Глава 1

Вильгельм Малье и Ричард де Руль вместе покинули Лондон – один для того, чтобы присоединиться в Йорке к королю Вильгельму, другой, чтобы добраться до Хантинггоншира. Часть пути они прошли вместе. Их сопровождало множество слуг, хотя это и не означало безопасности, не то, что в Нормандии, где можно было спокойно ехать одному.

– Но в таком случае, король идет, и скоро его власть будет простираться от южного берега до границы с Шотландией, – сказал Ричард. День был пасмурный, тяжелые облака надвигались с запада, и последние листья слетали с деревьев по другую сторону старой романской дороги, ведущей на север. Малье усмехнулся:

– Наш Вильгельм едет так, что остается только удивляться, как его солдаты не стирают себе пятки в кровь.

– Может быть, – согласился Ричард, – но ты должен прибавить, что если бы он не обрушился на Йорское восстание столь стремительно, они могли бы осмелиться продержаться и дольше. В итоге же получилось безрассудно и глупо.

– Да, и ты рад, что граф Вальтеоф не принимал в этом участия, – вставил проницательный Малье. – Но вот как он воспримет эту бумагу в твоей сумке?

Ричард пожал плечами, но на душе у него не было так легко, как ему хотелось бы показать:

– Я не думаю, что он будет очень уж возражать. И ты прав – я рад, что он не присоединился к Эдвину и Моркару, когда они выступили летом. Могут считать себя счастливчиками – раз их простили и вернули ко двору.

– В шелковых кандалах, – заметил Малье. Он думал, что никто теперь не мог бы помочь Эдвину, но граф Мерсии мог бы очаровать даже пресловутого змия у яблони, если бы захотел. И Малье был крайне удивлен милости Вильгельма. Госпатрик, который получил «свободное» северное графство от Вильгельма и поспешно присоединился к восстанию, после подавления бежал в Шотландию, взяв с собой шерифа Мэрсвейна и Эдгара Этелинга с его матерью и сестрами, и все закончилось ничем.

– Если ты не сопротивляешься Вильгельму – значит, он тебе хороший господин, – высказал он вслух свои мысли.

– Я понимаю, – сказал Ричард, – но он наш господин, а не их – в этом разница.

Малье хмыкнул, Они проезжали через деревеньку, разбросанную по разным сторонам дороги. Несколько крестьян обрабатывали узкие клочки земли рядом со своими домами; они хмуро уставились на иностранцев, и несколько женщин вышли взглянуть на кавалькаду. Одна из них была молоденькой и хорошенькой, и воины так и норовили ущипнуть ее за щечку и поцеловать в розовые губки. Среди мужчин поднялся ропот, и кое-кто двинулся было вперед. Нормандцы механически схватились за копья, и Малье резко призвал их к порядку.

– Идиоты, – тихо сказал он. – Мне не нужны неприятности.

– Раз ты теперь губернатор Йорка, у тебя их будет предостаточно, – ответил на это Ричард, не спуская глаз с селян. – Никто не знает, когда тебе на голову обрушится камень, или из лесного укрытия вылетит стрела.

– Да, но, в конце концов, я разделяю эту ношу вместе с Фитцжеральдом и Гилбертом Гентом, оба крепкие мужчины, да и Вильгельм построил второй замок на другом берегу реки, протекающей через город. Вместе мы справимся.

– Надеюсь, что так. Оба графа при дворе, Вальтеоф – дома, остальные в Шотландии, только этот дикарь Эдрик Гилда пренебрегает королем, но он редко рискует спускаться с Уэльских холмов.

Дорога вела вниз, к болоту, и там они увидели маленький городок, жавшийся к реке. Ричард вздохнул с облегчением.

– Я рад видеть благоразумное население. Как, ты сказал, называется это место?

– Белфорд. Ты теперь в герцогстве Вальтеофа.

– О? – Ричард взглянул на него. – Мы еще не можем доверять его людям, как нам хотелось бы. И ночь – не лучшее время для скитаний в чужой стране.

