- Во всяком случае, - уклончиво заметил Уисботл, - это замечательное зрелище.
      - А вам не приходило в голову, - вопросил неугомонный радикал, - вам не приходило в голову, что эти бесценные украшения общества оплачиваете вы сами?
      - Мне это, конечно, приходило в голову, - сказал Уисботл, уверенный, что приводит неопровержимый довод, - мне это приходило в голову, и я согласен их оплачивать.
      - Ну, так мне это тоже приходило в голову, - возразил Джон Ивенсон, - и я не согласен их оплачивать. С какой стати? Я говорю - с какой стати? продолжал любитель политики, откладывая газету и стуча пальцем по столу. Существуют два великих принципа - спрос...
      - Дорогая, будь добра, чашечку чая, - перебил Тибс.
      - И предложение...
      - Будьте любезны, передайте, пожалуйста, чашку мистеру Тибсу, - сказала миссис Тибс, прерывая это доказательство и бессознательно иллюстрируя его.
      Нить рассуждений оратора была оборвана. Он допил свой чай и снова взялся за газету.
      - Если погода будет хорошая, - объявил мистер Альфред Томкинс, обращаясь ко всему обществу, - я поеду сегодня в Ричмонд и вернусь оттуда на пароходе. Игра света и тени на Темзе великолепна; контраст между синевой неба и желтизной воды бывает бесподобен.
      Мистер Уисботл замурлыкал: "Ты струись, река, сверкая".
      - У нас в Ирландии великолепные пароходы, - сказал О'Блири.
      - И правда, - сказала миссис Блосс, обрадованная тем, что разговор коснулся понятного предмета.
      - Удобства необычайные, - сказал О'Блири.
      - Очень необычайные, - поддержала миссис Блосс. - Когда мистер Блосс был жив, обязательства принуждали его ездить по делам в Ирландию. Я ездила с ним, и то, как дамы и джентльмены удобствовались койками, это просто неописательно.
      Тибс, прислушивавшийся к этому диалогу, вытаращил глаза и явно был склонен задать какой-то вопрос, но взгляд жены остановил его. Мистер Уисботл рассмеялся и сказал, что Томкинс придумал каламбур; Томкинс тоже рассмеялся и сказал, что ничего не придумывал.
      Завтрак закончился, как обычно кончаются завтраки. Разговор замер, собеседники начали играть своими ложечками. Джентльмены поглядывали в окна, бродили по комнате и, оказавшись около двери, исчезали один за другим. Тибс, по приказанию жены, удалился в буфетную, чтобы проверить недельный счет зеленщика, и, наконец, миссис Тибс и миссис Блосс остались одни.
      - Господи боже мой, - заговорила последняя, - я чувствую ужасную слабость. Как странно! (Что действительно было странно, принимая во внимание поглощенные ею за утро четыре фунта всяких яств.) Между прочим, - продолжала миссис Блосс, - я еще не видела этого мистера... как бишь его?
      - Мистера Гоблера? - подсказала миссис Тибс.
      - Да.
      - О! - сказала миссис Тибс.- Это таинственный человек. Завтрак, обед и ужин посылаются ему наверх, и он иногда неделями не выходит из своей комнаты.
      - Я его не видела и не слышала, - повторила миссис Блосс.
      - Сегодня вечером услышите, - ответила миссис Тибс. - По вечерам в воскресенье он обычно стонет.
      - Меня никогда никто так не интересовал! - воскликнула миссис Блосс.
      Тихий двойной стук прервал их разговор. Доложили о докторе Уоски, который затем и появился в гостиной. Это был низенький толстяк с красным лицом, одетый, разумеется, в черное и носивший белый накрахмаленный шейный платок. У него была прекрасная практика и недурной капиталец, который он накопил, неизменно потакая самым нелепым фантазиям всех женщин всех семей, куда его приглашали. Миссис Тибс выразила намерение удалиться, но ее попросили остаться.
      - Ну-с, милая дама, как мы себя чувствуем? - осведомился Уоски сладким голосом.
      - Плохо, доктор, очень плохо, - еле слышно ответила миссис Блосс.
      - А! Нам надо поберечься, надо непременно следить за собой, - сказал угодливый Уоски, щупая пульс своей интересной пациентки. - Как наш аппетит?
