Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лаура - королева призраков

ModernLib.Net / Dark Window / Лаура - королева призраков - Чтение (стр. 12)
Автор: Dark Window
Жанр:

 

 


      Надо будет — привыкнет. Но где же талисман?
      В эту секунду она чувствовала себя только призраком. Ветер вновь пронизывал ее насквозь. Как просто оказалось сделать несколько шагов назад к уверенности и спокойствию. Но до спокойствия ли теперь, когда потеряно почти все, и только двадцать существ могут противостоять черному нашествию, которое вот-вот произойдет. Дорога исчезла, талисман не найден, а время неуклонно бежит к тому мгновению, когда разверзнутся границы, и на ничего не подозревающий мир обрушатся армии врага. Впрочем, люди наверняка и не почувствуют прибытия черных легионов, а потом им станет уже все равно. Черный треугольник замкнется и заберет их чувства и эмоции навсегда. Чудеса! Всего год назад ей и дела не было до мира людей. Во вселенной каждую секунду рушится, перестраивается, вспыхивает какой-нибудь мир. Почему бы и людям не присоединиться к этому ряду без начала и без конца? Открыть свой мир, проведя кольцо через два параллельных она могла и в другой раз. Но она благодарила судьбу за то, что та раскрыла перед ней ворота чувств и подарила сердце.
      Пока они вместе. Правда, это еще ничего не значит. Нет, значит! Он не бросил ее, не отвернулся, а принял и помог. Единственный импульсивный поцелуй подарил ей энергию, позволившую противостоять солнцу. Вернее, вступить в царство его лучей, стать своей в этом все еще непонятном мире.
      Однако, пора приниматься за дело.
      — Слушайте нашу задачу, — возвестила королева. — Пусть каждый узнает свое место.
      Один за другим, туманной очередью, такие разные и все же чем-то схожие призраки подлетали к Лауре и, получив таинственные указания, возвращались на место. Безмолвные ряды выстроились перед королевой. Не было сказано ни единого слова о бесполезности предпринимаемых действий, о бессилии белой горстки перед черной армадой. Каждый из них мог улететь сейчас и переждать, затаившись.
      Каждый из них предпочел остаться.
      Наступала пора ночных дежурств. Трем из семнадцати каждую ночь предстояло, зависнув над городом, ждать появления вражеских войск. Еще двум отводилась роль гонцов, несущих сигнал опасности, чтобы собрать всех воедино. Так, сменяя друг друга, они должны нести службу до страшного момента вторжения. В эту ночь ответственность за нерушимость границ взяла на себя королева. Поэтому ей надлежало покинуть зал первой…
      … - Хочешь летать? — спросила меня Лаура.
      — Что за вопрос! — с жаром ответил я, так как устал сидеть в этом гигантском рефрижераторе. Собственно говоря, я уже сегодня летал. Вернее, меня таскали.
      Перед приходом сюда Лаура взвилась на второй этаж, проникла сквозь стекло, открыла шпингалеты и вернулась за мной. Я и слова сказать не успел, как она меня крепко ухватила за плечи и вознеслась вверх. Воздух замер у меня в груди, но я уже стоял на крепком полу в сумеречном фойе.
      — Ты хочешь пронести меня над городом, королева? А не устанешь?
      — Это будет твой полет, — возразила Лаура. — Мы полетим вместе.
      Не знаю, сказал ли я Вам, что от роду не умел летать. По крайней мере, королева от меня эти слова услышала в очередной раз.
      — Ты подарил мне жизнь под солнцем, — был ее ответ. — Я подарю тебе полет.
      Только…
      — Что, королева?
      — Тебе снова придется поцеловать меня.
      Вы скажете: «Ну что ж, нам не привыкать.» Да, но Вам-то не видно, что королева снова обратилась в того самого противного монстра. Ума не приложу, с чего я решился поцеловать ее в ту ночь. Правда, тот поцелуй спас ей жизнь. Зажмурив глаза, я коснулся губами ее губ. Наощупь поцелуй казался прекрасным, словно очаровательная принцесса находилась передо мной, а не безобразный призрак.