– Нет, но ты хотел остановиться здесь.

Ричард минуту помолчал. Зимнее солнце садилось за горизонт, освещая вершины деревьев. Он не мог объяснить, почему его так тянуло к этой земле, он знал только, что именно здесь он хотел бы пустить корни, которые так нужны каждому человеку. Может быть, потому, что он младший сын, он никогда не думал о землях Фелаза как своих; теперь он оставил их в управление своему слуге и все свое внимание обратил на новые владения.

– Ну что ж, кажется, мы остановимся здесь, – сказал он, улыбнувшись. – Вильгельм есть Вильгельм, и скоро наведет порядок. Он был доволен, когда я просил его об этом.

Малье кивнул:

– Многие из первых людей вернулись домой. Ты не слышал, что Грандмесиль и другие вернулись в Нормандию? Кажется, они больше беспокоятся о своих женах, чем о Вильгельме, боятся, что леди станут искать удовольствий на стороне, если мужей не будет слишком долго. Ричард передернул плечами:

– Могу представить. А что твоя добрая женушка?

– Она присоединится ко мне вместе с детьми, как только сможет, – Малье встряхнул головой. – Или она мне не доверяет, или хочет показать леди Грандмесиль, что лучше последовать за львом на поле битвы, чем сидеть и брюзжать дома. Они никогда друг друга не любили.

– Женщины! – заявил Ричард. – Это почти всегда неприятности.

Они въехали в городок, довольно маленький, едва достойный имени города, но там была церковь и дом священника, где они получат приют на ночь, а их люди найдут себе квартиры, где смогут. Их встретили без удовольствия, но и без открытой враждебности.

Утром их дороги разошлись. Малье поехал на север, убеждая Ричарда последовать за ним как можно быстрее, а Ричард отправился на восток к Хантингтону и к Рихоллу. Днем он подъехал к воротам. Два человека, охраняющие их, смотрели на него тяжелым взглядом, но, видимо, они получили инструкции принять его, и, как только он спешился, Вальтеоф сбежал к нему по ступенькам.

– Ричард, друг мой, ты приехал в хорошее время. Твой посыльный добрался только вчера.

– Малье надо было добраться до Йорка, – он хлопнул Вальтеофа по руке. – Хорошо бы выспаться этой ночью.

– Пойдем к огню, – сказал Вальтеоф, – освежишь себя нашим домашним элем. Клянусь, ты не пробовал никогда ничего лучше.

Он провел друга в дом, отправив Осгуда присмотреть, как устроятся люди Ричарда. Когда они сели у огня, где, как всегда, разлеглась собака Вальтеофа, Ричард принял рог эля и сделал большой глоток, изучая лицо своего друга, которого не видел шесть месяцев.

Вальтеоф изменился, подумал он, возмужал, это не сразу бросается в глаза, но чувствуется. Первые месяцы в Англии, особенно при дворе Вильгельма, были нелегки, он знал это. Отношения между королем и графом были теперь не те, что до столкновения из-за Эдит. Даже блестящая коронация Матильды не смягчила никого из них – ни Эдит, ни ее мать не присутствовали на этом представлении. Затем Вильгельм отправился в свой поход в Центральные графства, что так вовремя остановило Эдвина и Моркара от попытки поднять восстание. Вальтеоф же спокойно вернулся домой приводить свои владения в порядок.

Когда так много потеряно и исчезло, ничего из земель Вальтеофа не тронуто. Ричард подумал: «Есть за что благодарить Бога!»

Прием Вальтеофа был достаточно теплым. Он жадно интересовался новостями.

– Королева беременна, – сообщил Ричард. – Она вот-вот должна разрешится первым из детей короля, который родится в Англии. Дай Бог, родится принц для обоих народов.

– Аминь, – коротко заключил Вальтеоф. Он наклонился вперед, облокотившись о колено, удивляясь, неужели ему удалось скрыть главный смысл его вопросов.

