Внутри стояла полутьма. Только в проходе между стойлами блестела тусклая полоса света, падающего через распахнутую дверь. Роб нащупал выключатель, зажег электрические лампы под потолком и прошел вглубь. Тишина. Только в одном из запертых стойл всхрапнул жеребец, да отовсюду слышался тихий шорох соломы и хруст сена, который пережевывали лошади. Порой раздавался приглушенный топот, когда одна из них переступала на месте, взмахивая хвостом и отгоняя надоедливую муху.
Серый мерин, Стоунуолл, завидев Роба, просунул морду сквозь решетчатую загородку и призывно фыркнул. Юноша подошел к нему. Пока серо-белый нос исследовал карманы его рубашки, ища сахар, Роб легонько поглаживал конскую морду. Старый ветеран начал уже седеть. Сегодня один человек предложил Робу продать коня. Это не был ни лихой наездник, ни настоящий игрок в поло, но ему нравилось субботним деньком проехаться галопом по полю и помахать клюшкой, изображая из себя заядлого спортсмена. Для такого занятия вряд ли найдешь пони лучше знаменитого Стоунуолла. Конечно, для хорошей игровой лошади – это бесславный конец карьеры, но Роб решил, что у такого хозяина ветерана ждет легкая старость.
Наверху, за стеной конюшни, там, где помещалось жилище Джимми Рея, хлопнула дверь, и после долгой паузы послышались размеренные шаги – конюх неторопливо спускался по внешней лестнице. Роб засунул руку в карман брюк и достал несколько свернутых банкнот. Деньги уже были заранее пересчитаны, и он торопливо засунул их под тугую обвязку кипы сена, лежащей в проходе возле ближайшего стойла.
Джимми Рей неспешно вошел в конюшню. Его лысую голову, как обычно, прикрывала обвисшая шляпа. Рубаха с длинными рукавами застегнута до самого горла, несмотря на субтропическую жару влажного июльского вечера. Джимми подошел к серому мерину и небрежно протянул Робу пакетик.
– Ну, как сегодня вечером наш старик? – проворковал он, обращаясь к лошади и даже не глянув на кипу сена, ставшую на время подобием кассы.
С тех пор как Роб начал регулярно покупать у конюха наркотик, он успел понять, что Джимми продает зелья ровно столько, чтобы прибыли хватило на кокаин для него самого. И продавал только тем, кого хорошо знает. Но Роб ни разу не видел никого из тех, кто покупает у него наркотик.
– Я продаю Стоунуолла, – сказал Роб, опуская пакет с кокаином в карман.
– Кому? Гредли?
– Да.
Джимми Рей потрепал подстриженную лошадиную челку.
– Это, старина, то же самое, как если бы тебя отпустили пастись на пастбище, – пробурчал он лошади. – Разница лишь в том, что ты сможешь время от времени погарцевать на людях.
– Это верно. – Роб протянул Стоунуоллу кусочек сахара, который прежде прятал от него.
– Ты собираешься что-нибудь брать с собой в поездку? Мне нужно знать заранее. – Джимми соизволил наконец перенести внимание с коня на Роба.
– С собой? Пожалуй, нет. Слишком рискованно.
– Возможно, и так, – согласился Джимми Рей.
– Ну и потом, я вполне могу некоторое время обойтись без этого, – добавил Роб.
– Никто из нас к этому не привязан, – подтвердил Джимми, но рот его скривился в понимающей усмешке. Дескать, я-то знаю, привязан ты или нет.
Но Роба его ухмылки не волновали. Пусть себе усмехается. Он, Роб, не сидит на крючке. К кокаину нельзя пристраститься. Это легкий наркотик. Не то что другие, более крутые. И если парень не принимает его регулярно, то и не испытывает никакой ломки, если на время от него отказывается.
Конюх в последний раз потрепал серого мерина по холке и повернулся к выходу.
– Ну пока.
