Очерки Боза, Наш приход

      - Право, мистер Спаркинс, - отвечала восхищенная Тереза, краснея от приятнейшего волнения, - вам следует обратиться к папаше. Без его позволения я никогда не решусь...
      - Но он, верно, не будет против...
      - Ах, нет! Право же, право, вы его совсем не знаете! - прервала Спаркинса мисс Тереза, отлично зная, что опасаться нечего, - ей только хотелось, чтобы их беседа как можно больше походила на сцену из романа.
      - Не может же он быть против того, чтобы я предложил вам стакан глинтвейна, - с удивлением возразил обольстительный Спаркинс.
      "И это все? - подумала разочарованная Тереза. - Сколько шума из пустяков!"
      - Мне доставит величайшее удовольствие, сэр, если вы отобедаете у нас в Оук-Лодж, Кемберуэл, в пять часов в будущее воскресенье, при условии, что у вас нет в виду ничего лучшего, - сказал мистер Молдертон в конце вечера, когда он и оба его сына стояли, беседуя с Горацио Спаркинсом.
      Горацио поклонился в знак признательности и принял это лестное приглашение.
      - Должен сознаться, - заметил отец семейства, протягивая новому знакомому свою табакерку, - что я не такой уж охотник до этих собраний: гораздо лучше домашний уют, я бы даже сказал - роскошь Оук-Лодж. Для пожилого человека здесь мало привлекательного.
      - А в конце концов, что такое человек? - вопросил философ Спаркинс. Что такое человек, спрошу я вас?
      - Да, совершенно, верно, - отвечал мистер Молдертон, - совершенно верно.
      - Нам известно, что мы живем и дышим, - продолжал Горацио, - что у нас есть потребности и желания, страсти и склонности...
      - Разумеется, - с глубокомысленным видом произнес Фредерик Молдертон.
      - Я говорю, нам известно, что мы существуем, - повторил Горацио, возвышая голос, - но это и все; здесь предел нашего познания, вершина наших постижении; к этому мы приходим в конце концов. Что еще нам известно?
      - Ничего, - отвечал Фредерик: он, как никто другой, мог ручаться за себя в этом отношении.
      Том отважился было сказать что-то невпопад, но, к счастью для своей репутации, вовремя поймал грозный взгляд папаши и поджал хвост, словно щенок, уличенный в воровстве.
      - Честное слово, - сказал мистер Молдертон-старший, когда они возвращались домой в экипаже, - этот мистер Спаркинс замечательный молодой человек. Такие удивительные познания! такие необыкновенные сведения! и такая красноречивая манера изъясняться!
      - Я думаю, это, должно быть, какое-нибудь инкогнито, - заметила мисс Марианна. - Как очаровательно и романтично!
      - Говорит он очень громко и складно, - несмело сказал Том, - только мне не совсем понятно, о чем речь.
      - Том, я уже надежду потерял, что ты хоть когда-нибудь что-нибудь будешь понимать, - сказал его отец, который, без сомнения, очень много вынес из беседы с мистером Спаркинсом.
      - Мне кажется, Том, - сказала мисс Тереза, - что ты нынче вечером вел себя просто глупо.
      - Ну конечно! - воскликнули все разом, и несчастный Том сжался в комок и забился в угол. Этим же вечером мистер и миссис Молдертон имели долгую беседу относительно устройства судьбы своей дочери и ее видов на будущее. Мисс Тереза отошла ко сну, терзаясь сомнениями, следует ли ей поощрять визиты теперешних своих подруг, в случае ежели она выйдет за титулованную особу; и всю ночь напролет ей снились переодетые вельможи, многолюдные рауты, страусовые перья, свадебные банты и Горацио Спаркинс.
      В воскресенье утром много было высказано предположений насчет того, каким образом доберется до них долгожданный Горацио Спаркинс. Держит ли он выезд? возможно ли, что он приедет верхом? или, быть может, снизойдет до дилижанса? Эти и другие соображения того же рода и не меньшей важности поглощали внимание миссис Молдертон и ее дочерей все утро после церкви.
