Глава 7

Они расстались у конюшни. Николь медленно побрела к дому, сосредоточив все усилия на том, чтобы высоко держать голову и не разрыдаться.

Захлопнув за собой дверь спальни, она бросилась ничком на постель и дала волю сдерживаемым слезам. За годы бедствий она научилась плакать беззвучно, заглушая рыдания подушкой.

Она снова ошиблась. Клей вовсе не собирался предлагать ей руку и сердце, и теперь он хочет лишь «облегчить ее положение». Интересно, сколько времени у нее осталось, прежде чем он выставит ее за дверь? Если Бианка приедет, сможет ли она вынести вид Клея, когда он будет целовать ее? Сможет ли она спать, каждый день видя, как за ними закрывается дверь спальни?

Когда обеспокоенные ее долгим отсутствием Дженни и Мэгги постучались в дверь, Николь сообразила сослаться на то, что простудилась и боится кого-нибудь заразить. От слез у нее заложило нос, так что объяснение прозвучало вполне правдоподобно. Позже она услышала, как под дверью шепчутся близнецы, не решаясь, однако, побеспокоить ее. Николь встала, решив, что слишком долго предается жалости к себе. Она умылась и сменила платье, но стоило ей услышать шаги Клея в коридоре, как она замерла, затаив дыхание. Она еще не готова встретиться с ним: ее глаза будут просто кричать о том, что у нее на сердце. А за обедом она чего доброго станет умолять его позволить ей остаться, быть с ним рядом, хотя бы для того, чтобы чистить его сапоги.

Николь надела ночную сорочку — шелковую в кружевах, ту, которой так восхищался Клей. Она не знала, который час, но чувствовала такую усталость, что решила лечь и постараться уснуть. За окнами собиралась летняя гроза. Услышав первые отдаленные раскаты грома, Николь крепко зажмурилась. Господи, только бы уйти от этих воспоминаний! Но кошмарные видения опять ожили в ее душе. Дождь барабанил в окна мельницы, молнии сверкали почти непрерывно, и было светло как днем. И тогда, в этом призрачном свете, она увидела своего деда.

Закричав, она села в постели, зажала руками уши. Она не слышала, как отворилась дверь. К ней бросился Клей.

— Тихо, успокойтесь. Теперь вы в безопасности, никто не причинит вам вреда. — Он баюкал ее, как ребенка, гладил по голове, нежно прижимал к себе. Николь уткнулась лицом в его обнаженное плечо.

— Вам приснилось что-то ужасное? Расскажите мне.

Она отчаянно замотала головой и вцепилась в его руку. Окончательно проснувшись, она поняла, что ей никогда не пробудиться от этого кошмара, потому что он был явью. Вспышка молнии озарила комнату, Николь вздрогнула, теснее прижавшись к Клею.

— Мне кажется, нам пора поговорить, — сказал Клей, беря ее на руки и укрывая пикейным покрывалом.

Николь снова покачала головой. Он отнес ее в свою спальню, усадил в кресло и налил бокал хереса. Он знал, что она за весь день почти ничего не ела, поэтому вино сразу же ударит ей в голову.

Так и случилось. Заметив, что ее напряженное тело начинает расслабляться, Клей снова наполнил ее бокал и, взяв свой, уселся в кресло, посадив Николь на колени так, что они оба оказались под покрывалом. Гроза, бушевавшая за окнами, и полумрак, царивший в комнате, создавали ощущение их полной отдаленности от остального мира.

— Николь, почему ты покинула Францию? Что произошло на мельнице?

— Нет, — шепнула она и спрятала лицо у него на груди.

— Хорошо, не надо. Тогда расскажи о тех днях, когда ты была счастлива. Ты всегда жила с дедом?

Херес согрел Николь, по ее телу разлилась приятная истома. Она мечтательно улыбнулась.

