* * *

      Все вокруг окрасилось в тысячи, в миллионы сиреневых оттенков. Сиреневые листья чуточку колыхались в прозрачно-сиреневых волнах ветра. Нежно-сиреневая трава убегала в сиренево-фиолетовые тени. Серые кирпичи утратили обыденный облик в лучах магического прохладно-матового света, нахлынувшего с небес.
      Квадраты окон отливали темно-фиолетовым блеском. Голубые днем доски изгороди приобрели цвет распустившейся черемухи в сумерках. И даже черная земля казалась теперь беспросветно-лиловой. Все краски мира растворились теперь в сиреневых тонах. Все существующие предметы отражали теперь лишь сине-фиолетовую часть спектра. А над всем этим нависал огромный сиреневый купол неба.
      Сиреневыми были и мои джинсы, утратившие фирменный цвет индиго, и моя бежевая куртка и даже мое лицо. Сиреневый вечер превратил его в физиономию вампира, просидевшего пару часов в морозилке. Рядом со мной, возле бледных стен детского сада номер двести двадцать два, стояла сиреневая ведьма. С первого взгляда на нее мои представления о сексапильных, несказанно прекрасных ведьмочках разлетелись на мельчайшие кусочки. Полная фигура, маленький рост, коротко-стриженные волосы, круглое лицо и темный комбинезон механика делали ее похожей на сильно постаревшего Карлсона, утерявшего свой мотор в давних приключениях. Она возникла из ничего, когда я ни на что не надеясь, делал второй оборот вокруг двухэтажного здания. Ведьма просто появилась, словно всегда здесь была и, не обращая на меня внимания, стала копаться в земле вблизи кустарника. Я только открыл рот, но она жестом прервала не успевшие вылететь слова и показала вглубь кустов. Там, в таинственном сиреневом полумраке, к нашей компании добавилась ее подружка, напоминавшая пионера-умника в круглых очках, так и не сумевшего вырасти.
      Волшебные сумерки сгустившихся теней закутали нас в плотный кокон тишины.
      Откуда-то сверху к нам стремились добраться лучи сиреневого цвета, но им преграждали дорогу тысячи и миллионы листьев, стремившихся сохранить тайну прибытия трех существ не от мира сего. Да, совершенно верно, в этих однотипных красках даже я потерял связь с реальностью. Мне казалось, что я снова угодил в потусторонний мир, но не черных и не белых, а лилово-фиолетовых призраков. Я вошел в таинственные пределы сказки и теперь ожидал с нервной дрожью дальнейшего развития событий.
      Ведьма взглянула на меня своими умными глазами, словно читая страницы моего мозга. Затем она вытащила вполне обычный блокнот. Обложку его украшали красно-синие узоры, в сплетении которых угадывалась надпись «Для записей».
      Ведьма пролистнула три страницы и замерла, превратившись в неподвижный монумент без видимых признаков жизни. Ее подружка придвинулась поближе, оттеснив меня вправо. Я чувствовал, что не стоит задавать вопросов, так как и без слов все катилось своим чередом. Во мне разрастался трепет перед существом, шагнувшим вниз. Подобные чувства наверняка испытывали древние греки или римляне, склонившись в полутемном храме к подножию пьедестала огромных фигур могущественных богов. Здесь же роль потолка выполняло само небо, а силуэт ведьмы хоть и не отличался совершенством, зато весь ее облик пронизывал мерцающий неземной свет. Королева Лаура была для меня неисчерпаемым колодцем тайн, но сейчас я глядел в бездонную пропасть Марианской впадины.
      На бледно-сиреневом листе появились черные закорючки, которые, дрожа, складывались в буквы. Одно за другим возникали все новые и новые слова и предложения, постепенно заполнявшие страницу.
