Рождественские повести - Жизнь и приключения Николаса Никльби

– Я уверена, что вы не можете быть эгоистичны, сэр Мальбери, – заявила миссис Ннкльби. – Для этого у вас слишком открытое и благородное лицо.

– Как вы изумительно наблюдательны! – сказал сэр Мальбери.

– О нет, право, я не отличаюсь особой проницательностью, сэр Мальбери, – отозвалась миссис Никльби тоном, который давал понять баронету, что она и в самом деле очень проницательна.

– Я просто боюсь вас, – сказал баронет. – Честное слово, – повторил сэр Мальбери, оглянувшись на своих спутников, – я боюсь миссис Никльби. У нее гигантский ум.

Мистеры Пайк и План таинственно покачали головой и заявили в один голос, что они давно уже это обнаружили, после чего миссис Никльби захихикала, а сэр Мальбери засмеялся, а Пайк и Плак захохотали.

– Но где же мой деверь, сэр Мальбери? – осведомилась миссис Никльби. – Я бы не хотела быть здесь без него. Надеюсь, он придет.

– Пайк, – сказал сэр Мальбери, доставая зубочистку и разваливаясь в кресле, словно ему лень было выдумывать ответ на этот вопрос, – где Ральф Никльби?

– Плак, – сказал Пайк, подражая баронету и перепоручая ложь своему другу, – где Ральф Никльби?

Мистер Плак собирался дать какой-нибудь уклончивый ответ, когда шум, вызванный компанией, вошедшей в соседнюю ложу, казалось привлек внимание всех четырех джентльменов, которые многозначительно переглянулись. Когда же вновь прибывшие заговорили, сэр Мальбери внезапно сделал вид, будто очень внимательно прислушивается, и попросил своих друзей затаить дыханье… затаить дыханье.

– Почему? – спросила миссис Никльби. – Что случилось?

– Тише! – отозвался сэр Мальбери, положив свою руку на ее. – Лорд Фредерик, узнаете ли вы этот голос?

– Пусть черт меня поберет, если это не голос мисс Никльби.

– Ах, боже мой, милорд! – воскликнула мамаша мисс Никльби, высовывая голову из-за драпировки. – Да, в самом деле… Кэт, дорогая моя Кэт!

– Вы здесь, мама? Может ли быть!

– Да, дорогая моя, может! Да.

– Но кто… боже мой, кто это с вами, мама? – спросила Кэт при виде человека, который улыбался ей и посылал воздушные поцелуи.

– Как ты думаешь, кто, дорогая моя? – отозвалась миссис Никльби, наклоняясь в сторону миссис Уититерли и слегка повышая голос в назиданье этой леди. – Здесь мистер Пайк, мистер Плак, сэр Мальбери Хоук и лорд Фредерик Верисофт.

«Боже милостивый! – быстро мелькнуло в голове Кэт. – Как она попала в такую компанию».

Мысль эта промелькнула так быстро, а удивление было так велико и с такой силой воскресило воспоминание о том, что произошло за восхитительным обедом у Ральсра, что Кэт страшно побледнела и казалась чрезвычайно взволнованной, каковые симптомы, будучи замечены миссис Никльби, были немедленно определены этой прозорливой леди как следствие пламенной любви. Но хотя ее немало порадовало это открытие, которое делало честь ее собственной сообразительности, однако оно не уменьшило материнской тревоги за Кэт, а посему в большом волнении она покинула свою ложу, чтобы поспешить в ложу миссис Уититерли. Миссис Уититерли, живо ощущая, какая эта будет честь иметь среди своих знакомых лорда и баронета, не теряя времени, дала знак мистеру Уититерли открыть дверь, и таким образом не прошло и полминуты, как компания миссис Никльби вторглась в ложу миссис Уититерли, заполнив ее до самой двери, так что для мистеров Пайка и Плака только и осталось места, чтобы просунуть головы и жилеты.

– Дорогая моя Кэт, – сказала миссис Никльби, нежно целуя дочь, – какой у тебя был больной вид минуту тому назад! Уверяю тебя, ты меня испугала.