      - Честное слово, дута моя, такая досада, что этот твой вульгарный братец напросился нынче на обед, - сказал мистер Молдертон жене. - Я нарочно поостерегся и не пригласил никого, кроме Флемуэла, именно из-за того, что у нас будет нынче мистер Спаркинс. А тут, только представь себе: твой братец, какой-то торгаш - просто немыслимо! Я не потерплю, чтоб он толковал при новом госте о своей лавочке, - нет, ни за что на свете! Если б у него хватило здравого смысла скрывать, что он позорит всю семью, - это бы еще куда ни шло; так нет же, он до того любит свое гнусное дело, что непременно сообщает всем и каждому, кто он такой.
      Мистер Джейкоб Бартон, о котором шла речь, был крупный бакалейщик, до такой степени вульгарный и до того нечувствительный ко всяким деликатностям, что он и вправду ничуть не стеснялся своего дела: он на нем деньги нажил, и пускай хоть все об этом знают, ему наплевать.
      - А! Флемуэл, дорогой мой, как поживаете? - воскликнул мистер Молдертон, когда в комнату вошел маленький суетливый человечек в зеленых очках. - Вы получили мою записку?
      - Да, получил, поэтому я и приехал.
      - Не знаете ли вы этого мистера Спаркинса, хотя бы по фамилии? Вы ведь всех знаете.
      Мистер Флемуэл был один из тех господ, обладающих самыми обширными сведениями, каких иногда можно встретить в обществе и которые кичатся тем, что всех знают, на самом же деле не знают ровно никого. В доме Молдертона, где любые анекдоты о великих мира сего выслушивались с жадностью, он был, что называется, любимчиком; и, отлично понимая, с кем имеет дело, он давал волю своей страстишке и, не зная удержу, хвастался знакомством со всеми значительными людьми. У него была довольно оригинальная манера врать как бы в скобках, с видом величайшей скромности, будто опасаясь, что его сочтут хвастуном.
      - Да нет, под этой фамилией я его не знаю, - отвечал Флемуэл, понизив голос и с самым многозначительным выражением. - Не сомневаюсь, однако, что я его знаю. Он высокого роста?
      - Нет, среднего, - сказала мисс Тереза.
      - Волосы черные? - наудачу осведомился Флемуэл.
      - Да, - с готовностью подтвердила мисс Тереза.
      - Нос довольно короткий?
      - Не-ет, - отвечала огорченная Тереза, - нос у него римский.
      - Я и сказал, римский нос, не так ли? - вопросил Флемуэл. - Он хорошо одевается?
      - О, конечно!
      - И прекрасно держится в обществе?
      - О да! - отвечало все семейство хором. - Вы его, должно быть, знаете.
      - Да, я так и думал, что вы его должны знать, если он значительное лицо, - торжествующе воскликнул мистер Молдертон. - Как, по-вашему, кто он такой?
      - Судя по описанию, - в раздумье произнес Флемуэл, понизив голос почти до шепота, - он очень похож на виконта Огастеса Фиц-Эдварда Фиц-Джона Фиц-Осборна. Высокоталантливый молодой человек и при этом большой оригинал. Весьма вероятно, что он временно переменил фамилию для какой-нибудь цели.
      Сердце Терезы сильно забилось. Неужели это в самом деле виконт Огастес Фиц-Эдвард Фиц-Джон Фиц-Осборн? Какое имя, если его изящно отпечатать на двух глазированных карточках, соединенных белой атласной лентой! "Виконтесса Фиц-Эдвард Фиц-Джон Фиц-Осборн!" Головокружительная мысль!
      - Без пяти минут пять, - сказал мистер Молдертон, взглянув на свои часы, - надеюсь, он нас не обманет.
      - Вот он! - воскликнула мисс Тереза, когда послышался громкий стук в парадную дверь. Все постарались принять такой вид, - как это обычно делается, когда гостя ждут с особенным нетерпением, - будто они даже и не подозревали о его приходе.
      Дверь в комнату отворилась. "Мистер Бартон!" объявил слуга.
      - Черт бы его взял! - пробормотал Молдертон. - А! Дорогой мой, как поживаете? Что новенького?
