Охота за атомной бомбой

      Затем председатель суда, облаченный в величественную красную мантию, зачитал текст приговора. Лонсдейл - мозговой центр портлендской операции получил 25 лет. Крогеры, будучи подчиненными Лонсдейла и к тому же постарше него, - по 20 лет. Хаутон, признанный виновным "в совершении тяжкого преступления", был осужден на пять лет меньше только потому, что был самым старым в шпионской группе, и суд исходил из того, что он не должен был умереть в тюрьме. Джи, которая, несмотря на простодушный вид, все-таки сумела убедить лорда Паркера в своей незначительной виновности, получила тоже 15 лет. Сенсационный процесс по делу шпионов завершился всего за восемь дней1.
      Крогеры выслушали приговор с невозмутимым спокойствием. Хаутон и Джи явно были удручены. Лонсдейл лучезарно улыбался. Бравировал ли он или знал о том, что его спасут, вызволят из тюрьмы?
      Как выйти из тюрьмы
      Вероятно, Лонсдейл осознавал, что Центр не позволит, чтобы он, легендарный советский разведчик, провел за решеткой 25 лет. Конечно, КГБ не мог взять тюрьму штурмом или устроить побег, однако он был в состоянии найти другой способ, чтобы Лонсдейл оказался на свободе. Возможно, он вспомнил о Гайке Овакимяне, резиденте НКВД в Нью-Йорке, арестованном ФБР, но затем высланном в Москву. То же самое могло произойти и с ним: ведь американцы и англичане тоже постоянно совершали в России неблаговидные поступки, и вполне возможно было в перспективе совершить обмен шпионами.
      Лонсдейл понял, что ему следует запастись терпением. В 1957 году, когда Рудольф Абель был арестован в Нью-Йорке за шпионаж, его адвокат Джеймс Б. Донован добился отмены смертного приговора, заявив, что живой Абель в будущем может принести Америке существенную пользу. Суд согласился с этими доводами и отправил пятидесятичетырехлетнего Абеля в тюрьму сроком на сорок пять лет. Однако Абель отсидел в исправительной тюрьме Атланты менее пяти лет. Произошло то, о чем предупреждал адвокат. В феврале 1962 года Абеля обменяли на Гарри Пауэрса, пилотировавшего два года назад разведывательный самолет "У-2", который был сбит под Свердловском, на расстоянии 12 тысяч миль от границ СССР1.
      Вызволив Абеля, Центр вплотную занялся судьбой Лонсдейла. Проблема заключалась в том, что было необходимо арестовать столь же ценного, по меньшей мере для Великобритании, агента. Американцам нужен был Гарри Пауэрс, и они намеревались обменять его на Абеля. Однако в тюрьмах Советского Союза не было заключенного британского происхождения, равного Лонсдейлу, по меньшей мере до 1962 года, когда в Москве был арестован бизнесмен Гревилл Винн. Он был связным МИ-6 с Олегом Пеньковским, полковником ГРУ, передававшим на Запад секретную информацию о местах расположения советских баллистических ракет. Винн был приговорен к восьми годам тюрьмы, а Пеньковский расстрелян. Англичане признавали, что Винну было очень далеко до Лонсдейла, однако чувство жалости, а также желание услышать его версию событий перевесили все остальные соображения. В апреле 1964 года англичане обменяли Лонсдейла на Винна1.
      Лонсдейл, чувствуя себя ответственным за судьбу Крогеров, стал хлопотать за них на Лубянке. Он напомнил высокопоставленным начальникам, насколько ценными были агенты Крогеры, какие секреты они знали и какие услуги оказали России. Но случай с Крогерами был не простым: они не были советскими, а тем более британскими гражданами. Они были американцами, к тому же разыскиваемыми ФБР. Следуя своей легенде, они настаивали на своем польском гражданстве и таким образом избежали экстрадиции. Кто же теперь мог убедить англичан выдать Крогеров России?
      Лонсдейл не стал дожидаться ответа на этот вопрос и делал все, что было в его силах. В 1965 году он опубликовал на английском языке свои мемуары под названием "Шпион: двадцать лет в советских секретных службах". В книге он привел свои показания на судебном процессе и вновь подтвердил, что Крогеры не имели абсолютно никакого отношения к портлендскому делу. Если намерения Лонсдейла заключались в том, чтобы в Великобритании началась кампания за освобождение Крогеров, то они провалились.
      Англичане считали Крогеров закоренелыми шпионами. Лонсдейл же подверг убийственной критике все английское общество. Он также описал портлендскую лабораторию в Портоне и ту угрозу, которую она представляла для всего мира1.