      Голова закружилась, перед сомкнутыми веками замелькали красные светлячки, в голове разливалась приятная истома. Губы королевы внезапно потеплели. Я впился в них и, обхватив девушку за талию, прижал ее фигурку к груди. В тот же миг холодная ладонь королевы легла мне на лоб и остудила внезапный порыв.
      — Не слишком увлекайся, — зашептала она мне на ухо. — Вполне достаточно.
      Я открыл гляделки и встретился взглядом с ее красными глазами. Так мы стояли несколько минут, чуть ли не касаясь лицами друг друга. Наши сжатые губы после поцелуя не проронили ни звука. Наступило хорошее молчание, когда слова не требуются, когда чувствуешь себя замечательно просто от того, что ты не один на этом свете.
      Лаура улыбнулась, обнажив клыки, подхватила меня под руки и в мгновение ока поставила на карниз крыши. Сама же вернулась, чтобы закрыть окна и вновь просочиться сквозь стекло. Вот это меня и удивляло больше всего. Возможно ли спокойно проталкивать свое тело сквозь твердые предметы и тут же хвататься за них и совершать ими какие-либо действия? Воистину, призраки непостижимы.
      Когда Лаура очутилась на крыше, я опасливо посматривал вниз. Высота не маленькая. Королева оказалась за моей спиной и вдруг шутливо толкнула меня вперед. Не ожидая подвоха, я дернулся и шагнул в пустоту.
      Если Вы вывалитесь с пятого этажа, смотрите лучше в небо. Оно успокаивает. Оно всегда недостижимо далеко. Я же падал лицом вниз. Не передать словами, насколько удивительно это двойственное чувство свободы полета и ужаса смерти за те, оставшиеся еще секунды. Асфальт радостно рванулся ко мне, словно ждал нашей встречи много-много лет. В глазах помутилось, а когда зрение прояснилось, я увидел окурок.
      Он лежал в метре подо мной, белый огрызок сигареты с золотым пояском, отделявшим фильтр от рабочей части. На белизне ясно виднелась неровная розовая каемка — след от помады владелицы этого заморского товара народного потребления. В безмолвном мире все замерло, как на картине.
      Я не падал к окурку. Он тоже не стремился впечататься мне в лицо. Мое тело висело в воздухе, как космонавт в невесомости. Прервав неподвижность, я дернул руками и ногами одновременно, но с места не сдвинулся.
      — Не умеешь, — зазвенел рядом чудесный голос королевы. — Держись.
      В поле зрения показалась белая рука. Я ухватился за нее, но мои пальцы неприятно врезались друг в друга, легко пройдя сквозь призрачное препятствие.
      Сверху раздался огорченный возглас, пальцы тут же раздвинулись теплым облаком.
      Теперь я сжимал в своей ладони вполне реальную руку, присутствие которой прогнало чувство неловкой неестественности моего странного положения. Почти сразу же рука увлекла меня за собой. Асфальт метнулся в сторону, промелькнули черные прутья ограды, деревья на той стороне улицы. Мое тело приняло наклонное положение и дециметр за дециметром набирало высоту.
      Наверное, человек, как и птица, все же создан для полета. И если он произошел не от обезьяны, как утверждают противники Дарвина, то уж точно от птицы.
      Недаром всю жизнь люди стремятся летать, с давних времен изобретая машины, чтобы оторваться от земли и взглянуть на нее с высоты, охватить всю ее ширь, заглянуть за далекие горизонты. Ведь дошли же до нас легенды о летающих людях.
      Возможно, далекие наши предки умели летать, свободно паря над бескрайними просторами. Но однажды, взяв в руки палку, первый птицечеловек сообразил, как много дел ждет его на поверхности. И, занявшись делами, он уже лишь по вечерам смотрел в небо, мечтая о том, что вот завтра… Но завтра предстоял сев, или уборка урожая, или мена того, что у тебя есть, на то, что надо. И крылья уже не были нужны для такой работы, зато требовались крепкие и сильные руки.