      - Да ничего нет, - отвечал бакалейщик привычно грубоватым тоном. Ровно ничего особенного. Ничего такого не слыхал. Здравствуйте, мальчики и девочки! Мистер Флемуэл, очень рад вас видеть, сэр.
      - А вот и мистер Спаркинс, - заметил Том, глядевший в окно, - да еще на какой лошади!
      И действительно, Горацио Спаркинс на крупной вороной лошади выделывал такие курбеты и пируэты, словно работал наездником в цирке Астли. После долгого отпускания и натягивания поводьев под аккомпанемент храпенья, фырканья и стука копыт лошадь согласилась остановиться ярдах в ста от калитки, где Горацио спешился, доверив животное заботам молдертоновского конюха. Церемония представления была проделана по всей форме. Мистер Флемуэл глядел на Горацио сквозь зеленые очки с таинственным и значительным видом, а галантный Горацио глядел на Терезу так выразительно, что и сказать невозможно.
      - Это и есть виконт Огастес, как его там? - шепотом спросила миссис Молдертон Флемуэла, который вел ее в столовую.
      - Н-нет, то есть не совсем так, - отвечал этот великий авторитет, - не совсем так.
      - Кто же он тогда?
      - Тс-с! - произнес Флемуэл со значительным видом, говорившим, что он отлично знает, но никак не может открыть эту важную тайну по соображениям государственного порядка. А может, это кто-нибудь из министров знакомится таким образом с умонастроением народа?
      - Мистер Спаркинс, - вне себя от радости сказала миссис Молдертон, сядьте, пожалуйста, между дамами. Джон, поставьте стул для гостя между мисс Терезой и мисс Марианной. - Эти ее слова относились к слуге, который обыкновенно работал то за конюха, то за садовника; но так как надо было произвести на Спаркинса впечатление, то его заставили надеть белый галстук и башмаки, причесали и пригладили, чтобы он мог сойти за второго лакея.
      Обед был превосходный, Горацио усиленно ухаживал за мисс Терезой, и все были настроены как нельзя лучше, кроме мистера Молдертона, который, зная наклонности своего шурина, терпел невыносимые мучения того рода, какие, если верить газетам, испытывают все живущие по соседству с кабаком, когда сиделец вешается на сеновале, что "гораздо легче вообразить себе, нежели описать".
      - Флемуэл, давно ли вы виделись с вашим другом, сэром Томасом Нолендом? - спросил мистер Молдертон, искоса поглядывая на Горацио, чтобы проверить, какое впечатление произведет имя этого великого человека.
      - Да нет, не так давно. А вот лорда Гоблтона я видел третьего дня.
      - Вот как! Надеюсь, его милость в добром здоровье? - спросил Молдертон с живейшим участием. Едва ли нужно говорить, что до этой минуты он и не подозревал о существовании такой особы.
      - О да, он здоров, вполне здоров. Отличный человек. Я его встретил в Сити и долго с ним разговаривал. Да, я с ним довольно близко знаком. Однако мне не удалось поговорить с ним как следует, потому что я торопился к одному банкиру - очень богатый человек и член парламента, с ним я тоже знаком довольно близко, можно даже сказать, очень близко.
      - Знаю, о ком вы говорите, - с важностью изрек Молдертон, на самом деле зная на этот счет не больше самого Флемуэла. - Дело у него солидное.
      Этим была затронута опасная тема.
      - Кстати о деле, - вмешался мистер Бартон, сидевший наискосок от хозяина. - Один джентльмен, которого вы, Молдертон, очень хорошо знали еще до того, как вам удалось провести ту первую спекуляцию, на днях зашел к нам в лавку и...
      - Бартон, положите мне, пожалуйста, одну картофелину, - прервал его несчастный хозяин дома, надеясь удушить рассказ в самом зародыше.
      - Пожалуйста, - отвечал бакалейщик, нисколько не подозревая об умысле зятя, - и он мне сказал напрямик...
      - Рассыпчатую, будьте добры, - опять прервал его Молдертон, дрожа за конец анекдота и опасаясь слова "лавка".