      «Мой дорогой! Если бы только знал, как сильно я тебя люблю. Ты даже представить себе не можешь. Я не могу прожить без тебя, без мыслей о тебе ни одного дня, ни одного часа, ни одной минуты. Мне необходимо постоянно видеть тебя. От этого я уже избавиться не могу, да и не хочу. Теперь у меня есть ты, и я очень счастлива, потому что могу любить. Ты — все для меня. Тебя не может заменить никто и ничто. Знай это и верь мне! Каким бы ты себя не считал, чтобы ни говорил о себе, все равно я люблю тебя со всеми твоими проблемами и мечтами, люблю таким, какой ты есть…»
      Невидимая ручка со смаком поставила три жирных точки и на этом закончила свою работу. Я же находился в глубоком ауте. Тысячи людей дарили подобные слова друг другу до сего дня и тысячи людей еще скажут их. Но для моего сознания сейчас не существовало ни двух ведьм, ни Борьки, ни института со всеми вместе взятыми студентами, ни пятимиллиардного населения планеты. Никто никогда не говорил такого лично мне. И, честно говоря, я уже начал терять надежду. Но вот они прозвучали. Пораженный их простотой и величием, понятностью и глубоким смыслом, я раз за разом перечитывал черные буквы. Еще один человек на земле открыл для себя неприметную дверцу и обнаружил за ней бушующий и прекрасный мир. И это оказался не Ретт Батлер, не Луис Альберто Сальватьеро, не главный герой одного из рассказов, романов, кинофильмов и бесконечных телесериалов, а я сам, своей собственной персоной. Пережив подобный взлет, я мог умереть с чистой совестью, потому что уже не нуждался ни в Париже, ни в Америке, ни в шикарном автомобиле, ни в миллионе долларов.
      Стоп! Куда это ты загнул? Собрался умирать, когда кто-то ждет от тебя помощи?
      Да не кто-то, а Лаура! Не умирать надо, а жить. Я осознал, что мне можно не быть героем, не написать великого романа, не стать самым богатым и знаменитым.
      Все это казалось сущими пустяками по сравнению с возможностью спасти королеву.
      Да жить стоило только ради того, чтобы сделать счастливым хотя бы одного-единственного человека. Не знаю, кто он для Вас, но для меня им единственно и исключительно стала Лаура — королева белых призраков и просто девушка, обратившая внимание на мою бессмысленную до этого судьбу.
      С легким шелестом ведьма вырвала листок и сунула мне его в руку.
      — Где? — тихим шепотом спросил я, подразумевая местонахождение королевы.
      Ведьма молчала.
      — Дай то, что имеешь, — прошептала круглоглазая.
      А что именно? Может деньги? Но зачем им деньги? Тем более, что у меня в кошельке лежали не золотые дублоны и даже не американские доллары, а худеющие с каждым днем рубли и копейки.
      Тогда я протянул ведьме осколок талисмана. Она покачала головой. Не то!
      — Знак! — Громким шепотом подсказала мне ее подруга.
      Какой еще знак? Покопавшись в карманах, я не нашел ничего подходящего.
      Наверное, ей требовались магические предметы. А вдруг Лаура зарядила энергией тот самый план, который нарисовала перед нашей первой прогулкой. Я выдернул его из записной книжки и показал ведьме.
      Та радостно кивнула и странно улыбнулась. Затем в ее руках объявилась карта города, лежавшая раньше в любом киоске «Союзпечати». Лиловая обложка удивительно гармонировала с окружающей обстановкой. Но ведьма уже раскрыла ее и начала водить моей бумажкой по карте. Наконец, короткие толстые пальцы остановились в самом центре. Листок с планом неожиданно стал прозрачным, а черные линии на нем совпали с контурами улиц Луначарского и Большевистской.
      Ломаная линия повторяла очертания Октябрьской площади, а извилистая закорючка превратилась в очертания корпусов того самого института, который пять минут назад совершенно выпал из моей головы.
      — Здесь, — каркающий голос ведьмы заставил вздрогнуть уснувшую тишину. А острый коготь ткнул в только что получившийся силуэт главного корпуса.
      В тот же момент ведьма приобрела удивительное сходство с Карлсоном, взвившись в воздух. Вот она пронзила густой клубок темной листвы. Вот мелькнула на фоне неба в сиреневом окошке. Вот исчезла совсем. А подружка ее словно провалилась сквозь землю, захватив с собой волшебные мягкие краски.
      Серые облака простирались надо мной, постепенно темнея под напором наступающей ночи. На юге они обрывались лохмотьями, и на чернеющем небе проступали светлячки звезд, расползшиеся по небесному одеялу. Сказка закончилась.
      Сиреневый вечер ушел, но я теперь знал, куда идти, чтобы подарить королеве Лауре свободу, чтобы постараться ответить на мощное торнадо ее чувств своей любовью, которая тихо тлела во мне до этого вечера и ждала кого-то иного, а сейчас разгорелась, подобно неуправляемому всепожирающему лесному пожару.