— У нас был великолепный дом. Он принадлежал моему деду, а потом должен был перейти к отцу. Но это не имело значения, места хватало для всех. Фасад был розовым, а потолок в моей спальне был расписан херувимами. Они резвились среди пушистых облаков. Когда я просыпалась, то протягивала руки к потолку, чтобы поймать их.

— Ты жила со своими родителями?

— Дедушка занимал восточное крыло, а мы с родителями жили в центральной части. Разумеется, западное крыло предназначалось для королевских визитов.

— Разумеется, — кивнул Клей. — Так что же случилось с твоими родителями?

Слезы побежали по ее лицу. Клей поднес бокал к ее губам, она отпила глоток.

— Расскажи мне, — прошептал он.

— Дедушка часто отсутствовал. Потом, когда находиться при дворе стало совсем опасно, он окончательно перебрался к нам. Отец говорил, что надо бежать в Англию и переждать смуту там, а когда все утрясется, вернуться домой, но дед ответил, что Куртелены прожили в этом замке целые века и он не собирается покидать его. Еще он сказал, что чернь не осмелится напасть на него. Мы все верили ему. Он был таким большим и сильным — как лев. Одного звука его голоса было достаточно, чтобы вселить отвагу. — Она замолчала.

— Что же произошло в тот день?

— В тот день мы с дедушкой катались верхом в парке. Была весна, солнце ярко светило. Вдруг мы заметили дым, поднимающийся над кронами деревьев. Дедушка пришпорил лошадь, и я поскакала за ним, стараясь не отставать. Мы помчались напрямую через заросли и увидели, что наш прекрасный замок объят пламенем. Я просто остолбенела, не в силах отвести глаза. Дед отвел мою лошадь к конюшне и помог мне спешиться. Он велел мне оставаться на месте. Так я стояла и смотрела, смотрела, как пламя превращает розовые стены в черные.

— А родители?

— Сначала я обрадовалась, что их нет дома. Они отправились в гости и рассчитывали вернуться не раньше следующего дня. Только потом я узнала, что мама по дороге порвала платье, и они вернулись с полпути.

Слезы снова хлынули из ее глаз. Клей обнял ее, пытаясь успокоить.

— Расскажи мне все. Тебе станет легче.

— Когда дедушка вернулся, продравшись через живую изгородь, окружавшую конюшню, вся его одежда была черна от копоти, а под мышкой он нес небольшую деревянную шкатулку. Он схватил меня за руку и увлек в конюшню. Там он выбросил все сено из большого ларя, посадил меня внутрь, а потом залез сам. Не прошло и нескольких минут, как мы услышали крики и рев толпы. Лошади дико ржали, испуганные запахом дыма, и я хотела вылезти и успокоить их, но дед велел мне сидеть тихо.

Она остановилась, и Клей дал ей отпить еще немного хереса.

— А потом?

— Когда голоса мятежников затихли вдали, мы выбрались из конюшни. Кажется, уже стемнело, но наш замок пылал так, что было светло как днем. Я все время оглядывалась на дом, но дедушка сказал: «Всегда смотри только вперед, никогда не оглядывайся». Мы шли всю ночь и весь следующий день. На закате он остановился и открыл шкатулку, в которой оказались документы и изумрудное ожерелье моей матери.

Николь вздохнула, вспоминая, как им пришлось продать часть камней, чтобы помочь мельнику. А два последних изумруда она продала в Англии, когда собиралась вступить в долю в модной лавке.

— Я никак не могла понять, что происходит, — продолжала она. — Я была наивным, испуганным ребенком. Но дед сказал, что я уже достаточно взрослая и должна знать правду. Он объяснил, что эти люди хотели нашей смерти, потому что мы жили в большом, красивом доме. А еще он сказал, что отныне мы должны скрывать свое происхождение и имя. Потом он закопал шкатулку с документами. Но он наказывал мне всегда помнить, кто я такая, помнить, что Куртелены — потомки французских королей и состоят в родстве с нынешней правящей династией.

— А потом вы попали к мельнику?