      Миссис Блосс покачала головой.
      - Наш уважаемый друг нуждается в самом заботливом уходе, - отнесся Уоски к миссис Тибс, которая, разумеется, выразила полное согласие. Впрочем, полагаясь на всеблагое провидение, я надеюсь, что с нашей помощью она еще поправится.
      Миссис Тибс попыталась представить себе, на что будет похожа пациентка, когда она еще поправится.
      - Мы должны принимать порошочки, - сказал хитрый Уоски. - А кроме того, обильное питание, и самое главное - беречь наши нервы; нам ни в коем случае нельзя поддаваться нашей чувствительности. Мы должны пользоваться всем, чем можем, - заключил доктор, пряча гонорар, - и не волноваться.
      - Милейший человек! - воскликнула миссис Блосс, когда доктор уже садился в свой экипаж.
      - Очаровательный! Такой галантный! - ответила миссис Тибс, и колеса загремели, увозя доктора Уоски дурачить других страждущих дам и прикарманивать новые гонорары.
      Поскольку мы уже ранее имели случай описать обед в пансионе миссис Тибс и поскольку все обеды там бывали обычно похожи один на другой, мы не будем утомлять наших читателей подробностями хозяйственной жизни этого заведения и прямо перейдем к событиям, сообщив предварительно, что таинственный обитатель задней гостиной был ленивым себялюбцем и ипохондриком, который все время жаловался на свое здоровье и никогда не болел. Его характер во многом напоминал характер миссис Блосс, и поэтому между ними вскоре завязались самые дружеские отношения. Мистер Гоблер был высок, худ и бледен, вечно воображал, что у него что-то болит, и его брюзгливое лицо постоянно морщилось; короче говоря, он был похож на человека, которого насильно заставили опустить ноги в таз со слишком горячей водой.
      На протяжении двух-трех месяцев после появления миссис Блосс на Грейт-Корэм-стрит Джон Ивеисон изо дня в день становился все более злобным и язвительным; кроме того, в его манерах появилась еще большая внушительность, которая ясно показывала, что он, по его мнению, сделал какое-то открытие и ждет только удобного случая, дабы им поделиться. Случай этот, наконец, представился.
      Как-то вечером обитатели пансиона, собравшись в большой гостиной, предавались обычным занятиям. Мистер Гоблер и миссис Блосс играли в криббедж за карточным столиком возле среднего окна; мистер Уисботл у фортепьяно описывал полукруги на вращающейся табуретке, листая ноты и мелодично напевая; Альфред Томкинс сидел за круглым столом и, усердно растопырив локти, набрасывал карандашом голову, значительно превосходившую размерами его собственную; О'Блири читал Горация, старательно делая вид, что все понимает; а Джон Ивенсон подсел к рабочему столику миссис Тибс и полушепотом вел с ней серьезный разговор.
      - Уверяю вас, миссис Тибс, - говорил радикал, прижимая указательным пальцем муслин, над которым она трудилась, - уверяю вас, что только мое искреннее желание быть вам полезным заставило меня рассказать об этом. Повторяю, я весьма опасаюсь, что Уисботл пытается добиться благосклонности этой молодой женщины - Агнес - и что он постоянно встречается с ней в кладовой второго этажа над крыльцом. Вчера из своей комнаты я отчетливо слышал там голоса. Я немедленно открыл дверь и тихонько прокрался на площадку; там я застал мистера Тибса, которого, как видно, тоже потревожили... Боже мой, миссис Тибс, вы меняетесь в лице!
      - Нет, нет, пустяки, - поспешно возразила миссис Тибс, - просто в комнате жарко.
      - Она красная! - воскликнула миссис Блосс за карточным столиком. Бубны - моя счастливая масть.
      - Если бы я поверила, что это мистер Уисботл, - помолчав, продолжала миссис Тибс, - он немедленно оставил бы мой дом.
      - А дама? - снова донесся голос миссис Блосс.
      - А если бы я поверила, - с угрозой добавила хозяйка, - если бы я поверила, что ему помогает мистер Тибс...
      - Валет бит! - заметил мистер Гоблер.
