У реки Джеймс (№1) - Незнакомка

— Сначала послушай, а спрашивать будешь потом. — Он помолчал, устремив взгляд на свод пещеры. Три недели назад Бианка сообщила, что ждет ребенка. Сначала он поднял ее на смех и сказал, что этого не может быть. Она стояла перед ним и улыбалась довольной улыбкой. У нее уже был врач, и все подтвердилось. С тех пор жизнь Клея превратилась в ад. Он никак не мог поверить, смириться с тем, что случилось. Он непрерывно думал и в конце концов решил, что Николь ему дороже, чем ребенок Бианки.

— Бианка ждет ребенка, — тихо произнес он. Николь не отвечала, и он продолжил: — Это подтвердил врач. Я долго думал и решил, что не откажусь от своих намерений. Мы уедем из Виргинии. У нас будет новый дом в новом месте.

Николь по-прежнему молчала. Голова ее лежала на плече Клея, как будто она ничего не слышала.

— Николь, ты меня слушаешь?

— Да, — безжизненно ответила она.

Клей ослабил объятия, чтобы взглянуть ей в глаза. Не глядя на него, она села и медленно натянула через голову сорочку.

— Николь! — Клей схватил ее за плечи, повернул к себе, и у него прервалось дыхание: взгляд карих глаз Николь, обычно такой теплый и любящий, сейчас был холодным и жестким.

— Что ты хочешь услышать?

Он попытался обнять ее, но ее тело казалось неподатливым и напряженным.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь. Давай смотреть на случившееся открытыми глазами. Давай все обсудим и решим, что нам делать.

Она слегка усмехнулась.

— Что делать? Уехать и оставить ни в чем не повинного младенца на попечение Бианки? Представляешь, какая из нее выйдет мать?

— Какое мне дело до того, какая она мать? Мне нужна ты и только ты.

Она оттолкнула его.

— И ты даже не смеешь предполагать, что ребенок может быть не твоим?

Он смотрел на нее немигающим взглядом. Он ожидал этого вопроса и решил быть честным.

— Я был пьян до бесчувствия, и это произошло только один раз. Она сама залезла ко мне в постель. Николь холодно улыбнулась.

— Ты полагаешь, я тут же должна простить тебя, узнав, что ты был пьян. В конце концов, со мной это произошло точно так же. Я тоже была пьяна, когда ты впервые овладел мной.

— Николь! — Он потянулся к ней. Она отпрянула.

— Не прикасайся ко мне, — произнесла она сдавленным шепотом. — Никогда больше не прикасайся ко мне. Клей грубо схватил ее за плечо.

— Ты моя жена, и я имею право к тебе прикасаться. Она размахнулась и сильно ударила его по лицу.

— Жена! Как ты смеешь называть меня женой? Я никогда не была тебе женой, ты всегда относился ко мне, как к шлюхе. Ты пользовался мной, когда тебя одолевала похоть. Неужели тебе недостаточно Бианки? Или ты из тех мужчин, которым одной женщины мало?

На его щеке горел отпечаток ладони.

— Ты сама знаешь, что это неправда. Я всегда поступал с тобой честно.

— Знаю? Что вообще я о тебе знаю? Я знаю твое тело, знаю, что ты обладаешь властью надо мной — и духовной, и физической. Знаю, что ты можешь заставить меня делать, что тебе угодно, заставить верить любой небылице.

— Послушай меня, поверь мне. Я люблю тебя. Мы уедем вместе.

Она рассмеялась, закинув голову назад.

— Ты меня тоже не знаешь. Надо признать, я вела себя так, словно у меня нет ни гордости, ни достоинства. Стоило тебе войти в комнату, и я уже была готова на все. Я даже не спрашивала, что именно тебе от меня надо, я просто подчинялась.

— Николь, перестань. Я тебя не узнаю.