      - Вот он и говорит, знаете ли, - продолжал преступник, передав картофелину, - и говорит: как идет ваше дело? А я ему говорю, так, шутя, вы же меня знаете, говорю ему: я своим делом не гнушаюсь, думаю, что и дело меня гнушаться не будет.
      - Мистер Спаркинс, - начал хозяин, тщетно пытаясь скрыть тревогу, стаканчик вина?
      - С величайшим удовольствием, сэр.
      - За ваше здоровье.
      - Благодарю вас.
      - Мы говорили в тот вечер, - продолжал хозяин, обращаясь к Горацио, отчасти с целью блеснуть ораторским дарованием нового знакомого, отчасти же в надежде заглушить анекдоты бакалейщика, - мы говорили тогда вечером о природе человека. Ваши доводы показались мне очень убедительными.
      - И мне тоже, - сказал Фредерик. Горацио ответил любезным наклонением головы.
      - Скажите, какого вы мнения о женщинах, мистер Спаркинс? - осведомилась миссис Молдертон. Девицы жеманно улыбались.
      - Мужчина, - ответил Горацио, - мужчина, бродит ли он среди светлых, веселых, цветущих долин второго эдема или же в более унылых, бесплодных и, можно сказать, прозаических местах, с которыми мы волей-неволей должны мириться в наше время; мужчина в любых обстоятельствах, в любом месте клонится ли он под бременем губительных вихрей арктической зоны, или иссыхает от зноя под лучами полуденного солнца, - мужчина без женщины одинок.
      - Я очень рада слышать, что вы держитесь такого похвального образа мыслей, мистер Спаркинс, - сказала миссис Молдертон.
      - И я тоже, - прибавила мисс Тереза. Горацио взглядом выразил, как он счастлив, а молодая особа покраснела.
      - А я думаю так... - начал мистер Бартон.
      - Я знаю, что вы хотите сказать, - прервал его Молдертон, решившись не давать больше хода своему родственнику, - и я с вами не согласен.
      - Что такое? - спросил изумленно бакалейщик.
      - Мне очень жаль, Бартон, что я расхожусь с вами во мнениях, - сказал хозяин таким решительным тоном, словно и в самом деле противоречил какому-то его утверждению, - но я не могу согласиться с тем, что считаю в высшей степени нелепым.
      - Да ведь я хотел сказать...
      - Вы меня не убедите, - сказал Молдертон с видом непреклонной решимости. - Никогда.
      - А я не могу вполне согласиться с доводами мистера Спаркинса, - сказал Фредерик, вступая в бой вслед за папашей.
      - Как! - воскликнул Горацио, который пустился рассуждать еще более отвлеченно и туманно, когда увидел, что дамы слушают его с восторженным изумлением. - Как! Разве следствие не есть результат причины? Разве причина не предшествует следствию?
      - Вот в чем суть, - сказал Флемуэл.
      - Разумеется, - сказал мистер Молдертон.
      - Ибо, если следствие есть результат причины, а причина предшествует следствию, то вы ошибаетесь, насколько я понимаю, - прибавил Горацио.
      - Положительно так, - сказал угодливый Флемуэл.
      - По крайней мере таково будет верное и логическое заключение, насколько я понимаю? - вопросительным тоном прибавил Спаркинс.
      - Без сомнения, - опять ввязался Флемуэл. - Это решает дело.
      - Что ж, может быть, и решает, - сказал Фредерик. - Раньше я этого не понимал.
      "А я и теперь не очень-то понимаю, - подумал бакалейщик, - однако надо полагать, что это правильно".
      - Какой у него глубокий ум! - шепнула миссис Молдертон дочерям, когда они выходили в гостиную.
      - Ах, он просто прелесть! - отвечали обе девицы разом, - говорит, как оракул. Он, должно быть, много видел и знает жизнь.
      Когда мужчин предоставили самим себе, воцарилось молчание и у всех был такой мрачный вид, словно их совсем доконала философская глубина состоявшейся перед этим беседы. Первым нарушил молчание Флемуэл, твердо решивший выведать, кто и что такое на самом деле Горацио Спаркинс.