      Для достижения успеха мне требовалась еще одна мелочь, поэтому мой путь лежал не в институт, все равно закрытый в такое позднее время. Едва удавалось сдерживать себя, чтобы не бросится прямо сейчас к королеве и встать против сил, пленивших ее.
      Но пока я еще контролировал свои поступки и повернул домой, пробираясь через сумрачные дворы, утопающие в разливе подступившей ночи. Чернели, словно вражеские солдаты, силуэты деревьев и кустов. Темноту разрывали лишь желтые прямоугольники окон. Я переходил из света в тень и обратно. В щель между домов выглянула ущербная луна, выпрыгнувшая из растянувшихся на полнеба серых облачных полос. Все вокруг погрузилось в сон, замерло до утра, дожидаясь, когда сверкающий восход светила прогонит в прошлое очарование еще одной ночи.
      Ведьмы, непохожие ни на кого, сиреневый цвет, растворившийся навсегда, послание королевы… Недавние события совершенно вскружили мне голову. Я словно не шел, а летел, подхваченный волнами тихого ласкового ветерка.
      Взглянув вниз, я оторопел от увиденного. Мои ноги болтались в метре от земли.
      Вернее не болтались, а шагали, упираясь в невидимую твердыню, возносившую меня вверх сантиметр за сантиметром. Вокруг оставался обычный мир, изменения коснулись только меня. Но какие! Внутри зарождалась мощь, бурлившая все сильнее и наполнявшая мой переродившийся организм счастливой дрожью. Ыккщщер не врал. Королева преподнесла мне еще один чудесный подарок. Я летел, действительно летел. Летел, чувствуя неземное блаженство и удивительную легкость.
      Конечно, полетом орла происходящее не назовешь. Да и вообще, сравнивать с чем-то мои ощущения трудновато. Птицы парят в горизонтальной плоскости, а вертикально летают только ракеты, уносящиеся со скоростью более семи километров в секунду за пределы земной атмосферы. Я же просто делал шаг за шагом, восхищаясь открывшимися передо мной возможностями. Теперь я мог заглянуть в окна второго этажа, при желании добраться до крыши, опуститься на перила любого балкона или на козырек киоска. Сорвать с верхушки самые спелые плоды дикой яблони было для меня совсем плевым делом, а уж тропинки и асфальтовые дороги предназначались всему остальному человечеству. Я привольно огибал встречные деревья, путешествуя над газонами, овощными ямами, гаражами и телефонными будками. Я купался в сумерках, как в теплом, доброжелательном, безопасном море.
      Подлетая к своему дому, я умудрился достигнуть уровня третьего этажа. И тут я замер, словно громом пораженный. В окнах моей гостиной ярко горел свет.
      «Воры», — пронеслось у меня в голове. «Черные призраки», — мелькнуло мгновение спустя. Горло пересохло от волнения, предчувствуя западню. У меня выработалась отличная привычка, уходя, щелкать выключателем в правильном направлении. Но кто мог пробраться в мою квартиру в столь поздний час? У меня теперь имелась уникальная возможность заглянуть в свои владения через окно, не привлекая постороннего внимания. Я совершил героический рывок вверх и, ухватившись за карниз верхнего балкона, неуклюже плюхнулся на собственный. А может это склероз распахнул двери своего клуба, продемонстрировав подступающее могущество?
      Объяснение оказалось донельзя простым. На диване сидела моя мама и смотрела туда, где разворачивались события, происходившие в далекой Санта-Барбаре. Я, разумеется, был в курсе, как далеко мы отстали от Бразилии, опередившей нас то ли на полторы, то ли на две тысячи серий (возможно наше отставание было еще более великим).
      Я до такой степени удивился ее присутствию, что шагнул с балкона в комнату, не раздумывая, какое впечатление произведет мое внезапное появление.
      — Так ты все это время спал на балконе?! — воскликнула она, даже не поздоровавшись. Вероятно, мне тоже удалось ее поразить.
      — Спал, — угрюмо согласился я. Ну не рассказывать же о том, как мне только что довелось испытать все прелести свободного полета. Надо сказать еще спасибо за то, что мама не обследовала балкон до моего прибытия.
