Миссис Тоунтон жалуется, что горько разочаровалась в нем. Он познакомился с ее семейством на пакетботе, идущем в Грейвзенд, и уж в силу этого должен бы оказаться человеком добропорядочным.
      Мистер Перси Ноукс по-прежнему безмятежен и весел.
      ГЛАВА VIII
      Дуэль в Грейт-Уимлбери
      перевод М.Богословской
      Городок Грейт-Уинглбери отстоит ровно на сорок две и три четверти мили от восточного угла Гайд-парка. В нем есть длинная, кривая, мирная Главная улица с громадными черно-белыми часами на маленькой красной ратуше, что стоит примерно на полпути от одного ее конца до другого, есть Рыночная площадь, тюрьма, городской дом публичных собраний, церковь, мост, часовня, театр, библиотека, гостиница, колодец с насосом и почта. Предание гласит, что где-то, примерно в даух милях в сторону, некогда существовал Литл-Уинглбери и, судя по тому, что в залитом солнцем окне уинглберийской почты долго был выставлен до востребования, пока, наконец, не рассыпался в прах от ветхости, грязный сложенный вчетверо листок бумаги, первоначально, по-видимому, имевший назначение письма с надписанными сверху бледными каракулями, в которых пылкое воображение могло уловить отдаленное сходство со словом "Литл", - предание сие не лишено некоторых оснований. Общественное мнение склонно приписывать это название некоему тупичку в самом конце грязного переулка длиной примерно в две мили, в каковом тупичке прочно обосновались колесных дел мастер, четверо нищих и пивная; но даже и этот не вполне убедительный довод требует серьезной проверки, несколько обитатели вышеупомянутого тупичка единогласно утверждают, что он никогда, спокон веков и до наших дней, не имел никакого названия.
      "Герб Уинглбери" в середине Главной улицы, напротив маленького здания с большими часами, - лучшая гостиница в городе. Это - гостиный двор, почтовая станция и акцизная контора, зала заседаний Синих при каждых выборах и судебная камера во время выездных сессий. Это - постоянное место встречи Синих джентльменов, членов карточного клуба Вист, называемых так в отличие от Желтых джентльменов, членов другого карточного клуба, собирающихся в другой гостинице, несколько подальше. А когда в Грейт-Уинглбери заезжает какой-нибудь совершающий турне фокусник, или содержатель паноптикума, или музыкант, - сейчас же по всему городу расклеиваются афиши, объявляющие, что мистер такой-то, "полагаясь на великодушную поддержку жителей Грейт-Уинглбери, оказываемую ими всегда с такой щедростью, снял, не считаясь с расходами, прекрасную вместительную залу собраний в "Гербе Уинглбери". Гостиница занимает большое здание с каменным фасадом, отделанным красным кирпичом; в глубине красивого просторного вестибюля, украшенного вечнозелеными растениями, виднеется стойка и прилавок под стеклом, где самые отменные деликатесы, уже приготовленные для закуски, пленяют взор посетителя, едва только он переступит порог, и разжигают до крайности его аппетит. Двери справа и слева ведут в кофейню и в комнату для разъездных торговых агентов, а широкая пологая лестница, - три ступеньки - площадка, четыре ступеньки - площадка, одна ступенька - площадка, полдюжины ступенек и опять площадка и так далее, - ведет в коридоры спальных номеров и в лабиринты гостиных, именуемых "отдельными", где вам предоставляется чувствовать себя столь отдельно, сколь это возможно в таком заведении, где через каждые пять минут какая-нибудь личность, ошибившись дверью, вваливается в вашу комнату и, оторопело выскочив обратно в коридор, открывает на ходу по очереди все двери, пока, наконец, не попадет в собственную.
      Таков "Герб Уинглбери" по сие время, и таков он был и в ту пору, когда... неважно когда - ну, скажем, за две-три минуты до прибытия лондонской почтовой кареты. Четыре лошади, покрытые попонами - готовая смена почтовых - стояли в углу двора, вокруг них столпилась кучка праздных форейторов в блестящих шляпах и длинных балахонах, деловито обсуждая достоинства сих четвероногих; с десяток маленьких оборвышей топтались чуть-чуть поодаль, слушая с явным интересом разговоры этих почтенных личностей, а несколько зевак собралось вокруг лошадиной кормушки, дожидаясь прибытия почтовой кареты.
