Глава 22

– Я не могу дать в качестве ответа даже предположения, – сказал Хэл, – пока не получу некоторую информацию. Сколько солдат там в гарнизоне? Имеете ли вы какое-то представление, сколько из них могут оказаться достаточно свободными от прочих обязанностей, чтобы составить поисковую группу – достаточно большую, чтобы прочесать местность вокруг? Найдется ли среди них следопыт?

– Следопыт? – нахмурился Амид.

– Кто-то, кто сможет определить, появлялись ли люди в такой дикой местности, как та, что внизу, по следам – заметить отпечаток ноги, определить, почему сломана ветка, и тому подобное.

– А, понимаю, – кивнул Амид, – Не могу сказать ни да, ни нет.

– Такие же поиски должны были проводиться и в других местах – в этом округе и в других. Использовали ли они вообще таких людей, чтобы пытаться найти тех, за кем охотились?

– Насколько мне известно, нет, – ответил Амид и, помолчав, добавил. – Нет, я даже уверен, что не использовали. Более того, я сомневаюсь, что у них есть такие люди. Если бы были, об этом стало бы известно всем.

– Но некоторые из них могут чуть лучше других ориентироваться в лесу и скорее заметят что-то необычное. Например, невозможно скрыть то, что Онет в течение нескольких недель сидела на этой полянке и встречалась там с Сее, – сказал Хэл.

– Я не знаю, как можно уничтожить следы их пребывания там. А ты?

– Я пока не смог ничего придумать, – ответил Хэл.

– Меня это крайне беспокоит – не просто из-за Сее, но из-за Гильдии в целом, – вздохнул Амид. – До сих пор мы здесь находились в безопасности; но не следует закрывать глаза на то, что, если они найдут вход под валуном и поднимутся наверх, мы окажемся в западне.

– Я полагаю, здесь нет никакого оружия? – поинтересовался Хэл.

– Здесь? – Амид строго взглянул на него. – Конечно, нет. Мы же экзоты!

– Это плохо, – покачал головой Хэл. – Солдаты окажутся в очень уязвимой позиции после того, как минуют валун. Им пришлось бы продвигаться одному за другим. Даже с небольшим количеством оружия возможно устроить засаду и взять их в плен. Конечно, возникла бы проблема, что делать с ними дальше. Вряд ли вы в состоянии расправиться с ними – даже если некоторые из них именно так и поступали, например с этим безумцем там внизу.

– Нет, мы, конечно, не причинили бы им вреда, – сказал Амид. – И во всяком случае, как я и говорил, у нас нет никакого оружия. Есть ли какой-то способ взять их в плен – если нам придется это сделать – без использования оружия?

– Я бы настоятельно рекомендовал не делать этого, – ответил Хэл. – Члены Гильдии, вероятно, превзойдут численностью любую поисковую группу, которую могут послать, – по крайней мере в два раза. Но идти с голыми руками против таких солдат… Лучше сделайте все, чтобы они не обнаружили вход под валуном.

– Да. – Амид хмуро взглянул на план, лежавший на столе, затем снова встретился глазами с Хэлом. – Кроме валуна, который находится там, рядом со входом, мы давно уже вырубили вторую глыбу необходимой формы и размера и зарыли его рядом с валуном. Место, где она зарыта, с тех пор заросло – так же как и другое место поблизости, где находится блок, веревки и рычаги, чтобы перемещать эту глыбу. Мы можем закрыть ею отверстие, и она будет выглядеть как часть утеса позади валуна. А вес ее достаточен для, того, чтобы даже двое людей – а под валуном места хватить только двоим – не смогли бы вручную отодвинуть ее назад – даже если бы они и подозревали, что она загораживает проход. Но для таких подозрений, я надеюсь, не будет никаких причин.

– Очень хорошо! – кивнул Хэл.

– А это означает, конечно, – обеспокоенно продолжил Амид, – что, как только эта глыба окажется на месте, они не смогут войти, но мы не сможем выйти – за исключением тех, кто умеет лазать по горам и может спуститься по склону. Такие среди нас найдутся.