      - Извините меня, сэр, - начал этот всезнающий человек. - Если я не ошибаюсь, вы готовитесь к адвокатуре? Я и сам когда-то подумывал об этом, да, в самом деле, и довольно близко знаком с первыми светилами этой выдающейся профессии.
      - Н-ну, не совсем, - ответил Горацио, слегка поколебавшись.
      - Но вы давно вращаетесь среди шелковых мантий, если я не ошибаюсь? почтительно спросил Флемуэл. - Почти всю свою жизнь, - отвечал Спаркинс.
      Вопрос, таким образом, был благополучно разрешен для мистера Флемуэла. Горацио - это молодой джентльмен, который скоро станет адвокатом.
      - Не хотел бы я быть юристом, - сказал Том, впервые раскрывая рот и оглядывая стол в надежде, что хоть кто-нибудь обратит внимание на его слова. Никто на это ничего не ответил.
      - Не хотел бы я носить парик! - отважился Том сделать еще одно замечание.
      - Том, очень прошу, не выставляй себя на посмешище, - сказал ему отец. - Слушай, пожалуйста, и поучайся из разговора старших, но не делай все время нелепых замечаний.
      - Хорошо, папаша, - ответил несчастный Том, который не произнес ни слова с тех пор, как попросил в четверть шестого второй кусок говядины, а теперь было восемь.
      - Ну ничего, Том! - заметил его добродушный дядюшка. - Я с тобой согласен. Мне бы тоже не хотелось носить парик. Уж лучше фартук.
      Мистер Молдертон сильно закашлялся. Мистер Бартон продолжал:
      - Потому что, ежели человек гнушается своим делом...
      Кашель возобновился с удесятеренной силой и не прекращался до тех пор, пока незадачливый его виновник, встревожившись, не позабыл совершенно о том, что собирался сказать.
      - Мистер Спаркинс, - сказал Флемуэл, возобновляя атаку, - не знаете ли вы мистера Делафонтена, с Бедфорд-сквера?
      - Я обменялся с ним карточками; после чего я, правда, имел случай быть ему полезным, - отвечал Горацио, слегка краснея - без сомнения, оттого, что ему пришлось сделать такое признание.
      - Это большая удача, если вам довелось оказать услугу такому важному лицу, - сказал Флемуэл, всем своим видом выражая глубокое уважение.
      - Не знаю, кто он такой, - по секрету шепнул он Молдертону, когда они переходили в гостиную следом за Горацио. - Однако совершенно ясно, по профессии он юрист и лицо очень важное, с большими связями.
      - Без сомнения, без сомнения, - поддакнул его спутник.
      Остаток вечера прошел самым восхитительным образом. Мистер Молдертон, избавившись от своих опасений в силу того обстоятельства, что Бартон уснул крепким сном, был в высшей степени любезен и снисходителен. Мисс Тереза сыграла "Падение Парижа" - мастерски, как объявил Спаркинс, и оба они, с помощью Фредерика, пробовали спеться, разучивая без конца дуэты и трио, так как сделали приятное открытие, что их голоса прекрасно гармонируют. Конечно, все они пели первую партию, а Горацио, помимо того небольшого неудобства, что он был абсолютно лишен слуха, еще и не знал ни одной ноты. Все же они провели время очень приятно, и был уже первый час ночи, когда мистер Спаркинс попросил, чтобы подали его коня, похожего на траурный катафалк, причем просьба его была уважена только на том условии, что он опять приедет к ним в следующее воскресенье.
      - Но, может быть, мистер Спаркинс присоединится к нам завтра вечером? предложила миссис Молдертон. - Мистер Молдертон собирается повезти девочек на пантомиму.
      Мистер Спаркинс поклонился и пообещал зайти к ним в ложу N 48 в течение вечера.
      - На утро мы вас освобождаем, - с очаровательной игривостью сказала мисс Тереза, - мама везет нас в город за покупками. Я знаю, мужчины терпеть не могут этого занятия.