      Текущие дела занимали все время. Появлялись планы на следующую неделю, месяц, год. Летящее завтра растворилось в череде заполненных бесконечной работой дней.
      С тех пор человек многого достиг. Сменялись каменные и бронзовые века, уходили в историю рабовладельческий строй и средневековье. Тяжелый труд становился все легче с появлением множества полезных инструментов. Появилось свободное время.
      Вот тут-то бы и летать! Ан нет, не выйдет. Где они, крылья?
      Совершив грандиозный рывок в своем развитии, человек утратил прежнюю свободу.
      Он может почти все: рисовать картины, писать путевые заметки, строить прочные каменные жилища, играть в футбол и теннис, совершать кругосветные путешествия на автомобилях, поездах и пароходах, вырываться за пределы Земли на космических кораблях, открывать неизвестные химические соединения, физические законы и математические теоремы. Может, ко всему прочему, получать за это уйму денег и покупать себе все, что заблагорассудится для своего удовольствия, благо, и в сфере потребления соблазнов ох как много. А летать с помощью своих конечностей? Может. Но только один раз.
      Однако, презрев все законы физики, я летел, скользил по воздуху, не шевеля при этом ни руками, ни ногами. Крепко держа меня за руку, королева призраков осуществляла мои давние несбыточные мечты. Она мягко, но неуклонно рассекала воздух, а я, как прицеп, следовал за ней.
      Но я летел, а не болтался мешком с картошкой. Не знаю, какая сила удерживала меня на воздушных гребнях, но такая существовала в природе, иначе не было бы этих тягучих и прекрасных секунд, этого ощущения беспредельного счастья и могущества.
      Подо мной расстилались чередующиеся друг с другом автомобильные магистрали, детские площадки, серебристо-серые газоны с черно-желтыми взрывами деревьев, безлюдные тротуары и — самое интересное — крыши домов.
      Наш путь лежал невысоко. Серый шифер или листы жести с ржавыми пятнами пробегали под самым носом. Я мог протянуть руку и ухватиться за телевизионную антенну или покосившуюся от ветра железную трубу. Но касаться их я опасался, чтобы не привлекать внимания закона всемирного тяготения, неизвестно почему выпустившего меня из своих объятий.
      Плеяда крыш оборвалась, мелькнул квадрат газона с протоптанной наискось тропинкой, и мы (вернее, я) чуть не врезались в угол десятиэтажного института машиностроения. Приняв влево, Лаура заботливо предотвратила мою черепно-мозговую травму. Земля вздыбилась холмом и оборвалась. Теперь внизу разлилась беспросветная тьма. Где-то там, во мгле, неслышно журчала речушка, которую многие поколения пионеров безуспешно пытались привести в нормальное экологическое состояние.
      Зашелестели серебристые волны листвы под лунным светом. Ветер колыхал листья, то загоняя их в черноту мрака, то вновь выпуская на поверхность, по которой торопились наши тени, чуть обгоняя меня с Лаурой. Деревья укрывали стройные ряды холодных столбиков из камня — солдатское кладбище времен последней войны.
      Темнота без единого огня наполнила мою душу страхом. Сначала она придала особую остроту воздушному путешествию, но потом обезумевшие нервы не выдержали. Мне показалось, будто мы падаем в бездну мрака, где останемся навсегда. Далеко в стороне блеснула ниточка огней дамбы, охватившей реку туннелем.
      — Летим вправо, — то ли прошептал, то ли подумал я.
      Но Лаура услышала меня и тихонько развернула. Теперь вереница огоньков лежала прямо по курсу. Мы миновали башенку церкви, маковка которой темным маяком возвышалась над кронами деревьев, скульптуру скорбящей матери, поворот трамвайных рельс. Блики света пробежались по ним, стремясь успеть за нами, но тщетно. Теперь внизу проносились крыши двухэтажных кирпично-деревянных домишек начала века. В прежние времена городские власти намеревались взять этот микрорайон под охрану государства, организовав архитектурный заповедник.