— Да, — вяло ответила Николь, очевидно не собираясь продолжать.

Клей протянул ей бокал. Он не хотел поить ее допьяна, но это был единственный способ заставить ее говорить. Он уже давно чувствовал, что она что-то скрывает. От него не укрылось выражение ужаса, мелькнувшее в ее взгляде, когда он однажды спросил ее о семье.

Он откинул со лба Николь влажные от пота локоны. Она была такой маленькой и хрупкой, но как много таилось в ее душе. Сегодня, став свидетелем вспышки ее гнева, он наконец понял, что она права. С тех пор как она здесь появилась, он ни разу не взглянул на нее, не испытав сожаления, что перед ним не белокурая Бланка. Но теперь он ясно видел, что судьба свела его с женщиной, достойной принца крови.

Он взял у нее из рук пустой бокал.

— Почему ты покинула мельницу? Там ты была бы в безопасности.

— Эти люди были к нам очень добры. — От волнения и выпитого вина ее акцент стал заметнее. Некоторые звуки она произносила в нос, а "р" мягко вибрировал между языком и небом. — Дедушка говорил, что я должна научиться какому-нибудь ремеслу, а мельница — дело подходящее. Мельник утверждал, что девице никогда не освоиться с жерновами да колесами, но дедушка только посмеивался. — Она замолчала и улыбнулась. — Кстати, я могла бы заняться твоей мельницей. Хоть и небольшой, но все же доход.

— Николь, — мягко прервал ее Клей. — Почему ты ушла от мельника? И почему ты так боишься грозы?

Николь долго молчала, не сводя глаз с темного окна, по которому стучали капли дождя. Потом она заговорила, и голос ее звучал совсем тихо.

— Мы получили немало предостережений. Мельник в спешке вернулся из города, даже не распродав муку. Он рассказал, что мятежники уже добрались до наших мест. Все в округе знали, кто мы такие. Дед был аристократом. Измениться он не мог, а притворяться не умел, да и не хотел. Но никто не знал, что он всю жизнь подходил с одной меркой и к королю, и к конюху. Дед говаривал, что после Людовика XIV перевелись настоящие рыцари.

— Итак, испуганный мельник вернулся, — настойчиво напомнил Клей.

— Он уговаривал нас спрятаться, бежать, предпринять что-нибудь, чтобы остаться в живых. Он всей душой полюбил дедушку. А тот смеялся над его страхами. И вот вскоре пришла гроза, а вместе с грозой пришли мятежники. Я была на чердаке и пересчитывала мешки с мукой. Я смотрела в окно и в свете молний видела, как они приближаются. Некоторых из этих людей я знала, они приносили зерно для помола. У них были пики и топоры.

Клей почувствовал, как она дрожит, и крепче прижал ее к себе.

— Твой дедушка тоже видел их?

— Он поднялся на чердак, и я сказала ему, что встречу разъяренную чернь вместе с ним, что я тоже Куртелен. Но он ответил, что не хочет, чтобы род Куртеленов прервался, а я последняя в нем. Он говорил так, словно уже был мертв. Он посадил меня в пустой мешок. Кажется, я была слишком потрясена, чтобы говорить. Потом он завязал мешок, шепнув, что если я его люблю, то будут сидеть тихо. Он заставил меня мешками с зерном и спустился по лестнице. А через несколько минут толпа ворвалась на мельницу. Бандиты обыскивали чердак и несколько раз чуть было не нашли меня.

Клей коснулся губами ее лба, прижав голову к своей щеке.

— А твой дедушка? — прошептал он.

— Когда они ушли, я выбралась из укрытия. Я хотела убедиться, что дедушка в безопасности. И как только я выглянула из окна… — Тело ее сжалось в комок.

— Что ты увидела?

Она забилась в его руках, пытаясь оттолкнуть его.

— Там был мой дедушка. И он улыбался мне. Клей растерянно взглянул на нее.