      - О, - вкрадчиво сказал Ивенсон (он любил делать гадости), - я искренне надеюсь, что мистер Тибс тут ни при чем. Он всегда казался мне таким безобидным.
      - И мне тоже! - зарыдала низенькая миссис Тибс, проливая слезы как из лейки.
      - Ш-ш! Ш-ш! Ради бога... миссис Тибс... подумайте... все заметят... ради бога, успокойтесь, - шептал Джон Ивенсон, боясь, что его план сорвется. - Мы самым тщательным образом разберемся в этом деле, и я буду счастлив вам помочь.
      Миссис Тибс поблагодарила его чуть слышным голосом.
      - Когда вы придете к заключению, что все в доме уснули, - высокопарно сказал Ивенсон, - и если вы, не зажигая свечи, встретитесь со мной у лестничного окна перед дверью моей спальни, я думаю, нам удастся выяснить, кто же эти лица, и затем вы сможете принять меры, какие сочтете нужными.
      Убедить миссис Тибс не представляло большого труда; ее любопытство было задето, ревность разбужена, и собеседники скоро условились обо всем. Миссис Тибс взялась за свое шитье, а Джон Ивенсон, засунув руки в карманы, начал ходить по комнате, как будто ничего не произошло. Партия в криббедж окончилась, и завязался общий разговор.
      - Ну, мистер О'Блири, - сказал музыкальный волчок, поворачиваясь на своей оси, - как вам понравился в тот вечер Воксхолл?
      - Очень недурно, - ответил Орсон, которого сад привел в совершенный восторг.
      - Приходилось ли вам видеть что-нибудь равное представлению капитана Росса?* А?
      - Нет, - ответил патриот с обычной своей оговоркой, - нигде не приходилось, кроме Дублина.
      - Я встретил там графа де Канки и капитана Фицтомпсона, -сказал Уисботл, - они были восхищены.
      - В таком случае представление несомненно великолепно, - огрызнулся Ивенсон.
      - Мне особенно понравилось, как начучелены белые медведи, - заметила миссис Блосс.- В ихних мохнатых белых шкурах они точь-в-точь полярные медведи, правда, мистер Ивенсон?
      - Я бы скорее сказал, что они похожи на кондуктора омнибуса, вставшего на четвереньки, - ответил брюзга.
      - Я был бы весьма доволен нашим посещением Воксхолла, - простонал Гоблер, - если бы я не схватил там страшную простуду, после чего мои боли ужасно усилились. Мне пришлось принять несколько ванн, прежде чем я рискнул покинуть свою комнату.
      - Эти ванны с душем - прелестная вещь! - воскликнул Уисботл.
      - Превосходная! - сказал Томкинс.
      - Восхитительная, - поддакнул О'Блири (он однажды видел такую ванну перед мастерской жестянщика).
      - Отвратительные аппараты! - возразил Ивенсон, чья неприязнь распространялась почти на все предметы как одушевленные, так и неодушевленные.
      - Отвратительные, мистер Ивенсон? - в страшном негодовании переспросил Гоблер.- Отвратительные! Подумайте, какую пользу они приносят, вспомните, сколько жизней они спасли, вызывая испарину!
      - Что верно, то верно, - проворчал Джон Ивенсон, переставая мерить шагами крупные квадраты ковра. - Я был таким ослом, что однажды позволил установить такую штуку у себя в спальне. Черт возьми! Чтобы полностью излечить меня, хватило одного раза, - даже полгода спустя, стоило мне увидеть ее, как я весь покрывался испариной.
      Это заявление было встречено легким смехом, который еще не утих, когда появился Джеймс, неся поднос, нагруженный остатками барашка, дебютировавшего еще за обедом, а также хлебом, сыром, кружочками масла среди леса петрушки, целым маринованным грецким орехом и третью другого, и прочим. Мальчик исчез и снова вернулся с другим подносом, на котором стояли стаканы и кувшины горячей и холодной воды. Джентльмены принесли свои бутылки; горничная поставила под карточный столик разнообразные подсвечники накладного серебра, и слуги удалились на покой.