– Вам просто показалось, мама… Это… это, может быть, от освещения, – ответила Кэт, нервно оглядываясь и видя, что не представляется случая шепотом предостеречь ее или как-то объясниться.

– Разве ты не видишь сэра Мальбери Хоука, дорогая моя?

Кэт слегка поклонилась и, закусив губу, повернула голову к сцене.

Но сэра Мальбери Хоука не так-то легко было обескуражить; он приблизился с протянутой рукой, и так как миссис Никльби угодливо сообщила об этом KэT, та принуждена была в свою очередь протянуть руку. Сэр Мальбери задержал ее в своей, пока рассыпался в комплиментах, которые Кэт, помня, что между ними произошло, справедливо сочла новым оскорблением. Затем последовали приветствия лорда Фредерика Верисофта, а затем поклоны мистера Пайка, а затем поклоны мистера Плака, и наконец, что довершило унижение молодой леди, она должна была, по просьбе миссис Уититерли, проделать церемонию представления этих гнусных людей, которые вызывали у нее чувство величайшего негодования и отвращения.

– Миссис Уититерли восхищена, – сказал мистер Уититерли, потирая руки,уверяю вас, восхищена, милорд, этой возможностью заключить знакомство, которое, надеюсь, милорд, мы будем поддерживать. Джулия, дорогая моя, ты не должна приходить в чрезмерное возбуждение, не должна. Право же, не должна. У миссис Уититерли натура чрезвычайно легко возбудимая, сэр Мальбери. Пламя свечи, огонь лампы, пушок на персике, пыль на крыльях бабочки – одно дуновение, и она исчезнет, милорд, и она исчезнет.

Казалось, сэр Мальбери подумал, что было бы неплохо, если бы эта леди исчезла от одного дуновения. Однако он сказал, что восхищение взаимно, и лорд Фредерик присовокупил, что оно взаимно, после чего слышно было, как мистеры Пайк и Плак пробормотали издали, что, разумеется, оно взаимно.

– Я интересуюсь, милорд, – слабо улыбаясь, сказала миссис Уититерли, – я так интересуюсь театром.

– Да-а, это очень интересно, – ответил лорд Фредерик.

– Я всегда бываю больна после Шекспира, – сказала миссис Уититерли. – На следующий день я чуть живая. Реакция так велика после трагедии, милорд, а Шекспир такое восхитительное создание…

– О да-а! – ответил лорд Фредерик. – Он был способный человек.

– Знаете ли, милорд, – сказала миссис Уититерли после долгого молчания, – я замечаю, что начала особенно интересоваться его пьесами после того, как побывала в этом милом жалком домике, где он родился. Вы бывали там когда-нибудь, милорд?

– Нет, никогда, – ответил милорд.

– В таком случае, вы непременно должны туда поехать, – заявила миссис Уититерли, томно растягпння слова. – Не знаю, почему это так, но, когда вы увидите это место и запишете свою фамилию в небольшой книге, вы почувствуете себя каким-то образом вдохновленным. Это как бы возжигает в вас пламя!

– Ну-у! – ответил лорд Фредерик. – Я непременно там побываю.

– Джулия, жизнь моя, – вмешался мистер Уититсрли, – ты вводишь в заблуждение его лордство… неумышленно, милорд, она вводит вас в заблуждение, это твой поэтический темперамент, дорогая моя… твоя эфирная душа… твое пылкое воображение возжигают в тебе огонь гениальности и чувствительности. Ничего особенного там нет в тех местах, дорогая моя… ничего, ровно ничего.