— Как, разве ты не понял? Я смотрела с чердака. Они отрубили ему голову, насадили на пику и понесли. Их жуткий трофей плыл высоко в воздухе. Сверкали молнии, и я отчетливо видела лицо своего деда.

— Бог мой, — простонал Клей, сжимая в объятиях вырывающуюся Николь. Она снова заплакала, и он стал укачивать ее, гладить по голове.

— И мельника они тоже убили, — продолжала она, помолчав. — Его жена сказала, что мне надо уходить, потому что она не может больше прятать меня. Она зашила в мое платье три изумруда и посадила на корабль, идущий в Англию. Три изумруда и медальон — вот все, что осталось от моего детства.

— А потом ты попала к Бианке и тебя похитили мои люди.

Николь всхлипнула.

— Все это звучит так, словно вся моя жизнь была сплошной вереницей несчастий. Но ведь у меня было очень счастливое детство. Мы жили в благополучии и почете, у меня было множество кузин и кузенов, с которыми я играла.

Клей обрадовался, что она постепенно приходит в себя. Он боялся, что рассказ о пережитой трагедии может окончательно сломить ее.

— Ну, и сколько же сердец ты разбила? Наверное, все твои кузены были в тебя влюблены?

— Вовсе нет. Правда, однажды один из них поцеловал меня, но мне это совсем не понравилось. Больше я никому не позволяла себя целовать. Ты был единственным, кто…

Она замолчала, улыбаясь, и коснулась пальцем его губ. Клей поцеловал палец, и она долго смотрела на свою руку.

— Глупая, глупая Николь, — наконец прошептала она.

— Почему глупая?

— Если подумать, вся эта история чрезвычайно забавна. Сегодня я катаюсь в парке, а завтра просыпаюсь на корабле, плывущем в Америку. Потом меня насильно выдают замуж за человека, который называет меня воровкой. — Казалось, она не заметила, как смутился Клей. — Из этого можно сделать замечательную пьесу. Очаровательная героиня Бианка помолвлена с красавцем-героем Клейтоном. Но злодейка Николь рушит все их планы. Публика будет просто подскакивать в креслах, захваченная этими драматическими событиями. Конечно, в финале истинная любовь восторжествует, и Бианка и Клейтон воссоединятся.

— А что же Николь?

— Николь? Суд выдаст ей надлежащие бумаги, в которых будет говориться о том, что ее ничто не связывало с героем и что она вообще не существовала на свете.

— Разве Николь этого не хочет? — мягко спросил Клей.

Она прижала к губам палец, который он поцеловал.

— А между тем, бедная, глупенькая Николь полюбила героя. Смешно, правда? За время их случайного супружества он ни разу не удостоил ее взглядом, но она любит его. Правда, однажды он сказал, что она замечательная женщина. И вот теперь это жалкое создание стоит перед ним, домогаясь его внимания и умоляя принять ее страсть, а он никак не может решить, что с ней делать, словно по ошибке купил плохую лошадь.

— Николь, — начал Клей, — пожалуйста… Она потянулась и усмехнулась.

— А ты знаешь, что мне уже двадцать? Почти все мои двоюродные сестры в восемнадцать были замужем. Но я всегда была странной. Они говорили, что я холодная и бесчувственная и что ни один мужчина не полюбит меня.

— Вздор! Стоит тебе освободиться от меня, как сотни мужчин будут увиваться вокруг тебя, предлагая руку и сердце.

— А тебе не терпится избавиться от меня, не так ли? Лучше грезить о Бианке, чем видеть меня рядом, правда? Боже, какая нелепость! Холодная, бесчувственная девственница Николь любит человека, который ее и знать не хочет.

Она взглянула на него. Крохотная, незатуманенная частичка ее сознания помнила то, что она наговорила ему. Он улыбался. Смеялся?! Слезы ярости хлынули из ее глаз.

— Оставь меня! Отпусти! Я не могу тебя видеть! Неужели ты не можешь подождать до завтра, чтобы посмеяться надо мной!