      Жильцы пододвинули стулья к столу, и разговор вошел в обычное русло. Джон Ивенсон, никогда не ужинавший, развалился на диване и развлекался тем, что противоречил всем и каждому. О'Блири старался наесться до отвала, отчего в груди миссис Тибс нарастало справедливое негодование; мистер Гоблер и миссис Блосс с большой нежностью обсуждали лечение пилюлями и другие невинные забавы; а между Томкинсом и Уисботлом "завязался спор" - другими словами, они старались перекричать друг друга, причем каждый льстил себя надеждой, что его доводы неопровержимы, и оба имели самое смутное представление о предмете своего спора. Часа два спустя жильцы и медные подсвечники попарно разошлись по своим спальням. Джон Ивенсон стянул сапоги, запер дверь и приготовился ждать, пока мистер Гоблер не удалится к себе. Последний всегда засиживался в гостиной на час дольше остальных, принимал лекарства и стонал.
      Грейт-Корэм-стрит погрузилась в состояние полного покоя: было около двух часов. Изредка мимо погромыхивали извозчичьи экипажи, да какой-нибудь запоздавший клерк во пути домой в Сомерс-Таун задевал каблуком решетку угольного иодвала, отчего раздавался лязг, словно хлопала печная заслонка. Доносившееся с улицы монотонное бульканье усугубляло мрачный романтизм сцены. Это стекала вода по желобу дома N 11.
      "Он, вероятно, уже заснул", - подумал Джон Ивенсон, с примерным терпением выждавший более часа после того, как Гоблер покинул гостиную. Он прислушался в доме царила мертвая тишина; тогда, погасив ночник, он приоткрыл дверь. На лестнице было темно, как в могиле.
      - Ш-ш-ш, - прошипел любитель гадостей, словно римская свеча, проявляющая первые признаки того, что она намерена взорваться.
      - Тс-с-с, - прошептали в ответ.
      - Это вы, миссис Тибс?
      - Да, сэр.
      - Где?
      - Здесь.
      И на фоне лестничного окна, словно дух королевы Анны в последнем акте "Ричарда III", появился силуэт миссис Тибс.
      - Сюда, миссис Тибс, - прошептал обрадованный сплетник, - дайте мне руку, так! Кто бы это ни был они сейчас в кладовой; я свесился из окна и видел, как они случайно опрокинули свечу и остались в темноте. Вы не забыли сиять ботинки?
      - Нет, - еле выговорила трепещущая миссис Тибс.
      - Хорошо; я снял сапоги, так что мы можем спуститься поближе к кладовой, перегнуться через перила и слушать.
      И они прокрались вниз, а каждая ступенька скрипела, словно патентованный каток для белья по субботам.
      - Готов поклясться, это Уисботл и еще кто-то! громким шепотом воскликнул радикал после того, как они подслушивали несколько минут.
      - Тише! Давайте послушаем, что они скажут! воскликнула миссис Тибс, которая теперь, забыв обо всем остальном, превыше всего Жаждала удовлетворить свое любопытство.
      - Ох, если бы я только вам поверила, - кокетливо сказал женский голос, - одинокая жизнь моей хозяйки скоро кончилась бы.
      - Что она говорит? - спросил мистер Ивенсон у своей спутницы, чья позиция оказалась более удобной.
      - Говорит, что скоро покончит со своей хозяйкой, - ответила миссис Тибс.- Негодяйка! Они замышляют убийство.
      - Я знаю, вам нужны деньги, - продолжал голос, принадлежавший Агнес. Если я получу пятьсот фунтов, я живо ее разожгу.
      - Что? Что? - снова спросил Ивенсон. Он слышал ровно столько, сколько было нужно, чтобы пробудить в нем желание услышать больше.
      - Кажется, она говорит, что подожжет дом, - ответила насмерть перепуганная миссис Тибс. - Слава богу, я застрахована в "Фениксе".
      - Как только ваша хозяйка даст мне согласие, милочка, - сказал мужской голос с сильным ирландским акцентом, - можете считать эти деньги своими.
      - Бог ты мой! Это мистер О'Блири! - воскликнула миссис Тибс в сторону.
      - Злодей! - произнес, негодуя, мистер Ивенсон.
      - Во-первых, - продолжал ибериец, - надо отравить подозрением душу мистера Гоблера.
      - Разумеется, - согласилась Агнес.
      - Что он говорит? - снова спросил Ивенсон, задыхаясь от любопытства и шепота.