Роб краешком глаза увидел, как Джимми Рей на миг задержался возле кипы сена и быстрым движением выхватил из-за веревки свернутые деньги. Юноша постоял у стойла до тех пор, пока конюх не вышел из конюшни. Затем послышались шаркающие шаги – Джимми поднимался по деревянной лестнице в свое жилище. Хлопнула дверь наверху, и только тогда Роб, облегченно вздохнув, направился к каморке, где хранилась сбруя.
Войдя в каморку, он осторожно закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь, и заперся изнутри на замок, затем подошел к стеллажу, на котором лежали его седла, и, нагнувшись, извлек из-под него набор для нюхания кокаина, который приобрел пару недель назад в Лодердейле в хедшопе, магазинчике для наркоманов, где продаются курительные трубки, благовонные курения, бусы и все тому подобное. Расставив принадлежности на небольшом рабочем столике, за которым Джимми Рей чинил поврежденную сбрую, Роб достал из кармана пакетик с кокаином и отсыпал часть белого порошка в маленький контейнер. Затем влил туда немного эфира, тщательно стараясь не вдыхать удушливые испарения, и начал перемешивать содержимое. Шаг за шагом он проделал все процедуры, которым обучил его приятель Син в Англии. Когда эфирно-кокаиновая паста была готова, Роб поместил ее в трубку, уселся в кресло-качалку с высокой спинкой, стоявшее в углу мастерской, поджег смесь и начал вдыхать испарения. Вот это вещь! Нюхать кокаин – это забава для детей. Потреблять зелье можно только вот так… Роб чувствовал, как с каждым вдохом окружающий мир становится яснее, чище, благополучнее и как взлетает ввысь его уверенность в себе.
– Хелен, мне хотелось бы поработать в твоем комитете, но я менее чем через две недели уезжаю в Аргентину и вернусь по крайней мере через месяц, если не позже. Так что при всем желании не смогу тебе помочь…
Пока Лес терпеливо объясняла по телефону подруге, почему она отказывается от участия в очередной благотворительной акции, Триша думала о своем, рассеяно прислушиваясь к разговору. Девушка все еще никак не могла избавиться от жгучей боли, вызванной тягостной встречей ее родителей, которую она невольно наблюдала сегодня утром. Особенно ее огорчало поведение матери.
– Я вовсе не считаю, что это какое-то бегство, – напряженно говорила меж тем Лес. – Роб хочет купить там несколько лошадей для поло и пройти курс тренировок под руководством тамошних профессионалов. Только поэтому я и еду. Это не имеет ничего общего ни с разводом, ни с Эндрю.
Одно только упоминание слова «развод» сорвало Тришу с места и заставило пулей вылететь из комнаты. Все давным-давно кончено, и почему Лес вместо того, чтобы успокоиться, продолжает раздувать в себе горькую обиду и пользуется любым случаем, чтобы разразиться гневными упреками в адрес Эндрю? Нынешним утром, после того как она выбежала из гостиной, отец попытался дать трезвую оценку ее поведению.
– Твоя мать, – сказал он Трише, – жестоко уязвлена тем, что произошло. И очень страдает. Поэтому понятно, что она воспринимает в штыки все, что бы я ни сказал. Мне даже в голову не приходило критиковать ее, хотя она убеждена, что я именно это и делал. Но я-то говорил совсем о другом. Вы с Робом очень много для меня значите. И я просто хотел выразить свое желание участвовать в обсуждении решений, которые повлияют на вашу жизнь.
В конце концов, отец старается установить хоть подобие нормальных отношений, чтобы можно было спокойно обсуждать оставшиеся общими дела. К сожалению, Триша не могла сказать того же о матери.
Навстречу ей из кухни выходила Эмма.
– Куда подевался Роб? Эмма, вы часом не заметили, как он уходил?
– Кажется, я видела, как он шел к конюшням, – ответила секретарь.
– Спасибо.
Триша вышла через французские окна и, пройдя через патио и мимо бассейна, направилась конюшне. Надо непременно поговорить с братом, хотя она не слишком надеялась, что он поймет ее. Роб, как всегда, станет на сторону Лес.