Она попыталась вырваться, но Клей крепко держал ее.

— Я смеюсь вовсе не над тобой. Мне смешно, что ты назвала себя холодной. — Он провел пальцем по ее верхней губе. — Кажется, я понимаю, почему твои кузены сторонились тебя. Ты наделена такой силой страсти, что это просто пугает.

— Отпусти меня, — прошептала Николь.

— Как может женщина быть столь красива и даже не подозревать об этом? — Николь хотела возразить, но он приложил палец к ее губам. — Послушай меня. В ту первую ночь на корабле, когда я поцеловал тебя… — Он улыбнулся при этом воспоминании. — Никогда еще женщина не целовала меня так: ты давала все, ничего не требуя взамен.

Потом когда я нашел тебя в лесу, то почувствовал, что готов броситься в кипящее масло, лишь бы быть с тобой. Неужели ты не видишь, как опьяняет меня твое присутствие? Ты говоришь, что я ни разу не взглянул на тебя. Да я глаз не могу от тебя отвести. Все на плантации смеются над теми дурацкими предлогами, которые я придумываю, чтобы почаще заходить домой.

— А я думала, что ты даже не замечаешь моего присутствия. Ты и вправду считаешь меня красивой? Я имею в виду рот. К тому же я всегда считала, что настоящая красавица должна быть блондинкой с голубыми глазами.

Клей наклонился и поцеловал ее — нежно, бережно. Он коснулся ее рта губами, потом языком, зубами. Попробовал кончиком языка уголки рта, потом жадно прикусил нижнюю губу, наслаждаясь ее сладкой упругостью.

— Я ответил на твой вопрос? Мне пришлось провести несколько ночей в поле, чтобы хоть немного отдохнуть, потому что, когда ты спишь с соседней комнате, я не могу сомкнуть глаз.

— Мне кажется, если бы тебе пришло в голову зайти ко мне в спальню, я бы тебя не прогнала, — приглушенно проговорила Николь.

— Рад это слышать, — отозвался он, касаясь губами ее уха, потом шеи. — Потому что сегодня я намерен насладиться тобой, даже если мне придется взять тебя силой.

Ее руки обвились вокруг его шеи.

— Клей, — прошептала она, — я люблю тебя.

Он подхватил ее на руки, отнес в постель. Зажег свечу у кровати. Медовый аромат горящего воска поплыл по комнате.

— Я хочу видеть тебя, — сказал Клей, садясь на постель.

Кружевной лиф ночной сорочки застегивался на семнадцать крошечных, обтянутых атласом пуговок. Медленно и аккуратно Клей стал расстегивать их одну за другой. Когда его рука коснулась груди Николь, она закрыла глаза.

— А ты знаешь, что я раздел тебя в ту ночь, когда привез домой? Ты не представляешь, чего мне стоило потом оставить тебя одну.

— Так вот почему мое платье было разорвано. Он не ответил, приподняв ее, чтобы освободить ее тело от покрова шелка. Рука его пробежала по обнаженному телу, задержавшись на изгибе бедра. Она была миниатюрной, но безупречно сложенной, с высокой полной грудью, тонкой талией, стройными ногами. Он склонился и поцеловал чуть выпуклый живот, потерся о него щекой.

— Клей, — еле слышно шепнула она, запустив пальцы в его волосы, — мне страшно.

Он приподнял голову и улыбнулся.

— Неизвестное всегда пугает. Ты когда-нибудь видела обнаженного мужчину?

— Одного из моих кузенов, когда ему было два года, — честно призналась Николь.

— Это не в счет. — Клей встал и начал расстегивать пуговицы на боку узких штанов — единственной одежды, которая на нем была.