      Однако политический ветер смел один за другим несколько эшелонов властей, а идея успешно забылась. Теперь несостоявшиеся памятники русского зодчества год за годом разрушались под воздействием окружающей среды, а в планах очередной власти стоял вопрос о снесении списанных комиссией зданий и возведении на их месте делового комплекса с быстрой окупаемостью. Как-никак, а центр города все же. Но, помня о дефиците областного бюджета, каждый, лениво наблюдающий за древними строениями из окна трамвая, был твердо уверен, что до конца нашего века данный пейзаж изменений в лучшую сторону не претерпит.
      Оставив позади редкие фонари, мы вновь погрузились во тьму. Слева мелькнул одинокий собор Петра и Павла, утративший колокольню после Великого Октября.
      Справа простирался глубокий лог, усеянный дачными участками. А мы с королевой летели над старым трамвайным мостом, некогда соединявшим мой район с городом.
      Мне почему-то никогда не верилось, что до постройки дамбы по нему ходили трамваи, хотя дорога, вымощенная специфическими кубиками, явно намекала на свое происхождение. В две секунды мы миновали мост и стали набирать высоту, следуя за метнувшейся в гору полосой, где давно уже не было ни единого следа трамвайных путей. Мимо дороги понеслись разномастные железные гаражи, не оставлявшие ни единой мало-мальски пригодной для обустройства щели. Когда дамба еще не существовала, трамваям приходилось описывать порядочный крюк.
      Мы также проделали немаленькую петлю и возвращались к цирку. Слева закончились гаражи, рядом с нами очутились деревянные домишки. Их черные бревна, потемневшие от времени, поглощали свет луны. Несколько секунд они держались на одном уровне с нами, но затем плавно ушли вниз. На смену им пришли белые пятиэтажки, окрашенные луной в лимонно-желтые тона. Далеко справа мелькнул черный купол планетария, и тут же его скрыло уже знакомое Лауре здание, похожее на гигантскую горку. Прошмыгнул под нами шифер крыши. Правый ее скат серебрился в лунном сиянии, а левый мрачно серел ночной тенью. Антенны стремились уцепиться за платье Лауры и бросали свои тени наискось в надежде достичь затемненной стороны. Некоторым это удавалось. А на нас уже снова наплывало сборище гаражей, в мрачных щелях которого тупиком оканчивалась неведомая мне дорога призраков.
      Великое чувство полета владело мной целиком. Казалось, что только я с королевой, да Луна неподвижно зависли в воздухе, а Земля бежит навстречу нам, словно рельефный глобус, словно серо-желтый мяч, катящийся по невидимой бесконечной дороге. Правда, соразмерив объем этого мяча и свой собственный, я должен был ощущать себя разве что клопом. А мне хотелось — орлом. Я уже прекрасно понимал летчиков в отставке, с тоской глядящих в небо. Не представляю, как можно расстаться с такой красотой. Правда, в ночи краски померкли, зато в бой вступили оттенки. Все пространство вокруг четко разграничивалось на зоны света и тьмы. Первая из них сверкала и переливалась с помощью ночного светила тысячами цветов от бледно-желтого до золотого и даже оранжевого. Вторая скромно темнела серыми, стальными, мрачно-коричневыми и абсолютно черными тенями. Красота ночи охватывала меня глубинами ничем не разбавленного кобальта с вкраплениями переливчатых светлячков звезд. Встречный ветер выдувал из головы тяжелые мысли, не трогая беспредельного счастья. В голове что-то приятно пульсировало, вибрировало, качалось. Совсем как на какой-нибудь вечеринке, когда вдруг удачно подберешь коктейль выпивки и закуски. Не больше, не меньше, а в самую точку. Однако, морозный воздух сохранял удивительную ясность ума. Я старался запомнить все до мельчайшего листика, на мгновение выскочившего на свет из темной глубины. Я знал, что это требуется сохранить в себе до самого что ни на есть конца. Человек живет воспоминаниями своих достижений и неудач, взлетов и падений. Разумеется, мой полет был вершиной — самой высокой вершиной с момента рождения.