– Ваша уязвимость в том, что вас видно сверху, – сказал Хэл. – Я знаю, что кустарники, которые вы посадили на крышах зданий и прочий камуфляж скрывают все, сооруженное вами на этом уступе. Но если воспользоваться специальной аппаратурой, то со спутника – или даже с корабля – находящегося на орбите, можно, если постараться, увидеть передвигающихся людей. И даже если люди не будут появляться, эксперт, тщательно изучив фото уступа, сделанное в дневное время, найдет свидетельства, что это место обитаемо.

– Итак, ты утверждаешь, что в конечном счете нас обязательно найдут, – печально вздохнул Амид.

– Только если они станут специально этим заниматься. Пока никто не догадывается о вашем пребывании здесь, вы можете жить спокойно. Именно поэтому крайне важно сделать так, чтобы внизу они не нашли ничего, что навело бы их на такие мысли.

– Да, – согласился Амид. Глубокие морщины на его лбу сделались даже глубже, чем обычно. – Я знаю. Мы еще поговорим с Онет о том, что сообщил ей этот Элиан из Порфира. А тем временем я также попробую выяснить, не встречался ли кто-либо еще из членов Гильдии в последнее время с людьми из Порфира; и если они узнали что-нибудь ценное, я могу вызвать их для разговора с тобой. А ты ведь собирался идти в круге сегодня, не правда ли? Можешь этим заняться прямо сейчас. Ты не будешь возражать, если я прерву твою ходьбу до того, как ты сам решишь ее прекратить – если у меня возникнет надобность поговорить с тобой?

– Конечно, нет, – ответил Хэл. – Что бы ни занимало мои мысли, я всегда могу вернуться к этому в более позднее время.

– Хорошо.

Хэл вышел, прихватив посуду, оставшуюся от завтрака Амида. Это напомнило ему, что сам он сегодня еще ничего не ел. Когда он добрался до кухни ближайшей спальни, то обнаружил, что сейчас, в начале второй половины дня, она почти пуста. Он быстро поел и, выйдя оттуда, направился к кругу. В очереди к нему ждали только двое: худой высокий пожилой человек с темно-карими глазами, по имени Данс, и невысокая спортивного сложения молодая женщина с белокурыми волосами, которую звали Трекка.

– Тебя задержала твоя работа, Друг, – сказал Данс. – Трекка первая, но, может быть, ты хочешь войти в круг передо мной?

– И передо мной тоже, Друг, – предложила Трекка.

Хэл улыбнулся им.

– Нет, зачем же, – отказался Хэл. – Я пойду после Данса.

Однако, как оказалось, несколько человек уже собирались прекратить ходьбу. И не прошло и пяти минут, как Хэл и двое остальных ступили в круг. Хэл никак не мог отключиться от повседневных забот. Скорее всего, безотлагательность проблем, связанных с возможной облавой помешала ему сделать это; и он обнаружил, что мысленно возвратился к отрывку из трактата Клетуса Грейема по стратегии и тактике. И снова испытал неотвязное ощущение, что его содержание не исчерпывается теми строками, которые он мысленно прочитал на страницах книги.

Теперь, когда движение и голоса идущих высвободили его сознание, он нашел источник этого ощущения. Хэл снова был мальчиком, Доналом в большой библиотеке дома Гримов на Дорсае, стены которой сплошь закрывали книжные полки, на одной из них стояли большие коробки, заполненные старомодными печатными книгами в переплетах. И там находились рукописи трудов Клетуса. Как только Донал научился читать – а он это сделал настолько рано, что не мог вспомнить, когда – он поглощал все книги подряд.