      Мистер Спаркинс опять поклонился и заявил, что он был бы в восторге, но утром у него важное дело - он занят. Флемуэл выразительно посмотрел на Молдертона. "Судебная сессия!" - прошептал он.
      К двенадцати часам на следующее утро экипаж был подан к крыльцу, чтобы миссис Молдертон с дочерями могла отправиться в задуманную на этот день экспедицию. Пообедать и переодеться для театра они собирались у знакомых. Сначала они завезли к ним все свои картонки, а затем отправились на Тоттенхем-Корт-роуд сделать кое-какие покупки у Джонса, Спраггинса и Смита, после чего им надо было заехать на Бонд-стрит к Редмейну, а уже оттуда в такие лавки, о которых никто никогда не слыхивал. Барышни старались разогнать дорожную скуку, превознося Горацио Спаркинса, браня свою мамашу за то, что она везет их в такую даль ради какого-то шиллинга экономии, и гадая, когда же они доберутся до места своего назначения. В конце концов экипаж остановился перед довольно грязной мануфактурной лавкой со всякого рода товарами и всех размеров ярлыками на витрине. Там были раздутые, словно от водянки, семерки с крохотными тремя фартингами в уголке, совершенно невидимыми простым глазом; триста пятьдесят тысяч дамских горжеток, ценою от одного шиллинга полутора пенсов; башмачки из настоящей французской лайки по два шиллинга девять пенсов за пару; зеленые дамские зонтики по такой же дешевке и "всевозможные товары на пятьдесят процентов дешевле себестоимости" по словам владельца лавки, - а кому же это лучше знать, как не ему.
      - Господи, мамаша, куда это вы нас завезли? - сказала мисс Тереза. Что подумал бы мистер Спаркинс, если б он нас увидел!
      - Да, действительно! - сказала мисс Марианна, ужасаясь этой мысли.
      - Садитесь, пожалуйста, сударыни! Что прикажете? - осведомился церемониймейстер заведения, в белом шейном платке и строгом галстуке, очень походивший на плохой "портрет мужчины" с академической выставки.
      - Я хочу посмотреть шелка, - ответила миссис Молдертон.
      - Сию минуту, сударыня. Мистер Смит! Где мистер Смит?
      - Я здесь, сэр, - послышался голос в глубине лавки.
      - Будьте любезны, поторопитесь, мистер Смит, - сказал церемониймейстер. - Вас никогда нельзя найти, когда вы нужны, сэр.
      Мистер Смит, вынужденный таким образом проявить все проворство, на какое был способен, с большой ловкостью перепрыгнул через прилавок и оказался лицом к лицу с покупательницами. Миссис Молдертон издала слабый крик; мисс Тереза, которая нагнулась было, чтобы сказать что-то сестре, подняла голову и узрела... Горацио Спаркинса!
      "Опустим занавес", как говорят романисты, над последовавшей за этим сценой. Загадочный, философический, романтический, таинственный Спаркинс, тот самый, который казался нашей интересной Терезе воплощением идеала, воплощением всех молодых герцогов и поэтических франтов в голубых шелковых халатах и таких же туфлях, о которых она столько читала и грезила, не надеясь даже когда-нибудь увидеть их, вдруг превратился в мистера Сэмюела Смита, приказчика в "дешевой лавке", младшего компаньона в ненадежной фирме, существующей всего каких-нибудь три недели. Полное достоинства исчезновение бывшего героя Оук-Лодж при этом неожиданном разоблачении можно сравнить только разве с бегством собаки, которой привязали к хвосту жестянку. Всем надеждам Молдертонов суждено было погибнуть разом, растаять, как тает лимонное мороженое на банкете акционеров; залы Олмэка по-прежнему были для них недостижимы, как Северный полюс; а у мисс Терезы теперь было так же мало шансов найти мужа, как у капитана Росса найти северо-западный проход.
      Прошло несколько лет после событий этого ужасного утра. Маргаритки трижды зацветали на кемберуэлеком лугу; воробьи трижды начинали чирикать по-весеннему в кемберуэлекой роще, а обе мисс Молдертон все еще не замужем. У мисс Терезы не осталось уже никаких надежд; зато репутация Флемуэла все еще на высоте; а семейство Молдертонов питает все то же пристрастие к аристократам и еще более сильное отвращение ко всему низменному.