      - Говорит, чтобы она отравила мистера Гоблера, а то он ее подозревает, - сообщила миссис Тибс, ошеломленная этой безжалостной гекатомбой.
      - А в отношении миссис Тибс...- продолжал О'Блири.
      Миссис Тибс задрожала.
      - Тише! - в глубокой тревоге воскликнула Агнес как раз в то мгновение, когда с миссис Тибс чуть было не приключился обморок. - Тише!
      - Сюда кто-то поднимается, - сказала Агнес ирландцу. - Сюда кто-то спускается, - прошептал Ивенсон хозяйке пансиона.
      - Спрячьтесь в малую гостиную, сэр, - сказала Агнес своему сообщнику, у вас хватит времени, пока тот пройдет всю кухонную лестницу.
      - В большую гостиную, миссис Тибс! - шепнул изумленный Ивенсон своей не менее изумленной спутнице; и оба кинулись в гостиную, ясно слыша шаги, приближающиеся и сверху и снизу.
      - Что случилось? - воскликнула миссис Тибс. - Прямо как во сне. Я не вынесу, если нас тут застанут!
      - Я тоже, - согласился Ивенсон, который не любил, когда смеялись на его счет. - Тише, они уже у двери.
      - Вот здорово! - шепнул один из новопришедших. Это был Уисботл.
      - Чудесно, - так же тихо ответил его спутник - Альфред Томкинс.- Кто бы мог подумать?
      - Я же говорил, - многозначительно шептал Уисботл.- Господи помилуй! Да он уже два месяца вокруг нее увивается. Я все видел сегодня вечером, когда сидел у фортепьяно.
      - Поверите ли, я ничего не заметил, - перебил Томкинс.
      - Не заметили! - продолжал Уисботл.- Господи помилуй! Я видел, как он шептался с ней, а она плакала, а потом, готов поклясться, услышал, как он ей что-то говорил про ночь, когда мы все ляжем.
      - Они говорят о нас! - воскликнула миссис Тибс вне себя от ужаса: страшное подозрение поразило ее, и она вдруг поняла, в каком положении они очутились.
      - Знаю. Я знаю, - тоскливо ответил Ивенсон, сознавая, что спасения нет.
      - Что делать? Мы не можем оба оставаться здесь, - шептала миссис Тибс в состоянии частичного помешательства.
      - Я вылезу через камин, - ответил Ивенсон, в самом деле собираясь это проделать.
      - Невозможно, - в отчаянии сказала миссис Тибс. - Там заслонка.
      - Ш-ш! - перебил ее Джон Ивенсон.
      - Ш-ш! Ш-ш! - раздалось где-то внизу.
      - Что это за дьявольское шипение? - сказал Альфред Томкинс, сильно сбитый с толку.
      - Они там! - воскликнул сообразительный Уисботл, когда из кладовой донесся шорох.
      - Слышите? - прошептали молодые люди.
      - Слышите? - повторили миссис Тибс и Ивенсон.
      - Пустите меня, сэр, - донесся из кладовой женский голос.
      - Агнесочка! - вскричал второй голос, явно принадлежавший Тибсу, ибо ни у кого другого подобного голоса не было. - Агнесочка, прелестное созданье!
      - Тише, сэр! (Слышен прыжок.)
      - Аг...
      - Отстаньте, сэр. Как вам не стыдно! Подумайте о вашей жене, мистер Тибс. Отстаньте, сэр!
      - Моя жена! - воскликнул доблестный Тибс, находившийся, очевидно, под влиянием джина и греховной страсти. - Я ее ненавижу! Ах, Агнесочка! Когда я служил волонтером в тысяча восемьсот...
      - Я сейчас закричу. Тише, сэр, слышите? (Еще прыжок и возня.)
      - Что это? - испуганно вскрикнул Тибс.
      - Что - что? - спросила Агнес, замирая.
      - Это.
      - Вот что вы натворили, сэр! - зарыдала испуганная Агнес, когда у дверей спальни миссис Тибс раздался стук, с которым не смогли бы тягаться и двадцать дятлов.
      - Миссис Тибс! Миссис Тибс! - вопила миссис Блосс.- Миссис Тибс, проснитесь, во имя всего святого! (Тут снова раздалось подражание дятлу, усилившееся в десять раз.)