Закат окрасил багрянцем лужайку, по которой она шла, и углубил тени, лежащие под пальмами, платанами и кустарниками, росшими на участке вокруг дома. Она еще издали увидела, что конюшня ярко освещена изнутри. Словно в наступающей ночи светился путеводный маяк. И Триша шла на его свет, чувствуя, как ее полотняные туфли промокают от росы, лежащей на траве.
Подойдя к длинному строению, она услышала приглушенные голоса и смех. Девушка нахмурилась. Кто бы это мог быть? Затем поняла, что работает телевизор в комнате Джимми Рея. Он неизменно включал звук на полную мощность. В этом человеке было нечто такое, что ужасно не нравилось Трише. Что бы ни думали о нем другие, Джимми всегда был ей неприятен.
Она подошла к главной двери и распахнула створки. Заскрипели несмазанные петли, Триша вошла, и двери с тем же скрипом сами медленно закрылись за девушкой. Она прошла мимо запертой каморки, где хранилась сбруя, в широкий проход, тянувшийся посредине строения. Но в нем никого не было.
– Роб!
В устланных соломой стойлах зашевелились лошади. Триша прошла вдоль всего ряда, заглядывая в каждое стойло через проемы, которые двери перекрывали только наполовину, оставляя открытой верхнюю часть.
– Эй, Роб, где ты? Ты здесь?
В воздухе стоял еле уловимый сладко-тошнотворный запах. Триша принюхалась, сморщив носик, и решила, что Роб лечит одну из лошадей. Она услышала громкий шум и обернулась, уверенная, что он доносится откуда-то сзади.
– Роб?
Триша постояла, прислушиваясь, затем заметила узкую полоску света у порога двери, ведущей в мастерскую, где Джимми Рей чинил сбрую. Она вернулась к ней и остановилась возле двери. Попыталась повернуть ручку, но та не поддавалась.
– Роб, ты здесь? – громко спросила она, дергая дверную ручку.
Изнутри доносились негромкие звуки. Казалось, кто-то суетливо передвигается по комнате. Триша толкнула дверь.
– Роб!
– Подожди минутку.
Запертая дверь приглушала его голос.
Триша, нахмурившись, ждала. Несколько мгновений спустя она услышала, как в унитазе, стоящем в душевой при мастерской, с шумом спустилась вода, затем раздались шаги, приближающиеся к двери. Щелкнул, открываясь, замок, ручка на двери повернулась, и на пороге появился Роб.
– Зачем ты запер дверь?
– А ты разве не знаешь, что она всегда должна быть закрыта? – упреком ответил на ее вопрос Роб. – У нас тут хранится дорогая сбруя. Тебе, может, нет дела до того, что у тебя могут стащить седло, но мне это не все равно. – Роб обнял сестру за плечи, отводя ее от двери, которую закрыл за собой. – Ну а тебя зачем сюда принесло?
– Что это за такой странный запах?
После того как дверь открылась, а потом закрылась, необычный сладковатый аромат в воздухе стал более явным.
– Наверное, какая-нибудь из мазей Джимми Рея.
Триша глубоко вдохнула, принюхиваясь.
– Нет, пахнет слишком сладко, – сказала она вначале, но затем уловила в необычном запахе еще кое-что. – Я чую дым.
– Триша, ты с ума сошла, – засмеялся Роб. – Эй, послушай-ка, я еще не говорил тебе, что продаю старого Стоунуолла? Лучше пойди попрощайся с ним, потому что завтра я позвоню тому парню, который хотел его купить, и скажу, что принял его предложение.
Его рука крепче сжала плечи Триши, направляя ее в сторону стойла, где помещался серый ветеран. Девушка нахмурилась еще сильнее и подняла на брата глаза. Настроение слишком для него необычное. Он редко бывает в таком приподнятом духе.
– Что это с тобой такое, Роб? – спросила она. – Ты ведешь себя словно под кайфом. – И не успела Триша выговорить эти слова, как сразу, кажется, все встало на свои места. – Так ты вправду под кайфом? – настойчиво повторила она. – Этот запах… ты что, курил травку?
– О чем это ты говоришь? – Роб приостановился, бросив на нее веселый взгляд.