      ГЛАВА VI
      Черная вуаль
      перевод Н.Галь
      Однажды зимним вечером, в конце 1800 года - или, может быть, годом раньше или позже, - молодой врач, лишь недавно начавший практиковать, сидел в своей крохотной гостиной, грелся у огня, весело пылавшего в камине, и слушал, как дождь стучит в окно и ветер уныло гудит в трубе. Вечер был сырой, холодный; весь день в дождь и слякоть молодой врач ходил по городу и теперь, в туфлях и халате, наслаждался отдыхом, и уже в полусне ему мерещились разные картины. Сперва он думал о том, как громко воет ветер и как больно хлестал бы ему в лицо дождь, если бы он не сидел сейчас дома, в тепле и уюте. Потом мысли его обратились к предстоящей поездке на рождество в родные края, к тем, кто близок и дорог его сердцу; как они будут рады ему и как счастлива была бы Роза, если бы он мог сказать ей, что у него появился, наконец, хоть один постоянный пациент и, надо надеяться, будут еще другие пациенты, и тогда через несколько месяцев он приедет снова, и они обвенчаются, и он увезет ее с собою, и она внесет свет и радость в его одинокий дом и вдохновит его на новые труды. Потом он стал спрашивать себя, когда же появится этот первый пациент и появится ли, или, быть может, такова уж воля провидения, что у него совсем никогда не будет пациентов; а потом опять подумал о Розе и нечаянно задремал и увидел ее во сне, и, наконец, ее веселый, ласковый голос явственно зазвучал у него в ушах, и маленькая нежная рука легла ему на плечо.
      На плечо ему и в самом деле опустилась рука, но совсем не маленькая и не нежная: она принадлежала толстому мальчишке с круглой, как шар, головой, которого приход определил помогать доктору, бегать по его поручениям и разносить больным лекарства; за услуги мальчишке полагалось вознаграждение: шиллинг в неделю и стол. Но некому было носить лекарства и некуда бегать с поручениями, а потому мальчишка все свое свободное время - примерно четырнадцать часов в сутки - занимался тем, что потихоньку таскал мятные лепешки, наедался до отвала и спал.
      - Леди... вас леди спрашивает, сэр! - шептал мальчик, тряся спящего хозяина за плечо.
      - Какая леди? - вскакивая, крикнул наш друг; не вполне понимая, сон это или явь, он едва ли удивился бы, если бы увидел перед собой Розу. - Какая леди? Где?
      - Там, сэр! - ответил мальчик, показывая на застекленную дверь кабинета; круглое лицо его выражало величайший страх перед столь необычайным событием, как появление пациента.
      Доктор поглядел в сторону двери и вздрогнул, пораженный видом неожиданной посетительницы.
      Это была женщина на редкость высокого роста, в глубоком трауре; она стояла так близко к двери, что лицо ее почти касалось стекла. Словно затем, чтобы ее нельзя было узнать, голову и плечи окутывал черный платок и лицо скрывала густая черная вуаль. Стояла она очень прямо, отчего казалась еще выше, и хотя врач чувствовал взгляд, в упор устремленный на него из-под черной вуали, она не шелохнулась, словно и не заметила, что он обернулся и смотрит на нее.
      - Вы пришли за советом? - спросил он не без колебания, отворяя дверь. Дверь открывалась внутрь, и когда доктор потянул ее к себе, странная посетительница не двинулась с места.
      В ответ она только слегка наклонила голову.
      - Войдите, пожалуйста, - сказал врач.
      Незнакомка шагнула вперед, потом, к неописуемому ужасу мальчика, обернулась в его сторону и остановилась в нерешительности.
      - Выйди, Том, - сказал доктор мальчику, чьи круглые глаза во время этой короткой сценки готовы были выскочить из орбит. - Задерни шторку и закрой дверь.
      Том задернул зеленую шторку на двери, вышел в кабинет, притворил за собою дверь и тотчас приник большим круглым глазом к замочной скважине.