      - Боже... Боже мой! - воскликнула удрученная половина порочного Тибса. - Она стучится ко мне. Нас обязательно найдут. Что они подумают?
      - Миссис Тибс! Миссис Тибс! - снова завизжал дятел.
      - Что случилось? - гаркнул Гоблер, вылетая из задней гостиной, как дракон в цирке Астли.
      - О мистер Гоблер! - вскричала миссис Блосс с уместной истеричностью в голосе. - Кажется, мы горим; либо в дом забрались воры. Я слышала такой страшный шум!
      - Черт побери! - снова гаркнул Гоблер. Он мотнулся в свою берлогу, удачно подражая вышеозначенному дракону, и немедленно возвратился с зажженной свечой. - Как! Что происходит? Уисботл! Томкинс! О'Блири! Агнес! Какого черта? На ногах и одеты?
      - Удивительно! - сказала миссис Блосс, которая сбежала вниз и взяла мистера Гоблера под руку.
      - Пусть кто-нибудь немедленно позовет сюда миссис Тибс, - сказал Гоблер, входя в большую гостиную. - Что? Миссис Тибс и мистер Ивенсон.
      - Миссис Тибс и мистер Ивенсон! - по очереди воскликнули все, когда была обнаружена несчастная пара: миссис Тибс в кресле у камина, мистер Ивенсон неподалеку от нее.
      Сцену, которая за этим последовала, мы предоставляем воображению читателя. Мы могли бы рассказать, как миссис Тибс тут же лишилась чувств и потребовались соединенные усилия мистера Уисботла и Альфреда Томкинса, чтобы удержать ее в кресле; как мистер Ивенсон объяснял и его объяснениям никто не верил; как Агнес опровергла обвинения миссис Тибс, доказав, что мистер О'Блири просил помочь ему добиться благосклонности ее хозяйки; и как мистер Гоблер вылил ушат холодной воды на чаяния О'Блири, объявив, что он (Гоблер) уже сделал предложение миссис Блосс я уже получил согласие; как эта дама рассчитала Агнес; как расчетливый мистер О'Блири покинул дом миссис Тибс, забыв рассчитаться; я как этот разочарованный молодой джентльмен ругает Англию и англичан и клянется, что добродетель и благородство повсюду исчезли с лица земли, "кроме Ирландии". Повторяем, мы могли бы рассказать многое, но мы склонны к самоотречению и потому рассудили за благо предоставить все это воображению читателя.
      Особы, которую мы описали под именем миссис Блосс, нет более с нами. Существует миссис Гоблер: миссис Блосс покинула пас навеки. В укромном приюте в Нюингтон-Батс, вдали от шумной сумятицы этого гигантского пансиона, который мы называем светом, счастливец Гоблер и его милейшая супруга наслаждаются уединением, упиваясь своими болезнями, своим столом, своими лекарствами, хранимые благодарственными молитвами всех поставщиков животной пищи на три мили в окружности.
      Мы охотно закончили бы на этом наш рассказ, если бы не тяжкий долг, исполнить который мы обязаны. Мистер и миссис Тибс разъехались по взаимному согласию с условием, что миссис Тибс будет получать одну половину тех сорока восьми фунтов пятнадцати шиллингов десяти пейсов, которые, как мы объяснили ранее, составляли годовой доход ее мужа, а мистер Тибс - другую. Он проводит вечер своей жизни, удалившись от дел, и ежегодно тратит всю свою скромную, но почетную пенсию. Он поселился среди аборигенов Уолворта, и из весьма авторитетных источников известно, что анекдот о волонтерах был досказан до самого конца в одной из небольших харчевен этого почтенного околотка.
      Несчастная миссис Тибс решила продать свою мебель с аукциона и покинуть жилище, в котором ей пришлось столько выстрадать. Провести распродажу поручено мистеру Робинсу;* и непревзойденные таланты джентльменов-литераторов, связанных с его заведением, в настоящее время посвящены составлению предварительного объявления об аукционе. Оно обещает быть очень остроумным, и в нем будет содержаться семьдесят восемь слов, написанных заглавными буквами, и шесть цитат в кавычках.