Ричард продолжал:

– Роберт де Камин – толстый парень, ты видел его в Руане – стал губернатором Дюрхема, но я слышал, он посчитал, что дикая страна нелегка в управлении. Сын старого Рожера Бомонта, Генри, построил новый замок в Варвике. – Он отвлекся: – Слушай, друг мой, вы никогда не строили замков в Англии?

– Нет. Это не наш обычай.

– Ну, это и создает разницу в ведении войны. Ты мог бы быстрее подчинить земли, управляя из замка, чем из лагеря, или даже из укрепленного дома, как этот, к примеру. – Вальтеоф изменил позу. Ричард говорил теперь как завоеватель, в словах его было что-то зловещее. Вместо того чтобы спорить, он спросил:

– Что еще?

– Этот дьявол, Ив де Таллебуа, стал лордом Холланда. Кажется, это здесь рядом?

Неожиданное сообщение вывело Вальтеофа из рассеянности:

– Холланда? Ты уверен?

– Я видел бумагу. Он показал мне ее весьма важно и хвастал тем, что собирается сделать в новых владениях.

– Спаси нас всех. Боже, – горячо ответил Вальтеоф. – Он будет соседом Кройландского аббатства и земель Дипинга. – Он внезапно встал, встревожив собак, и Борс настороженно поднял голову, готовый следовать в лес за своим хозяином. Но, увидев, что его бог всего лишь ходит по комнате, он снова положил голову на лапы, следя за графом любящими глазами. Сам же Вальтеоф боролся с желанием взорваться, забыв, что его гость – нормандец, излить свой гнев за сложившееся положение вещей. В этот момент он хотел бы послать всех нормандцев к дьяволу. Но был еще один вопрос, который он хотел задать, и он снова сел.

– Ну? – он знал, что это звучит грубо. – Ты мне не скажешь? Она замужем?

– Нет. Она не замужем, не обручена, хотя и ходят разговоры, конечно. – Ричард запнулся, серьезно посмотрев на своего приятеля. – Но я очень прошу тебя оставить даже мысли о ней. Для тебя это было бы лучше.

– Не могу, – сказал Вальтеоф.

Торкель присоединился к ним, и разговор перешел на общие темы. После ужина он проводил гостя по узкой лестнице в свою собственную комнату:

– Лучшая постель, которую я могу тебе предложить, – это половина моей.

Ричард снял мантию и сладко зевнул:

– Я так устал, что мог бы заснуть сегодня и на скамейке. Он сел на кровать и запустил пальцы в белый мех медвежьей шкуры. Это напомнило Вальтеофу Альфрика – дни перед приходом нормандцев. Внезапно дружба с Ричардом показалась такой хрупкой, возникшей из симпатии, не основанной ни на родстве, ни на национальной принадлежности. Он думал об Альфрике и Гарольде и о тех, кто теперь лежат в земле, потому что пришли захватить землю, которая им не принадлежала. Он подумал о простой плите, которой отмечена могила Леофвайна в Вельтеме. Он, наконец, посетил ее, спустя несколько месяцев по возвращении домой, и ночь, которую он провел там, бодрствуя, и поминальная месса за Леофвайна была более живой для него, чем реальное присутствие Ричарда. Именно в этот момент, весьма некстати, Ричард начал говорить о причине своего приезда в Рихолл.

– Меня направили в Йорк, – осторожно начал он, – вместе с Малье, но я попросил позволения провести несколько дней здесь по пути в Йорк.

– Я рад, – ответил Вальтеоф. Он разделся и забрался в постель, натягивая покрывало и шкуру. – Я завтра покажу тебе неплохую охоту.

– Есть еще кое-что, что я должен сделать. Ты помнишь, что бретонец, Хью Эвермю, скончался в июне?

Вальтеоф посмотрел на него удивленно. Он считает необходимым напоминать, что лорд Дипинга, его родственник, умер? Ателаис, дочь лорда, находится под его покровительством, и он не нуждается в том, чтобы нормандцы напоминали ему о его делах.

– Конечно, я знаю, – довольно сухо сказал он.