– Роб, это ужасно глупо. Ты знаешь, как опасно курить в конюшне.
– А кто говорит, что я курил? – отпарировал Роб. На его губах все еще играла довольная, ленивая улыбка.
– Пожалуйста, не разыгрывай перед мной невинность. Это может подействовать на Лес, но не на меня. – Триша смахнула его руку со своих плеч и отступила в сторону. – Дверь была закрыта, потому что ты не хотел, чтобы кто-нибудь вошел и застукал тебя, когда ты куришь сигаретку с марихуаной.
– Я закрылся, потому что сидел в сортире, – небрежно бросил Роб. – Хотя ты и моя сестра, но я, несмотря на это, не хочу, чтобы ты или Джимми Рей застали меня на унитазе.
– Но ты мог просто закрыть дверь душевой.
– Там лампочка перегорела.
– У тебя на все приготовлен ответ, не так ли? – мрачно заметила Триша. – Когда мы были маленькими, ты всегда ухитрялся обвести родителей вокруг пальца, чтобы избавиться от наказания. Но со мной этот номер не проходил. Я всегда понимала, что ты хочешь меня одурачить. И ты пытаешься сделать это сейчас.
Триша с досадой повернулись и пошла к двери. Нет смысла говорить с ним сейчас, когда он летает таким орлом в небесах.
– Эй, ты куда?
Роб грубо схватил сестру за руку и развернул ее лицом к себе. Триша попыталась вырваться из цепких пальцев, слегка удивленная силой, которую неожиданно проявил брат. Он смотрел на нее с тревогой и подозрением.
– Что случилось, Роб? – с вызовом спросила Триша. – Ты боишься, что я пойду и расскажу все Лес?
– Лучше бы тебе этого не делать. – На этот раз на тонких губах Роба не было даже и тени улыбки. – Потому что, если ты обмолвишься хоть словечком, я могу нечаянно упомянуть о том разе, когда Рауль оставил тебя стоять голой на подъездной дорожке в «Севен-Оукс». Ты ведь не думала, что кто-нибудь это видел, правда? Ну а я видел, когда поставил свою машину и возвращался из гаража. Хочешь поспорим, что твоя поездка в Аргентину полетит ко всем чертям?
– Роб, ты настоящий мерзавец, – гневно заявила Триша. – Во-первых, я не ябедничаю и не передаю сплетен, и тебе это лучше всех известно. А во-вторых, мне восемнадцать лет, и я не нуждаюсь в разрешении Лес, чтобы поехать в Аргентину или в любое место, куда мне захочется. И, наконец, последнее, мне наплевать с высокой колокольни на то, видел ты меня или нет, расскажешь кому-нибудь или нет… Так что можешь завернуть свои угрозы в бумажку и выкурить их вместе с травкой!
– А ты больше не приходи сюда и не вынюхивай, что здесь творится. Я не люблю, когда меня проверяют.
Взгляд Триши потемнел от раздражения.
– Поверишь или нет, Роб, но я пришла только потому, что хотела поговорить с тобой. Мне следовало бы знать, что тебя не интересуют ничьи заботы, кроме твоих собственных.
Хватка ослабла. Казалось, этот ответ застал Роба врасплох. Триша выдернула руку и пошла к двери.
ЧАСТЬ III
17
После семи часов полета громадный реактивный лайнер начал снижение, готовясь на посадку в «Эсейса», международном аэропорту на окраине Буэнос-Айреса. Лес скучающе глянула в окно на проплывающую внизу землю. Зеленую, однообразную, слегка холмистую. Пейзаж напомнил ей юг Англии. Только здесь виднелось гораздо меньше признаков человеческого обитания.
Триша сидела у окна прямо перед ней. Она обернулась назад, чтобы глянуть на мать в просвет между спинкой сиденья и стенкой самолетного салона.
– Уругвай, – кивнула она на видневшиеся внизу зеленые холмы и тут же вновь прильнула к иллюминатору. Ей не терпелось увидеть наконец первые признаки того, что они приближаются к месту своего назначения.