Когда это одеяние упало на пол, Николь смутилась. Она не решалась оторвать взгляда от его лица, но понимала, что Клей ждет от нее большего. Он стоял неподвижно. Его широкая грудь была бронзовой от солнца, и выпуклые мускулы играли в свете свечи. Талия была узкой и гибкой, а мышцы живота образовывали четкий рельеф. Николь быстро перевела взгляд на ноги с сильными икрами и мощными бедрами — бедрами мужчины, много времени проводившего в седле. Ее глаза вернулись к лицу, с которого не исчезало выражение ожидания.

Она посмотрела вниз. То, что она увидела, не вызвало в ней страха. Это был Клей — человек, которого она любила, и она не боялась его. Она рассмеялась глубоким гортанным смехом облегчения, протянула к нему руки и шепнула:

— Иди ко мне.

Он улыбнулся и вытянулся на кровати рядом с ней.

— Какая прекрасная улыбка, — сказала она, проведя пальцем по его губам. — Может быть, когда-нибудь ты расскажешь мне, почему я так редко ее вижу.

— Может быть, — нетерпеливо ответил Клей, зажимая ей рот поцелуем.

От прикосновения к его обнаженной коже по телу Николь пробежала дрожь. Крупное и сильное тело рядом с ней заставляло ее с особой остротой ощущать свою хрупкость и женственность. Клей целовал ее в шею, а она гладила его плечи, чувствуя под рукой гладкую кожу и упругие мышцы. Внезапно она поняла, что он принадлежит ей, что это тело принадлежит ей, чтобы она познала его и насладилась им. Она потянулась к нему и поцеловала в приоткрытый в улыбке рот, провела языком по ровным белым зубам, которые ей так редко доводилось видеть. Она покрывала легкими укусами его шею, прижала зубами мочку уха. Потом придвинулась ближе и втиснула бедро между его бедрами.

Клей, не ожидавший столь смелых ласк от неопытной девушки, был поражен. Он хрипловато рассмеялся:

— Иди сюда, моя маленькая французская ведьма, — и притянул ее к себе.

Прижавшись друг к другу, они перекатывались по постели. Николь не могла сдержать радостного смеха. Она смотрела на него сверху, а он то погружал руки в ее волосы, то проводил ими по всему ее телу, ласкал упругие груди.

Вдруг глаза его потемнели, лицо приняло почти мрачное выражение.

— Я хочу тебя, — прошептал он.

— Да, — ответила Николь, — да.

Он нежно перевернул ее и накрыл ее тело своим. Опьянение и освобождение от мучительной тайны сделали свое дело: она испытывала невыразимое облегчение. Она не думала больше ни о чем — она знала только, что находится рядом с человеком, которого любит и желает. Она не испугалась, когда почувствовала, что Клей вошел в нее. Мгновенная боль тут же отступила перед радостным ощущением полной близости.

В следующую секунду ее глаза расширились от изумления. Раньше, когда Николь думала о близости между мужчиной и женщиной, она воображала неземное блаженство, ощущение любви и нежности. Но то, что она испытывала сейчас, не имело с этим ничего общего — это был огонь!

— Клей, — прошептала она, запрокинув голову и выгнувшись навстречу ему.

Вначале движения Клея были медленными. Он помнил, что для нее эта ночь любви — первая в жизни, и сдерживался, но то, как отвечало ее тело, воспламеняло его. Он давно догадывался, что Николь — женщина, от природы наделенная необычайной страстностью, но не подозревал о глубине этой страсти. Он видел, как на ее обнаженной шее бешено бьется жилка. Она впивалась пальцами в его бедра, ее руки жадно ощупывали его напряженное тело. Она заставила его почувствовать, что наслаждается им в той же мере, как он наслаждался ею. А женщины, с которыми ему до сих пор приходилось иметь дело, либо требовали удовлетворения, либо вели себя так, словно делали величайшее одолжение.

Он опустился на Николь всем телом, его движения стали более быстрыми и мощными. Она прижималась к нему все сильнее и сильнее, обхватив ногами его талию. И после того, как они в один и тот же миг достигли высочайшей точки наслаждения, тела их оставались сплетенными, словно единое тело, покрытое испариной любви.