Бывали дни, когда он настолько погружался в чтение, что его мог позвать к обеду кто-то, буквально стоящий рядом с ним, а он не слышал голоса. В то время он и прочел рукопись трактата Клетуса, написанную от руки на сероватой бумаге местного, дорсайского, изготовления. В ней имелись исправления и вставки, в частности в некоторых местах были вычеркнуты целые куски. Обычно Клетус не отмечал такие изъятия соответствующим примечанием, и Хэл часто пытался догадаться, почему его прапрадед решил их сделать. Но рядом с аккуратно вычеркнутым куском из раздела, посвященного изучению местности, сбоку стояло примечание: «может оказаться полезным лишь для меньшинства читателей».

Интересно, почему?

Эта, фраза, казалось, исключала Хэла из числа избранных. Что, если он принадлежал к числу тех, кто не поймет этот фрагмент? Хэл еще тогда внимательно перечитал вычеркнутый кусок и не нашел в нем ничего, что, казалось бы, могло оказаться полезным; но к сожалению, у него не было никакого способа на практике проверить эту информацию – пока он не вырос, не стал офицером и не столкнулся с необходимостью самому действовать на местности.

Он даже не спросил никого из старших о смысле этого куска, боясь, что их ответ подтвердит его опасение, что он, возможно, не принадлежит к тем, кому принесет пользу текст, который Клетус первоначально намеревался включить в свой труд.

Позже, когда он вырос – как Донал – и действительно стал офицером, этот кусок оказался настолько глубоко погребенным в его памяти, что он почти позабыл его; и, в любом случае, к тому времени он развил интуитивную логику, которая, как ему представлялось, во всем заменяла – и превосходила – то, что обещал этот фрагмент книги Клетуса.

Сам по себе отрывок был короток и достаточно понятен. И теперь, идя по кругу, Хэл оставил где-то далеко уступ и Гильдию Придела; и обнаружил, что одновременно стал – как раньше в случае с сэром Джоном Хоквудом – Клетусом, сидящим за своим столом и пишущим этот фрагмент, и кем-то другим, наблюдающим, как сидит и пишет худощавый человек неприметной наружности.

«После того как офицер, полностью изучит местность и поймет ее особенности, – гласил удаленный текст, – следует сосредоточиться на ней, представляя, как, по ней движутся вражеские войска. В конечном счете этот офицер обнаружит, что этот мысленный образ превратится из концепции в видение. Применительно к тому, о чем я пишу, имеется большое различие между этими двумя понятиями – как может засвидетельствовать любой великий живописец. Концепция – это трехмерное и, насколько возможно, полное воображаемое представление об объекте или сцене. Но она остается плодом создания породившего ее ума. И она, в некотором смысле, связана с этим умом, создавшим ее.

Но когда завершенная, мысленная картина обретает существование, она полностью отделяется от тою, кто ее задумывал. Живописец – а я говорю это, будучи сам неудавшимся художником – может, создав концепцию чего-либо, изобразить результат, по желанию видоизменяя или улучшая его. Но с завершением умственная картина приобретает собственную жизнь. Проигнорировать это – даже в ничтожной степени – означает уничтожить ее истинность. У художника нет никакого выбора – он должен нарисовать ее такой, какова она есть. То есть, возможно – более грандиозной или отличной от его первоначальной концепции. Я предположил бы, что то же самое явление имеет место для авторов художественной прозы, когда они говорят о том, что сюжет начинает сам управлять собой, высвободившись из-под воли автора. Таковы, например, ситуации, в которых, персонаж по сути отказывается от того, чтобы существовать, говорить или действовать согласно первоначальным намерениям автора, и настаивает на том, чтобы существовать, говорить или поступать как-то иначе.

Точно так же как художники и писатели приходят к созданию таких законченных мысленных картин и приучаются доверять им – вместо того, чтобы придерживаться своих первоначальных представлений, действительно умелый полевой командир должен научиться доверять своему тактическому или стратегическому видению, когда они стараются наилучшим способом развить свое представление о военной ситуации. В некотором смысле, формируя свое видение проблемы, человек в большей степени использует свои умственные и духовные способности; и потому видение всегда нечто большее, чем просто представление.

Например, при какой-то операции, на местности, командир может как бы видеть в миниатюре изученный им участок сверху – как нечто реальное; и наблюдать за тактическими передвижениями, которые должны принести желаемый для него результат.