      День был жаркий, солнечный; городок пребывал в зените своей спячки, и, за исключением этих немногих праздношатающихся, не видно было ни одной живой души. Внезапно громкие звуки рожка нарушили сонную тишину улицы, и почтовая карета, подскакивая на неровной мостовой, подкатила с оглушительным грохотом, от которого, казалось, должны были бы остановиться даже громадные городские часы. Верхние пассажиры спрыгнули с империала, все окошки поднялись, из гостиницы выскочили лакеи, а конюхи, зеваки, форейторы, уличные мальчишки забегали взад и вперед, словно наэлектризованные, и, поднимая самую невообразимую сутолоку, судорожно принялись отстегивать, распутывать, развязывать, выпрягать лошадей, которые только того и ждали, и впрягать других, которые всячески упирались.
      - В карете, внутри, дама, - сказал кондуктор.
      - Прошу вас, мэм, - сказал слуга.
      - Номер с отдельной гостиной? - спросила дама.
      - Разумеется, мэм, - ответила горничная.
      - Ничего, кроме этих сундуков, мэм? - осведомился кондуктор.
      - Да, больше ничего, - подтвердила дама.
      И вот пассажиры уже снова сидят на империале, кучер и кондуктор на своих местах, с лошадей сдергивают попоны. "Готово!" - раздается крик, и карета трогается. Зеваки стоят несколько минут посреди дороги, глядя вслед удаляющейся карете, потом один за другим расходятся. И на улице снова ни души, и городок после всей этой суматохи погружается в еще более непробудную тишину.
      - Проводите даму в двадцать пятый номер, - кричит хозяйка. - Томас!
      - Да, мэм!
      - Вот письмо джентльмену из девятнадцатого номера. Посыльный принес, из "Льва". Ответа не требуется.
      - Вам письмо, сэр, - сказал Томас, кладя письмо на стол приезжего в девятнадцатом номере.
      - Мне? - переспросил номер девятнадцатый, обернувшись от окна, из которого он наблюдал только что описанную нами сцену.
      - Да, сэр. (Слуги в гостиницах всегда говорят полунамеками и обрывают фразу на полуслове.) Да, сэр. Посыльный из "Льва", сэр. В буфете, сэр. Хозяйка сказала, номер девятнадцать. Александер Тротт, эсквайр, сэр? Ваша карточка... заказ в буфете... не так ли, сэр?
      - Да, моя фамилия Тротт, - сказал номер девятнадцатый, распечатывая письмо. - Можете идти.
      Слуга опустил штору на окне, потом поднял ее, - порядочный слуга всегда считает своим долгом сделать что-нибудь, прежде чем выйти из номера, подвигал стаканы на столе, смахнул пыль там, где ее не было, потом очень сильно потер руки, крадучись подошел к двери и исчез.
      Письмо, по-видимому, заключало в себе нечто если и не совсем неожиданное, то во всяком случае крайне неприятное. Мистер Александер Тротт положил его на стол, потом снова взял в руки и зашагал по комнате, стараясь наступать на цветные квадраты половика; при этом он даже сделал попытку правда, неудачную - насвистать какой-то мотивчик. Но и это не помогло. Он бросился в кресло и прочитал вслух следующее послание:
      "Голубой Лев и Горячитель Утробы",
      Грейт-Уинглбери
      Среда, утром.
      Сэр!
      Едва только мне стали известны Ваши намерения, я покинул контору и последовал за Вами. Я знаю цель Вашего путешествия. Вам не удастся его завершить.
      У меня здесь нет никого из друзей, на чью скромность я мог бы положиться. Однако это не будет препятствием для моего мщения. Эмили Браун будет избавлена от корыстных домогательств всеми презренного негодяя, который внушает ей отвращение, и я не намерен больше терпеть подлые выпады из-за угла от гнусного зонтичника.