      Доктор пододвинул кресло поближе к огню и знаком предложил посетительнице сесть. Таинственная гостья медленно подошла к креслу. Яркий отблеск пламени упал на черное платье, и доктор увидел, что подол мокрый и забрызган грязью.
      - Вы промокли, - сказал он.
      - Да, - негромким низким голосом произнесла незнакомка.
      - Я вижу, вы больны? - сочувственно спросил доктор, услышав в ее голосе страдание.
      - Да, - был ответ, - я очень больна. Но не телом, а душою. Не для себя я пришла, не мне нужна ваша помощь, - продолжала незнакомка. - Если бы недуг терзал мое тело, я не вышла бы из дому одна в такой поздний час, в такую непогоду; будь я больна, бог свидетель, ровно через двадцать четыре часа я с радостью слегла бы и молилась только о том, чтобы умереть. Я пришла умолять вас о помощи ради другого человека, сэр. Быть может, я безумна, что прошу для него помощи... да, наверно, так; но в долгие бессонные ночи, полные тоски и слез, эта мысль неотступно преследовала меня; и хотя даже я понимаю, что надежды нет и никто не в силах спасти его, от одной мысли опустить его в могилу, даже не позвав на помощь, кровь стынет у меня в жилах!
      Она вся задрожала, и врач видел, что эта дрожь непритворна.
      Искреннее отчаяние странной посетительницы тронуло молодого врача до глубины души. Он был новичок в своем деле и еще не научился, насмотревшись на горе и муки, ежедневно открывающиеся взору каждого врача, не принимать слишком близко к сердцу людские страдания.
      - Если тот, о ком вы говорите, находится в столь тяжелом состоянии, сказал он, поспешно вставая, - нельзя терять ни минуты. Я сейчас же пойду с вами. Почему вы не обратились к врачу раньше?
      - Потому что раньше это было бы бесполезно... потому что даже и теперь это бесполезно, - ответила женщина, горестно ломая руки.
      С минуту врач пристально смотрел на черную вуаль, словно пытаясь разглядеть выражение лица под нею; но вуаль была слишком густая и совсем скрывала черты незнакомки.
      - Но вы сами больны, хотя и не сознаете этого, - сказал он мягко. - У вас лихорадка, только она, видно, и придала вам силы прийти сюда. Вот, выпейте, - продолжал он, наливая ей стакан воды, - придите в себя, а потом как можно спокойнее расскажете мне, что с вашим больным и давно ли он страдает от своего недуга. Как только я узнаю все, что мне необходимо знать, чтобы помочь ему, я тотчас последую за вами.
      Не поднимая вуали, незнакомка поднесла стакан к губам, но тут же, не отпив ни глотка, отставила стакан и разрыдалась.
      - Я знаю, - промолвила она сквозь слезы, - мои слова должны вам казаться лихорадочным бредом. Мае и прежде это говорили, и не с такой добротой, как вы. Я уже немолода; говорят, когда жизнь подходит к концу, те немногие годы, что еще осталось прожить, становятся нам еще дороже; какими бы пустыми и жалкими ни казались они стороннему глазу, дорожишь ими куда больше, чем теми, что уже прожиты, хоть прошлое и связано с воспоминаниями о старых, давно умерших друзьях и о юных друзьях - быть может, о детях, которые покинули тебя, и забыли, и ушли навсегда, как будто и они тоже умерли. Мне недолго осталось жить, и эти немногие годы должны бы быть мне вдвойне дороги; но я отказалась бы от них без малейшего сожаления... охотно... с радостью... лишь бы та страшная опасность рассеялась, как дурной сон. Но я знаю, хоть и счастлива была бы думать иначе, что завтра утром тот, о ком я вам говорю, будет недосягаем для человеческой помощи; и, однако, сегодня вечером, хотя ему грозит гибель, вы не должны его видеть и не можете ему помочь.
      - Ваше горе и без того велико, - сказал врач после недолгого молчания, - и я не хотел бы спорить с вами или допытываться о том, что вы жаждете сохранить в тайне.