      В апреле того же года молодой англичанин по имени Джеральд Брук, преподававший русский язык в одном из лондонских колледжей, совершил ошибку всей своей жизни. Водя группу иностранных туристов по Москве, он согласился распространять листовки некой антисоветской организации. За это он был арестован, отдан под суд и приговорен к пяти годам лишения свободы. Общественность Великобритании пришла в волнение, но что она могла поделать? Он был виновен по советским законам и потому отправлен в тюрьму.
      Отбывали наказание и Крогеры: Хелен - в женской тюрьме Стайл, в Чешире, а Питер - в тюрьме Манчестера Стренджуэйс. Условия заключения были очень суровыми. Поскольку Крогеры считались особо опасными преступниками, то за ними велось круглосуточное наблюдение. Им случалось болеть, и тогда они писали протесты, но это нисколько не меняло их участь к лучшему. Питер однажды заболел фурункулезом - болезнь была вызвана переохлаждением и антисанитарными условиями. Его поместили в госпиталь лондонской тюрьмы Уормвуд-Скрабз, а затем перевели на остров Уайт, в тюрьму особого режима Паркхерст. Там по меньшей мере у него появилась возможность выращивать овощи. Несколько раз он направлял петиции с просьбой пересмотреть дело жены на имя Маргарет Тэтчер, в то время рядового члена парламента, но получал лишь вежливые ответы.
      В тюрьме Крогеры вели дневники, обменивались письмами, занимались всем, чем могли. С весны 1964 года Питер начал получать письма от Арни Перфильева из Польши. Тюремная цензура, не знавшая, что письма писал Лонсдейл, спокойно пропускала их. Придерживаясь изложенной на суде версии об их отношениях, Лонсдейл уверял Питера, что ему непременно придет на помощь, он передавал приветы от своей жены, от "Арни младшего", родившегося, когда Лонсдейл находился в заключении. Питер стал тогда крестным его отцом заочно.
      Три года спустя Хелен тоже стала получать письма от своей "кузины" Мари, жившей в Варшаве на Вавельской улице. На самом деле письма писал Юрий Пермогоров, сотрудник московского разведцентра и написаны они были эзоповым языком. А в начале 1969 года она неожиданно получила волнующую телеграмму от своей несуществующей кузины. "В этом году, - писала Мари, - мы выпьем вместе вина, сделанного из винограда с плантаций в Люблине". Крогеры понимали, что это означало. Они перечитывали такие фразы каждый день, предвкушая радостную сцену встречи. Они знали, что Центр прилагает все усилия к их освобождению.
      В июле британские газеты опубликовали удручающую новость: Джеральда Брука советские власти обвиняли в попытке совершить побег из тюрьмы вместе с другими заключенными. В Великобритании накалялись страсти: Бруку грозили в СССР увеличить срок до 14 лет. Телевизионные программы знакомили с Бруком каждую семью. Долгое ожидание его жены превратилось в настоящую голгофу для всей нации. Политики не знали, как вызволить Брука из тюрьмы. И в этот момент вспомнили о Крогерах.
      Во время переговоров Советский Союз согласился освободить не только Брука, но и двух молодых англичан, сидевших в тюрьме за ввоз марихуаны.
      И вот в воскресенье 25 октября 1969 года читатели "Таймс" обнаружили на первой полосе сенсационный заголовок со следующим текстом:
      "Отъезд Крогеров под брызги шампанского.
      Варшава. 24 октября. Советские шпионы Питер и Хелен Крогер вылетели сегодня навстречу свободе, поднимая бокалы шампанского, пожимая всем руки и шутя по поводу долгих лет, проведенных в британских тюрьмах.
      - Как все же прекрасно вновь видеть счастливые человеческие лица, радовалась миссис Крогер, осматривая салон купе первого класса "Трайдента" - лайнера "Бритиш эрланз", увозившего их сегодня утром из Лондона в Варшаву.
      Вследствие сделки, заключенной с Советским Союзом, Крогеры центральные фигуры Портлендской шпионской сети - были выпущены на свободу, отбыв в тюрьме восемь из двадцати лет. Их обменяли на Джеральда Брука, преподавателя, арестованного в России за ведение антисоветской пропаганды.
      Самолет пролетел над Лондоном и взял курс на Польшу. Во время полета Крогеры любезно беседовали с экипажем "Трайдента".
      - Двадцать четвертого июля мы узнали о нашем скором освобождении, рассказывал мистер Крогер, - однако нам разрешили видеться друг с другом задолго до того, как мы вышли из тюрьмы.
      55-летняя миссис Крогер добавила:
      - Во время нашего пребывания в Англии он мне ни разу не сказал, что любит меня...