То, что произошло, было полной неожиданностью для Николь. Она ожидала чего-то возвышенного и неземного, но испытала безудержную животную страсть, о существовании которой даже не подозревала. Она заснула в объятиях Клея.

Клей не мог заставить себя отодвинуться от нее. Николь была первой женщиной, с которой он в полной мере испытал наслаждение. Впервые за долгие годы он заснул с улыбкой на устах.

Проснувшись на следующее утро, Николь не сразу открыла глаза. Она блаженно потянулась, предвкушая, что сейчас увидит спальню Клея с темными панелями на стенах и подушку, которой касалась его голова. Она чувствовала, что его уже нет рядом, но ее радость была слишком велика, чтобы это могло омрачить ее.

Открыв наконец глаза, она с удивлением увидела белые стены своей спальни. Первой ее мыслью было, что Клей не захотел, чтобы она оставалась в его постели, но тут же сказала себе, что эта мысль нелепа. Скорее всего, он просто щадил ее стыдливость и предоставил ей право выбора.

Она откинула легкое покрывало, подошла к платяному шкафу и выбрала прелестное платье из бледно-голубого муслина с высокой талией, отделанное темно-синей шелковой лентой. На туалетном столике она нашла записку: «Завтрак в девять. Клей». Она улыбнулась, и пальцы, застегивающие пуговицы, слегка задрожали.

Часы в зале пробили семь, и Николь подумала, что ей предстоит ждать еще целых два часа до встречи с ним. Она заглянула к близнецам — они уже оделись и исчезли.

Николь вышла из дома и направилась было к двери, ведущей в сад, но задержалась на восьмиугольной площадке. Обычно она шла налево к кухне. Вдруг она повернулась и двинулась вправо, к конторе Клея.

Она еще ни разу не бывала в конторе, и у нее сложилось впечатление, что туда вообще мало кто наведывается. Здание конторы представляло собой миниатюрную копию главного дома: прямоугольное, с высокой и крутой крышей — за исключением отсутствующих слуховых окон и балконов.

Постучавшись и не получив ответа, Николь подняла щеколду. Она сгорала от любопытства увидеть, где человек, которого она любила, проводил так много времени.

В стене, обращенной к двери, было два окна, все остальное пространство от пола до потолка занимали книжные полки. Развесистые клены затеняли комнату, в ней было полутемно и прохладно. Взгляд Николь скользнул по дубовому бюро и секретеру с множеством ящичков для бумаг. Она вошла в комнату, подошла к книжным полкам — они были заполнены книгами по законодательству и сельскому хозяйству. Николь улыбнулась и провела пальцем по кожаным переплетам. Они оказались чистыми, и, зная привычки Клея, она поняла, что эта чистота — следствие частого употребления книг, а не тщательной уборки.

Все еще улыбаясь, она повернулась к противоположной стене с камином, и улыбка исчезла с ее лица. Над камином висел огромный портрет — портрет Бианки. Бианка была изображена в расцвете красоты, она выглядела менее полной, чем помнила ее Николь. Овальное лицо обрамляли волосы цвета меда, длинные крупные локоны спускались на обнаженные плечи. Темно-синие глаза сияли, а маленький ротик был сложен в легкую улыбку. Николь никогда не доводилось видеть на лице Бианки такого проказливого, озорного выражения. Несомненно, эта улыбка предназначалась любимому человеку.

Ошеломленная, она взглянула на каминную полку. На ней лежал маленький берет из красного бархата — точно такой же носила Бианка. А рядом с ним — золотой браслет, тоже знакомый. Надпись на браслете гласила: «Б. с любовью, К.»

Николь отшатнулась. Портрет, берет и браслет — все это напоминало святилище, и если бы Николь не знала, как обстоит дело, она решила бы, что это святилище воздвигнуто в память умершей женщины.

