ШЕСТАЯ ГЛАВА.

Тётечка, племянница и кот Кошмар

Тётя Ариадна Аркадьевна довольно нередко повторяла следующие рассуждения:

– Скорблю о том, что родилась девочкой. Всю жизнь мечтала об армейской службе, ибо превыше всего на свете чту порядок и дисциплину. Обожаю командовать, но не менее того люблю подчиняться разумным приказам. Потому я и не скрываю, что принципиально не люблю детей обоего пола – ни мальчишек принципиально не люблю, ни девчонок. Они шумят, галдят, визжат, мусорят и разрушают. И, главное, они, эти мальчишки и девчонки, не способны ничего понимать с первого слова. Не едят каш! Дразнятся, дерутся и пакостят! Потому что почти все они ужасно из-ба-ло-ва-ны! И страшно ле-ни-вы! В школах давно пора преподавателями назначать не учителей, а хотя бы милиционеров! Только тогда в школах будет порядок… Не спорьте, не спорьте, не спорьте, я очень глубоко убеждена, что дети – это наше большое горе и такое же наказание!

– Но ведь есть замечательная и справедливая пословица, что ДЕТИ – ЭТО ЦВЕТЫ ЖИЗНИ.

– Согласна, согласна, совершенно с вами согласна! – Тётя Ариадна Аркадьевна весьма насмешливо усмехалась. – Пусть будет будто бы так. ДЕТИ – ЦВЕТЫ ЖИЗНИ. КАК-ТУ-СЫ!

Ей снова возражали:

– Но ведь бывают неплохие дети. Хорошие дети бывают. Бывают дети просто замечательные.

– Конечно, конечно, конечно! – Тётя Ариадна Аркадьевна ещё более насмешливо усмехалась. – Совершенно с вами согласна! Изредка встречаются даже послушные дети. Попадаются дети, которые уважают старших. Если провести терпеливые, кропотливые и длительные поиски, можно обнаружить детей, помогающих дома по хозяйству. Да, да, да! – Тётя Ариадна Аркадьевна усмехалась совсем насмешливо. – Всякие бывают дети, в том числе и неплохие, хорошие и просто замечательные. НО-О-О-О! – Она испуганно вздрагивала и зябко ёжилась. – Но ещё никто не подсчитал, сколько же детей плохих, очень плохих и просто отвратительных! Я никому не навязываю своего аспекта, то есть точки зрения. Но я лично детей предпочитаю избегать, сторониться, не вступать с ними ни в какие контакты, а при надобности и прятаться от этих кактусов жизни!

После такого категоричного заявления больше ей никто не возражал: спорить с ней было в самой высшей степени абсолютно бесполезно,

Рассуждения её были необычны, и выглядела она необычно. Свои редкие полуседые волосы тётя Ариадна Аркадьевна заплетала в тоненькие косички с бантиками, и они смешно торчали в стороны прямо-таки совсем по-девчоночьи. Она много бродила по лесам, любила рыбачить, собирать грибы и ягоды и одевалась как заправский рыбак: в зелёную куртку до колен, джинсы из грубой материи, носила чёрную клеенчатую кепку, болотные, похожие на мушкетёрские сапоги.

Когда тёте Ариадне Аркадьевне её младшая сестра написала, что к ней на летние каникулы просится племянница Людмила, очень хорошая девочка, ответ был получен следующий:

Родители этой милой Людмилы, особенно мама, долго и настойчиво отговаривали её, предлагали поехать в пионерский или спортивный лагерь, к бабушке в Крым или на дачу к дедушке, но чем настойчивее родители отговаривали дочь, тем тверже становилась она в своём решении и заявляла:

– Дорогие мои мамочка и папочка, я давно опасаюсь, что рано или поздно вы меня избалуете. Вот я и хочу пожить у своей строгой тётечки. Своими собственными глазами я хочу увидеть человека, который принципиально не любит детей. Во-первых, я хочу выяснить причину этого явления. Во-вторых, я постараюсь не только выдержать более двух-трёх суток, но и подружиться с загадочной тётечкой.