      Ее муж Питер улыбнулся и нежно ответил:
      - Вот теперь, когда мы снова вместе, я говорю, что очень люблю тебя...
      Западным журналистам не разрешили фотографировать Крогеров в аэропорту Варшавы. Супруги уехали в город в микроавтобусе в сопровождении полицейского эскорта.
      Но прежде чем выйти из самолета, Питер Крогер повернулся к журналистам, которым предстояло проделать обратный путь, и сказал, помахав им рукой:
      - Когда вернетесь, передайте от меня привет всем моим собратьям по тюрьме Паркхерст".
      В руках Питер держал огромного белого плюшевого медведя, которого ему подарили заключенные во время прощального ужина. Никто из журналистов не сомневался, что он и его жена отправятся теперь в Москву1.
      Действительно, на следующий же день Крогеры приземлились в московском аэропорту Шереметьево, где их встречали Александр Корешков, постаревший на 16 лет, и незнакомый им высокий элегантный человек - Юрий Пермогоров. Пермогоров поспешил сообщить Крогерам по-английски, что он кузен Хелен, которого она никогда не видела. Все от души посмеялись этой шутке и отправились к ожидавшей их машине. Они приехали в скромный с виду дом, где Крогеров ожидал торжественный прием. Едва Питер и Хелен вошли, как их обступили друзья, жившие в разное время в разных странах и под разными псевдонимами: Марк, Бен, Джонни, Антон, Фишер, Лонсдейл... Яцков и Квасников не захотели появляться в аэропорту, где их могли выследить западные журналисты. Они и теперь безукоризненно соблюдали правила конспирации.
      В мае следующего, 1970 года на свободу вышли и два последних члена портлендской пятерки - Гарри Хаутон и Этель Джи. Через год они поженились, а в 1972 году Хаутон опубликовал книгу "Портлендская операция. Автобиография шпиона", где он полностью оправдывал себя. По его признанию, все его неприятности начались еще в Польше, где он "искал себе любовницу" из стана противника1.
      Их откровения
      Заслуги Крогеров наконец были признаны. Через несколько дней после их возвращения в Москву появился секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР:
      "Указ.
      За успешное выполнение специальных заданий по линии Комитета государственной безопасности в сложных условиях капиталистических стран и проявленные при этом мужество и стойкость наградить орденом Красного Знамени
      - Коэна Морриса,
      - Коэн Леонтину.
      Председатель
      Президиума Верховного Совета СССР
      Н. Подгорный
      Секретарь Верховного Совета СССР
      М. Георгадзе
      Москва, Кремль.
      17 ноября 1969 года".
      Сразу же после опубликования Указа друзья Крогеров стали хлопотать, чтобы им было предоставлено советское гражданство. И вновь воспротивился Михаил Суслов. Однако Юрий Андропов - новый руководитель КГБ - сумел настоять на своем.
      Став гражданами СССР, Крогеры объездили всю страну. Затем они сочли своим долгом поделиться опытом и знаниями с молодыми разведчиками КГБ. В конце концов они отошли от дел и стали вести замкнутый образ жизни. Они не захотели больше пользоваться своими старыми псевдонимами - ни Крогер, ни Бриггс, ни какими-либо еще - и взяли себе новую фамилию. Питер так и не выучил русский язык в достаточной степени, чтобы общаться с москвичами. Безусловно, это отрезало его от внешней жизни. Хелен более или менее освоила русский язык.
      В 80-х годах у Крогеров возникли проблемы со здоровьем, особенно у Питера. Седой как лунь, он с угрюмым видом молча сидел в кресле, укрыв больные ноги пледом. Передвигался он, опираясь на две трости. Хозяйством же занималась приходящая домработница. Она также делала все покупки.
      Жили Крогеры на Арбате, в красивом доме. Их соседями были космонавты, знаменитые артисты, другие выдающиеся личности. Крогерам не разрешали рассказывать о прошлой жизни, да они и сами не стремились завести новых друзей. Приходили к ним в основном сотрудники КГБ, и жильцы дома быстро подметили это. Когда Крогеров кто-либо навещал, для них наступал настоящий праздник. Хелен заваривала чай, хлопотала, без умолку говорила по-русски и по-английски. В эти минуты Крогеры чувствовали, что в Москве они действительно у себя дома. Сотрудники спецслужб относились к ним с глубочайшим уважением.