      Сэр! От Грейт-Уинглберийской церкви идет тропинка. Она ведет через четыре лужка в уединенное место, которое здешние жители называют Гиблая яма (мистера Тротта передернуло). Я буду ждать Вас на этом месте один, завтра утром, без двадцати минут шесть. Если я, к своему огорчению, не увижу Вас там, я доставлю себе удовольствие посетить вас с хлыстом в руке.
      Хорэс Хантер.
      P. S. На Главной улице есть оружейный магазин, и после того, как стемнеет, они порохом не торгуют. Вы меня понимаете.
      Р. Р. S. Вам лучше не заказывать завтрака до того, как Вы со мною встретитесь. Это может оказаться ненужным расходом".
      - Вот бешеная скотина! Я так и знал, что этим кончится! - в ужасе вскричал Тротт. - Я ведь говорил отцу, если только он заставит меня пуститься в эту эскападу, Хантер сейчас же сорвется с места и будет преследовать меня, как Вечный Жид. Уж само по себе худо жениться по приказу стариков, без согласия девушки, а что же теперь подумает обо мне Эмили, если я прибегу к ней сломя голову, спасаясь от этого исчадия ада? Что же мне теперь делать? И что я могу предпринять? Если я вернусь в Лондон, я буду опозорен навеки, лишусь девушки и еще того хуже - лишусь и ее денег. А если я даже возьму место в дилижансе и поеду к Браунам, Хантер погонится за мной на перекладных. Если же я явлюсь на это место, в эту проклятую Гиблую яму (его опять передернуло), я могу себя считать все равно что мертвым. Я видел, как он стрелял в тире на Пэлл-Мэлл и пять раз из шести попадал прямо во вторую пуговицу жилета этого человечка, а когда ему случалось попасть не туда, так он попадал ему в голову! - И при этом утешительном воспоминании мистер Тротт снова воскликнул: - Что же мне делать?
      Долго он сидел, обхватив голову руками, погруженный в мрачные размышления о том, как ему лучше поступить. Разум указывал ему перстом на Лондон, но он представил себе, как разгневается его родитель и как он лишится состояния, которое папаша Браун обещал папаше Тротту дать в приданое за своей дочерью, дабы оно перешло в сундуки сына Тротта. Тогда перст разума ясно указал "к Браунам", но в ушах Тротта раздались угрозы Хорэса Хантера и, наконец, указующий перст начертал ему кровавыми буквами "Гиблая яма", - и тут в голове мистера Тротта зародился план, который он и решил немедленно привести в исполнение.
      Прежде всего он послал младшего коридорного в трактир "Голубого Льва и Горячителя Утробы" с учтивой запиской мистеру Хорэсу Хантеру, в которой давалось понять, что он жаждет разделаться с ним и не преминет доставить себе завтра удовольствие отправить его на тот свет. Затем он написал еще одно письмо и послал за вторым коридорным - их тут держали пару. В дверь тихо постучали. "Войдите!" - сказал мистер Тротт. В дверь просунулась огненно-рыжая голова с одним-единственным глазом, а после повторного "сойдите" появилось туловище с ногами, коему принадлежала голова, а засим меховая шапка, принадлежащая голове.
      - Вы, кажется, старший коридорный? - спросил мистер Тротт.
      - Так точно, старший коридорный, - прохрипел голос из плисового жилета с перламутровыми пуговицами, - то есть я, значит, здешний коридорный, а тот малый у меня на побегушках. Главный коридорный и подкоридорный - вот оно как у нас называется.
      - А вы сами из Лондона? - поинтересовался мистер Тротт.
      - Извозчиком был, - последовал лаконический ответ.
      - А теперь почему бросили ездить? - спросил мистер Тротт.
      - Разогнал лошадь да задавил какую-то старуху, - коротко ответил главный коридорный.
      - Вы знаете дом здешнего мэра? - осведомился мистер Тротт.
      - Еще бы не знать! - многозначительно ответил коридорный, как если бы у него были веские основания помнить этот дом.
      - А вы думаете, вы смогли бы доставить туда письмо?
      - А что ж тут такого? - сказал коридорный.