Ах и эх, уважаемые читатели, не подозревала эта милая Людмила, что её загадочной тёти Ариадны Аркадьевны побаивается даже злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя, а Герка Архипов просто старается не попадаться ей на глаза, если же случайно и попадается, то старается тут же мгновенно исчезнуть.

Вечерами она выходила из своей маленькой калиточки на улицу и громко провозглашала:

– Детям нужно спать идти не позднее десяти! Детское время вышло! Дети, марш домой!

И представьте себе, уважаемые читатели, дети с этой улицы быстренько улепетывали и продолжали заниматься своими делишками на других улицах.

Но, простите, а чего было бояться тёти Ариадны Аркадьевны её родной племяннице?

Со временем выясним. А сейчас понаблюдаем, как они встретились.

Тёте Ариадне Аркадьевне заблаговременно послали телеграмму, в которой было точно указано, когда, в какое время, каким поездом и в каком вагоне приезжает её родственница.

Прочитав телеграмму вслух своему единственному любимцу – здоровенному коту по кличке Кошмар, тётя Ариадна Аркадьевна довольно насмешливо усмехнулась и, переплетая косички, заговорила ещё более насмешливо, почти саркастически:

– Они, Кошмарик, наивно рассчитывают, они наверняка убеждены, они, видимо, нисколько не сомневаются в том, что я её встречу. Что ради этой будто бы для меня радостной и желанной встречи я приобрету в магазине большой торт или специально для неё испеку немаленький сладкий пирог. Как бы не так, моя дорогая младшая сестра и не менее дорогая племянница! Когда она, моя племянница, захочет есть, я предложу ей вчерашней каши! Посмотрим, какая будет у неё физиономия! Представляешь, вместо большого торта или немаленького сладкого пирога – обыкновеннейшая вчерашняя ка-ша!

Кот в откровенно ехидненькой ухмылочке оскалил зубы, великолепно зная, что ему-то сейчас дадут колбасы и молока.

И поскольку Кошмару в нашем повествовании предстоит играть определенную роль, сообщу вам, уважаемые читатели, некоторые необходимые биографические и другие сведения о нём.

По натуре Кошмар был самый обыкновенный бродяга. Трёх месяцев от роду он уже вел себя так безобразно, что хозяин то и дело, то есть при каждой котовой проделке, в ужасе восклицал:

– Какой кошмар!

Он восклицал так часто, что все, в том числе и сам безобразник, решили: это кличка. Вот и стали кота звать Кошмаром.

Пяти месяцев от роду он упал в кастрюлю со специально приготовленным для гостей борщом и был изгнан хозяином из дома.

После этого Кошмар сменил ещё четырёх хозяев, вернее, ещё четырьмя хозяевами был изгнан и превратился, так сказать, в профессионального хулигана, драчуна, задиру, вора, нарушителя всех законов кошачьего мира, то есть просто-напросто стал бродягой.

Таким бы он и остался на всю свою мерзкую жизнь, если бы однажды его не подобрала невероятнейшая благодетельница – тётя Ариадна Аркадьевна. Она принесла бандита домой и сразу же всей своей одинокой душой привязалась к нему.

Она и понятия не имела об истинном моральном облике своего любимца-проходимца, искренне полагая, что все коты, все кошки и даже все котята издеваются над её единственной симпатией.

Но если бы коты, кошки и особенно котята умели жаловаться людям, они бы такое порассказали-намяукали Кошмаровой благодетельнице о поведении её притворщика, что она тут же бы навсегда рассталась с ним. Но ни коты, ни кошки, ни тем более котята не умели жаловаться людям, и тётя Ариадна Аркадьевна не имела абсолютно никакого понятия о поведении Кошмара вне стен её домика.