– Я думаю, что-то там должно быть, – сказала миссис Никльби, которая слушала молча, – потому что вскоре после моего замужества я с моим бедным дорогим мистером Никльби поехала в Стрэтфорд в бирмингемской почтовой карете… а впрочем, почтовая ли это была карета? – призадумавшись, сказала миссис Никльби. – Да, должно быть, это была почтовая карета, потому что, помню, я тогда заметила, что у кучера на левый глаз надвинут зеленый козырек… так вот, в почтовой карете из Бирмингема, и после того как мы осмотрели могилу и место рождения Шекспира, мы вернулись в гостиницу, где переночевали, и, помню, всю ночь напролет мне снился черный джентльмен из гипса, выпрямившийся во весь рост, в отложном воротнике, завязанном шнурком с двумя кисточками, он прислонился к столбу и о чем-то размышлял. А утром, когда я проснулась и описала его мистеру Никльби, он сказал, что это был Шекспир, точь-в-точь такой, как при жизни, и это, конечно, замечательно! Стрэтфорд. …Стрэтфорд, – задумчиво продолжала миссис Никльби. – Да, в этом я не сомневаюсь, потому что, помню, я была тогда беременна моим сыном Николасом и в то самое утро меня очень испугал итальянский мальчик, продававший статуэтки. Знаете ли это счастье, сударыня, – шепотом добавила миссис Никльби, обращаясь к миссис Уититерли, – что из моего сына не вышло Шекспира. Как бы это было ужасно!

Когда миссис Никльби довела до конца этот занимательный рассказ, Пайк и Плак, всегда ревностно служившие интересам своего патрона, предложили, чтобы часть общества перешла в соседнюю ложу, и предварительные меры были приняты с такою ловкостью, что Кэт, сколько бы она ни возражала, ничего не оставалось, как позволить сэру Мальбери Хоуку увести ее. Их сопровождали ее мать и мистер Плак, но достойная леди, кичась своим благоразумием, весь вечер старалась даже не смотреть на дочь и делать вид, будто она всецело поглощена остротами и речами мистера Плака, который, будучи назначен специально для этой цели часовым при миссис Никльби, со своей стороны не упускал ни единого случая завладеть ее вниманием.

Лорд Фредерик Верисофт остался в соседней ложе слушать разговор миссис Уититерли, и мистер Пайк присутствовал там с целью вставлять два-три слова в случае необходимости. Что до мистера Уититерли, то он был в достаточной мере занят, уведомляя тех своих друзей и знакомых, которые находились в театре, что два джентльмена в ложе наверху, коих они видели беседующими с миссис Уититерли, были известный лорд Фредерик Верисофт и его закадычный друг весельчак сэр Мальбери Хоук, – сообщение, которое преисполнило нескольких матерей семейства величайшей завистью и бешенством и довело шестнадцать незамужних дочерей до грани отчаяния.

Кончился, наконец, этот вечер, но Кэт еще предстояло сойти вниз в сопровождении ненавистного сэра Мальбери; и столь искусно были проведены маневры мистеров Пайка и Плака, что она и баронет шли последними и даже – как будто без всяких стараний и умысла – немного отстали от остального общества.

– Не спешите, не спешите, – сказал сэр Мальбери, когда Кэт ускорила шаг и попыталась высвободить руку.

Она ничего не ответила и рванулась вперед.

– Ну нет… – хладнокровно заметил сэр Мальбери, заставив ее остановиться.

– Лучше не пытайтесь задерживать меня, сэр, – гневно сказала Кэт.

– А почему? – возразил сэр Мальбери. – Милое мое дитя, почему вы все еще притворяетесь недовольной?

– Притворяюсь?! – с негодованием повторила Кэт. – Как вы смеете заговаривать со мной, сэр, обращаться ко мне, показываться мне на глаза?

– Вы хорошеете, когда сердитесь, мисс Никльби, – сказал сэр Мальбери Хоук, наклоняясь, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Я к вам питаю величайшее отвращение и презрение, сэр! – сказала Кэт. – Если вы находите что-то привлекательное во взглядах, выражающих омерзение, вы… Немедленно отпустите меня к моим друзьям, сэр! Какие бы соображения ни удерживали меня до сих пор, я пренебрегу ими и приму меры, которые будут чувствительны даже для вас, если вы сейчас же не отпустите меня.

Сэр Мальберн улыбнулся и, по-прежнему засматривая ей в лицо и удерживая ее руку, направился к двери.