      ГЛАВА II
      Мистер Минс и его двоюродный брат
      перевод Н.Треневой
      Мистер Огастес Минс был холостяк; по его словам, ему стукнуло сорок лет, а по словам друзей - все сорок восемь. Мистер Минс был всегда чрезвычайно опрятен, точен и исполнителен, пожалуй - даже несколько педантичен, и застенчив до крайности. Одевался он всегда одинаково: коричневый сюртук, сидевший без единой морщинки, светлые невыразимые без малейшего пятнышка, аккуратный шейный платочек, завязанный аккуратнейшим узлом, и безупречные башмаки; следует добавить, что он всюду носил с собой коричневый шелковый зонтик с ручкой слоновой кости. Мистер Минс служил клерком в Сомерсет-Хаусе, или, как он выражался, "состоял на казенной службе в ответственной должности". Он получал недурное жалованье с постоянными прибавками, обладал, кроме того, капитальцем в десять тысяч фунтов, помещенных в процентные бумаги, и снимал второй этаж дома на Тэвисток-стрит, в Ковент-Гардене, где он прожил двадцать лет, непрерывно ссорясь с домовладельцем, - в первый день каждого квартала мистер Минс неизменно уведомлял его, что съезжает с квартиры, а на следующий день неизменно передумывал и оставался. Два рода живых существ внушали мистеру Минсу глубокую и непреодолимую ненависть - дети и собаки. Он вовсе не отличался жестокостью, но если бы на его глазах топили собаку или убивали ребенка, он наблюдал бы это зрелище с живейшим удовлетворением. Повадки детей и собак шли вразрез с его страстью к порядку; а страсть к порядку была в нем так же сильна, как инстинкт самосохранения. Ни в Лондоне, ни в его окрестностях у мистера Огастеса Минса не было родственников, кроме одного двоюродного брата, мистера Октавиуса Баддена; Минс дал согласие заочно крестить его сынишку, но своего крестника никогда не видел в глаза, так как терпеть не мог его папашу. Мистер Бадден нажил небольшое состояние на торговле зерном и, чувствуя склонность к сельской жизни, приобрел домик поблизости от Стэмфорд-Хилла, куда и удалился на покой вместе со своей драгоценной супругой и единственным сыном, Александером-Огастесом Бадден. Однажды вечером, когда мистер и миссис Бадден любовались своим отпрыском и, перебирая его многочисленные достоинства, обсуждали, какое дать ему образование и не следует ли предпочесть образование классическое, миссис Бадден принялась усердно доказывать своему супругу необходимость завязать дружбу с мистером Минсом ради их единственного чада, и Бадден в конце концов решил, что если он и его двоюродный брат не станут вскорости ближайшими друзьями, то уж никак не по его вине.
      - Я сломаю лед, дорогая, - заявил он, размешивая сахар в стакане бренди с водой, и искоса поглядел на супругу, желая убедиться, произвела ли его решимость должное впечатление. - В это же воскресенье я позову Минса обедать!
      - Тогда будь добр, Бадден, напиши ему сейчас же, - последовал ответ миссис Бадден.- Только бы залучить его к себе, а там - как знать, может он привяжется к нашему Александеру и оставит ему свое состояние? Алек, душенька, сними ноги с ручки кресла!
      - Вполне вероятно, - задумчиво произнес мистер Бадден.- Вполне вероятно, дорогая.
      На другое утро, когда мистер Минс сидел за завтраком, поочередно откусывая кусочек поджаренного хлеба и устремляя взгляд на столбцы утренней газеты, которую он имел обыкновение прочитывать от названия до подписи издателя, вдруг послышался громкий стук в парадную дверь. Вскоре затем вошел слуга и вручил Минсу крохотных размеров визитную карточку, на которой огромными буквами было напечатано: "М-р Октавиус Бадден, вилла "Амелия" (Амелией звали супругу Баддена), Поплар-Уок, Стэмфорд-Хилл".
      - Бадден! - воскликнул Минс.- Принесла же нелегкая этого неотесанного болвана!.. Скажите, что я сплю... что меня нет дома, что я ушел и никогда не вернусь!.. Скажите, что хотите, только не впускайте его!