– Ну, кажется, Хью держал в управлении королевские земли во времена короля Эдуарда, и по его смерти они возвращаются к королю, чтобы он распорядился ими по своему усмотрению.

– Эти земли – наследство леди Ателаис.

– Она – женщина и молода, и не может управлять, если на это нет, конечно, королевской воли. Он мог бы распорядиться ее рукой вместе с этими землями?

– Она очень молода, – ответил Вальтеоф, – но и земля, и право судить и владеть, и большое приданое – все принадлежит ей, – даже говоря об этом столь решительно, он не мог уже ничего изменить.

Ричард очень тщательно разложил свои вещи на длинном стуле.

– Я не понимаю ваших законов, но по нашим, так как ты ее опекун, ты мог бы выдать ее замуж. Что до земель – это право короля.

– Что нам до нормандских законов? Это – Англия, и Вильгельм поклялся на святынях, когда взял корону, что будет придерживаться наших законов.

Ричард, уже лежа, залез в свою сумку:

– Может быть, и так, но он не доверит юным незамужним девицам управлять землей.

– И что же теперь он хочет? Отдать ее какому-нибудь шустрому захватчику, который приехал сюда только грабить?

Его тон был откровенно враждебным, и Ричард повернулся к нему, держа в руках пергамент:

– Если ты так смотришь на это, да. Но не все мы – грабители. Некоторые из нас учатся любить эту страну. – Он показал бумагу. – Вильгельм отдал Дипинг мне.

Ошеломленный, Вальтеоф уставился на него. Ему не нужна была бумага, чтобы поверить Ричарду.

– Тебе? – откровенно удивился он. – Почему тебе? Если Ричарду было больно это слышать, он не подал виду:

– Почему нет? Ты же знаешь, что я хотел поселиться здесь, ты знаешь, что я хотел иметь землю поблизости от тебя. Что может быть лучше? Ты должен понять, что дочь Хью не может управлять землей – слишком много вокруг мародеров – все может быть. – Он сел на кровать. – Я буду хорошим господином местному народу и, клянусь, они не будут жалеть о том дне, когда я пришел. – Он сунул пергамент в руки Вальтеофу. – Посмотри – Вильгельм поставил свою подпись, земля – моя пожизненно и переходит к моим наследникам. Разве это не лучше, чем если бы я был в Беллеме? И я должен присматривать за Ивом, разве нет?

Вальтеоф взял пергамент и развернул его, но ему не нужна была ни подпись Вильгельма, ни чья-либо еще, чтобы оценить важность этого документа. Он был поражен, что Ричард просил об этих землях, даже не посоветовавшись с ним. «А почему, собственно, ему советоваться?» – зло подумал он. Может быть, Ричард и друг, но он также и завоеватель.

– А как же Ателаис? – резко спросил он.

– Она под твоей опекой и имеет хорошее приданое. Она частично бретонка и могла бы быть прекрасной невестой. Король сказал, что мне надо бы жениться, и таким образом она могла бы остаться на земле отца, и ее приданое могло бы нам пригодиться, – он свернул пергамент, положил его в сумку и лег рядом с хозяином дома. Он не мог не заметить напряжения своего приятеля. – В конце концов, позволь мне увидеть девушку завтра. Если мы договоримся, ты не будешь против?

Это предложение казалось еще более удивительным. Вальтеоф снова лег, положив руки за голову:

– Я должен подумать об этом. Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Но, – повернувшись, он взглянул на Ричарда, – я не стану принуждать девушку к замужеству, которое ей неприятно. Могу я на тебя надеяться?

– Конечно. Только ведь нет большого вреда в том, чтобы немного похлопотать за меня?

Вальтеоф как будто услышал эхо своего разговора с Вильгельмом. Он покачал головой:

– Она – не бесхарактерная девица. Если она не захочет иметь с тобой дела, то и не будет.

– Я не возьму девушку против ее воли.

– У нее огненные волосы и такой же характер. Ричард рассмеялся:

– Ну, я ее приручу. Я нелегко сдаюсь.