Разве она может бороться с этим? Прошлой ночью он так и не сказал, что любит ее. Она с ужасом вспомнила все, что говорила ему. Будь он проклят! Ведь он знал, как действует на нее спиртное. В их семье даже бытовала шутка, что если кому-то захочется выведать все секреты Николь, то надо всего лишь дать ей пару капель вина.

Но сейчас утро, она уже не та, что была прошлой ночью. Сегодня она должна сделать все, чтобы спасти остатки гордости. Она прошла через сад на кухню и села завтракать, не обращая внимания на прозрачные намеки Мэгги, что неплохо было бы дождаться мистера Клея.

После завтрака она отправилась в прачечную, где нашла все необходимое для уборки, потом переоделась в удобное простое платье из темно-синего ситца и принялась за дело. Может быть, работа поможет ей сосредоточиться и принять решение.

Она вытирала пыль с клавикордов, когда губы Клея коснулись ее шеи. Николь вздрогнула, как от ожога.

— Мне было скучно завтракать одному, — ласково проговорил он. — Если бы не урожай, я не оставил бы тебя ни на минуту.

Глаза его были темными, затуманенными.

Николь глубоко вздохнула. Если она останется, то будет проводить с ним каждую ночь, до тех пор, пока не появится женщина, которую он любит.

— Клей, я хотела бы поговорить с тобой. Ее холодный тон произвел немедленное действие: Клей выпрямился, лицо застыло, чарующая улыбка погасла.

— В чем дело? — произнес он таким же ледяным тоном.

— Я больше не могу оставаться здесь, — ответила Николь ровным, лишенным выражения голосом, стараясь скрыть боль. — Бианка… — Само это имя ранило ее. — Бианка скоро будет в Америке. Я уверена, что, как только она получит твое письмо и деньги на дорогу, она сядет на корабль.

— И куда же ты собираешься уходить? Ты останешься здесь. — Это звучало как приказ. Николь вспыхнула.

— Как твоя любовница?

— Ты моя жена. Неужели ты забыла, что ты моя жена, ты же постоянно напоминаешь мне, что тебя насильно выдали замуж.

— Да, я твоя жена. Пока. Но сколько будет продолжаться наш брак? Если сейчас на пороге появится Бианка, захочешь ли ты, чтобы я оставалась твоей женой? Он не ответил.

— Я требую ответа! По крайней мере, это я заслужила. Прошлой ночью ты нарочно напоил меня. Ты знал, что из этого получится, ты знал, что я даже не помнила, что происходило той ночью, когда ты нашел меня в лесу.

— Да, знаю. Но я знал также, что тебе необходимо выговориться, и другой цели у меня не было. Она отвернулась.

— Может быть. Но, как бы там ни было, я была пьяна, и поэтому висла у тебя на шее, предлагая себя.

— Это неправда. Ты должна помнить…

— Я помню все. — Она старалась взять себя в руки. — Прошу тебя, выслушай меня. Ты требуешь от меня слишком многого. Я не могу оставаться здесь и быть твоей женой, женой в полном смысле слова, зная, что в любой момент это может кончиться. — Николь закрыла лицо руками. — Слишком часто я сталкивалась в жизни с тем, что наступал конец.

— Николь… — Он коснулся ее волос. Николь отшатнулась.

— Не прикасайся ко мне! Ты слишком беззастенчиво играешь моими чувствами. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, и пользуешься этим. Прошу тебя, не заставляй меня больше страдать. Прошу тебя.

Клей отступил.

— Поверь, я никогда не хотел причинить тебе боль. Скажи, что ты хочешь. Все, что у меня есть, — твое.

«Мне нужно твое сердце», — хотелось крикнуть Николь, но она твердо произнесла:

— Мельницу. Близится сбор урожая, и я смогу за пару недель привести ее в рабочее состояние. Дом цел, и я поселюсь в нем.

Клей открыл было рот, чтобы сказать «нет», но промолчал. Взяв шляпу, он повернулся к двери.