— Не узнаешь? А какова настоящая Николь? Все думают, что она как мать для каждого — всех кормит, обо всех заботится и ни от кого ничего не требует. Ничего подобного! Николь Куртелен женщина. Женщина в полном смысле слова, со всеми женскими желаниями и стремлениями. Бианка гораздо умнее, чем я. Она знает, что хочет, и старается достигнуть этого. Она не станет терпеливо сидеть дома и ждать весточки от мужчины с приглашением на свидание. Она знает, что таким путем многого не добьешься.

— Николь, — сказал Клей, — прошу тебя, успокойся. Ты ведь всего этого не думаешь.

— Нет, — улыбнулась Николь, — мне кажется, на сей раз я говорю именно то, что думаю. Все это время в Америке я чего-то ждала. Сначала — когда ты скажешь, что любишь меня, потом — кого ты выберешь — меня или Бианку. До чего же я была глупа и простодушна — просто не от мира сего. Я верила тебе, как ребенок.

Она не то всхлипнула, не то засмеялась.

— Знаешь, когда Эйб сорвал с меня всю одежду и привязал к стене, я думала лишь о том, чтобы он меня не осквернил. И может быть, в то самое время, когда маленькая дурочка беспокоилась о том, чтобы остаться чистой для тебя, ты лежал в постели с Бианкой.

— С меня довольно. Ты и так сказала слишком много.

— Ах, Боже мой! С мистера Клейтона Армстронга довольно. Кого из нас довольно? Толстухи Бианки или тощей Николь?

— Замочи и послушай меня. Я же сказал тебе, что это ничего не меняет. Мы уедем, как и собирались.

Николь возмущенно взглянула на него. Губы ее искривились в злой усмешке.

— Для тебя не меняет, а для меня меняет все. Неужели ты думаешь, что я захочу жить с человеком, который так легко бросает своих детей? Может быть, у меня тоже будет ребенок, а тебе приглянется какая-нибудь смазливая девчонка. И что, тогда ты удерешь с ней и бросишь нашего ребенка?

От этих слов он отшатнулся, как от удара.

— Как такое могло прийти тебе в голову?

— А как мне могло не прийти? Что ты сделал, чтобы я могла думать иначе? Я была глупа, и почему-то — не знаю, что было тому причиной: твои широкие плечи или подобная ерунда — словом, я влюбилась в тебя. А ты, мужчина, воспользовался моим детским увлечением и получил все, что хотел.

— Ты и вправду так думаешь? — тихо спросил Клей.

— А как я могу думать иначе? Я только и делала, что ждала. Каждую минуту ждала, что начну жить. Все, больше этого не будет. — Она сунула ноги в туфли, встала и выскочила из пещеры.

Клей торопливо оделся и догнал ее.

— Мы не можем так расстаться, — сказал он, удерживая ее за руку. — Ты должна понять.

— Я уже все поняла. Ты сделал выбор. Я думаю, ты решил посмотреть, кто из нас раньше понесет. Куртелены никогда не отличались плодовитостью. К несчастью — а то, может быть, я и выиграла бы это состязание. И тогда у меня был бы большой дом и слуги. Правда? — Она на мгновение замолчала. — У меня был бы ребенок.

— Николь!

Она взглянула на его руку, лежавшую у нее на плече, и холодно проговорила:

— Оставь меня.

— Только когда ты узнаешь причину.

— Я знаю, ты будешь меня уговаривать до тех пор, пока я снова не упаду в твои объятия, не так ли? Нет, все кончено. Между нами все кончено.

— Этого не может быть. Николь очень тихо произнесла:

— Две недели назад меня навестил человек, который служил судовым врачом на пакетботе. Клей широко раскрыл глаза.

— Да, тот самый свидетель, которого тебе когда-то так хотелось иметь. Он сказал, что поможет мне получить развод.

— Нет, — выдохнул Клей, — я этого не позволю.

— Прошло время твоих «позволю» или «не позволю». Ты уже позволил себе все — вернее, всех, кого хотел. Теперь моя очередь. Я не могу больше ждать. Мне надо жить.

— О чем ты говоришь?

— Прежде всего я получу развод. Потом я собираюсь расширить свое дело. Почему бы мне не воспользоваться всеми возможностями, которые предоставляет ваша прекрасная страна?