– Она говорит, что ненавидит всех нормандцев.

– Ну, значит, я изменю ее представление о нас. Вальтеоф криво усмехнулся:

– Я вижу, ты уже решился. Ну, что ж, мы поедем завтра, – и он повернулся, готовясь заснуть.

Наступила тишина. Затем Ричард сказал:

– Скажи, что я не нарушил нашу дружбу тем, что просил о Дипинге. Я сделал так потому, что хотел этого, но вижу, что можно было бы лучше подойти к делу.

Вальтеоф перевернулся на спину:

– Если бы не сделал этого ты, это мог бы быть любой алчный француз, желающий управлять там, но спаси нас Бог, если Вильгельм так собирается соблюдать наши законы. – Он натянул на плечи шкуру и закрыл глаза, собираясь спать.

Но еще долго, после того как Ричард мерно засопел, он не спал, понимая, как грубо ответил. Тем не менее, думая о своей земле под суровым управлением Вильгельма, он удивлялся, каким дураком был, не присоединившись к Эдвину и Моркару летом. Но восстание было плохо задумано и еще хуже выполнено, и Ульфицель посоветовал ему не глупить, а оставаться пока на месте. Они могли бы одолеть Вильгельма только, если бы все англичане, способные носить оружие, объединились, отдельные вспышки, у которых нет общей цели, не могли привести к успеху.

Его мысли обратились к Эдит, которая не была ни замужем, ни обручена. Но она находилась так же далеко, как и раньше, отделенная от него многими милями земли и моря. Не осталось ничего, кроме памяти, но еще жива память, настолько жива, что он мог бы вызвать в воображении ее образ, ощутить ее духи, ее руки, ее рот, и слова из Писания, описывающие библейскую Юдифь и его собственную, вспомнились ему: «Нет равных ей по красоте по всей земле…»

Его крестьянская подруга, Альфива, теперь была беременна. Она вся светилась, потому что для ее простой жизни не было большего счастья, чем подарить графу ребенка, и, хотя он все ночи проводил с ней и все мысли были об этом ребенке, его ребенке, для него эти отношения были случайны и мимолетны. Эдит же была реальностью: она жила в его мыслях днем, когда он бодрствовал, и в его снах, когда он спал, и чем дольше длилась их разлука, тем больше росла его страсть. Казалось, ничто не могло стереть ее из памяти, из сердца…

Они с Ричардом поехали в Дипинг утром следующего дня в прохладном молчании и получили там прием, которого и ожидал Вальтеоф. Ателаис встретила их в доме вместе с вдовствующей сестрой ее матери, своими компаньонками, управляющим и слугами. С Ричардом она была надменна – до тех пор, пока не услышала то, с чем они приехали, а потом устроила им представление, которое удивило даже Вальтеофа. Несколько блюд было разбито, и стулья перевернуты, потому что она, как ураган, носилась по комнате, пока наконец Вальтеоф, схватив, не заставил девушку успокоиться. Если бы она могла освободиться, он думал, она бы его ударила.

– Как ты мог? – кричала она ему в лицо. – Ты такой же, как и все. Неужели ты думаешь, что я свяжу свою жизнь с вором и грабителем. Да я скорее умру, чем моя кровь соединится с кровью этих подонков! – Она яростно боролась, но не могла освободиться из его рук. – О, отпусти меня, отпусти меня.

– Не отпущу, пока не успокоишься, – сказал он. – Я боюсь за жизнь де Руля, пока ты в таком настроении.

– Как ты можешь, – прошипела она. – Если бы у меня был топор…

– Сохрани Бог, – быстро прервал ее он. – Ателаис, я уже ничего не могу сделать. Король отдал эту землю, но ни он, ни я не можем принудить тебя выйти замуж.