      Лаура увлекала меня дальше и дальше. Мы оставили позади круглую крышу цирка и полетели вдоль моей улицы, обогнав двух запоздалых автомобилистов. Я уже решил было, что полет подходит к концу, но после площади Дружбы Лаура взяла наискосок. Первый двор встретил нас привычной тишиной. Во втором кто-то пьяным голосом бубнил неразборчивую песню с балкона третьего этажа, постоянно срываясь на жалостливые ноты. На скамейке следующего двора виднелись три черных силуэта с мерцающими сигаретными угольками. Чтобы не рассеялось волшебство ночного полета, Лаура рывком увеличила скорость. Мы летели прямо на красные огни телевышки.
      — Хочешь увидеть ее вблизи? — раздался ласковый шепот королевы.
      — Спрашиваешь! — прошептал я в ответ.
      Тут и говорить нечего. Сколько раз я мечтал побывать там, на самом верху.
      Поглядеть на панораму всех районов города, почувствовать себя выше всех, попробовать дотянуться до облаков, может, даже разок плюнуть вниз и полюбоваться закатом в то время, когда дома накроют сумерки. Правда, осуществлять мечту я собирался в солнечный день, а уж никак не ночью.
      Но уже не требовался миллион ни рублей, ни долларов. Желание само летело мне в руки. Мы достигли телевышки и восходящей спиралью закрутились вокруг ее мощного каркаса. Издалека она всегда выглядела хрупкой и изящной. Только в непосредственной близости ощущались ее размах и твердая непоколебимость.
      Габаритные огни проносились красными кругами и стрелой летели вниз. Наконец, королева остановилась и предоставила мне возможность смотреть широко раскрытыми глазами.
      Тогда во мне снова проснулся ужас. Телевышка скрылась за спиной, а вокруг не осталось ничего. Дома, деревья, люди утонули во мгле далеко внизу. Передо мной в пустоте холодного неба сиял бледный лик Луны. Ветер, ласково трепавший мои волосы, превратился в лютого врага, выстуживавшего во мне тепло уверенности.
      Меня затрясло от страха и, поистине, не летнего мороза. И еще Луна. Не нравилась она мне такая. В городе она прячется то за дома, то за деревья, выполняя неблагодарную роль великовозрастного фонаря, коему надлежит неусыпно освещать вверенную территорию, передавая всю зарплату до копейки в фонд Мира.
      Люди временами поглядывают на нее, думая преимущественно о своем. Но теперь сразу становилось ясно, кто здесь хозяин. Я чувствовал себя незваным гостем на холодном приеме у ледяных великанов с далекой планеты, которым не было никакого дела до меня.
      Лаура почувствовала перемену во мне и потянула мою руку назад, скользнув между толстыми трубами стальной конструкции. Мои ноги ощутили твердую опору. Я стоял на восьмиугольной площадке с полусферами по углам — возможно, параболическими антеннами. Вблизи они выглядели очень внушительными. Надо мной находилась восьмиугольная плоскость, аналогичная той, в которую упирались мои ноги.
      Уверенность мигом вернулась, и хотя ветер дул с не меньшей силой, крыша над головой создавала ощущение безопасности. Рука моя покоилась на холодной поверхности творения рук человеческих. Металлическая лесенка вела вверх.
      Кто-то обязательно бывал уже и здесь, и выше. Такая мысль окончательно успокоила меня, и я, повернувшись спиной к негостеприимной Луне, стал вглядываться в сливавшийся с небом горизонт. Вдалеке пылали яркими точками факелы Нефтеоргсинтеза, а за ними неясно виднелось скопище крохотных огоньков — вероятно, аэродром.
      — Вниз? — в полный голос спросила королева.
      От пережитого волнения у меня перехватило горло, и я только кивнул. Мы на полминуты замерли на краю площадки, а затем шагнули вниз. Ощущения свободного падения я тоже никогда не забуду. Глаза мои непроизвольно зажмурились, ветер исчез и тут же встретил нас снизу, а в голове вертелась одна-единственная мысль: «Ускорение свободного падения равняется 9,8 м/с».