      Квартира Крогеров состояла из трех просторных комнат. Она включала в себя холл, где висели книжные полки, гостиную, а также буквально заставленный английскими книгами рабочий кабинет Питера, кухню, спальню и ванную комнату. Квартира выглядела по американским меркам очень скромно, несмотря на то что была обставлена импортной мебелью. На стенах и шторах висели фотографии Крогеров в разные периоды их совместной 50-летней жизни, Юрия Андропова, Молодого-Конона (Гордона Лонсдейла), но самое почетное место занимала фотография Рудольфа Абеля.
      7. Владимир Чиков беседует
      с Крогерами
      Как явствует из Введения, я начал изучать досье № 13 676 в 1989 году. Мои вопросы, которые я задавал Анатолию Яцкову, Леониду Квасникову, Юрию Пермогорову, Владимиру Барковскому, Юрию Соколову и другим ветеранам КГБ, постоянно вызывали у них неподдельное изумление: "Но разве мы можем открыто говорить о таких конфиденциальных вещах? - восклицали они. - Нет, это невозможно!" Тогда я напоминал им, что получил разрешение от самого Владимира Крючкова, возглавлявшего в то время КГБ. Сначала они пытались удостовериться, действительно ли я имею санкцию председателя КГБ на рассекречивание материалов дела № 13 676, затем все более и более раскованно стали отвечать на мои вопросы и рассказывать все, что они знали, позволяя мне тем самым проникнуть в запретную до тех пор операцию "Энормоз".
      Крогеры тоже отреагировали на мои просьбы сначала очень сдержанно, но потом сохраняли полное спокойствие и безмятежность, словно бы книга, посвященная их подвигу, была просто-напросто очередной главой их удивительной одиссеи. При каждом новом визите к ним я ощущал, что они испытывали от общения со мной все возрастающее удовлетворение. В то же самое время Питер, как и я, работал над книгой. Он проводил историческое расследование, прочитывая фолианты с помощью лупы. В одних очках ему уже было трудно работать. Его книга, основанная на секретных архивных данных, возможно, будет еще опубликована в недалеком будущем. Однако с моей помощью он уже смог сказать всему миру, что он и его жена работали во славу Советского Союза, а также раскрыть причины, по которым они это делали.
      Отвечая на мои вопросы, Питер и Хелен вспоминали о Нью-Йорке, Варшаве, Париже, Лондоне. Повесив на стене огромную карту Нью-Йорка, Питер, вооружившись длинной указкой, прочерчивал путь, по которому он и Хелен обычно приходили на Манхэттен.
      По всей видимости, Питер все еще испытывал чувство глубокой ностальгии по Америке и продолжал страдать от потери родителей.
      Мой пример с написанием вместе с Г. Керном книги об атомном шпионаже и об участии в нем Коэнов-Крогеров вдохновил и многих других зарубежных и советских журналистов. Они тоже захотели рассказать общественности о подвиге Крогеров. В последующие несколько лет супруги неоднократно давали интервью, главным образом работникам телевидения. 25 октября 1989 года была записана на пленку первая их беседа, происходившая на английском языке.
      Давая интервью, Крогеры порой перескакивали с пятого на десятое, как свойственно всем людям, имеющим огромный опыт разведывательной работы. Иногда они теряли мысль и начинали говорить совсем о другом. Однако после определенной редакторской обработки их повествование приобрело законченную целостность. Оказалось, что достаточно вставить отсутствующие слова, заполнить пробелы и расставить события в хронологическом порядке. Подобная работа придала рассказу о жизни двух супершпионов из первых уст необыкновенную живость.
      Я считаю вполне оправданным посвятить часть заключительной главы краткому резюме того, что мы исследовали. Пусть Крогеры теперь сами расскажут о том, что было в их жизни...
      Начало. 1931-1936 годы
      Хелен. Я была революционеркой уже в молодости. Мне исполнилось 14 лет, когда я вступила в Социалистическую партию. Однако вскоре покинула ее ряды, поскольку в них состояли одни старики, которые просто хотели попользоваться мной. Я сказала себе: "Разве это социалисты?" - и ушла. Затем вступила в Коммунистическую партию. Коммунисты отправили меня учиться в лицей. О! Это долгая история...
      Питер. Я получил диплом бакалавра в колледже штата Миссури, который посещал в течение четырех лет. Летом возвращался в Нью-Йорк, чтобы заработать немного денег, нанимался официантом в рестораны бальнеологических курортов или, как вы сказали бы, домов отдыха, куда приезжали рабочие, представители среднего класса - учителя, интеллигенция. Разумеется, в те времена все говорили о политике. 20 миллионов человек потеряли тогда работу. Фермеры выливали молоко на землю. Они отказывались продавать его по два цента за галлон или, например, арбузы по пять центов за фунт. Они выбрасывали их в реки. Многие разорившиеся владельцы заводов прыгали с крыш... Это... Короче говоря, это было реальностью той эпохи.