– Если уважение к моему полу и беспомощному положению не заставит вас прекратить это грубое и подлое преследование, – продолжала Кэт, едва сознавая в порыве гнева, что она говорит, – то у меня есть брат, который когда-нибудь жестоко посчитается с вами.

– Клянусь, она стала еще прекрасней! – воскликнул сэр Мальбери, как будто мирно разговаривая сам с собой, и при этом обвил рукой ее талию.Такой она мне еще больше нравится, чем тогда, когда глаза ее потуплены и она спокойна.

Кэт не знала, как дошла она до вестибюля, где ее ждали друзья, но через вестибюль она пробежала, даже не взглянув на них, освободилась от своего спутника, вскочила в карету и, забившись в самый темный угол, залилась слезами.

Зная свои роли, мистеры Пайк и Плак тотчас привели в смятение всю компанию, громкими криками вызывая кареты и затевая бурные ссоры со всевозможными безобидными людьми, стоявшими тут же; в разгар этой суматохи они усадили испуганную миссис Никльби в карету и, благополучно спровадив ее, занялись миссис Уититерли, которую они привели в состояние крайнего изумления и оцепенения, чем совершенно отвлекли ее внимание от молодой леди. Наконец экипаж, в котором она прибыла, также отъехал со своим грузом, и четыре достойных джентльмена, оставшись одни под портиком, от души расхохотались все вместе.

– Ну вот! – сказал сэр Мальбери, повернувшись к своему аристократическому другу. – Не говорил ли я вам вчера вечером, что, если только нам удастся узнать через слугу, подкупленного моим лакеем, куда они едут, а затем устроиться по соседству вместе с мамашей, дом этих людей будет все равно что наш дом? Так и случилось. Дело обделано за одни сутки.

– Да-а, – отозвалась жертва обмана. – Но я весь вечер был пришпилен к этой старухе.

– Вы только послушайте его! – воскликнул сэр Мальбери, обращаясь к своим двум приятелям. – Послушайте недовольного ворчуна! Разве этого не достаточно, чтобы человек поклялся никогда больше не помогать ему в его интригах и затеях? Разве это не возмутительно?

Пайк спросил Плака, а План спросил Пайка, не возмутительно ли это, но ни тот, ни другой не ответил.

– Но разве это не правда? – возразил Фредерик Верисофт. – Разве не так было дело?

– Разве не так было дело! – повторил сэр Мальберн. – А как бы вы хотели, чтобы оно было? Как могли бы мы получить сразу приглашение – приходите когда хотите, уходите когда хотите, оставайтесь сколько хотите, делайте что хотите, – если бы вы, лорд, не поухаживали за глупой хозяйкой дома? Что мне эта девица, не будь я вашим другом? Ради вас не нашептывал ли я ей похвалы вам и не терпел ли весь вечер ее прелестное раздражение и надутый вид? Из какого вещества я, по-вашему, сделан? Для каждого стал бы я так трудиться? И за это я даже благодарности не заслуживаю!

– Вы чертовски славный малый! – сказал бедный молодой лорд, беря под руку друга. – Клянусь честью, вы чертовски славный малый, Хоук.

– И я поступил правильно, не так ли? – настаивал сэр Мальбери.

– Совершенно пра-авильно.

– Как и подобает такому бедному, добродушному, глупому другу, как я, да?

– Да-а, да-а, как подобает другу, – ответил тот.

– В таком случае, – заявил сэр Мальбери, – я удовлетворен. А теперь пойдем и отомстим немецкому барону и французу, которые так здорово обставили вас вчера.

С этими словами верный друг взял под руку своего спутника и увел его, оглянувшись при этом вполоборота и с презрительной улыбкой подмигнув мистерам Пайку и Плаку, которые, засунув носовой платок в рот в знак молчаливого восхищения происходящим, последовали на небольшом расстоянии за своим патроном и его жертвой.