      - Но только это письмо, - продолжал Тротт, судорожно тиская в одной руке смятую записку с надписанным каракулями адресом, а в другой пять шиллингов, - это анонимное письмо.
      - Оно... чего? - переспросил коридорный.
      - А_н_о_н_и_м_н_о_е. Он не должен знать, от кого оно.
      - Ага!.. понимаю, - выразительно подмигнув, ответил слуга, не обнаруживая, впрочем, ни малейшего намерения отказаться от поручения. - Так чтобы, значит, втемную. - И его единственный глаз обежал комнату, словно в поисках потайного фонаря и фосфорных спичек. - Только ведь дело то в том, продолжал он, отрываясь от поисков и устремляя свой единственный глаз на мистера Тротта, - он ведь у нас из судейских, наш мэр, и застрахован как надо. Ежели у вас против него зуб, не стоит вам поджигать его дом. Провались я на этом месте, коли вы не окажете ему этим превеликую услугу! - И он подавил смешок.
      Будь мистер Александер Тротт в другом положении, он немедленно обратился бы к властям предержащим и спустил бы с лестницы этого субъекта, то есть, иными словами, он позвонил бы и потребовал, чтобы хозяин убрал своего коридорного. Но сейчас он ограничился тем, что удвоил чаевые и объяснил, что письмо касается всего-навсего нарушения общественного порядка. Коридорный удалился, торжественно поклявшись не разглашать разговора, а мистер Тротт уселся за стол: и принялся поглощать жареную рыбу, бараньи котлетки, мадеру и прочее в значительно более спокойном состоянии духа, нежели то, в коем он пребывал до сих пор с момента получения вызова от Хорэса Хантера.
      Дама, приехавшая в лондонской почтовой карете, едва успев водвориться в свой двадцать пятый номер и скинуть с себя дорожную мантилью, тотчас же написала записку Джозефу Овертону, эсквайру, стряпчему и мэру Грейт-Уинглбери, прося его безотлагательно явиться к ней по чрезвычайно важному делу, каковая просьба и была удовлетворена немедленно, ибо когда сей почтенный представитель власти читал письмо, глаза у него полезли на лоб и он то и дело прерывал чтение возгласами "черт возьми!" и тому подобными, явно свидетельствующими о его крайнем изумлении, а потом, схватив свою широкополую шляпу, висевшую на положенном ей месте на вешалке в маленькой прихожей, поспешно вышел из дому и зашагал по Главной улице к "Гербу Уинглбери"; в вестибюле этого заведения его встретили хозяйка и толпа почтительных слуг, которые все вместе проводили его наверх по лестнице до самой двери номера двадцать пять.
      - Просите! - сказала приезжая дама, когда слуга, постучавшись, доложил ей о приходе джентльмена. И слуга, посторонившись, пропустил гостя.
      Леди поднялась с кушетки; мэр шагнул ей навстречу, и оба остановились и с минуту, словно по взаимному уговору, стояли не двигаясь, глядя друг на друга. Мэр видел перед собою пышную, богато одетую даму лет под сорок, а приезжая смотрела на представительного джентльмена, лет на десять постарше ее, в сиреневых штанах, черном сюртуке, галстуке и перчатках.
      - Мисс Джулия Мэннерс! - воскликнул, наконец, мэр. - Вы меня просто изумляете!
      - Очень нехорошо с вашей стороны, Овертон, - возразила мисс Джулия. - Я вас достаточно давно знаю и не удивилась бы ничему, что бы вы ни сделали, и вы могли бы проявить по отношению ко мне не меньшую учтивость.
      - Но убежать, нет, в самом деле, убежать с молодым человеком! негодующе продолжал мэр.
      - Не хотите же вы, в самом деле, чтобы я убежала со стариком! невозмутимо ответила леди.
      - И, наконец, обратиться ко мне, не к кому-нибудь, а именно ко мне, к почтенному человеку, занимающему видное положение, - к мэру города! - чтобы я помогал вам в этой затее, - с раздражением воскликнул Джозеф Овертон и, опустившись в кресло, выхватил из кармана письмо мисс Джулии как бы в подтверждение того, что к нему действительно обратились.