– Матерь Божия и все святые, я лучше уйду в монастырь, – гневно ответила девушка. – Никогда нормандец не станет…

Ричард с изумлением смотрел на эту сцену. В Нормандии такая девушка отведала бы хлыста, а потом, как он считал, ее можно было бы покорить такой любовью, перед которой женщина не смогла бы устоять. Но – вот ужас – он в этот момент рассмеялся. Вид девчонки, старающейся вырваться из рук Вальтеофа, был невозможно смешным. Наконец, он сказал:

– Уверяю, что не буду Вам плохим господином. Бывает и хуже.

Его смех был последней каплей, и Ателаис разразилась истерическими слезами. Вошла ее тетка, успокаивающе кудахтая, но Вальтеоф отослал ее прочь и, злясь на всю эту глупую сцену, вышел во двор, ведя Ателаис за руку. Ей приходилось бежать, чтобы поспеть за ним. Там, казалось, холодный воздух ее успокоил, и, наконец, дрожа и прерывисто дыша, она перестала рыдать. Вальтеоф, подавив желание ее встряхнуть, не отпускал девушку.

– Ты ведешь себя нехорошо. Обещаю, что я не заставлю тебя выходить замуж без твоего желания, но мессир де Руль – хороший человек. Я знаю, ты думаешь, что нет хороших нормандцев, – прибавил он, предугадывая ее ответ, – но он благороден и добр, и он будет хорошо обращаться с местным народом.

– Он смеялся! Он смеялся, и я могла бы убить его. Вальтеоф вздохнул. Конечно, он хотел бы, чтобы Ричард попридержал свое неуместное веселье, но сказал только:

– Ты глупенькая. Думаешь, мне нравится то, что происходит сегодня в Англии? Но нам придется жить с нашими новыми хозяевами.

– Только не мне, – огрызнулась она. – Слава Богу, еще есть англичане.

– Моя милая девочка, – мягко сказал он, – если ты думаешь найти кого-нибудь, кто не бунтует или не удрал, или не лишен своей земли, пройдет много грустных дней, прежде чем ты наденешь обручальное кольцо. Лучше прими этого нормандца. Он мой друг.

– Друг! – она вложила в это слово все свое презрение. – Я никогда не приму его. – Она взглянула на своего опекуна и крепко вцепилась в его руку. – Мой господин, мы оба теперь так одиноки. Когда-то я думала, что если я могла бы навсегда остаться под твоей опекой…

Они стали гулять по двору, и сначала до него не дошел смысл ее слов. Она продолжала:

– Я часто бывала в часовне Пресвятой Богородицы в Брикеброке и молилась за тебя. Я приносила подарки, и, – она колебалась, – я повязала шерстяную нитку на вершину сломанного дуба. Моя мама говорила, что такое приношение лесным духам сохраняет человеку жизнь.

– Но, – прервал он, – это же языческая глупость. Нет лесных богов, нет демонов, – он глянул на нее, – я только твой опекун, и не более.

– Не более? – она запнулась, глаза ее наполнились слезами. Он помолчал немного, смотря на нее с удивлением.

– Я не думал, что у тебя такие мысли в отношении меня, – и ты должна знать, что союз между нами невозможен.

– Невозможен? Почему?

– У нас недозволенная степень родства – разве ты этого не знаешь?

Теперь она стояла очень тихо, ее глаза были устремлена на Вальтеофа:

– Нет, я никогда не думала об этом. Но иногда Святая Церковь дает разрешение, и если… – Но, когда он резко замотал головой, она снова разразилась рыданиями. – Значит, правда, что есть женщина в Нормандии?

– Откуда ты знаешь? – резко спросил он. Сейчас он готов был спустить шкуру с того из своих людей, кто распускает сплетни.

– О, одна из моих девушек слышала об этом, но если ты скажешь, что это ложь…

– Это правда, – ответил он, и некоторое время они шли в молчании. Она посмотрела на него и, увидев выражение его лица, не решилась спрашивать об этом больше. Она тихо и безнадежно вздохнула.

– Как многое изменилось с тех пор, как Гарольд был королем.