Глава XXVIII,

Мисс Никльби, доведенная до отчаяния преследованиями сэра Мальбери Хоука и затруднениями и огорчениями, ее осаждающими, прибегает к последнему средству, взывая о помощи к своему дяде

Утро следующего дня, как бывает всегда, принесло с собой размышления, но весьма различны были мысли, пробужденные им у различных особ, которые столь неожиданно оказались вместе накануне вечером благодаря деятельному участию мистеров Пайка и Плака.

Мысли сэра Мальбери Хоука – если можно применить это слово к планам закоренелого н расчетливого распутника, чьи радости, сожаления, усилия и удовольствия сосредоточены были только на нем самом и который, кажется, из всех интеллектуальных способностей сохранил лишь дар марать себя и, оставаясь человеком лишь по облику, унижать человеческую природу, – мысли сэра Мальбери Хоука были устремлены к Кэт, и сущность их Заключалась в том, что она несомненно красива, что ее застенчивость может быть легко побеждена таким ловким и опытным человеком, как он, и что такая победа не преминет доставить ему славу и будет весьма полезной для его репутации в свете. Чтобы это последнее соображение, отнюдь не пустое или второстепенное для сэра Мальбери, не показалось кому-нибудь странным, напомним, что большинство людей живет в своем собственном мире, и только в этом ограниченном кругу жаждет оно отличий и похвал. Мир сэра Мальбери был населен распутниками, и он поступал соответственно.

Повседневно мы сталкиваемся с несправедливостью, угнетением, тиранией и беспредельным ханжеством. Принято трубить о недоумении и изумлении, вызываемом виновниками таких дел, столь дерзко пренебрегающими мнением целого света. Но это грубейшая ошибка: такие дела совершаются именно потому, что виновники их считаются с мнением своего маленького мирка, тогда как великий мир цепенеет от изумления.

Мысли миссис Никльби были по характеру своему чрезвычайно лестные для ее самолюбия; под влиянием своей весьма приятной иллюзии она немедленно уселась сочинять длинное письмо Кэт, в котором выражала полное двое одобрение превосходному выбору, сделанному дочерью, и до небес превозносила сэра Мальбери, утверждая, для наибольшего успокоения чувств своей дочери, что он именно тот человек, которого бы она (миссис Никдьби) избрала себе в зятья, хотя бы ей был представлен на выбор весь род человеческий. Далее славная леди, заметив предварительно, что нельзя же предположить, чтобы она, так долго живя в свете, не знала его обычаев, сообщала множество мудрых правил для руководства в период ухаживания и подтверждала их разумность на основании собственного опыта.

Превыше всего советовала она строго блюсти девическую скромность не только как нечто само по себе похвальное, но и как нечто существенное, укрепляющее и разжигающее пыл влюбленного. «И никогда еще, – присовокупила миссис Никльби, – никогда не была я в таком восхищении, как вчера вечером, дорогая моя, видя, что тебе это уже подсказал здравый смысл». Поведав об этом чувстве и много раз упомянув о том, сколь приятно было ей узнать, что дочь счастливо унаследовала ее собственный здравый смысл и рассудительность (можно было надеяться, что со временем и при старании она будет обладать ими в полной мере), миссис Никльби закончила свое длинное и не совсем разумное письмо.

Бедная Кэт едва не лишилась рассудка, получив четыре мелко исписанных вдоль и поперек страницы поздравлений как раз с тем, что всю ночь не давало ей сомкнуть глаза и заставляло плакать и бодрствовать в спальне. Еще тяжелее и еще мучительнее была необходимость угождать миссис Уититерли, которая, находясь в унынии после утомительного вечера, желала, чтобы ее компаньонка (иначе за что бы получала она жалованье и содержание?) была в наилучшем расположении духа. Что касается до мистера Уититерли, то он весь день пребывал в трепетном восторге оттого, что пожимал руку лорда и всерьез пригласил его к себе домой. Сам лорд, не будучи в сколько-нибудь неприятной мере обременен способностью мыслить, услаждал себя разговором с мистерами Пайком и Плаком, которые оттачивали свое остроумие, щедро пользуясь за его счет разнообразными дорогими возбудительными напитками.