      Однако душа у мамы была не только умной, но и пытливой. Поэтому разговор о балконе мог возникнуть в любой момент в связи с тем, что на дворе уже конец августа, значит спать на балконе вредно для моего здоровья, а здоровье у меня слабое, а пятый курс — заключительный и особенно важный. Подобная ниточка однозначно готовилась протянуться и превратиться в обширную воспитательную беседу, за время которой на меня вылилось бы все скопившееся за долгое отсутствие у мамы в виде поучений и наставлений. Затем последовал бы тщательный обзор моего внешнего вида, потом моих вещей и их состояния.
      Следующим моментом явилось бы упоминание о том, что мне оставили квартиру в нормальном состоянии, и выговор за то, что я довел беспорядок в ней до немыслимых пределов. Но и это был бы еще не конец. В общем, имелся только один выход, чтобы остановить надвигающуюся бурю в зародыше. Следовало сообщить нечто неожиданное и экстраординарное. И я уже знал, что именно.
      — Мама, я женюсь, — выпалил я одним махом, поражаясь собственной решимости.
      Все! Буря мигом провалилась в потустороннее измерение. На лице у мамы даже появились признаки рассеянности.
      — Как! Уже? — едва вымолвила она, но тут же набрала воздух в грудь.
      Может лучше было получить выговор за внешний вид?
      — Уже, — кивнул я. — Пока еще не поздно…
      — Жениться никогда не поздно! — решительно оборвала меня мама. — А для тебя вообще еще слишком рано.
      — Но, мама, неужели я все еще похож на мальчика интересующегося исключительно конфетами?
      Теперь следовало ее постепенно успокоить, иначе вместо тихой мирной бури с незначительными разрушениями на меня грозило обрушиться землетрясение.
      — Я гляжу, ты не теми конфетами заинтересовался.
      Нет, мама решительно не желала успокаиваться.
      — Вот так и знала, что тебя нельзя оставлять одного в пустой квартире, бушевала она. — Не удивлюсь, если в следующий приезд обнаружу здесь воровской притон.
      — Так что, мне совершенно нельзя доверять? — взорвался я и тут же понял, что напрасно решил вести разговор в подобной форме.
      — А разве можно? — сделала мама удивленное лицо. — Не писал, не звонил, а тут вдруг сразу невеста обнаружилась. Еще посмотрим, какая это невеста.
      — Мама, она хорошая девушка.
      — Все невесты хороши, откуда берутся плохие жены.
      — Про тебя это тоже говорили?
      Однако шутить тем более не следовало.
      — Твой отец никогда не ставил родителей перед свершившимся фактом. Он представил меня за год до свадьбы.
      — Мама, какой свершившийся факт? Никакой свадьбы еще не было.
      Мама оглядела завоеванные рубежи и, видимо удовлетворившись собственными позициями, перевела разговор на более мирный лад.
      — Слава богу. Все же я успела вовремя. Как хоть ее зовут?
      — Лаура, — остановив шторм, я приготовился отстаивать свою избранницу до конца.
      — А фамилия?
      — Э, — запнулся я (фамилию у королевы я как-то не спросил). — А не все ли равно?
      — Почему это мне должно быть все равно? Ведь женится не кто-то там со стороны, а мой собственный сын.
      Ага, с мыслью о свадьбе она вроде бы смирилась. Теперь следовало доказать, что лучше девушки, чем Лаура, не существует.
      — Если бы ты ее только видела! — начал я.
      — А разве я ее не увижу? — насторожилась мама.
      — Разумеется увидишь, но не сейчас. Уже поздно. Неужели ты думаешь, что воспитанная девушка до сих пор находится у меня в гостях?
      А ведь приедь мама на неделю раньше… Что случилось бы тогда страшно представить.
      Мама на всякий случай еще раз заглянула в спальню и задала мне следующий вопрос:
      — А где она живет?
      — Там, — я неопределенно махнул рукой в центр города. Распространяться о постоянном месте жительства королевы не следовало. А вот размышление о месте пребывания королевы натолкнуло меня на крайне удачную мысль.
      — Мама, ты можешь очень помочь нам. Кстати, ты привезла то, о чем я тебя просил?
      — А зачем это тебе?
      Ну разве я знал — зачем, я просто догадывался, что эта вещь мне крайне необходима.
      — Мама, не спрашивай меня ни о чем. Если ты мне отдашь маску, то через час я познакомлю тебя с Лаурой.
      — Через час меня здесь уже не будет, потому что через полтора часа мой самолет в Москву. У подъезда меня ждет машина, а я тут сижу и пока ничего не могу понять.