      Я не знаю, закрывала ли глаза Лаура, но мы с размаху врезались в листву и плотно завязли там, сломав несколько крупных ветвей. Счастье, что на нашем пути не встретилось мощных веток. Нас овевало тысячекратными прикосновениями прохладное темное море. Кругом разлилась шелестящая живая темнота. И только повыше, слева сиял фиолетовый шар фонаря, крася сиреневыми тонами близлежащие листья. Мы рванулись сквозь это таинственное царство, заполнившее пространство между трехэтажным зданием телерадиокомпании и острыми прутьями забора, сгруппировавшимися в строгие шеренги, разделенные каменными столбцами, словно командирами отделений.
      Чувствуя благодатное избавление от безжалостного взгляда Луны, я подумал о квадратной площадке на самом верху телевышки. Кольнула запоздалая жалость ее недостижимости, но пришло облегчение: слава богу, выше меня что-то да имелось, а вот на той площадочке… И появилась надежда, что, конечно, в этот раз побывать там не удалось (и хорошо), но, может быть, в следующий. А Лаура круто пошла на снижение, и мы совершили посадку на мой неподвижный, крепкий, прочный, соответствующий всем ГОСТам по технике безопасности балкон…
      … Проснулся я только во второй половине дня. Ковер на диване сбился неудобными складками. Дверь в спальню, предоставленную в полное распоряжение королевы, была открыта настежь. На кухне негромко постукивали металлом о фаянс. Я быстро надел свои джинсы, фирменную рубаху «AVIS» и выглянул в коридор. На обозримом пространстве кухни, поджав ноги под себя, Лаура расположилась на венском стуле и неумело намазывала масло на хлеб. Я тут же присоединился к ней и мы молча стали пить чай. Эффектней, конечно, звучало бы «пить кофе», но на кофе я мог пока только любоваться, проходя мимо витрин. С моей стороны разговор опять не завязывался. Доброго утра желать поздновато, а говорить про хорошую погоду не стоило. Но тут Лаура прервала молчание неожиданным вопросом:
      — В театре я видела очень много людей. Почему ты меня никому не представил?
      — Но я ведь их видел впервые! — попробовал оправдаться я.
      — Ты хочешь сказать, что никого из них не знаешь?
      — Конечно.
      — А почему тебе с ними не познакомиться?
      — Ну, у нас так не принято, — сказал я, но тут же почувствовал, что суть не в этом. — Понимаешь, я не знаю, как знакомиться. Ну, спрошу я чье-нибудь имя, представлюсь сам, а дальше. Что дальше? Я не знаю, о чем с ними говорить. Люди все совершенно разные, и интересы у них тоже разные. Как подобрать тему? — я понял, что одного чая мне недостаточно и вытащил из холодильника три яйца. — Я ведь и с тобой говорю очень мало опять же поэтому. Конечно, есть люди, которые в два счета определят твою профессию и увлечения, найдут массу подходящих слов, — я зажег газ под правой конфоркой, — в нужный момент времени расскажут анекдот, ну, смешную историю, сумеют поговорить обо всем просто, понятно и не натянуто. А я не такой. Я вижу, чувствую, а сказать не могу. Да и стоит ли говорить? Бывают такие люди, что выслушают и не поймут, — я разбил поочередно скорлупу, вываливая в промежутках белок и желток на сковородку, — или, еще хуже, наплюют потом в душу. А это самое страшное. Человек узнал твою тайну, проник в самую глубину души, а потом взял, да и разрушил все, ударил по больному месту со знанием дела. Поэтому я и боюсь знакомиться.
      — Люди разные? — поразилась Лаура.
      — Разумеется, — я схватил ее за руку и потащил к книжному шкафу. Там я вытащил одну из шести ярко оформленных тонких книжек.
      — Вот, смотри, — я начал объяснения, показывая картинки. — Это детская книга.