Было четыре часа дня – то есть вульгарные четыре часа по солнцу и часам, – и миссис Уититерли, по своему обыкновению, полулежала на софе в гостиной, а Кэт читала вслух новый роман в трех томах, озаглавленный «Леди Флабелла», каковой принес в то самое утро из библиотеки псевдо-Альфонс. Это произведение как раз подходило для леди, страдающей недугом миссис Уититерли, ибо в нем от начала до конца не было ни единой строки, которая могла бы вызвать хоть тень волнения у кого бы то ни было из смертных.

Кэт читала:

– «Шеризет, – сказала леди Флабелла, сунув свои маленькие ножки, похожие на мышек, в голубые атласные туфли, которые невзначай вызвали вчера вечером полушутливые-полусердитые пререкания между ней самой и молодым полковником Бефилером в salon de danse[54] герцога Минсфенилла, Шеризет, ma chere, donnez moi de l'eau-de-Cologne, s'il vous plait, mon enfant».[55]

«Мерси, благодарю вас, – сказала леди Флабелла, когда бойкая, но преданная Шеризет щедро окропила душистой смесью mouchoir[56] леди Флабеллы из тончайшего батиста, обшитый драгоценными кружевами и украшенный по четырем уголкам гербом Флабеллы и гордым геральдическим девизом сей благородной семьи. – Мерси, этого достаточно».

В это мгновение, когда леди Флабелла, поднеся к своему очаровательному, но мечтательно выточенному носику mouchoir, еще вдыхала восхитительный аромат, дверь будуара (искусно скрытая богатыми портьерами из шелкового Дамаска цвета тальянского неба) распахнулась, и два лакея, одетые в ливреи цвета персика с золотом, вошли бесшумной поступью в комнату в сопровождении пажа в bas de soie – шелковых чулках, который, пока они стояли поодаль, отвешивая грациознейшие поклоны, приблизился к ногам своей прелестной госпожи и опустившись на одно колено, подал на великолепном подносе чеканного золота надушенный billet[57].

Леди Флабелла с волнением, которого не могла подавить. разорвала envelope[58] и сломала благоухающую печать. Это письмо было от Бефилера – молодого, cтройного, с тихим голосом. – от ее Бефилера…»

– О, очаровательно! – прервала Кэт ее покровительница, иногда проявлявшая склонность к литературе. – Настоящая поэзия. Прочтите еще раз это описание, мисс Никльби.

Кэт повиновалась.

– Как мило! – со вздохом сказала миссис Уититерли. – Так сладострастно, не правда ли? Так нежно?

– Да, мне кажется, – тихо отозвалась Кэт. – Очень нежно.

– Закройте книгу, мисс Никльби, – сказала миссис Уититерли. – Больше я не могу сегодня слушать. Я бы не хотела нарушать впечатление, произведенное этим прелестным описанием. Закройте книгу.

Кэт охотно повиновалась; меж тем миссис Уититерли, подняв томной рукой лорнет, заметила, что она бледна.

– Меня испугали эгот… этот шум и суматоха вчера вечером, – сказала Кэт.

– Как странно! – с удивленным видом воскликнула миссис Уититерли.

И действительно, если подумать, было очень странно, что компаньонку может что-нибудь взволновать, – легче вывести из строя паровую машину или другой какой-нибудь хитроумный механизм.

– Каким образом вы познакомились с лордом Фредериком и этими другими очаровательными созданиями, дитя мое? – спросила миссис Уититерли, все еще созерцая Кэт в лорнетку.

– Я их встретила у моего дяди, – сказала Кэт, с досадой чувствуя, что густо краснеет, но не в силах удержать потоп крови, приливавшей к ее щекам, когда она думала о том человеке.

– Вы давно их знаете?

– Нет, – ответила Кэт. – Не очень.

– Я очень рада, что эта почтенная особа, ваша мать, дала нам возможность познакомиться с ними, – высокомерным тоном сказала миссис Уититерли. – Это тем более примечательно, что кое-кто из наших друзей как раз собирался нас познакомить.