Лес рассеянно изучала профиль дочери, склонившейся к окну. К ней вновь вернулись все дурные опасения, связанные с этим путешествием. Ни одно из них не имело отношения к Робу. Лес была уверена, что он получит в Аргентине все, к чему так страстно стремится. Тревожные мысли крутились вокруг Триши и Рауля и – если быть честной, то и себя самой.
– Смотри, – Триша склонилась еще ближе к окошку. – Рио-де-ла-Плата, серебряная река.
Повернувшись, Лес посмотрела через круглый иллюминатор на водный простор, над которым пролетал самолет. На реку это было совсем не похоже, а цвет воды ничем не напоминал серебро. На самом деле Серебряная река – длинная и широкая дельта, или эстуарий, – место, где встречаются питающие ее реки и приливы Атлантического океана. Медленно текущие, тяжелые от ила тусклые воды окрашены в темно-коричневый цвет. В путеводителе, который Триша то и дело цитировала, говорится, что и сама река и Аргентина, название которой переводится как «серебряная страна», были прозваны так несколько столетий назад первыми испанцами, которые ошибочно верили, что нашли источник легендарных сокровищ инков и что коричневые воды несут в себе серебро, которое они надеялись увезти в Испанию.
Затем Лес увидела дымку, висящую над современным городом – Буэнос-Айресом, небоскребы и заводские трубы которого тянулись к небу, словно вырастая из плоской земли. По илистым берегам Рио-де-ла-Плата приблизительно в ста двадцати милях от Атлантического океана тянулись беспорядочно разбросанные скопления зданий. С трех сторон города, напоминая гигантскую шахматную доску, раскинулись поля, пересеченные сетью дорог и нитками железнодорожных путей, разбегающихся из центра. Отсюда, с воздуха, пейзаж показался Лес маловыразительным и скучным.
Зажглось табло. Не курить. Застегнуть пристяжные ремни. Раздался глухой стук – самолет выпустил посадочные шасси. Лес откинулась назад в кресле. По телу ее разливалась сладкая истома. Но она напомнила себе, что после приземления придется пройти паспортный контроль, таможню, так что минует очень много времени, прежде чем они наконец встретятся с Раулем.
Самолет, на котором прилетели Томасы, приземлился более получаса назад. Рауль посмотрел на ручные часы и попытался прикинуть, сколько ему осталось ждать. Стоя на изрядном отдалении от толпы, сгрудившейся у выхода из багажного отделения, он глубоко затянулся тонкой черной сигарой и неторопливо выпустил длинную струю дыма.
Он был из тех людей, кто редко предается запоздалым сожалениям о том, что уже сделано, и все же в тысячный раз проклял себя за то, что в самом начале не отказался от всяких отношений с этой семейкой. Всякий раз он убеждал себя, что поступил правильно и что это было выгодное дело. Роб Томас собирался не только купить лошадей, что сулило хорошую выгоду, но и должен был заплатить приличные деньги за обучение в школе поло. Положение Рауля не настолько прочно, чтобы он мог позволить себе отказаться от такого дохода. И вместе с тем он нутром чуял, что с Робом его ожидает ворох неприятностей… Да что там один! Два вороха всяческих осложнений. Не сомневался он и в том, что Триша будет продолжать преследовать его. Иметь дело с непрошеным вниманием дочери кого-либо из клиентов всегда оказывается чрезвычайно неудобно и беспокойно, но когда клиент – женщина, это все запутывает еще больше. Раулю никогда прежде не приходилось работать на женщин, но он чертовски хорошо понимал: главное, чтобы была довольна Лес Томас, а вовсе не ее сын. И это была ситуация, которая ему вовсе не нравилась. Как-никак он в достаточной мере латиноамериканец… Кому из мужчин, говорящих по-испански, доставит удовольствие, когда приказы отдает женщина? А Лес Кинкейд-Томас привыкла получать все, что захочет. Он знал это так же хорошо, как и то, что всякий раз, когда они встречались, между ними непременно возникали трения.