По вечерам они смотрели телевизор, и умиротворенная благодетельница больше любовалась котом, чем обращала взгляд на экран, и говорила ласково:

– О тебе распространяют ужасные слухи. Но ни одному из них я, естественно, не верю. Особенно меня беспокоит нелепое утверждение, что ты будто бы хулиганишь. Я знаю, что больше всего на свете после колбасы, свежей рыбки и молока ты любишь свободу. Но, миленький, я убеждена, что ты прекрасно понимаешь: свобода – не повод для хулиганства.

Кошмар всё это слушал с таким довольным и гордым видом, словно перечислялись его выдающиеся заслуги, сладко и шумно зевал, долго потягивался и наконец отправлялся на кухоньку, что означало: пора кончать разговоры, наступило время вкусно и много поесть.

Шерсть у Кошмара была белейшая с чёрными пятнышками, но после своих хулиганских похождений он возвращался совершенно чернейшим от грязи, обязательно только на трёх лапах (одна была ранена и поджата), шерсть торчала клочьями. Он был безобразен. Кроме того, он пронзительно чихал и гулко кашлял.

И вот такое потерявшее кошачий облик существо тётя Ариадна Аркадьевна встречала, так сказать, с распростертыми объятиями, налюбоваться на него, грязнулю и хулигана, не могла. Она плакала, когда любимец-проходимец покидал её.

За несколько дней Кошмар отъедался, отсыпался и приобретал вид тихого, будто бы культурного, чистоплотного домашнего животного, которого следовало бы называть не Кошмаром, а, по крайней мере, Восторгом.

Потом он опять исчезал, потому что не выносил слишком уж долго нормальной жизни, начинал жизнь бродячую, хулиганскую, превращался в потерявшее кошачий облик существо и опять возвращался к своей благодетельнице. То есть не мог безобразник сознательно и аавсегдз отказаться от хулиганской деятельности, но и тем более не был способен добровольно отказать себе в удовольствии пожить тепло и сытно.

С любовью встречала, с любовью провожала негодника тётя Ариадна Аркадьевна. Не берусь, уважаемые читатели, разобраться в причинах такой слепой любви. Могу только одно с уверенностью отметить: жили они очень довольные друг другом и особых претензий друг к другу не имели.

Теперь вернемся к тому моменту, когда эта милая Людмила с непомерно громоздким для её маленького роста рюкзаком за плечами, с зачехленными удочками и коробкой в руках сошла с поезда.

Она внимательно посмотрела по сторонам, разглядывая встречающих, и быстро направилась, как объяснили ей родители, к автобусной остановке и уже через полчаса подходила к домику своей принципиально не любящей детей тёти Ариадны Аркадьевны.

Домик по сравнению с другими был крошечный, словно игрушечный. Его даже не было видно с улицы за деревьями, кустами и цветами на длинных стеблях.

Эта милая Людмила через калиточку вошла в малюсенький дворик, поднялась на крылечко, долго и безрезультатно нажимала кнопочку звонка и стучала.

Поняв бесполезность своих действий, она обернулась и увидела, что за ней с интересом наблюдает тётенька, редкие полуседые волосы которой сплетены в тоненькие косички с бантиками. Они смешно торчали в стороны прямо-таки совсем по-девчоночьи.

Тётенька, вернее, даже старушка, только не очень старая, была невысокая ростом и выглядела необычно: как заправский рыбак, оделась в зелёную куртку до колен, в джинсы из грубой материи, на голове – чёрная клеенчатая кепка, на ногах – болотные, похожие на мушкетерские сапоги.

В руках она держала топор.

– Добрый день, тётечка! – радостно приветствовала её эта милая Людмила. – Вот я и приехала! У вас прелестный дворик! И домик чудесный! И какой замечательный кот! – восторженно восклицала она. – Наверняка ваш любимец и баловень!

Тётя Ариадна Аркадьевна переложила топор из руки в руку, слишком громко произнесла:

– А я только его и люблю. Больше я никого принципиально не люблю! Тем более де-тей!