Это было сказано для того, чтобы мисс Никльби не вздумала чваниться почетным знакомством с четырьмя великими людьми (ибо Пайк и Плак были включены в число очаровательных созданий), с которыми не была знакома миссис Уититерли. Но так как это обстоятельство не произвело ни малейшего впечатления на Кэт, то она и не обратила на ее слова никакого внимания.

– Они просили разрешения зайти с визитом, – продолжала миссис Уититерли. – Конечно, я разрешила.

– Вы ждете их сегодня? – осмелилась спросить Кэт. Ответ миссис Уититерли был заглушен устрашающим стуком в парадную дверь, и не успел он стихнуть, как к дому подъехал изящный кабриолет, из которого выпрыгнули сэр Мальбери Хоук и его друг лорд Фредерик.

– Они уже здесь! – сказала Кэт, вставая и спеша уйти.

– Мисс Никльби! – крикнула миссис Уититерли, придя в ужас от попытки своей компаньонки покинуть комнату, не испросив предварительно ее разрешения. – Прошу вас, и не думайте о том, чтобы уйти.

– Вы очень добры, – ответила Кэт, – но…

– Ради бога, не волнуйте меня и не говорите так много, – очень резко сказала миссис Уититерли. – Ах, боже мой, мисс Никльби, я прошу…

Бессмысленно было Кэт говорить, что она нездорова, так как шаги уже раздавались на лестнице. Она снова заняла свое место и едва успела сесть, как в комнату ворвался псевдо-Альфонс и одним духом доложил о мистере Пайке, и мистере Плаке, и лорде Фредерике Верисофте, и сэре Мальбери Хоуке.

– Удивительнейшая вещь в мире, – сказал мистер Плак, с величайшей любезностью приветствуя обеих леди, – удивительнейшая вещь! Мы с Пайком постучали в тот момент, как лорд Фредерик и сэр Мальбери подъехали к двери.

– В тот самый момент постучали, – сказал Пайк.

– Неважно, как вы пришли, важно, что вы здесь,сказала миссис Уититерли, которая благодаря тому, что три с половиной года пролежала все на той же софе, собрала маленькую коллекцию грациозных поз и теперь приняла самую потрясающую из серии с целью поразить посетителей. – Уверяю вас, я в восторге.

– А как поживает мисс Никльби? – тихо спросил сэр Мальбери Хоук, обращаясь к Кэт, впрочем не так тихо, чтобы это не коснулось слуха миссис Уититерли.

– Она жалуется на нездоровье после вчерашнего испуга, – сказала эта леди. – Право же, я не удивляюсь, потому что у меня нервы растерзаны в клочья.

– И, однако, ваш вид, – повернувшись, заметил сэр Мальбери, – и, однако, ваш вид…

– Превосходит все! – сказал мистер Пайк, приходя на помощь своему патрону.

Разумеется, мистер Плак сказал то же самое.

– Боюсь, милорд, что сэр Мальбери льстец, – сказала миссис Уититерли, обращаясь к молодому лорду, который молча сосал набалдашник своей трости и таращил глаза на Кэт.

– О, чертовский! – отозвался милорд. Высказав эту примечательную мысль, он вернулся к прежнему занятию.

– И у мисс Никльби вид нисколько не хуже, – сказал сэр Мальбери, устремив на нее наглый взгляд. – Она всегда была красива, но, честное слово, сударыня, вы как будто еще уделили ей частицу своей красоты.

Судя по румянцу, залившему после этих слов лицо бедной девушки, можно было не без оснований предположить, что миссис Уититерли уделила ей частицу того искусственного румянца, который украшал ее собственные щеки. Миссис Уититерли признала, хотя и не очень любезно, что Кэт и в самом деле миловидна. Она подумала также, что сэр Мальбери не такое уж приятное создание, каким она сначала его считала, ибо хотя ловкий льстец и является очаровательнейшим собеседником, если вы можете завладеть им всецело, однако вкус его становится весьма сомнительным, когда он начинает расточать комплименты другим.

– Пайк, – сказал наблюдательный мистер Плак, заметив впечатление, произведенное похвалой по адресу мисс Никльби.