В маленьком камине обрушилось полено. Взгляд Николь упал на слиток стекла с единорогом внутри. У нее вырвался короткий сухой смешок.

— Мне следовало бы раньше догадаться, что ты никогда не вырвешься из плена своей детской клятвы. Ты считаешь меня недостойной касаться этой безделушки, верно? Только твоя обожаемая Бесс была достаточно хороша для этого.

Задев плечом Клея, она вышла на свет, в холодное утро. Охваченная ледяным спокойствием, она села в лодку и взялась за весла. Дед учил ее никогда не оглядываться. Ей нелегко было справиться с собой — не окликнуть Клея, не вернуться. Но она представила Бианку — торжествующую, сложившую руки на вздутом животе, в котором был ребенок. Его ребенок. Она взглянула на свой плоский живот и возблагодарила Бога за то, что у нее нет детей.

Когда Николь добралась до причала, ей было уже лучше. Она постояла внизу, глядя на маленький домик, и впервые подумала о нем не как о временном пристанище, а как о доме, в котором ей придется прожить долгое время. Им слишком тесно. Нужна еще большая комната внизу и две спальни наверху. И тут же она вспомнила, что денег у нее нет. К мельнице примыкал ровный участок хорошей земли, и Дженни, кажется, говорила, что он продается. На это у нее тоже нет денег.

Тогда она подумала о своих туалетах. Платья наверняка что-то стоят. За одну соболью муфту можно выручить немало. Вот бы швырнуть все это Клею в лицо — собрать все наряды в кучу и оставить посреди коридора. Но это было бы слишком дорогим удовольствием. Внезапно ей пришло в голову, что она забыла в пещере норковую накидку. Но она никогда туда не вернется. Никогда!

Так, с вихрем дум и планов, роящихся в голове, она вошла в единственную комнату маленького домика. Дженни склонилась над очагом, лицо ее раскраснелось от жара. Жерар, развалившись на стуле, брезгливо ковырял вилкой жареный пирожок. Близнецы хихикали над книжкой в углу.

Дженни подняла голову.

— Что-то случилось?

— Нет, — отвечала Николь, — ничего нового. Она смерила Жерара оценивающим взглядом.

— Жерар, мне только что пришло в голову, что из вас выйдет прекрасный торговец. Тот удивленно поднял брови.

— Люди моего круга… — начал он.

Николь выхватила у него из-под носа тарелку и вилку.

— Вы в Америке, а не во Франции. И если вы хотите есть, то должны работать.

Он угрюмо взглянул на нее.

— Да чем тут торговать? В пшенице я не разбираюсь…

— Пшеницу продадут без вас. Я хочу, чтобы вы убедили нескольких миловидных женщин, что они станут еще миловиднее в шелках и мехах.

— В мехах? — встрепенулась Дженни. — Николь, о каких еще мехах ты ведешь речь?

Николь посмотрела на нее так, что Дженни мигом прикусила язык.

— Жерар, идемте наверх, я покажу вам одежду. — Потом повернулась к близнецам. — А вы двое пойдете учиться.

— Но Николь, — вмешалась Дженни, — у тебя не будет на это времени. Уже привезли веялку.

— Не у меня, — твердо проговорила Николь. — Там наверху есть образованная дама, которая с удовольствием займется воспитанием детей.

— Адель? — хмыкнул Жерар. — Да ты даже не сумеешь втолковать ей, что от нее хочешь.

— Мы не любим леди-крикунью, — объявил Алекс, взяв Мэнди за руку и попятившись к стене.

— Довольно! — решительно оборвала его Николь. — Довольно вам всем хныкать и жаловаться. С нынешнего дня у нас с Дженни не бесплатный пансион. Жерар, вы поможете мне раздобыть денег на землю. Мама займется детьми, а дети займутся учебой. Отныне мы семья, а не господа и слуги. — Она повернулась и пошла наверх.

Дженни проводила ее взглядом и усмехнулась.

— Не знаю, какая муха ее укусила, но мне это нравится.