– Ну, меня-то вы полюбите! И тоже принципиально! – беспечно сказала эта милая Людмила и, подбежав к возмущённой и ошеломленной её словами тётечке, чмокнула её в обе щеки. – Вы меня, может быть, полюбите, потому что вас и вашего кота я уже люблю! А вы научите меня колоть дрова? Пилить я давно научилась, но вот колоть мне ещё не доверяли. А я вас научу готовить такой вкуснющий салат из моркови…

– Не тараторь, пожалуйста, – мрачным голосом перебила тётя Ариадна Аркадьевна. – Не терплю тараторок. У меня из-за них аллергия – уши страшно начинают чесаться.

– Это я от волнения, тётечка! От радости, что наконец-то встретилась с вами!

– Не перевариваю подхалимок. У меня из-за них тоже аллергия – щеки страшно чешутся.

– Не подхалимка я, тётечка. В самом деле, я рада, я счастлива…

– Девчонок я вообще не терплю, – устало оборвала тётя Ариадна Аркадьевна. – Да и мальчишек тоже. Я в принципе не люблю.

– Ни за что не поверю, – очень мягко, но довольно твёрдо проговорила эта милая Людмила. – Быть такого не может. Наоборот, вы, по-моему, любите детей, но почему-то…

– Да откуда ты, самоуверенная девчонка, можешь знать…

– У вас очень добрые глаза, тётечка, – ласково объяснила эта милая Людмила, – и такие милые, прямо-таки детские косички! Трогательные и немножечко смешные…

Кошмар издал недовольное мяуканье, взглянул на гостью в высшей степени недружелюбно, почти откровенно злобно и ещё раз издал совершенно недовольное мяуканье.

А тётя Ариадна Аркадьевна до того растерялась, что даже не замечала своей большой растерянности, а когда случившееся дошло до её сознания, сказала в высшей степени недружелюбно:

– Мне пора кормить… Его зовут Кошмар, хотя на самом деле он просто восторг. Обожает колбасу и свежую рыбку. Тебя, дорогая племянница, я буду кормить только ка-ша-ми!

– Прекрасно, прекрасно! – искренне обрадовалась эта милая Людмила, и не потому, что её привлекала перспектива питаться только ка-ша-ми, а потому, что обнаружила первую возможность хоть чем-то угодить слишком уж суровой тётечке. – Я привезла большой торт и немаленький сладкий пирог, который приготовила вчера. Правда, меня консультировала мама, но совсем немного. Если хотите, я вас научу делать необычный, удивительно вкусный суп из плавленых сырков.

– Презираю хвастушек, – обеспокоенно произнесла тётя Ариадна Аркадьевна. – У меня из-за них аллергия – начинаю задыхаться. Я всего ожидала от тебя, моя дорогая племянница, самого наинеприятнейшего… самого… самого, допустим, безобразного! – Она отбросила топор, взяла на руки уже непрерывно издававшего дикие мяуканья Кошмара. – Но ты… ты… ты… прев-зош-ла все мои опасения! Запомни: больше одного-двух дней нам с тобой не ужиться. Ни за что! Так что готовься к отъезду обратно.

– Но вы же, тётечка, писали: двух-трёх суток, – невозмутимо уточнила эта милая Людмила. – Так что готовиться к отъезду обратно ещё рановато. Где можно умыться?

Кошмар издавал уже какие-то неописуемые мяуканья – будто раскрывали голодные пасти несколько штук котов вроде него здоровенных.

– Сейчас, Кошмарчик, сейчас! – Тётя Ариадна Аркадьевна поцеловала хулигана в лоб. – Ты, дорогая племянница, даже не удосужилась представиться, даже не удостоверилась, что я это я, а сразу затеяла разговор… тётечка, тётечка… И я не обязана помнить, как тебя зовут.