      - Ну и что же, Овертон, - возразила леди. - Мне в самом деле нужна ваша помощь, и вы должны мне помочь. При жизни бедного милого мистера Корнберри, который... который...
      - Который собирался жениться на вас и не женился, потому что умер, и оставил вам все свое состояние, не обременив его собственной особой, закончил за нее мэр.
      - Да, - слегка покраснев, подхватила мисс Джулия, - но при жизни бедного старичка его состояние было сильно обременено вашим управлением, и я могу сказать только одно - что надо удивляться, как оно не истаяло от чахотки прежде своего владельца. Тогда вы заботились о себе, так вот теперь позаботьтесь обо мне.
      Мистер Джозеф Овертон был человек светский и при том же юрист, и поэтому, когда в памяти его вдруг всплыли какие-то смутные воспоминания о тысчонке-другой фунтов стерлингов, нечаянно попавших в его карман, он предупредительно покашлял, любезно осклабился, помолчал и, наконец, спросил:
      - Что же вы от меня хотите?
      - Я вам скажу, - ответила мисс Джулия. - Я вам сейчас все скажу в двух словах: милейший лорд Питер...
      - Это, как я полагаю, и есть тот самый молодой человек, - перебил мэр.
      - Это тот самый молодой джентльмен, - поправила леди с многозначительным ударением на последнем слове. - Милейший лорд Питер сильно опасается вызвать неудовольствие своих родных, и поэтому мы сочли за лучшее обвенчаться тайно. Чтобы избежать подозрений, он поехал за город к своему приятелю, достопочтенному Огастесу Флэру в его усадьбу а тридцати милях отсюда и взял с собой только своего любимого грума. Мы условились, что я приеду сюда одна, лондонским дилижансом, а он оставит свой экипаж с грумом и тоже приедет сюда сегодня, к вечеру.
      - Прекрасно, - заметил Джозеф Овертон, - здесь он закажет лошадей, и вы можете отправиться с ним в Гретна-Грин, не нуждаясь ни в присутствии, ни в каком бы то ни было содействии третьего лица.
      - Нет, - возразила мисс Джулия. - У нас есть все основания опасаться, так как лорд Питер пользуется у своих друзей репутацией не очень осмотрительного и благоразумного человека и они знают о его чувствах ко мне, - что они, обнаружив его отсутствие, тут же бросятся в погоню, и как раз в сторону Гретна-Грин, а чтобы избежать погони и не дать им напасть на наш след, я хочу, чтобы здесь в гостинице были предупреждены, что лорд Питер немножко поврежден рассудком, хотя и совершенно безобиден, и что я тайком от него дожидаюсь его приезда сюда, чтобы препроводить его в лечебницу для душевнобольных, скажем, - в Бервик. Мне кажется, если я постараюсь держаться в тени, я, может быть, смогу сойти за его мать.
      Мэр подумал, что для нее вовсе не обязательно держаться в тени и нет нужды опасаться, что ее примут за кого-нибудь другого, поскольку она чуть не вдвое старше своего жениха. Но он ничего не сказал, и леди продолжала:
      - Обо всем этом мы с лордом Питером уже условились. Но для того, чтобы это выглядело более правдоподобно, я прошу вас оказать нам поддержку, поскольку вы здесь пользуетесь влиянием, и дать понять хозяевам и прислуге гостиницы, почему я увожу этого молодого человека. И так как по нашему замыслу мне нельзя будет увидеться с лордом Питером до того, как он сядет в карету, я хочу, чтобы вы снеслись с ним и сказали ему, что все идет хорошо.
      - А он уже приехал? - спросил Овертон.
      - Не знаю, - ответила леди.
      - А как же я это узнаю? Ведь он, конечно, не запишется в книге для приезжающих под своим настоящим именем?
      - Я просила его, чтобы он тотчас же по прибытии уведомил вас письмом, сказала мисс Мэннерс, - а для большей предосторожности, чтобы никто не мог раскрыть наши планы, посоветовала ему написать анонимно и как-нибудь так позагадочней, только чтобы дать вам знать, в каком номере он остановился.