      Она описывает мир Муми-троллей. Иногда мне дико хочется покинуть этот мир и очутиться там, среди них.
      Тут мне пришлось бежать на кухню и перекладывать подгоревшую яичницу на тарелки.
      — Кто они такие? — спросила королева. — Я слышала про троллей, но мне никогда не доводилось встречаться с ними.
      — Это совсем другое, — горячо возразил я. — Сейчас я покажу тебе. В книге нет ни слова про людей, зато описаны все людские характеры. Каждое существо того мира несет в себе черты определенного типа людей. Смотри, вот Хемули. Они считают себя правыми во всем и несут тяжкую обязанность, которую сами же на себя и взвалили — учить всех остальных, как надо жить. Они делают что-нибудь исключительно одно — собирают коллекции или проверяют, не отстал ли кто от жизни, или воспитывают своих и чужих детенышей по своему образу и подобию. А это фильфьонка. Больше всего на свете она любит уют. Вещи, окружающие ее, переходят от поколения к поколению. Она живет в маленьком домике с фруктовым садом. Но главное для нее — найти существо, о котором надо заботиться, которое надо отыскать далеко-далеко или у себя под боком. Здесь — Гафса. Чем-то сродни фильфьонке, но как-то приземленнее. Ее интересы — свой дом, соседи, вещи, интерьер и окрестности. А что скрывается там, за горизонтом, Гафсу не волнует и не будет волновать никогда. Мюмла. Всегда пытается что-нибудь делать.
      Воспитывать, например. Хотя и крайне безуспешно. Но делает она это не из самоцели, а старается участвовать в общих делах, приносить пользу. Хомса.
      Работяга. Интересуется миром. Развивается, но не ввысь, а вширь, охватывая все новые территории выбранной области. Трудовые династии у них получаются отменные. Ондатр. Яркий пример, когда пытаешься выглядеть одним, а на самом деле совершенно другой. В глазах окружающих он — философ. Но никогда, размышляя о тщетности всего сущего, он не упустит возможности воспользоваться преимуществами материального мира. Кнютты. Маленькие существа. Они рождаются, живут и умирают, а никто не обращает на них внимания. Но они тоже умеют радоваться и огорчаться, понимать и чувствовать. Снусмумрик. Вечный путешественник, исследователь, искатель приключений. Он умеет делать выводы, не наигранные, как у Ондатра, а свои собственные. Снифф. Этот отправится путешествовать только в том случае, если удастся что-нибудь найти, выменять, приобрести. Пусть даже никому не нужное. Главное, пополнить свои богатства. И наконец, смотри, Муми-тролль и его семья. Мечтатели. Но в хорошем смысле слова. Всегда готовы поделиться, угостить, сделать чью-нибудь жизнь интересней и веселей. Если тебе плохо, то они тебя поймут и постараются решить все проблемы, невзирая на затраченные усилия и средства. Они избегают мелочных огорчений, а самое главное — умеют радоваться жизни.
      — Так много характеров? — чуть склонив голову, Лаура смотрела прямо в мои глаза. — А ты на кого похож? На Муми-троллей?
      — Не на них, — честно вздохнул я. — у меня нет такой широты характера и бескорыстности. К сожалению, такие люди очень редко встречаются в жизни.
      Большинство живет по принципу «Ты — мне, я — тебе». Можно только завидовать муми-троллям, восхищаться ими. Жизнь стала бы исключительно прекрасной и доброй, если бы все имели такие характеры. Наверное, я больше похож на Филифьонку. Я не отказался бы от маленького домика, уставленного красивыми безделушками. — Я махнул рукой в сторону шкафа. — Вот кассеты. Они предназначены для записи музыки, но мне нравятся их яркие обертки. Поэтому они вряд ли будут когда-нибудь распечатаны…
      — Но ведь ее сущность — заботиться о ком-нибудь.
      — Да, конечно, — горестно вздохнул я. — Я бы заботился, было бы о ком.
      — И все это описано в маленькой книжке? Можно мне прочитать ее?