— Если она думает, что я намерен… — начал Жерар. Дженни взмахнула у него перед носом горячим деревянным половником.

— Либо вы будете работать, либо мы отправим вас во Францию, где вам отрубят голову. Или будете сапоги тачать, как ваш батюшка. Понятно?

— Вы не смеете так со мной обращаться!

— Смею и буду. И если вы сейчас же не отправитесь наверх, как велела Николь, мне придется съездить кулаком по вашей гнусной физиономии.

Жерар открыл было рот, но замолчал, завидев кулак Дженни в опасной близости от своего лица. Дженни была рослой и сильной. Он отшатнулся.

— Мы еще посмотрим. — Поднимаясь по лестнице вслед за Николь, он бормотал под нос французские ругательства.

Дженни строго взглянула на близнецов, крепко взяла их за руки и повела наверх.

Глава 18

Не кто иной, как Уэсли отвез Николь вверх по реке в дом, где остановился доктор Дональдсон, а потом они все вместе поехали к судье. Когда Николь сообщила Уэсу, что решилась на развод, он не выразил особого удивления, как, впрочем, и все остальные. Как видно, Николь была единственной, у кого еще оставались сомнения относительно Клея и неизбежности этого шага.

Все произошло на удивление быстро. Слишком многие считали их с Клеем счастливой парой, и Николь опасалась, что это может осложнить дело. Но оказалось, что, даже если бы у них были дети, она все равно получила бы развод, потому что вступила в брак по принуждению.

Судья знал и Клея, и Уэсли с пеленок. Он встречался с Николь на празднике у Бейксов, и ему совсем не хотелось расторгать этот брак, но он не мог пойти против свидетельства доктора. К тому же он давно слышал сплетни о женщине, с которой живет Клей, и все собирался поговорить с ним и выразить возмущение его недостойным поведением. Он от души сочувствовал этой очаровательной француженке, которая ничем не заслужила подобного отношения.

Судья произвел необходимые процедуры и объявил, что брак расторгнут.

— Николь, — тревожно спросил Уэс, как только они вышли из дома суда, — как ты себя чувствуешь?

— Не волнуйся, Уэс, все хорошо, — ответила она ровным голосом. — Уэс, что бы ты стал делать, если бы задумал купить землю?

— Ну, разумеется, для начала поговорил бы с ее владельцем. А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаком с мистером Ирвином Роджерсом?

— Конечно, он живет в миле от меня.

— Не мог бы ты отвезти меня туда и представить ему?

— Николь, объясни, в чем дело. Что ты задумала?

— Я хочу купить участок земли рядом с мельницей. Я думаю этой весной посеять ячмень.

— Ячмень? Но Клей может дать тебе… — Он замолчал под ее пристальным взглядом.

— Я больше не имею никакого отношения к Клейтону Армстронгу. В этом мире я пойду своим путем.

Николь повернулась и двинулась прочь, но Уэс бросился за ней и схватил за руку.

— Я не верю, что между вами действительно все кончено.

— Мне кажется, что все было кончено уже давным-давно… Просто я была слишком слепа, чтобы это видеть, — спокойно ответила она.

— Николь, — начал Уэсли, глядя ей в глаза, в которых отражалось солнце. Он перевел взгляд на ее рот с такой прелестной манящей верхней губой. — Почему бы тебе не выйти за меня замуж? Ты ведь еще ни разу не бывала в моем доме. Он такой большой — в нем можно разместить всех, о ком ты сейчас заботишься, и никто не будет нам в тягость.

У нас с Тревисом денег больше, чем нужно, и тебе не придется работать от зари до зари.

Несколько мгновений она пристально смотрела на него, потом улыбнулась.

— Уэс, ты очень мил. Благодарю тебя. Но ведь ты этого не хочешь. — Она отвернулась.

— Хочу! Я действительно хочу. Ты будешь прекрасной женой и великолепной хозяйкой. Ты способна распоряжаться целой плантацией, и все тебя будут любить.