– Меня зовут Людмила. Вас зовут Ариадна Аркадьевна. Кота зовут Кошмар, хотя вы считаете его восторгом. Всё ясно. Я люблю ка-ши. И очень хочу, тётечка, прожить у вас всё лето. Но если я не сумею вам понравиться, то с сожалением, прямо-таки с глубочайшим сожалением, уеду чуточку пораньше. Неужели вы не научите меня колоть дрова? Неужели вам неинтересно узнать, как готовится суп из плавленых сырков?

Из горла Кошмара исходил хриплый сип, сменявшийся сиплым хрипом…

– Идем, идем, дорогой! Из-за неё я извела тебя. В жизни я не встречала такой… о-со-бы!

– А я в жизни не встречала такого загадочного человека, как вы, тётечка!

Вот теперь настало время, уважаемые читатели, рассказать, кто она в самом деле такая – эта милая Людмила.

Она была единственным ребенком в семье, и родители чуть ли не с первых лет её жизни опасались, что дочь вырастет избалованной, то есть самой себе и им на горе-беду. Они так этого опасались и столь часто рассуждали об этом, что с годами дочь ещё больше их начала бояться стать горем-бедой для себя и для мамы с папой, то есть избалованной.

Но с малых лет у неё развилась привычка стараться как можно больше всё делать самой. В три года она ежедневно умоляла маму с папой разрешить ей мыть хотя бы игрушечную посуду и стирать платья хотя бы куклам. И трёхлетнему человечку уже входило в приятную для него обязанность помогать родителям мыть настоящую посуду и стирать настоящее белье. Правды ради следует не обращать внимания на то, сколько сначала было перебито посуды, даже не будем уточнять, кем именно.

Когда Людмиле было четыре года, она случайно увидела, как папа вбил гвоздь, и тут же загорелась желанием немедленно научиться делать такое интересное дело. Она славно потрудилась – вбила в пол тридцать девять гвоздей, могла бы вбить ещё больше, но попала молотком по пальцу. Как говорится, палец не гвоздь, и в следующий раз Людмила действовала осторожно.

Школьницей, буквально с первого класса, Людмила так много и с такой радостью занималась домашними делами, что знакомые шутили:

– Угомонись, девочка, а то папу с мамой избалуешь, тунеядцами они состарятся.

– Вполне возможно, – соглашался папа. – Мама вон совсем разучилась обеды готовить.

Мама не возражала против такого обвинения, но дополняла:

– А раньше ты, отец, хоть рубашки себе гладил. Давненько я тебя не видала за этим занятием.

Но в глубине души родители ох и ах как гордились дочерью!

А она такой и росла. Одно увлечение сменялось другим. Ей мечталось стать то балериной, то поваром, то врачом, то портнихой, то геологом, то учительницей, то милиционером, а как-то она целых четыре дня собиралась стать водолазом! Но вот после встречи с Юрием Алексеевичем Гагариным Людмила раз и навсегда решила, что единственная цель её жизни – участвовать в освоении Космоса.

Вы, уважаемые читатели, можете, конечно, усомниться в реальности такой мечты: мало ли кто о чем мечтал в детстве? Это – несложное занятие, а вот, мол, интересно бы узнать, делала ли что-нибудь эта милая Людмила, чтобы мечта её исполнилась?

На сей счет у нашей будущей космонавтки было своё совершенно определенное мнение. Она полагала и верила, что надо сначала постараться быть просто настоящим человеком вне зависимости от того, кем собираешься стать. Ведь только у настоящих людей сбываются большие мечты.

А если хотите, уважаемые читатели, узнать, ЧЕМ МНЕ, АВТОРУ, ЛИЧНО ДОРОГА ЭТА МИЛАЯ ЛЮДМИЛА И ПОЧЕМУ Я РЕШИЛ НАПИСАТЬ О НЕЙ КНИГУ, отвечу с удовольствием.

Мне эта милая Людмила понравилась тем, что всегда, везде, при любых обстоятельствах была сама собой, как говорится, никого из себя не строила. Была она доброй, понятия не имела о зависти, чужой радости радовалась больше, чем своей, представить не могла, что такое скука или ничегонеделание.