      — О чем речь. Читай. Только все, что я тебе рассказал, — мои впечатления. А ты увидишь всех героев в собственном свете. И характеры их покажутся тебе иными.
      — Разве так бывает?
      — Конечно! Ведь это художественная литература. Она воспринимается не разумом, а чувствами. Чем разнообразнее твоя гамма чувств, тем красочнее покажется тебе описанный мир.
      — У меня есть чувства, — решительно кивнула Лаура.
      Я молчал. Таких длинных речей моя глотка не выдавала с тех пор, как я читал доклад по организации и планированию производства. То есть в мае месяце.
      Теперь мне удалось выговориться, и я пылал благодарностью к Лауре, выслушавшей меня с величайшим вниманием. Казалось чудом, что кому-то стало интересно мое мнение о детской книжке, а не результаты реальных дел.
      — Пойдем на улицу, — предложила королева. — Я хочу почувствовать траву.
      В коридорном шкафу завозился Ыккщщер. То ли он выражал свое несогласие, то ли просто устраивался поудобнее. Призрак призраком, а ведь постоянно что-нибудь ронял или рассыпал, отчего в шкафу образовался великий бардак.
      Я быстренько помыл посуду, а Лаура тем временем переоделась в нормальную одежду, не забыв сделать новую прическу. С ее роскошными волосами можно экспериментировать бесконечно.
      Мы вышли во двор. Он был наполнен звуками до предела. Проехал, надсадно фырча, «Москвич» с дядей Мишей. Чинно проследовали две старушки, громко костеря правительство и цены. Чирикали воробьи, захлопали крыльями голуби, покинув свое место у непросыхающей лужи. А малыш из шестьдесят пятой квартиры, безуспешно подбиравшийся к ним, обиженно скривил лицо. Дребезжал по асфальту сине-красный грузовик на трех колесах. Восторженно вопил Вован, обнаруживший последнего спрятавшегося приятеля. В соседнем дворе кто-то оглушительно выбивал ковер. Простучали сандалетами три десятилетних девчонки и скрылись за углом. И в этом гуле окончательно терялся голос Вячеслава Добрынина. Я уже интуитивно дополнял: «Не сыпь мне соль на рану, она еще болит».
      Лаура, казалось, ничего этого не слышала, а находилась вне окружающего мира.
      Она присела на корточки у начинавшейся гряды деревьев, заслонявших пятиэтажку напротив. Ее внимание привлек крупный черный жук, старательно преодолевающий препятствия на своем многотрудном пути. Королева наблюдала за ним и пять минут, и десять. Я мучительно старался проникнуть в ее мысли. Видимо, ей необходим этот жук, а может, его путь. Может, вычислив маршрут жука, королева отыщет затерянную дорогу. Я терпеливо ждал и вдруг вспомнил полет. Я хотел высказать Лауре слова благодарности, не прозвучавшие вчера, но не решился отрывать ее от дела. Да и речь моя споткнулась бы на середине первого предложения, застопорилась бы, выплевывая куски несвязных фраз, и окончательно увязла бы в моем смущении. Ну почему мысли так гладко складываются в голове, а вот язык, сдавленно ворочаясь, выдает лишь мешанину, готовую развалиться на суверенные составляющие? Вместо застрявших слов я посмотрел на телевышку и горделиво подумал: «А все-таки мы там были!»
      Вот надоем я королеве, и исчезнет она вместе с Ыккщщером, найдет другое убежище и будет совершенно права. Ведь она подарила мне полет, а я не в состоянии даже поблагодарить ее за это. Почему потерять значительно проще, чем обрести.
      — Ты знаешь, что такое тест?
      Вопрос застал меня врасплох и я пробормотал:
      — Э… тест. Какой тест?
      — Я прочитала у тебя в книге множество тестов. Меня заинтересовали некоторые.
      Они выявляют чувства. Можно мне взять ее?
      Похоже, пока я спал, Лаура ознакомилась со сборником тестов, валявшихся на столе с периода предэкзаменационного затишья.
      — Конечно, королева, — я-то всегда считал, что тесты выявляют способности.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27