Через двери, ведущие в багажное отделение, потянулись первые пассажиры. Одни несли багаж в руках, другие толкали тележки, нагруженные чемоданами. Рауль бросил свою сигару в пепельницу и выпрямился, продолжая наблюдать за людьми, появляющимися на выходе. Толпа ожидающих хлынула к перилам, ограждающим проход из багажной секции, но Рауль остался стоять в стороне от общей толчеи. Гомон голосов вокруг – слышалась главным образом испанская речь – становился все громче. До Рауля доносились обрывки фраз, смех, приветствия…
Наконец в потоке людей мелькнула соболиная шапочка поверх блестящих волос цвета меда. Рауль не успел еще отчетливо увидеть профиль Лес Томас, но сразу же узнал ее гордую осанку. Это было свойство, которое одновременно восхищало и возмущало его. Кажется, обе эти женщины из семейства Томасов вызывают у него такое двойственное чувство. И мать, и дочь. К ним никогда не удается относиться одинаково. Не успеет проснуться волнение, вызванное редкой красотой обеих, как в тот же миг тяга к ним сменяется холодом – очень уж властная натура и у той, и у другой.
В следующий миг он увидел в людской толчее Тришу. Ее темные глаза, живые и блестящие, всматривались в лица тех, кто столпился у выхода. Рауль понял, что девушка ищет его. Вслед за сестрой тащился Роб, толкая тележку на колесах, нагруженную багажом. Румяное лицо серьезно и сосредоточенно.
Рауль не тронулся с места, чтобы встретить их. Он стоял, ожидая, пока Томасы пробьются через толпу пассажиров и встречающих. Когда Лес выбралась на то место, где люди стояли пореже и стала оглядываться, Рауль заметил, как на лице ее промелькнуло нетерпение. Но, несмотря на это, он все еще медлил.
Лес перекинула длинную соболиную шубу из одной руки в другую и оглянулась на сына и дочь, идущих следом. И в то же мгновение увидела его и замерла на месте. Раулю показалось, что он видит перед собой прекрасную нежную птицу, готовую расправить крылья и взлететь, но образ этот промелькнул и исчез. Лес тут же сделалась отчужденной и сдержанной. Пылкая, а затем холодная, подумал Рауль. Не то что ее дочь, которая почти постоянно остается пылкой и страстной. И все же отчего-то он понимал, что холодность Лес была не более чем защитой.
Вновь, как и прежде, борясь с этим смешанным чувством, Рауль шагнул к ней навстречу, но тут из толпы вынырнула Триша и увидела его. Она сказала что-то матери. Та кивнула, и девушка направилась к Раулю.
– Я уже начала думать, что вы забыли о нашем приезде. – Она взяла Рауля под руку, чтобы проводить его к матери, к которой теперь уже присоединился Роб. – Кстати, как ваше запястье?
– Совсем зажило. А как ваш полет? Хорошо долетели?
– Летели долго, но без приключений.
Они подошли к Лес с Робом, но Триша продолжала по-хозяйски держать Рауля под руку.
– Bienvenida
, – Рауль, протягивая руку, приветствовал Лес по-испански.
На какой-то миг он удивился теплоте ее нежной кожи. Лес держалась с такой холодностью, что, казалось, должна была напоминать ледяную статую, и все же оказалась неожиданно горяча. Рауль выпустил ее руку и обменялся рукопожатием с Робом. Царившие вокруг шум и суета не располагали к продолжению беседы.
– Если вы уже получили все свои вещи, то снаружи вас ждет моя машина, – сказал он. – Я отвезу вас в отель, и вы сможете отдохнуть после долгого полета.
– Это, пожалуй, первый раз, когда весь багаж прибыл вместе с нами. – Лес указала на чемоданы, сложенные на тележке, которую стерег Роб.
Рауль подозвал носильщика и велел ему отвезти тележку к машине, а сам повел семейство Томасов к выходу. Открыв дверь автомобиля, он помог Лес сесть на пассажирское сиденье впереди, затем проследил, чтобы все чемоданы и сумки были уложены в багажник, расплатился с носильщиком и сел за руль.