– Что, Плак? – отозвался Пайк.

– Нет ли каких-нибудь особ, вам известных, чей профиль напоминает вам миссис Уититерли? – таинственно спросил мистер Плак.

– Напоминает профиль… – подхватил Пайк. – Конечно, есть.

– Кого вы имеете в виду? – тем же таинственным тоном продолжал Плак. – Герцогиню Б.?

– Графиню Б., – ответил Пайк с легкой усмешкой, скользнувшей по лицу.Из двух сестер красавица – графиня, не герцогиня.

– Правильно, – сказал Плак, – графиня Б. – Сходство изумительное.

– Буквально потрясающее! – сказал мистер Пайк.

Так вот как обстояло дело! Миссис Уититерли была провозглашена на основании свидетельства двух правдивых и компетентных судей точной копией графини! Вот что значило попасть в хорошее общество! Да ведь она могла двадцать лет вращаться среди ничтожных людей и ни разу об этом не услышать! Да и как было ей услышать? Что знали они о графинях?

Определив по той жадности, с какою была проглочена эта маленькая приманка, до какой степени миссис Уититерли жаждет лести, оба джентльмена принялись отпускать этот товар весьма крупными дозами, предоставив таким образом сэру Мальбери Хоуку возможность докучать мисс Никльби вопросами и замечаниями, на которые та поневоле должна была что-то отвечать. Тем временем лорд Фредерик наслаждался без помех приятным вкусом золотого набалдашника, украшавшего его трость, чем и занимался бы до конца свидания, если бы не вернулся домой мистер Уититерли и не перевел разговор на любимую свою тему.

– Милорд, – сказал мистер Уйтитерли, – я восхищен, почтен, горд! Прошу вас, садитесь, милорд. Да, я горд, весьма горд.

Слова мистера Уититерли вызвали скрытое раздражение у его жены, ибо, хотя она и раздувалась от гордости и высокомерия, ей хотелось дать понять знатным гостям, что их визит является событием самым обыкновенным и что не проходит дня, чтобы их не навешали лорды и баронеты. Но чувства мистера Уититерли подавить было немыслимо.

– Поистине это честь! – сказал мистер Уититерли. – Джулия, душа моя, завтра ты будешь из-за этого страдать.

– Страдать? – воскликнул лорд Фредерик.

– Реакция, милорд, реакция, – сказал мистер Уититерли. – Когда пройдет это чрезвычайное напряжение нервной системы, милорд, что последует? Упадок, депрессия, уныние, усталость, расслабленность. Милорд, если бы сейчас сэр Тамли Снафим увидел это деликатное создание, он не дал бы вот… вот столько за ее жизнь.

В пояснение своих слов мистер Уититерли взял из табакерки понюшку табаку и слегка подбросил ее, как эмблему бренности.

– Вот столько! – повторил мистер Уититерли, озираясь вокруг с серьезной миной. – Сэр Тамли Снафим вот столько не дал бы за жизнь миссис Уититерли!

Мистер Уититерли произнес это с видом сдержанно-торжествующим, словно иметь жену, находящуюся в столь отчаянном положении, было очень для него почетно, а миссис Уититерли вздохнула и посмотрела так, будто она понимала, какая это честь, но решила держать себя по возможности смиренно.

– Миссис Уититерли, – продолжал ее супруг, – любимая пациентка сэра Тамли Снафима. Мне кажется, я имею право сказать, что миссис Уититерли была первой особой, принявшей новое лекарство, которому приписывают гибель целой семьи в Кенсингтон-Грэвл-Питс. Кажется, она была первой. Джулия, дорогая моя, если я ошибаюсь, поправь меня.

– Кажется, я была первой, – слабым голосом сказала миссис Уититерли.

Видя, что патрон его слегка недоумевает, как ему наилучшим образом вмешаться в этот разговор, неутомимый мистер Пайк бросился напролом и, решив сказать нечто по существу дела, осведомился – имея в виду упомянутое лекарство, – было ли оно приятно на вкус.