Эта способность почти неоценима, но для ее развития требуются сосредоточение, практика и вера…»

На этом вычеркнутый текст заканчивался.

И теперь, внезапно, почти через сто лет после того, как он прочитал рукопись, Хэл, под влиянием ходьбы в круге ощущавший себя и Клетусом, и наблюдающим его человеком, понял то, чего прежде ему было недоступно.

При жизни Клетусу необходимо было достичь некоторых реальных успехов на поле боя, чтобы доказать опытным военным, что его теории являются чем-то большим, чем безумные мечтания. Эти тактические успехи представили собой ряд бескровных побед, достигнутых там, где его начальники сочли бы их невозможными. Хэл изучил их много лет назад, чтобы определить, использовал ли Клетус раннюю форму интуитивной логики; и заключил, что не использовал. Он находил путь к неожиданным тактическим решениям каким-то другим методом.

Совершенно очевидно, что Клетус расширил ту художественную функцию мозга, которую он использовал в живописи. Его описание миниатюрного поля битвы и крошечных солдат, разыгрывающих – казалось бы, самостоятельно – решение тактической проблемы, не могло быть ничем иным, как непосредственное использование подсознания для решения проблемы. Короче говоря, Клетус, так же как и Уолтер Блант из первой Гильдии Придела, сознательно использовали Созидательную Вселенную, чтобы достичь желаемых результатов.

В то же самое время Хэл понимал, что по-прежнему не знает определенного ответа на вопрос о том, почему Клетус удалил этот фрагмент. И тем не менее, поскольку Клетус сам указал путь, почему бы ему, Хэлу, не использовать свое собственное творческое подсознание, чтобы попытаться спросить его?

Он пристально всмотрелся в свое собственное видение человека, который сидел у стола и писал. Время было не властно над Клетусом. Не существовало способа реально пообщаться с ним живым. Но если преходящее и вечное и в самом деле едины – даже если ему, Хэлу, еще предстояло ощутить этот факт как абсолютную, глубокую истину – то должна существовать возможность поговорить с духом его прапрадеда, используя тот же самый творческий механизм, который описал сам Клетус.

Хэл сосредоточился… и хотя выглядевший столь реальным Клетус, за которым он наблюдал, продолжал сидеть и писать, его призрачное подобие повернуло голову, чтобы взглянуть на Хэла, стоящего у стола. Затем призрачная фигура покинула реального Клетуса и, обогнув стол, оказалась лицом с Хэлом. Присев на край стола, призрак внимательно рассматривал Хэла.

– Значит, ты мой праправнук, – сказал дух Клетуса. – С моих времен члены нашей семьи прибавили в росте.

– В моем первом теле, как Донал Грим, – ответил Хэл, – я был лишь немного крупнее тебя. А такого роста, как у меня, были мои дяди-близнецы, необычно высокие даже для моего времени. Но ты прав. Как Донал Грим, среди мужчин в моей семье я был невысоким.

– Мне лестно слышать, что у меня будут подобные потомки, – отозвался Клетус. – Хотя, разумеется, на самом деле я никогда не узнаю об этом, поскольку ты и я в этот момент только два разума, находящиеся вне и твоего, и моего времени. Ты понимаешь, что я не только проекция, созданная твоим собственным самогипнозом, какими были твои мертвые наставники, когда ты из Энциклопедии воззвал к ним за советом. Ты тогда как раз начал свое бегство от этого человека по имени Блейз Аренс. Я, Клетус, на которого ты сейчас смотришь, в действительности более живой, чем тот, кто сидит у стола и пишет. Он – продукт твоего воображения. А я, поскольку ты оживил меня в том, что ты называешь Созидательной Вселенной, обладаю собственной жизнью. Я – Клетус Грим, а не представление Хэла Мэйна о Клетусе.

– Как знать, – задумчиво произнес Хэл. – Возможно, я оказал тебе плохую услугу. Что произойдет с тобой, когда я вернусь к осознанию моего собственного мира и времени?