— Перестань! — рассмеялась Николь. — А то я уже начинаю чувствовать себя старухой. — Она поднялась на цыпочки и легко коснулась губами уголка его рта. — Я очень польщена твоим предложением, но у меня нет желания, едва покончив с одним браком, вступать в новый. — Глаза ее кокетливо прищурились. — Но имей в виду, если ты сейчас не сделаешь вид, будто убит горем, я перестану с тобой знаться.

Он поцеловал ее руку, ласково сжав хрупкие пальцы.

— Я готов рыдать и рвать на себе волосы от отчаяния. Николь снова засмеялась и отняла руку.

— Поверь, Уэс, сейчас друг нужен мне куда больше, чем возлюбленный. Если ты действительно хочешь мне помочь, уговори мистера Роджерса продать эту землю подешевле.

Уэсли молча смотрел на нее. Конечно, он сделал ей предложение под влиянием минуты, то теперь всерьез думал о том, как чудесно было бы жениться на ком-нибудь, похожем на Николь. Он был бы безмерно удивлен, прими она его предложение, и все же жалел, что этого не случилось.

Он широко улыбнулся.

— Я поверну дело так, что старик Роджерс будет счастлив продать этот участок. Даром отдаст.

— Только без насилия, — засмеялась Николь.

— Ну, чего там. Один-два сломанных пальца, не больше.

— Если только пальцы…

Они весело засмеялись и направились к ферме мистера Роджерса.

Цена на самом деле оказалась приемлемой. У Николь почти не было наличных денег — только те, что выручил Жерар за ее туалеты, но мистер Роджерс позволил ей купить землю в рассрочку. Правда, Николь обязалась также три года бесплатно молоть его зерно.

— Старый скряга! — пробурчал Уэсли, как только они оказались на улице. — Бесплатно молоть его зерно три года! Глаза Николь лукаво заблестели.

— Погоди, пока он получит счет за четвертый…

Потом они пошли в контору печатника, где Николь заказала объявления о ценах помола на своей мельнице. Когда Уэсли услышал, как она диктует владельцу новые расценки, он даже испугался.

— Подожди, Николь. Ты так не получишь никакого дохода. Твоя цена же в три раза ниже, чем у Горация. Она усмехнулась.

— Конкуренция и количество… Скажи-ка, кому ты повезешь свое зерно: мне или Горацию? Печатник одобрительно засмеялся.

— Ловко придумано! Уэс, она тебя поймала. Непременно расскажу своему зятю, и можете быть уверены, вскорости он к вам заявится с зерном.

Уэсли взглянул на Николь с новым интересом.

— Кто бы мог подумать, что в этой хорошенькой головке кроется недюжинный ум!

Лицо Николь стало серьезным.

— Какой там ум. Еще совсем недавно в «этой хорошенькой головке» не было ничего, кроме романтических бредней и детских грез о любви.

Уэсли нахмурился. Он вдруг отчетливо ощутил ее боль, которую она так старательно прятала от чужих глаз. Будь он проклят, этот Клей! Как у него хватило совести так поступить с Николь!

Дома ее ждали новые огорчения. Она сразу же столкнулась с Жераром. Маленький человечек попятился, губы его скривились в брезгливой гримасе.

— Почему я должен торговать женскими нарядами? Мне это не пристало. — Он пригладил волосы, постриженные «a la Брут», нечесаные и неопрятные, как того требовала мода. Они плотно прилегали к черепу сальными прямыми прядями. — Правда, женщины были в восторге от моего общества, не то что люди, которые меня окружают в этом доме. Дамы с восхищением слушали рассказы о моей семье — Куртеленах.

— Это с каких пор семья Николь стала вашей? — ядовито заметила Дженни.

— Вот видишь! — взвизгнул Жерар. — Разве я могу вынести подобное обращение?

— Прекратите это! Оба! — резко проговорила Николь. — Я до смерти устала от ваших перебранок. Жерар, вы показали себя блестящим торговцем. Американкам так нравятся ваш акцент и ваши изысканные манеры. — Жерар сразу растаял от комплимента. — А теперь, если пожелаете, вы могли бы раздать женам окрестных фермеров объявления.

— Объявления — не шелка, — недовольно пробормотал Жерар.