      - Ах, черт возьми! - вскричал мэр и, вскочив с места, принялся шарить в карманах. - Вот удивительная история! Он уже приехал! И это его загадочное письмо было доставлено мне на дом самым загадочным образом, как раз перед вашим! Я ровно ничего из него не понял, и мне, разумеется, и в голову не пришло бы придавать ему какое-то значение. А! Вот оно! - И Джозеф Овертон вытащил из внутреннего кармана сюртука собственноручное послание Александера Тротта. - Это почерк его светлости?
      - О да! - вскричала Джулия. - Какой милый, исполнительный человек! Я, правда, вижу его почерк первый или второй раз, но я знаю, что он пишет очень плохо и размашисто. Ох, уж эти юные аристократы! Ну, вы же знаете, Овертон...
      - Да, да, знаю, - перебил мэр. - Лошади, собаки, карты, вино, жокеи, актрисы, кулисы, сигары, конюшни, увеселительные заведения и под конец парламент, палата лордов!.. Так вот что он здесь пишет: "Сэр, некий молодой человек, остановившийся в номере девятнадцатом в "Гербе Уинглбери", намерен совершить завтра рано утром опрометчивый поступок (так, так! это намек на женитьбу). Если вы хоть сколько-нибудь дорожите спокойствием города и сохранением одной, а может быть, и двух человеческих жизней..." Что за дичь! Как это надо понимать?
      - Что ему так не терпится вступить в брак, что он не переживет, если это не состоится, как, вероятно, не переживу и я, - с готовностью пояснила леди.
      - А, вот что! Ну, этого можно не опасаться. Так вот, значит, "... двух человеческих жизней, вы позаботитесь, чтобы его убрали отсюда сегодня же вечером. (Он хочет уехать немедленно.) Не бойтесь взять это на свою ответственность, ибо завтра настоятельная необходимость вашего вмешательства будет слишком для всех очевидна. Запомните: номер девятнадцать. Фамилия Тротт. Не медлите, ибо от быстроты ваших действий зависит жизнь или смерть". Да, поистине, выражается он весьма пылко. Так мне, что же, повидаться с ним?
      - Да, - ответила мисс Джулия, - и убедите его, чтобы он притворялся получше. Он меня просто пугает. Поговорите с ним, чтобы он был поосторожнее.
      - Поговорю, - сказал мэр.
      - И поговорите с кем нужно, чтобы все было улажено.
      - Поговорю, - повторил мэр.
      - Скажите ему, что, по-моему, лошадей лучше заказать на час ночи.
      - Хорошо, - сказал мэр, и, досадуя на нелепое положение, в которое поставила его судьба и давнее знакомство, он кликнул слугу, чтобы тот доложил о нем временному обитателю номера девятнадцатого.
      Когда слуга, постучавшись, доложил: "Вас желает видеть джентльмен, сэр", - Тротт опустил стакан с портвейном, который он не спеша попивал, и, вскочив с места, быстро шагнул к окну, словно желая обеспечить себе отступление на случай, если посетитель явится к нему в образе и подобии Хорэса Хантера. Но когда взор его упал на Джозефа Овертона, все его страхи рассеялись. Он вежливо предложил незнакомцу стул. Слуга, погремев некоторое время графином и стаканами, соизволил удалиться, а Джозеф Овертон, положив рядом с собой на соседний стул свою широкополую шляпу и слегка наклонившись вперед, Приступил к деловому разговору, начав очень тихо и осторожно:
      - Милорд...
      - Как! Что? - воскликнул Александер Тротт, уставившись на него тупым, остолбенелым взглядом разбуженного лунатика.
      - Ш-ш... Ш-ш... - мягко остановил его осторожный стряпчий. - Ну, разумеется... ясно... никаких титулов. Моя фамилия Овертон, сэр.
      - Овертон?
      - Да, я здешний мэр. Вы мне прислали сегодня письмо, анонимную записку.
      - Я, сэр? - спросил Тротт с плохо разыгранным удивлением, потому что, как ни труслив он был, он сейчас с радостью отрекся бы от этого письма. - Я, сэр?