– Ты вправе так сказать, – согласился он. – Мне очень жаль, моя дорогая, но если ты не выйдешь за мессира де Руля, то я не могу больше ничего сделать, разве что ты и мой кузен, и те дамы, которых ты хотела бы взять с собой, – станете жить в моем доме в Нортгемптоне. Ты можешь оставаться там до тех пор, пока мы не подберем тебе подходящего мужа.

– Я люблю это место. Я всегда жила здесь.

– Тогда выходи за де Руля, и ваши дети наследуют землю твоего отца.

Ее начала бить дрожь:

– Нет-нет-нет.

Он не мог добиться от нее иного ответа.

Три дня Ричард объезжал свое новое владение, надел за наделом. Он дотошно вызнал, сколько каждый крестьянин платил за свою землю и за свой дом, сколько корзин яблок или возов сена он должен, сколько дней он работает на господской земле. Он навестил каждого вольного, каждого домовладельца и каждого раба; он был очень добр, говорил им, что готов судить их в делах, но в то же время достаточно ясно показывал, что теперь он – их новый господин. В большинстве случаев он встречал спокойный прием. Ведь граф Хантингтон говорил, что с прибытием Ричарда их жизнь не станет хуже. Он побывал в Кройланде, встретился с аббатом Ульфитцелем и оставил деньги и серебро у алтаря.

– Я буду жертвователем Церкви, – говорил он монахам, и они приняли его радушно.

В Дипинге он приказал перестроить дом и снести деревянную часовню – для того, чтобы построить здесь каменную. Затем, оставив вместо себя управляющего, с двадцатью воинами, он приготовился отправиться в Йорк. Прежде чем уехать, он повидал Ателаис и ее тетушку Герду. Они укладывали вещи. Ричард встал перед девушкой, скрестив на груди руки.

– Ну, – сказал он с большим, чем хотел, чувством. – Вы видите, как я все устраиваю. Ваш народ будет процветать. Если человек честно на меня работает, он не будет в обиде.

Она положила руки на колени.

– Прекрасно. Кажется, мессир, у меня не осталось иной собственности, кроме меня самой. Но меня нельзя купить ни подарками, ни обещаниями.

Он разозлился. Она была сегодня в голубом платье поверх белой сорочки, и ее рыжие волосы казались мантией. Он вдруг понял, что она красива, будто впервые ее увидел, но ее характер и злой язык раздражали настолько, что девчонку хотелось отшлепать.

– У меня не было намерения покупать невесту. Если бы я взял вас к себе в постель, я сделал бы это из милости, потому что, клянусь, большой радости это бы мне не доставило.

Герда воскликнула:

– Какой стыд, сир!

– У вас нет шансов вообще иметь эту радость, – отпарировала Ателаис. – Как только граф Вальтеоф это устроит, мы уедем в Нортгемптон, но я вам никогда не прощу того, что вы присвоили мое наследство.

– Я? – ответил он. – Вы его сами отбросили. Неужели вы думаете, что какая-то девчонка может управлять здесь в это сложное время? Думаю, вы достаточно мудры, чтобы понимать это.

– Если бы я могла освободить эту землю от нормандцев, освободила бы. Вы – нация грабителей, распутников и осквернителей святых мест…

– Хватит! – он схватил ее за руку. – Замолчи, девчонка, или я заставлю тебя замолчать. Я не собираюсь слушать, как оскорбляют моих соотечественников. Дипинг – мой, и я горжусь, что нормандец может позаботиться об этой земле и ее народе. Вы еще могли бы быть моей любовницей, но после того, что было сказано, клянусь… – его голос задрожал, он не мог говорить в таком состоянии, хотя редко когда терял присутствие духа. Оглянувшись, он увидел на столике распятие и схватил его. – Клянусь вот этой святой вещью: если вы захотите вернуться, то первая должны будете ко мне подойти. Я не буду просить вас снова.

Она дикими глазами смотрела на серебряную коробочку в его руках:

– Здесь мощи святого Гутласа, нашего святого. Уберите свои нормандские пальцы от них, богохульник.