— Но еда — это еда, — с готовностью вмешалась Дженни. — И если вы хотите есть, то должны работать, как все остальные.

Жерар шагнул к Дженни с искаженным лицом, но Николь остановила его, положив руку на плечо. Он изумленно воззрился на ее руку, потом посмотрел в лицо, накрыл ее руку своей.

— Для тебя я сделаю все, что угодно. Николь мягко скользнула в сторону.

— Исаак будет возить вас в лодке вверх и вниз по реке. Жерар улыбнулся ей так, словно они были любовниками, и неслышной походкой направился к двери.

— Не доверяю я ему, — озабоченно сказала Дженни. Николь махнула рукой.

— Он вполне безобиден. Просто ему хочется, чтобы его окружали почтением, вот и все. Я уверена, что он скоро поумнеет.

— Ты слишком доверчива и во всех видишь только хорошее. Советую тебе — держись от него подальше.

Весна в Виргинии выдалась на редкость дружная. Быстро созрела ранняя пшеница, и после долгого зимнего отдыха заработали тяжелые мельничные жернова. Объявления Николь сослужили хорошую службу: со всей округи к ней привозили зерно для помола.

Николь не давала себе ни минуты отдыха. Она наняла работника, и они засеяли новый участок пшеницей и ячменем. Жерар с большой неохотой согласился помогать на мельнице, но по его виду становилось ясно, что он считает недостойным иметь дело с американцами. Николь приходилось постоянно поддерживать его разговорами о том, как ее дед-герцог два года проработал на мельнице.

Вопрос о том, чтобы близнецы вернулись в Эрандел Холл, не возникал, и Николь считала это знаком доверия со стороны Клея. Раз в неделю Исаак перевозил детей на другой берег навестить дядю.

— Он скверно выглядит, — однажды сообщил Исаак, вернувшись оттуда.

Николь не стала даже расспрашивать, о ком он говорит, она и так знала, что речь идет о Клее. Как она ни старалась довести себя до изнеможения тяжелым трудом, мысль о нем не покидала ее ни на минуту.

— Он слишком много пьет. Это добром не кончится.

Николь отвернулась. Казалось бы, ей следовало бы радоваться, что он несчастен, ведь он это заслужил, но она не радовалась. Тяжело вздохнув, она отправилась на огород и взялась за тяпку. Может быть, несколько часов тяжелой работы немного отвлекут ее, помогут хоть на какое-то время забыть о Клее.

Час спустя она прислонилась к дереву и отерла рукой лицо, по которому струился пот.

— Смотри, что я тебе принес, — услышала она голос Жерара. Он протягивал ей запотевший стакан с лимонадом. Она кивнула в знак благодарности и залпом осушила его. Жерар двумя пальцами снял травинку, прилипшую к рукаву ее хлопкового платья.

— Тебе не следует так много бывать на солнце. Ты испортишь цвет лица. — Он провел по обнаженной руке от локтя до запястья.

Николь так устала, то ей лень было даже тронуться с места. Они стояли в густой тени в дальнем конце огорода, где их не было видно ни с мельницы, ни из дома.

— Я так рад, что мы вдвоем и нам ничто не может помешать, — глухо проговорил Жерар, придвигаясь к ней поближе. — Как это неприятно, что мы живем в одном доме, но нам никогда не удается посекретничать с глазу на глаз, подальше от любопытных ушей.

Николь не хотелось обижать его, но поощрять не хотелось еще больше. Она поспешила отодвинуться от него.

— Вы можете поговорить со мной в любое время, и в моем доме нет никого, от кого я должна была бы что-либо скрывать.

Он вновь приблизился, взял ее за руку и, лаская, стал перебирать тонкие пальцы.

— Николь, ты единственная, кто может меня понять. — Он говорил по-французски, придвигая лицо все ближе и ближе к ее лицу. — У нас одна родина, и мы связаны общей бедой.

— Я теперь считаю себя американкой, — по-английски ответила Николь.