      - Да, вы, сэр. А разве нет? - возразил Овертон, раздраженный этой чрезмерной и, как ему казалось, совершенно излишней подозрительностью. Либо это писали вы, либо кто-то еще. Если это письмо от вас, мы можем сейчас спокойно поговорить о деле. А если нет, тогда, конечно, мне с вами не о чем разговаривать.
      - Постойте, постойте, - сказал Тротт, - это мое письмо, я написал его. Что же мне оставалось делать, сэр? Друзей у меня здесь нет.
      - Ну, разумеется, разумеется, - ободряюще сказал мэр. - Вы поступили как нельзя более правильно, лучше и придумать нельзя. Так вот что, сэр: вам необходимо выехать отсюда сегодня же вечером. Для вас заказана карета и четверка лошадей. И позаботьтесь, чтобы кучер гнал вовсю. Нельзя быть уверенным, что за вами не будет погони.
      - Боже мой! - с отчаянием в голосе воскликнул перепуганный Тротт. - И подумать, что такие вещи происходят в нашей стране! И как это только допускается! Такое злостное, ожесточенное преследование!
      Он смахнул со лба, покрывшегося испариной страха. крупные капли холодного пота и с ужасом уставился на Джозефа Овертона.
      - Да, конечно, это прискорбный факт, - усмехнувшись, сказал мэр, - что у нас, в свободной стране, люди не могут жениться на ком хотят, не опасаясь, что их будут преследовать, как злоумышленников. А впрочем, в вашем случае невеста согласна, а это в конце концов, знаете, самое главное.
      - Невеста согласна, - тупо повторил Тротт. - А откуда вы знаете, что невеста согласна?
      - Полноте, что там скрываться, - сказал мэр, покровительственно похлопывая Тротта по плечу своей широкополой шляпой. - Ведь я ее с каких пор знаю, и уж если у кого-нибудь могут быть сомнения на сей счет, так только не у меня. И вам, поверьте мне, тоже нечего сомневаться!
      - Вот как! - в раздумье промолвил Тротт. - Знаете, это просто непостижимо!
      - Итак, лорд Питер... - сказал мэр, поднимаясь со стула.
      - Лорд Питер? - переспросил Тротт.
      - Ах да, простите, мистер Тротт! Тротт - очень хорошо. Ха-ха-ха! Так вот, сэр, карета будет подана в половине первого.
      - А как же мне быть до тех пор? - с испугом спросил мистер Тротт. - Не лучше ли будет для соблюдения приличий взять меня вроде как бы под охрану?
      - А, прекрасная мысль! - отозвался Овертон. - В самом деле, превосходная мысль! Я сейчас пришлю кого-нибудь. И неплохо было бы, когда мы поведем вас садиться в карету, чтобы вы немножко поупирались, ну, понимаете, так, чтобы создать впечатление, будто вас увозят силком.
      - Верно, - сказал Тротт. - Совершенно верно.
      - Итак, милорд, - Овертон понизил голос, - а до тех пор разрешите откланяться. Счастливо оставаться, ваша светлость!
      - Милорд!.. Ваша светлость!.. - снова воскликнул Тротт, пятясь назад и с неописанным изумлением глядя на мэра.
      - Ха-ха-ха! Все ясно! Милорд старается войти в роль сумасшедшего! Очень хорошо! Блуждающий взгляд! Превосходно, милорд! В самом деле превосходно! До свидания, мистер Тротт! Ха-ха-ха!
      "По-видимому, мэр здорово насосался!" - решил про себя Тротт и с задумчивым видом снова уселся в кресло.
      "А он, оказывается, куда умнее, чем я думал, этот юный аристократ. Какая удивительная выдержка! Так вести свою роль!" -рассуждал Овертон, направляясь в буфет, чтобы переговорить с хозяйкой и сделать соответствующие распоряжения. Все это он уладил мгновенно. Рассказ его не вызвал ни малейших сомнений, и одноглазого коридорного тотчас же снарядили и отправили сторожем в девятнадцатый номер, дабы присмотреть до половины первого за умалишенным постояльцем. Подчиняясь приказанию, этот придурковатый малый вооружился громадной дубинкой и со своей обычной невозмутимостью ввалился безо всяких церемоний в номер к мистеру Тротту и, спокойно усевшись возле двери, приступил к своим обязанностям сторожа, а чтобы скоротать время, принялся с видимым удовольствием громко насвистывать какую-то песенку.