      — Мама, даже я не могу понять. Но очень многое зависит от этой маски. Мы с Лаурой попали в затруднительное положение…
      Лучше б я этого не говорил.
      — Что? Не успел жениться, а уже проблемы? И ты думаешь, я теперь уеду отсюда?
      Теперь, когда за тобой охотится какая-то банда.
      Ну вот, теперь банда откуда-то взялась.
      — Мама, нет никакой банды. Я просто пообещал маску в подарок Лауре. А она приняла мои слова всерьез и теперь грозит поссориться со мной.
      Я ожидал гневных слов в адрес Лауры, но маму больше вдохновляла идея банды.
      — И ты думаешь, я теперь тебе поверю? Сначала маску потребуют, потом деньги, а скоро и квартиру попросят…
      — Ну нет никакой банды! Хочешь, головой об стенку постучу. Или давай за Борькой сбегаю, если мне не веришь.
      — Точно нет? — огненный смерч утихал под проливным дождем привычной обстановки. Было видно, мама догадалась, что бандой здесь не пахло. Но сама тема маме понравилась, и она собиралась развивать ее дальше.
      — Ну какая здесь банда, — развел я руками, показывая, что до Москвы нам еще далеко. — Но я очень люблю Лауру. Я боюсь потерять ее. Неужели ты никогда не боялась потерять кого-нибудь?
      — Я боюсь потерять тебя, — спокойно, но твердо ответила мама.
      — Думал ли я дожить до того дня, когда меня перестанет понимать собственная мама! — завопил я, устремив руки к небу.
      Мама хотела что-то сказать, но я не дал.
      — К счастью пока этого не произошло. Я считаю, что ты всегда понимала меня, иначе бы не приехала сюда. Она ведь у тебя с собой?
      Мама расстегнула сумку и вытащила сверток, а я вспомнил добрым словом Дейла Карнеги, который несомненно аплодировал мне с того света, наблюдая, как его верное учение с успехом претворяется в жизнь в далекой России. В этот момент мы с мистером Карнеги жестоко обломились.
      — А где вы собираетесь жить? — сверток грозил вот-вот снова упасть в сумку.
      — В Италии, — брякнул я первое попавшееся слово. Ну не говорить же, что меня пригласили в призрачный мир. Я вообще не предполагал, что получится столь тягостный разговор.
      — Она что, иностранка?
      — Иностранка, — тяжело вздохнул я.
      Мама на минуту замолкла, переваривая услышанное.
      — А институт? — спохватилась она.
      — Да зачем мне в Италии институт?
      — Неужели тебя полюбила миллионерша?
      — Больше мама, бери выше.
      — Ну не принцесса же?
      Я скромно опустил глаза, показывая тем самым, мол, догадайся сама. Но воистину неисповедимо творящееся в материнской душе.
      — Ты хоть писать будешь? — внезапно успокоилась она.
      — Буду, буду.
      — Смотри, а то приеду, проверю как у вас там.
      Я не стал отвечать, а сделал такое умоляющее лицо…
      — Держи, — она протянула мне то, что я так страстно ждал. Это была маска из темного дерева. Формы лица и в особенности длинный подбородок напоминали Лауру, но сами черты лишь отдаленно были схожи с королевскими. И тем не менее я держал в руках то, что ставило меня рядом с королевой. Пусть условно, пусть как актера, но все же…
      К черту завтра, к черту позднее время. Сейчас, немедленно я должен лететь на поиски своей королевы. Голова кружилась от волнения, от грядущих свершений, от нахлынувших тайн. Королева ждала меня, и я готов был вылететь к ней без задержки.
      — Ну, я пошел? — на прощание вылетел дежурный вопрос.
      — Конечно, — кивнула головой мама. — Ты просто обязан пойти и помириться.
      Семейная жизнь не должна начинаться со скандалов.
      Последние слова я выслушивал уже на лестнице…
      … Серое здание главного корпуса и в темноте оставалось серым, разве что приобрело более глубокий темный окрас. Сверкающие капельки звезд скрыла пелена облаков. Это не были таинственные клубящиеся громады, выползающие невесть откуда, предвещая появление могущественных сил тьмы. Нет, вполне земная, скучная, беспросветная завеса тянулась, как и положено, из-за горизонта, делая все вокруг реальным и легкообъяснимым. Волшебные воспоминания сиреневого вечера окончательно растворились в обыденной серой обстановке. Намечался скучный моросящий дождик, превращавший пыль уходящего лета в прилипчивую непролазную грязь подступавшей осени.