— Как ты можешь? Ты француженка, а я француз. Мы принадлежим к роду великих Куртеленов. Подумай о том, что мы могли бы продлить его!

Глаза Николь сверкнули гневом, она выпрямилась.

— Как вы смеете! — вскричала она. — А моя мать? Вы что, забыли о ней? Вы женаты на моей матери и делаете мне грязные предложения, как какой-нибудь судомойке!

— Как я могу о ней забыть, когда ее вопли денно и нощно разносятся по всему дому. Я скоро потеряю рассудок. Как ты думаешь, могу я хоть на минуту забыть, что эта женщина лишила меня свободы? Что она может мне дать? Разве она может дать мне детей? Я мужчина, здоровый мужчина в расцвете сил, и заслуживаю того, чтобы иметь детей. — Он схватил ее и прижал к себе. — Ты — единственная. Во всей этой варварской стране ты единственная, кто достоин стать матерью моего наследника. Ты Куртелен! В жилах наших детей будет струиться голубая королевская кровь.

Когда до Николь дошло, что он говорит, она почувствовала, что внутри у нее все переворачивается от отвращения. У нее не было слов, чтобы выразить свои чувства. Она размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу.

Жерар немедленно отпустил ее и отступил, держась за щеку.

— Ты за это заплатишь, — прошипел он с перекошенным от бешенства лицом. — Ты еще пожалеешь, что обошлась со мной как с одним из этих американских ублюдков. Ты меня еще узнаешь.

Николь повернулась и пошла к грядкам. Дженни оказалась права относительно Жерара. Действительно, от него лучше держаться подальше.

А через две недели Уэс принес известие о том, что Клей женился на Бианке.

Она нашла в себе силы принять этот новый удар не дрогнув.

— Я пытался его отговорить, — хмуро рассказывал Уэс, — но ты же знаешь, как он упрям. Но, Николь, поверь, он никогда не переставал любить тебя. Когда он узнал, что ты получила развод, то пил четыре дня без передышки. Слуга нашел его мертвецки пьяным на краю болота у южного пастбища.

— Я от души надеюсь, что к свадьбе он протрезвел, — холодно проговорила Николь.

— Он утверждает, что делает это для ребенка. Черт бы его побрал! Не могу понять, неужели его не тошнит, когда он ложится в постель с этой коровой.

Николь вспыхнула и отвернулась. Уэс поймал ее за руку.

— Ради Бога, прости меня. Я не хотел причинить тебе боль.

— Это не может причинить мне боль. Мистер Армстронг ничего для меня не значит.

Уэсли долго глядел вслед удалявшейся Николь и думал, что готов собственными руками задушить Клея за то, что тот сделал с этой прекрасной женщиной.

В Эрандел Холле царило запустение. Уже несколько месяцев в доме не убирали. Бианка спокойно сидела в столовой и неторопливо поедала мороженое и сахарное печенье. Ее огромный живот выпирал так, что казалось, она в любую минуту готова произвести ребенка на свет.

Клей вошел в дом и остановился в дверях столовой, наблюдая за Бианкой. Его одежда была перепачкана землей, рубашка порвана. Под глазами залегли глубокие тени, а волосы склеились от пота.

— Какое приятное зрелище. Ради этого стоит и домой прийти, — громко заговорил он. — Моя милая женушка скоро станет матерью моего ребенка.

Бианка не обратила на его слова ни малейшего внимания и как ни в чем не бывало продолжала лакомиться холодным жирным мороженым.

— Кушаешь за двоих, дорогая? — продолжал Клей, но Бианка снова не удостоила его ответом, и он поднялся наверх. Повсюду валялась грязная одежда. Он открыл дверцу гардероба и обнаружил, что там пусто. Он с тоской вспомнил, что еще совсем недавно здесь всегда лежала аккуратная стопка чистых и тщательно отутюженных рубашек.

Выругавшись, он захлопнул дверцу, вышел на улицу и быстро зашагал к реке. Теперь он почти не бывал дома; а если и бывал, то проводил время в кабинете, сидя в кресле и вливая в себя спиртное до тех пор, пока, как ему казалось, не был готов погрузиться в мертвый сон. Но спал он плохо и мало.