Она вовсе не производила впечатления этакой пай-девочки, абсолютно послушной, так сказать, наипредельно скромной и мухи не обижавшей. Нет, нет и нет. Эта милая Людмила во всём была искренней. Поэтому и ошибки она делала, и глупости совершала, и недостатков в характере у неё хватало. Но она всё старалась делать сама. Когда ей было грустно, предположим, она не ждала, что кто-то придёт и развеселит её. Точно так же эта милая Людмила не ждала, что кто-то явится и научит её хорошему делу. Она сама умела победить грусть, сама искала возможности научиться чему-нибудь интересному и полезному, всегда спешила кому-нибудь помочь или научить полезному и интересному делу.

Вполне возможно, уважаемые читатели, что я и перехваливаю свою героиню, вполне возможно, что у кого-то из вас сложится о ней свое, отличное от моего мнение. Не исключено, что кто-то и поспорить со мной захочет. Пожалуйста. У вас есть полная возможность судить об этой милой Людмиле по её поступкам, которые я опишу подробно и достоверно.

А пока я продолжу изложение своего мнения о ней. На мой взгляд, самым главным в этой милой Людмиле было следующее. Мечты мечтами, сбудутся они или не сбудутся, действительно, ещё вопрос, но она не только мечтала, она искала для себя большое, важное, трудное дело и нашла его.

Представьте себе, уважаемые читатели, эта маленькая и ростом и по годам девочка САМА, без посторонней, как говорится, помощи догадалась, ЧТО ЕЩЁ МОЖНО ПРЕДПРИНЯТЬ ПО ОТНОШЕНИЮ К ПЛОХИМ МАЛЬЧИШКАМ, С КОТОРЫМИ НИЧЕГО УЖЕ НЕ МОГУТ ПОДЕЛАТЬ НИ УЧИТЕЛЯ, НИ РОДИТЕЛИ, НА КОТОРЫХ РУКОЙ МАХНУЛИ.

Как можно, – примерно так рассуждала эта милая Людмила, – отмахнуться от них, бездельников и хулиганов, если они продолжают расти, рано или поздно вырастут и станут плохими или отвратительными взрослыми?! Если от плохого ребенка можно ожидать много горя или хотя бы неприятностей для окружающих, то плохой взрослый человек весьма, а иногда и очень весьма опасен!

Но что же ещё можно сделать с плохими или даже просто отвратительными мальчишками, воспитывать которых или, вернее, уже перевоспитывать практически отказались и родители, и школа?

Над ними, – примерно так продолжала рассуждать эта милая Людмила, – должны взять шефство хорошие девочки. ВЕДЬ ЕСЛИ КАЖДАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ПЕРЕВОСПИТАЕТ ХОТЯ БЫ ОДНОГО ПЛОХОГО ИЛИ ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНОГО МАЛЬЧИШКУ, НЕГОДНЫХ ЛЮДЕЙ ВЫРАСТЕТ ЗНАЧИТЕЛЬНО МЕНЬШЕ!

Не знаю, как вам, уважаемые читатели, а мне такое отношение этой милой Людмилы к жизни очень даже по душе. Я считаю его принципиальной заслугой моей героини. Тут даже не так важно, получится ли что-нибудь или вовсе ничего не получится из её необычной и, казалось бы, заранее обреченной на неудачу затеи, восхищает само стремление! Маленький человек, ребенок беспокоится не о себе, а о других, выбирает в жизни не лёгкий путь, а неизведанный и трудный, – честь и хвала такому человеку, если даже пока он ещё и ребенок!

Таково мое личное мнение, уважаемые читатели, убедительно прошу вас присоединиться к нему! Далее вы сами увидите… Впрочем, подождем, почитаем.

Сразу сообщу: увы и увы, и ещё четырнадцать раз увы, никто из подружек этой милой Людмилы её не поддержал. Она ведь ожидала восторгов, хотя бы заинтересованности, на худой конец, любопытства, а в ответ получила почти презрительные насмешки: дескать, больно надо на всяких там тунеядцев и хулиганов время тратить.

