть меня к поспешным действиям. Сколько времени, по-твоему, Рурк, понадобится – при той скорости, с которой накапливаются его силы над поверхностью шита, – для того, чтобы собралось достаточно кораблей для попытки совершить массовый скачок сквозь щит и напасть на планету – с какой-то надеждой на успех?

– Я не Донал Грим, – пожал плечами ди Фасино. – Это зависит от того, насколько быстро он может заставить Молодые Миры поставлять ему суда и экипажи для них. Где-нибудь от шести месяцев до пяти лет по абсолютному времени.

– Будем считать, что шесть месяцев, – произнес Хэл. – Если у нас действительно только шесть месяцев до такого нападения и кровавой бани, есть некоторая причина для паники. Но я не думаю, что нам следует паниковать. По-моему, как я и говорил, он пытается подтолкнуть меня к тому, что я стану действовать слишком быстро и совершу ошибку.

Остальные пристально смотрели на него. На этот раз даже ди Фасино не сказал ничего.

– Видите ли, – сказал Хэл, тщательно выбирая слова, – дело в том, что его не тревожит, сможет ли он захватить Землю. В последнюю минуту он может всегда вытянуть кролика из шляпы и осуществить завоевание каким-то неожиданным способом. Он практически уже сказал мне это три года назад, когда он и я встретились в толще фазового щита. Я вызываю у него беспокойство – потому что и я также могу вытащить кролика, о котором он не подозревает, из моей шляпы, прежде чем он сможет вытащить своего. Он знает, что я единственный человек, кто мог бы сделать что-то, чего он не может ожидать. Если он сможет вызвать у меня панику настолько, чтобы я хоть чуть-чуть начал суетиться, я могу допустить промах и мне не хватит времени, чтобы достать этого кролика.

– Господи! – воскликнул ди Фасино. – Что за способ – пытаться надавить на кого-нибудь, угрожая избиением, возможно, миллиардов людей.

– Эта угроза отстоит от нас еще по крайней мере на шесть месяцев, – заметил Хэл. – Вы знаете, что девизом Уолтера Бланта, который основал изначальную Гильдию здесь, на Земле, было: Разрушай. То, чего он хотел – это ликвидировать всех и все, кроме нескольких особых людей на особой Земле, которая могла бы тогда заняться строительством чего-то особого. Заметьте, что цель Блейза всегда повторяла эту. Он хочет добиться, чтобы Молодые Миры обезлюдели полностью, а население Земли сократилось до некоей особенной группы людей, которые через много поколений станут похожи на него самого.

– И что из этого? – спросил ди Фасино.

– Только то, что разрушение, которое проповедовал Блант, так никогда и не началось. Вместо этого Гильдия изменила свои цели, склонившись к ненасилию и идее философского развития.

– Это было в прошлом.

– Это есть и в настоящем, точно так же как существующее всегда создается прошлым и содержит его элементы, – ответил Хэл. – Продержитесь еще немного дольше, не допустите, чтобы ваше беспокойство за эти шесть месяцев выбило вас из колеи.

– А что тем временем будешь делать ты?

– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, я хочу иметь что-то, что мог бы вам показать, – ответил ему Хэл. – То, за чем я охочусь именно сейчас, не более материально, чем сон – как и любое открытие до того, как оно осуществится. Но я уверен, что оно существует; и если я прав, оно окажется для нас аварийным люком для выхода из этой ситуации без какой-либо резни и без военных действий; причем задолго до того, как пройдет шесть месяцев. Я скажу вам, когда добьюсь чего-то заметного. А тем временем важно, чтобы все на нашей стороне продолжали, несмотря ни на что, двигаться вперед как можно скорее и ни в чем не сомневаться.

– Опираясь на веру, – сказал ди Фасино.

– Именно так, на веру. Сильнее ее нет ничего. – Хэл ненадолго взглянул на Рух, затем снова на главнокомандующего. – Помните о различии между нашим лагерем и его. И наконец, о том, что та часть человечества, которая верит в продвижение вперед и смелые действия, направленные вовне, находится здесь, вокруг нас; а те, кто предпочитает повернуть обратно и спрятаться от риска, сопряженного с прогрессом, остались с Блейзом. Все, что делает любая из сторон – от строительства кораблей до войны при их посредстве, является частью ее усилий достигнуть цели; и оно окажется необходимым, когда придет момент последнего противостояния.

Ди Фасино сумрачно смотрел на него, но долгое время сидел молча.

– Мы сделаем нашу часть работы, – наконец произнес он, – и ты это знаешь. А в остальном ты прав. Нам потребуется вера в то, что и ты, и все остальные делаете то же самое – и много веры!

Совещание закончилось.