У реки он сбросил с себя одежду и погрузился в холодную воду. Он долго плавал, и после купания заснул прямо на берегу в густой траве.

Когда Клей проснулся, была ночь, и он не сразу понял, куда его занесло. Полусонный, нетвердой походкой, то и дело спотыкаясь, он медленно побрел к дому.

Едва переступив за порог, он услышал громкий стон. Он стряхнул с себя остатки сна, бросился к лестнице и увидел Бианку. Она лежала на боку, обхватив живот обеими руками.

Клей опустился на колени.

— Что с тобой? Ты упала?

Она с трудом перевела на него взгляд.

— Помоги мне… — выдохнула она, — ребенок…

Клей не стал ее трогать, а со всех ног пустился на поиски повитухи. Через несколько минут он вернулся с пожилой женщиной. Бианка лежала в той же позе, но уже не стонала. Женщина с озабоченным лицом склонилась над Бианкой. Клей светил ей. Повитуха пробежала руками по неподвижной фигуре, потом поднесла руку к свету. Она была вся в крови.

— Ее надо поднять наверх.

Клей отдал ей фонарь и поднял Бианку. Жилы на его шее напряглись, а лицо налилось кровью от веса грузного тела. Тяжело ступая по лестнице, он отнес Бианку в спальню и осторожно положил на кровать.

— Приведите Мэгги, — попросила повитуха. — На этот раз мне не обойтись без помощи.

Потом добрый час Клей сидел в библиотеке, то и дело наполняя рюмку и прислушиваясь к невнятному бормотанию наверху.

Вдруг дверь тихо открылась, и на пороге появилась Мэгги.

— Она потеряла ребенка, — еле слышно сказала она. Клей взглянул на нее в немом изумлении, потом губы его искривились в странной усмешке.

— Потеряла ребенка? Она потеряла ребенка?

— Клей, — нерешительно произнесла Мэгги, избегая его взгляда, — пожалуйста, не надо больше пить. Он плеснул в рюмку кукурузного виски.

— Почему ты меня не утешаешь? Почему не скажешь мне, что будут другие дети?

— Их не будет, — сказала повитуха, появляясь в дверях. — Она очень тяжелая женщина, и поэтому упала так сильно, что у нее все внутри повредилось. Особенно женские органы. Боюсь, она не выживет.

Клей опрокинул рюмку и снова наполнил ее.

— Выживет. Никаких сомнений. Такие люди легко не умирают.

— Ты принимаешь это слишком близко к сердцу, — сказала Мэгги. Она подошла и положила руку ему на плечо. — Прошу тебя, перестань пить. Ты не сможешь работать, если не бросишь.

— Работать? — Он криво усмехнулся. — А зачем мне работать? Для кого? Для любимой жены? Для сына, которого у меня никогда не будет? — Он глотнул виски и разразился хохотом. В этом смехе звучало нечто отвратительное.

— Клей, — испуганно начала Мэгги.

— Убирайтесь отсюда! Оставьте наконец меня в покое! — Женщины медленно вышли из комнаты.

Когда взошло солнце, Клей еще пил, ожидая забытья, которое все не приходило. Работники вышли в поле и с удивлением оглядывались по сторонам, не видя привычной фигуры. Клея. К полудню многие побросали работу, радуясь отсутствию зоркого хозяйского глаза. Клейтон не появлялся в поле три дня подряд, а на четвертый половина людей даже не вышла на работу.

Глава 19

Прошел год. Николь стояла на вершине холма, обозревая свои владения. Она обхватила руками поясницу, разминая натруженные мышцы, и думала, что это зрелище успокаивает боль лучше всякого лекарства. Жаркие лучи августовского солнца ласкают высокие стебли табака. Вот-вот раскроются коробочки хлопка. Золотистая пшеница мягко колышется под легким ветерком. До слуха Николь доносился монотонный шум неустанно крутящихся мельничных жерновов. Кто-то из близнецов громко взвизгнул, и она улыбнулась язвительному выговору Дженни.