– Далеко от аэропорта до отеля? – спросила Лес, когда автомобиль тронулся с места и влился в дорожный поток.
– Ваш отель находится в самом центре города. Это довольно далеко отсюда. Но на дорогах вряд ли будет тесно. Как и во всяком большом городе, люди здесь по вечерам перебираются в пригороды, а мы, наоборот, едем в центр, – ответил Рауль. Он считал, что должен поподробнее отвечать на все вопросы своих клиентов и вообще исполнять все обязанности гостеприимного хозяина.
В южном полушарии в августе темнеет рано, ибо здесь лето и зима как бы меняются местами по сравнению с севером. За окном в сгущающихся сумерках было трудно различить что-либо, кроме фар машин, несшихся им навстречу по скоростной автостраде, и светящихся вывесок – по большей части на испанском – по краям дороги. Изредка уличные фонари освещали граффити, намалеванные на некоторых стенах.
Пока они ехали по городу, разговор то вспыхивал, то угасал. Говорила больше всего Триша, изредка вставлял замечания Роб. Как заметил Рауль, Лес не сказала почти ни слова. Она сидела совсем рядом с ним, но и вблизи Рауль не заметил в ней ни малейших признаков усталости после долгого перелета. Она казалась бодрой и свежей. Ее блестящие ярко-красные губы были плотно сжаты в прямую линию, и это говорило о том, что она чем-то молчаливо недовольна, а кроме того, выдавало некоторое напряжение.
– Это почти напоминает мне Париж, – заметила Триша, глядя на Рауля в зеркало заднего обзора, в котором он мог видеть ее отражение. Они проезжали по одному из множества обсаженных деревьями бульваров, ведущих в центр Буэнос-Айреса. – У города очень европейский вид.
Рауль улыбнулся.
– Это естественно. Аргентина была колонизирована европейцами. Когда они строили город, то невольно брали за образец архитектуру тех мест, откуда прибыли.
– Конечно, вы правы, – согласилась Триша. – Каждая новая культура несет в себе осколки старой или пытается ей подражать. Лес, смотри, у них есть даже кафе на тротуарах.
– Да, я заметила, – ответила Лес.
Судя по тону, все это ее совершенно не интересовало. Рауль почувствовал, что она украдкой глянула на него, но когда он повернулся к Лес, та смотрела прямо перед собой на дорогу.
Через несколько минут они подкатили к отелю. Рауль остановил автомобиль перед входом. Пока швейцар в ливрее помогал Лес выйти из машины, Рауль открыл заднюю дверцу для Триши. Она ступила на землю и остановилась у открытой двери, не давая Раулю закрыть ее.
– Рауль, мы непременно должны уехать из города именно завтра? – спросила она. – Мне очень хочется осмотреть Буэнос-Айрес. Что будет плохого в том, если мы совершим небольшое путешествие по местным достопримечательностям? И будет намного интереснее, если вместо гида вы нам все покажете сами.
– Нас ожидают завтра днем в estancia.
Краем глаза он уловил какое-то движение – словно в воздухе промелькнуло темное облачко. Он посмотрел поверх крыши автомобиля на Лес, стоявшую с другой стороны машины. Она набросила на плечи свою соболиную шубу и теперь плотно запахивала ее у горла. Вид у нее был сердитый. Рауль был почти убежден, что именно он вызвал недовольство своей клиентки, но оказалось, что та гневно смотрит на Тришу.
– Выгрузить багаж, сеньор? – Носильщик в ливрее выжидательно стоял на тротуаре с тележкой.
– Да, пожалуйста. – Рауль отошел от Триши и направился к багажнику автомобиля.
– Триша, – позвала Лес, призывая дочь идти вслед за ней в отель.
Девушка захлопнула дверцу и подошла к открытому багажнику, возле которого Рауль следил за разгрузкой чемоданов.
– Рауль, вы подниметесь с нами в отель? – спросила Триша, не обращая внимания на мать, стоявшую у входа в гостиницу.
– Вряд ли возникнут какие-нибудь сложности с вашей регистрацией в гостинице, но я загляну, чтобы убедиться, что все в порядке, – ответил он.