Хуже всего то, что и у самой этой милой Людмилы до сих пор ничего из перевоспитательной работы с плохими мальчишками не получалось. Выбранные ею подшефные как были, так и продолжали быть хулиганами и тунеядцами.

Эта милая Людмила не унималась и сдаваться не собиралась. Наоборот, при каждой новой неудаче у неё прибавлялось сил и желания добиться своего. И когда она надумала ехать к тёте Ариадне Аркадьевне, то надеялась здесь, в посёлке, доказать свою правоту. Как вы уже знаете, уважаемые читатели, знакомство этой милой Людмилы с подходящими личностями состоялось.

Продолжаем наше повествование.

Зашли они с тётей Ариадной Аркадьевной в её уютнейший домик, в котором была неописуемая сверхчистота, необыкновеннейший порядок, и хозяйка сказала сурово:

– Ты пока посиди, я покормлю Кошмарчика, потом буду вынуждена заниматься то-бой.

– Мной заниматься не надо, – ответила независимым тоном эта милая Людмила. – Я разберу вещи, умоюсь. Папа с мамой послали вам ценный и необходимый для вас подарок.

– Для того, чтобы задобрить меня! – резко объяснила тётя Ариадна Аркадьевна. – Для того, чтобы я растрогалась и баловала те-бя! Подарок я возьму, так как отказываться неприлично, но баловать те-бя…

– Я вас буду баловать, тётечка! – весело пообещала эта милая Людмила. – Я даже вашему Кошмару кое-что привезла. Вот, пожалуйста! – И она достала из рюкзака жёлтую пластмассовую миску, на дне которой была нарисована толстая, вкусная, весёлая мышка. – Я её сама нарисовала! – восторженно продолжала эта милая Людмила. – А вот торт! Очень вкусный, но готовить его ах как трудновато! Вот обыкновенный, но тоже должен быть вкусным, яблочный пирог. А вот и главное: от папы с мамой вам набор рыболовных крючков и поплавков. Когда мы с вами, тётечка, пойдём рыбачить…

– Спасибо те-бе за всё, – весьма очень мрачно перебила тётя Ариадна Аркадьевна, – и, пожалуйста, не тараторь, очень прошу тебя. Своим тара… тори… ванием ты мешаешь котику нормально принимать пищу. Рыбачить я привыкла одна. А ты своим тара… тори… ванием всю рыбу испугаешь. – Она невольно залюбовалась набором крючков и поплавков, но сразу, в один момент, опять помрачнела. – Кошмар мышей не ест, он брезглив. Вообще интеллигентный кот… Умывальник, как спустишься с крылечка, налево. Полотенце справа у дверей перед выходом.

– Я захватила с собой полотенце, – гордо сказала эта милая Людмила и не менее гордо вышла.

Проводив её растерянным, недовольным и подозрительным взглядом, тётя Ариадна Аркадьевна обессилено опустилась в плетеное кресло и устало, обреченно уронила руки на колени.

Яростно насытившись, Кошмар вместо обычного снисходительного урчания злобно промяукал, ещё более злобно распушил хвост и выгнулся крутой дугой, будто готовясь к непомерно жестокой драке.

Он ведь по давней привычке ожидал, что сейчас его начнут нежно ласкать и уговаривать успокоиться, попросят забыть обо всём неприятном и ещё дадут колбасы, и ещё нальют молока, но благодетельница не только не обращала на него ни малейшего внимания, а даже и отвернулась. Кошмар так злобно промяргал, так наизлобно распушил хвост, выгнулся в такую крутую дугу, словно готовился к почти смертельной драке.

Благодетельница по-прежнему не обращала на него ни наималейшего внимания, вернее, если можно так выразиться, ещё больше не обращала на него ни наималейшего внимания и совершенно не собиралась кормить и поить его. И, оскорбленный до глубины своей подлой души, если она была у него, конечно, Кошмар, очень громко и угрожающе мяргнув четыре раза, с наипредельно обиженным видом направился к дверям, абсолютно уверенный, что его тут же остановит ласковый, виноватый, умоляющий голос благодетельницы.