Он был очень бледен, когда поставил назад шкатулку:

– Я христианин, а не богохульник. Я держу свою клятву. Если вы захотите снова в Дипинг, должны будете…

– Никогда, никогда! – закричала она. – Неужели вы думаете, что я настолько потеряю стыд?

– Тогда не обвиняйте меня за то, что вы никогда больше не увидите этого места. – Он повернулся на каблуках и вышел из дома, слыша, как вслед ему она прошипела:

– Вор!

Глава 2

В январскую метель Вальтеоф в компании одного лишь Торкеля взбирался на холм к епископскому дворцу в Дюрхеме. Он не хотел устраивать показное вступление в город и поэтому оставил своих людей в двух милях от него, в уделе Сиварда Варна, датского тана, которого давно знал. Он получил послание от своего кузена Госпатрика, состоящее из нескольких невразумительных строк, из которых, однако, было ясно, что многие готовы к восстанию и собираются встретиться для обсуждения планов. Так как север еще не взят норманнами, от разговора не будет вреда, подумал граф. Он больше доверял Госпатрику, Мэрсвейну и другим, чем Эдвину и Моркару. И поехал.

Снег густо валил в этот час, и ветер бросал им в лицо белые хлопья, когда они поднимались на холм.

– И тебе это нравится! – смеялся Вальтеоф.

– Я вырос в снегах, – ответил Торкель, его лицо горело под капюшоном. – О детстве я мало что помню, кроме снега, – хотя летом бывала оттепель и земля становилась зеленой, снег таял так, что маленькие ручейки стекали с холмов огромными потоками. Но в основном, это был снег и лед.

Вальтеоф кутался в плащ.

– Мне кажется, что уж если выбирать для воспоминаний время года – надо выбрать май. Англия лучше всего в мае. Луга покрываются новой травой и лютиками, а небо такое голубое, какого никогда больше не бывает.

– Время рождения и время смерти, – процитировал Торкель со свойственным ему мистицизмом. – Время для всего, но почему погода так странно заботится о нашем путешествии?

Вальтеоф был погружен в свои мысли:

– Мой отец приказал Оти учить меня любить природу, но, кажется, я с этим родился… А в мае цветет боярышник, и все лето – впереди.

– Ну, в это время мало кто хотел бы умереть, – Торкель замолчал, снежные хлопья оседали на его ресницах, когда он смотрел на белую пустыню. – Я хотел бы закрыть глаза зимой, потому что, уверен, открыл их впервые при такой же погоде.

Вальтеоф ничего на это не сказал. Он думал о том, каково было бы, пробудившись майским утром, знать, что никогда не увидишь чудесных сумерек, накрывающих тучные поля и густые леса. Хорошо ли это, что он с такой силой любит эту землю? Тем не менее, к каждому человеку придет день, когда он больше не встретит наступления темноты. Но для него, Боже Милостивый, только не в мае! Он поежился, но на этот раз не от холода. Вальтеоф выпрямился, стараясь увидеть церковь на холме.

– Не знаю, почему мы заговорили о смерти, разве что это влияние владений святого Тельвина.

Молчаливо шагающий рядом с ним Торкель ответил:

– Разве время и место имеют значение? Разве святая Моника не говорила, что только Бог знает, с какого места он ее заберет?

Вальтеоф кивнул, удивляясь тому, что ему ничего не надо объяснять Торкелю. Как будто их души родственны.

Архиепископа Ательвина они нашли в крайнем смятении. Потирая руки, он вышагивал по холодному дому, и полы его мантии разметали камышовую подстилку на полу. Он явно рассматривал приезд графа Хантингтонского как еще одну проблему, посланную ему суровым Провидением для беспокойства.

– Это все замечательно, господин граф, – заявил он, – из Лондона могут приехать гонцы и сообщить, что лорда Роберта де Камина назначили сюда губернатором, но мы далеко от короля и от двора. И прекрасно можем сами защитить себя без вмешательства нормандцев, причиняющего только неудобства.

– Сомневаюсь, что король тоже так считает, – заметил Вальтеоф. – Для него это еще одна область, которую надо покорить.