      Впрочем, обстановку нельзя было назвать совсем уж привычной. Зеленый океан с островками крыш, едва различимых в серой мгле, дарил ощущение секретной миссии над суровыми морскими волнами. Дело несколько портила обширная лысина Октябрьской площади, над которой я и парил, осваивая прелести горизонтального скольжения. Временами мне казалось, что Лаура рядом со мной, и я не старался прогнать секундные миражи, хотя отлично понимал, что королеву сейчас прячут в необозримых просторах моей (как любит выражаться «Студенческий Меридиан») «Alma Mater».
      Не хуже Чкалова я спикировал к фасаду и прошелся в бреющем полете мимо огромных окон четвертого этажа. Мне повезло, расчет на студенческую безалаберность оправдался на все сто. Если принцип экономии электроэнергии учащимся составом худо-бедно соблюдался, то закрывать за собой окна было уж воистину не царским делом. Таким образом через полуоткрытое окно я проник в обширную аудиторию № 426.
      Когда-то ее облик соответствовал исконным понятиям, где полукруглые ряды возносились к потолку, вмещая как можно больше студентов. Единственным неудобством такой архитектуры являлись те случаи, когда сидящему посредине вдруг срочно требовалось покинуть комнату. И тогда добрая половина ряда с недовольными стонами выползала с насиженных мест, давая страждущему возможность удалиться, а злая половина с торжеством отсчитывала потерянные минуты лекции.
      Теперь же аудиторию заполняли стандартные двухместные парты, казавшиеся несколько пришибленными на фоне уносившихся вверх стен. Где-то у потолка виднелся ряд портретов известнейших ученых, скрытых теперь ночными тенями.
      Также аудиторию украшала гигантская таблица Менделеева. В незапамятные времена кто-то сильной и отважной рукой запустил в нее недожарившуюся котлету из институтской столовой, перекрыв тем самым все возможные нормы ГТО. А несостоявшееся произведение кулинарного искусства так и осталось на недостижимой высоте в одном ряду с водородом и гелием.
      Как и следовало ожидать, я находился в абсолютном одиночестве. Неделей-двумя раньше здесь можно было найти перезанимавшегося абитуриента, не сумевшего добраться до общаги в виду полного отсутствия сил. А ближе к Новому году здесь кучковались бедолаги, запустившие учебу и перешедшие теперь на круглосуточный режим подготовки к сессии. В те времена еще не ставили замки на двери аудиторий и не издавали строгие приказы о недопущении нахождения лиц на институтской площади в период с 22.00 до 7.00. Поэтому ничто не помешало мне покинуть гостеприимную аудиторию и оказаться в полутемном коридоре.
      Я шел к сгустившемуся мраку поворота. Мгла скрывала и номера комнат и разметку на полу, предназначенную то ли для установки геодезических приборов на лабораторных работах, то ли для чего-то вовсе недоступного моему пониманию.
      Миновав площадку, где лестничные пролеты уводили вверх, к чердаку, и вниз, на предыдущие этажи, я осторожно заглянул за угол.
      Пустота и тьма. Достаточно было всего одного взгляда, чтобы понять, что в коридоре отсутствовал кто бы то ни было (кроме мышей и тараканов в ограниченном количестве). Бессмысленно протопав до конца коридора, где в аудитории № 447 с лекции по высшей математике когда-то началась моя учеба в институте, я добрался до лестницы и двинулся вниз, еще хорошенько не понимая, что предпринять дальше. Для путешествия по подвалу я еще не дозрел и поэтому покинул лестницу, приблизившись к читальному залу на первом этаже.
      Я всегда завидовал главному корпусу за то, что он располагал таким прекрасным помещением. В отсутствии пары или при нежелании идти на скучную лекцию любого студента до десяти вечера ждали гостеприимные просторы читального зала, где можно было спокойно готовиться к любому мероприятию, будь то экзамен, или зачет, или просто загородный выезд на природу. В холодные зимние дни здесь собирались огромные массы народа, не отважившиеся на прогулку в ЦУМ или ближайший пивбар. Кто-то читает, кто-то тихонько спорит, кто-то тащится, грея старые кости у жарких чугунных батарей, а в уголках спокойно спят товарищи, уставшие от шумной ночной жизни. Мы же на комплексе были напрочь лишены всех этих удовольствий. А простоять полтора часа, свободных от несостоявшейся лекции, в промерзшем коридоре без единого стула, поглядывая в окно на заснеженный лес, считалось изысканной пыткой нашего далекого от городской жизни корпуса.