– Пожалуйста, не пугайте меня. Меня просто бросает в дрожь от мысли, что мы можем остаться без крыши над головой в городе, где я не знаю ни единой души и где я ни с кем не смогу объясниться, – проговорила Триша с притворным ужасом и засмеялась, словно в самом деле считала, что подобная ситуация может обернуться опасным приключением.
– Думаю, вам не стоит волноваться, что вас не поймут. Многие люди здесь свободно говорят на двух языках, – сказал Рауль и вновь почувствовал, не глядя на Лес, что та бросила в их сторону нетерпеливый взгляд. – Уверен, что ваша матушка ждет вас.
Но это, казалось, совсем не заботило девушку.
– Увидимся внутри, – сказала Триша, улыбнулась и побежала по широким ступенькам к двери отеля, где ее поджидали Лес и Роб.
Рауль проводил их взглядом, а когда семейство Томасов исчезло за дверью, повернулся к носильщику. Когда из багажника был выгружен последний объемистый чемодан, он захлопнул крышку, проверил, надежно ли заперся замок, и двинулся вслед за носильщиком в вестибюль. Раулю приходилось уже не раз бывать здесь, и он направился прямо к регистрационной стойке. Лес заполняла необходимые бланки, а Роб в это время просматривал проспект, перечисляющий местные достопримечательности и развлечения. Триша тоже перелистывала какие-то брошюры, лежавшие на стойке, и не сразу заметила, что подошел Рауль.
Он остановился возле Лес.
– С местами для вас все в порядке?
– Да. – Она передала клерку заполненный бланк вместе с паспортами и повернулась к Раулю. – В которому часу мы должны быть готовы к отъезду завтра утром?
– Мне хотелось бы выехать в десять часов, если для вас это не слишком рано, – ответил он.
Роб и Триша оставили свое чтение и подошли к ним.
– Десять часов нас вполне устраивает, – сказала Лес.
Тем временем клерк за стойкой передал коридорному ключи от номера Томасов.
– Рауль, вы пообедаете вместе с нами, не так ли? – спросила Триша.
Не успело прозвучать это приглашение, как Рауль заметил осуждающий взгляд, которым Лес одарила дочь.
– Вы должны будетe извинить меня – я уже заранее запланировал провести этот вечер совсем по-другому. К тому же уверен, что после долгого путешествия вы предпочтете спокойно пообедать в домашнем кругу, – сказал он.
– Вы совершенно правы, – согласилась Лес. – Мы скорее всего попросим, чтобы еду принесли в номер.
– Тогда встречаемся завтра утром в десять часов в вестибюле отеля. Желаю вам хорошо провести вечер. Всего доброго. – Это пожелание было адресовано одновременно всем троим.
– Всего доброго, – откликнулись эхом Лес с детьми.
Рауль повернулся и пошел к выходу. Но не успел он дойти до середины вестибюля, как Лес окликнула его:
– Мистер Буканан…
Рауль приостановился и обернулся.
– Я поднимусь наверх следом за вами, – сказала Лес Робу и Трише, которые уже двинулась вслед за коридорным к лифту. – Хочу только перемолвиться несколькими словами с Раулем… мистером Букананом.
Это почти неуловимая заминка напомнила ему те встречи, когда она называла его Раулем, и то, как ее губы выговаривали его имя, – медленно, задерживаясь на его звуке, словно пробуя на вкус. Он ждал, пока Лес подойдет к нему. Ее высокие каблучки звонко цокали по мраморным плиткам пола.
– Что-нибудь еще? – Рауль сдержал желание назвать ее по имени, хотя Лес сама разрешила именовать ее так. Но какое-то инстинктивное чувство предостерегало его: не надо устанавливать фамильярных отношений, и теперь он подчинился этому внутреннему голосу.
– Да, – отчеканила Лес.
Соболиная шуба свободно свисала с плеч женщины, как мантия, а высокий воротник обрамлял лицо Лес роскошным черно-коричневым мехом – таким же темным, как и ее глаза.