      - Прошу прощенья, сэр, но джентльмен уже идет сюда, - ответил слуга, и в подтверждение его слов на лестнице раздался ужасающий скрип сапог, сопровождаемый каким-то дробным стуком, но что это за стук - мистер Минс не мог бы угадать даже под страхом смерти.
      - Гм... ну, ведите его сюда, - вымолвил несчастный холостяк.
      Слуга вышел, и тотчас же появился Октавиус, а впереди него шел огромный белый пес с курчавой шерстью, розовыми глазами, большими ушами и без всякого намека на хвост. Происхождение дробного стука на лестнице сразу же стало ясным. При виде собаки потрясенный мистер Огастес Минс слегка пошатнулся.
      - Дорогой дружище, как поживаете? - закричал Бадден, входя в комнату.
      Бадден обладал громовым голосом и всегда повторял одно и то же по нескольку раз.
      - "Как поживаете, душа моя?
      - Здравствуйте, мистер Бадден... садитесь, пожалуйста, - пролепетал растерявшийся Минс, стараясь быть учтивым.
      - Благодарю! Благодарю! Как поживаете, а?
      - Очень хорошо, спасибо, - произнес Минс, бросив яростный взгляд на пса, который, став на задние лапы и положив передние на стол, стащил с тарелки ломоть хлеба и, прежде чем проглотить, бросил его на ковер намасленной стороной вниз.
      - Ах ты мошенник! - крикнул Бадден на пса. - Смотрите-ка, Минс, он вроде меня - везде чувствует себя как дома, - правда, псина? Уф, черт, до чего я взмок и проголодался! Всю дорогу от Стэмфорд-Хилла шел пешком.
      - Вы. уже завтракали? - осведомился Минс.
      - Нет, зачем, - я решил позавтракать с вами, так что будьте добры, дорогой дружище, позвоните и пусть тащат сюда еще одну чашку да ветчины. Видите, я не церемонюсь, мы же люди свои, - продолжал Бадден, смахивая салфеткой пыль с сапог. - Га-га-га! Ей-богу, я голоден, как волк!
      Минс позвонил в колокольчик и попытался изобразить на лице улыбку.
      - Ну и жарища, будь она неладна, - продолжал Октавиус, вытирая лоб. Так как же вы поживаете, Минс? Ей-богу, вид у вас хоть куда!
      - В самом деле? - проговорил Минс, силясь еще раз улыбнуться.
      - Ей-богу же правда!
      - Миссис Бадден и... как бишь его зовут... надеюсь, здоровы?
      - Алек, мой сын, вы хотите сказать? Здоровее некуда, здоровее некуда. Но в таком месте, как наш Поплар-Уок, нельзя заболеть, даже если очень стараться. Клянусь богом, когда я первый раз увидел наш домик, нарядный, как игрушечка, с садиком, с зеленым забором, медным молотком у двери и всем прочим, я даже сперва подумал, что он слишком для меня хорош.
      - Вам не кажется, что ветчину будет есть приятнее, - перебил Минс, если резать ее иначе? - С чувством, которое невозможно описать словами, он глядел, как его гость режет, вернее кромсает ветчину, грубо нарушая все установленные на этот счет правила.
      - Нет, ничего, спасибо, - отозвался Бадден. - Так лучше - скорее прожуешь. Слушайте, Минс, когда же вы соберетесь нас навестить? Вы будете в восторге от нашего домика, ручаюсь головой. Вчера мы с Амелией вспоминали вас, и она говорит... дайте-ка еще кусочек сахару; спасибо... так вот, она говорит: и что бы тебе, душенька, не сказать по-дружески мистеру Минсу... куш на место! экая подлая псина, попортила ваши занавески, Минс, га-га-га!
      Минс вскочил со стула, как от удара гальваническим током.
      - Пшел! Пошел вон! Кыш! - завопил бедняга Огастес, держась, однако, на почтительном расстоянии от собаки, - он только что прочел в газете о случае заболевания водобоязнью. Ценою неимоверных усилий и криков, после бесконечного тыканья палкой и зонтиком под все столы, пса, наконец, выпроводили за дверь, на лестничную площадку, где тотчас же поднял страшный вой и принялся яростно соскребать краску с отполированных нижних панелей двери, так что они стали походить на доску для игры в трик-трак.