      - Что тебе здесь надо, бездельник? - вскричал мистер Александер Тротт, прикидываясь возмущенным тем, что к нему приставили сторожа.
      Коридорный, который не переставая мотал головой в такт песенке, слегка обернулся и, поглядев на мистера Тротта с жалостливой улыбкой, засвистал адажио.
      - Вас что, прислали сюда по распоряжению мистера Овертона? - спросил Тротт, несколько удивленный странным поведением сторожа.
      - А ты сиди, помалкивай, нечего тебе людей разговорами смущать, спокойно ответил коридорный и засвистал снова.
      - Послушайте, вы! - закричал мистер Тротт, продолжая разыгрывать комедию, будто ему не терпится драться на дуэли. - Я протестую против того, что меня здесь держат! Я вовсе не собираюсь ни с кем драться. Но раз вы все тут сговорились против меня, то спорить, по-видимому, бесполезно, мне остается только сидеть спокойно и ждать!
      - Вот так-то оно лучше, - невозмутимо заметил страж, красноречиво помахивая дубинкой.
      - Но только потому, что меня к этому вынуждают, - добавил мистер Александер Тротт и с негодующим видом, но втайне ликуя, уселся в кресло. Да. Вынуждают.
      - Ну, разумеется. Как вам будет угодно. Ежели вам так нравится, рад стараться. Только вы поменьше разговаривайте, а то вам опять хуже станет.
      - Хуже? - с искренним изумлением вскричал Тротт. - Да что это, он пьян?
      - Потише, потише, паренек! - сказал коридорный и выразительно повертел дубинкой.
      - Или с ума сошел? - Мистеру Тротту стало не по себе. - Убирайтесь вон отсюда, - закричал он, - и скажите там, чтобы прислали кого-нибудь другого!
      - Не выйдет! - отвечал коридорный.
      - Вон сейчас же! - закричал Тротт, яростно звоня в колокольчик, потому что его не на шутку разбирал страх - и теперь уже совсем по другому поводу.
      - А ну, оставь сейчас же звонок, убогая твоя душа! - сказал коридорный, хватая несчастного Тротта, и, занеся дубинку над его годовой, толкнул его обратно к креслу. - Говорят тебе, не шуми, несчастный! Что будет, коли все в доме узнают, что мы здесь сумасшедшего держим?
      - Он сошел с ума! Сошел с ума! - завопил мистер Тротт, уставившись в паническом страхе на. единственный глаз рыжеволосого стража.
      - Сошел с ума! - фыркнул коридорный. - Черт меня возьми, да он, видать, совсем свихнутый! Слушай меня ты, юродивый! А, ты опять за свое! - И он слегка стукнул Тротта по голове своей дубинкой, дабы пресечь его попытки схватить звонок. - Ну, как, будешь еще безобразничать?
      - Пощадите! Не отнимайте у меня жизнь! - подняв руки вверх, взмолился Тротт.
      - Нужна мне твоя жизнь! - презрительно ответил сторож. - Хоть я и думаю, что для тебя было бы сущее благодеяние, ежели бы тебя кто прикончил.
      - Нет, нет! - поспешно возразил бедный Тротт. - Нет, вовсе не благодеяние! Я... я хочу жить!
      - Вот и распрекрасно. Кому что нравится, у всякого свой вкус. Но слушай, что я тебе скажу: ты сядь вот сюда, в свое кресло, а я сяду напротив, и, ежели ты будешь сидеть смирно, я тебя пальцем не трону, но ежели ты до половины первого посмеешь только дрыгнуть ногой либо рукой, я тебе так твою личность разделаю, что в следующий раз, как увидишь себя в зеркале, задумаешься, не в отъезде ли ты и вернешься ли когда-нибудь обратно.
      - Я сяду, сяду, - ответила несчастная жертва недоразумения, и мистер Тротт послушно уселся в кресло, а коридорный расположился напротив, держа на всякий случай дубинку наготове.