Кот у самых дверей остановился, а ни ласковый, ни виноватый, ни умоляющий голос его не останавливал!

Тётя Ариадна Аркадьевна смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, губы её беззвучно шевелились, будто она что-то подсчитывала в уме. Выражение лица было растерянное, недоуменное и обиженное.

Кошмар призадумался, озабоченно почесал правой передней лапой за правым ухом, ещё немного призадумался и почесал задней левой лапой за левым ухом; прилег в ожидании, зорко наблюдая полузакрытыми глазами за благодетельницей.

Она по-прежнему неподвижно сидела в плетеном кресле, и выражение лица у неё было по-прежнему растерянное, недоуменное и обиженное. Вот она очень медленно поднялась, но на кухоньку вдруг прошла быстро, суетливо открыла коробку, выложила торт на блюдо, подумала немного, а потом решительно убрала торт обратно в коробку, опустилась на стул медленно и устало, опершись руками о стол. Выражение лица её стало страдальческим и даже чуть-чуть не очень добрым.

Кошмар наблюдал за благодетельницей с откровенным презрением и таким же негодованием.

Вошла эта милая Людмила, спросила испуганно:

– Что с вами, тётечка?

– Ты, ты со мной, – еле слышно отозвалась тётя Ариадна Аркадьевна. – Вот что со мной.

– Но ведь я – кто, а не – что!

– Какая разница… Ты уже спутала всю мою жизнь. Совершенно расстроила нервную систему Кошмарчика… Дело дошло до того, что бедный котик давно уже просит добавки, а я… а я… – Тётя Ариадна Аркадьевна буквально сорвалась с места, дергающимися движениями достала из холодильника бутылку молока, налила его в кастрюльку и поставила на газ.

Эта милая Людмила убрала бутылку в холодильник.

– Спасибо, но я не просила те-бя, – весьма возмущённо проговорила тётя Ариадна Аркадьевна. – Может быть, моя дорогая племянница, ты уже убедилась, что у твоей тётечки сверхнепереносимый характер? Ведь ты не могла не заметить, что тётечка твоя груба, придирчива, несправедлива и действительно не переваривает детей. Ты ведь уже убедилась, что те-бе с твоей те-теч-кой будет тяжело, неудобно и скучно… Понимаешь… – В её голосе появились умоляющие нотки. – Мы с Кошмарчиком привыкли жить одни, мы привыкли, чтобы нам никто не мешал. Зачем тянуть? Ещё никто из детей-родственников не выносил моего невозможного характера более двух-трёх суток.

– А я вынесу, – беспечно пообещала эта милая Людмила, подумала и поправилась: – Я попробую вынести. Приложу все усилия. Разрешите, я вскипячу чайник. Очень хочется есть.

Тётя Ариадна Аркадьевна подала подогретое молоко Кошмару, долго уговаривала его, чтобы он соизволил простить её и подняться на лапы, а он ещё, прежде чем начать лакомиться, потянулся семь раз.

– Чай – не еда, – сказала тётя Ариадна Аркадьевна, – я разогрею те-бе, дорогая племянница, вчерашней ка-ши.

– Благодарю, тётечка. Я так голодна, что с удовольствием поем вчерашней ка-ши. А вы, тётечка, попробуйте, пожалуйста, мой большой торт и немаленький сладкий пирог.

– Огромное те-бе спасибо, моя дорогая племянница, но, к счастью, я ни тортов, ни сладких пирогов в пищу не употребляю. Питаюсь я в основном ка-ша-ми. А то-бой мне заниматься вообще некогда. У меня уйма дел, от которых ты меня оторвала. Вот сейчас я ухожу рыбачить и вернусь домой лишь довольно поздно вечером. Кошмарик привык на ужин лакомиться свежей рыбкой.