      Прервав приятные и не очень воспоминания, я обнаружил, что читальный зал закрыт. Неудивительно, ведь и за ним несомненно было закреплено какое-нибудь материально-ответственное лицо. Прислушавшись, я не обнаружил за дверью ни малейшего шороха, ни крошечной подсказки о местонахождении королевы. Ничего не оставалось, как сунуть бесполезные руки в карманы и отправиться в дальнейшее путешествие.
      На всем протяжении коридора первого этажа горело дежурное освещение, разгоняя мрак и тайны. Так, без приключений, я достиг фойе, спрятавшись за киосками «Союзпечати».
      Моему взору представился ночной командир главного корпуса. Уютно устроившись перед голубым экраном, на мягком стуле за стойкой спокойно похрапывал старичок-вахтер с угрожающих размеров красной повязкой на рукаве серого в крапинку пиджака. Подобно безмолвным, но преданным адъютантам, мое появление встретили настороженными взглядами три разномастных кота. Впрочем, уяснив, что я никоим образом не претендую на их мисочку с рыбой, они вновь опустили головы и закрыли глаза. Покой сонного царства стремился разрушить только поток льющихся из динамика телевизора звуков:
 
Сам себя считаю городским теперь я.
Здесь моя работа, здесь моя семья.
Но все так же ночью снится мне деревня.
Отпустить меня не хочет Родина моя.
 
      Мимолетным взглядом оценив фирменные джинсы и рубашку с нашивочками заливавшегося с экрана певца, я догадался, что он ни за какие коврижки не вернется обратно в деревню. Однако мелодия прекрасно заглушала мои шаги, так что и от такой песни имелась польза. Миновав опасное место, я благополучно обследовал запертые двери спортзала, куда и в дневное время обычным студентам путь был заказан, а затем отправился наверх, намереваясь обходными дорогами вернуться к смежным корпусам и попытать счастья там. Самый подозрительный кот увязался было за мной, но не рискнул упускать мисочку из пределов видимости. А ноги несли меня по второму этажу.
      В стеклянном переходе, уводившем на третий этаж корпуса «А» я аж затрясся от возбуждения. Никаких видимых признаков, указывающих на присутствие сверхъестественных сил, не наблюдалось. Но я чувствовал, я знал, я стопроцентно был уверен, что где-то здесь начинался маленький закуток четвертого измерения. Преодолев ступеньки, я тщательно исследовал все незапертые комнаты третьего этажа, затем четвертого и закончил свои изыскания на пятом, уперевшись в дверь недавно прикрывшегося комитета комсомола моего факультета. Везде обнаруживались все те же пустота и безмолвие. Тайна упорно не желала раскрываться. Возможно я еще не заслужил ее.
      Спустившись на второй этаж и оставив за спиной веселые газеты стройотрядов, я очутился в корпусе «Б», значительную часть которого составляли две самые внушительные аудитории института. По размерам они уступали разве что актовому залу. Но и здесь никто не захотел меня встретить. Вернувшись в здание корпуса «А», я принялся расхаживать по пустынным коридорам, спускаясь все ниже.
      Покинув первый этаж, я с интересом ждал, что же доведется увидеть мне теперь.
      Но обнаружился такой же коридор, только номера теперь начинались с нулей:
      «011», «012» и т. д. Лестница упорно не кончалась, я послушно следовал за ее поворотами. По всем правилам математики я уже приготовился к отрицательному исчислению комнат, но неведомые администраторы поступили еще хитрее, ограничившись в следующем коридоре двузначными номерами. Я бродил в пространстве слабоосвещенного коридора и рассматривал незнакомые двери. За все годы учебы я не подозревал сколько тупичков, коридорчиков, закоулков, лестниц, закутков таится в хитросплетенных коммуникациях институтского здания.
      И тут обнаружилась еще одна лестница, ступеньки которой уводили в абсолютную тьму. Казалось, можно спускаться до бесконечности, исследуя все новые и новые коридоры, а затем вылезти на поверхность, оказавшись на территории какого-нибудь Гарвардского университета, как в многочисленных фантастических рассказах. Но тут я остановился. Фонарик в моих карманах отсутствовал, а продолжать спуск в кромешной мгле было рискованно, да и бессмысленно.