      Хелен. Прибавьте к этому еще одну вещь - кризис 1929 года.
      Питер. Да, нужно исходить из этого... По моему личному мнению, в Соединенных Штатах почти все читали социалистические газеты и в принципе хорошо относились к социализму. Просто они не так глубоко изучили проблему, как я или Лона. Понимаете? Но так было.
      Итак, я хотел завершить образование в штате Иллинойс. В университете Иллинойса я вступил в члены Молодежной коммунистической лиги. Я стал ее активистом, своего рода организатором. В те времена мы говорили не "секретарь", а "организатор". В университете существовала также подпольная партийная организация. В нее входили преподаватели. Был среди них и один студент - Моррис Коэн, то есть я. К тому времени я тоже вступил в их ряды. Мы, молодые коммунисты, установили тогда хорошие отношения со студенческим братством. Наша политическая деятельность продолжалась вплоть до лета.
      Однажды нам, помню, пришлось работать всю ночь на гектографе, чтобы отпечатать листовки. В шесть часов утра я начал их расклеивать на стенах. За мной по пятам шла полиция и срывала их. Я расклеивал, а они срывали.
      Так продолжалось до тех пор, пока я не получил уведомление от президента университета. Меня и моего товарища (его звали Милт) вызвали к нему в кабинет. Мы вошли, и как выдумаете, кого мы там увидели? В кабинете находились все администраторы университета, в опекунский совет которого входили представители самого крупного бизнеса Иллинойса. Президент напрямую сказал нам: "Если вы не прекратите вашу деятельность, мы будем вынуждены избавиться от вас".
      Мы не прекратили. Мы продолжали действовать до июня, то есть до самого отъезда на летние каникулы. Я уехал домой, чтобы летом подработать. Итак, я был одновременно членом партии и комсомола, то есть Союза молодых коммунистов. Хелен тоже была членом партии. Мы оба вступили в партию в 1935 году. Посчитайте, сколько времени прошло с 1935 по 1989 год? Таков наш стаж в коммунистическом движении1.
      Испания. 1937 год
      Питер. В 1937 году на Мэдисон-Сквер-Гарден состоялся многолюдный митинг в поддержку Испанской республики. До начала митинга я зашел с друзьями в кафе. Там один из моих товарищей познакомил меня с Хелен. Именно там я впервые увидел ее, понимаете? На ней был костюм, как сейчас помню. И смешная маленькая шляпка... Понимаете?
      Через два месяца я отправился в Испанию. Я должен вам об этом рассказать. Мы перешли Пиренеи с французской стороны. Французская коммунистическая партия все подготовила для этого перехода. Мы ехали от Парижа до подножия Пиренеев по железной дороге. Нас сопровождала 12-летняя девочка. Прибыв на место, мы расположились на ферме. Нам нужно было осмотреться и наметить маршрут. Когда наступила ночь, отправились в путь. Долго шли по отрогам горного хребта, потом переобулись в испанские холщовые туфли и стали взбираться в горы. Взбирались всю ночь, лезли, лезли и лезли вверх. И ничего не видели, кроме темноты. Не было видно ни огонька, но в конце концов мы оказались на гладком, как стол, плато. И вдруг увидели солнечный свет над Средиземным морем. На нас словно нашло озарение... Мы смотрели, а потом дружно запели "Интернационал". Все произошло так внезапно, словно взрыв. Никакой команды на это не было. Просто спонтанно каждый из нас запел "Интернационал".
      Хелен. Ты не волнуйся, Бобси.
      Питер. А потом... Мы добрались до крепости, я забыл, как она называется. Она очень известная и находится прямо на границе. Там мы и располагались до тех пор, пока не появилась возможность отправиться в город Венесуэла, в тренировочный лагерь. Там мы были разбиты на группы по языковому принципу. Например, французы и бельгийцы, англичане и американцы. У каждой группы был свой лагерь...
      Тренировались около полутора месяцев, а затем отправились на фронт. Нас держали в резерве до тех пор, пока не произошло сражение около Фуэнтес-де-Эбро. В том бою я получил пулеметное ранение в обе ноги. Февраль и март 1938 года я пролежал в госпитале, потом меня направили учиться в политическую школу.
      В тот момент фашисты пытались прорвать фронт. Они были совсем недалеко от Средиземного моря. Наступали трудные времена. Советские товарищи сказали, что если я буду работать на них, то это поможет делу борьбы с фашизмом.
      Так полагал тогда и я. Я верил в это. В 1936-1938 годах во всем мире действовало мощное антифашистское движение. И в то же время существовала огромная безработица. Это придавало еще больший размах нашей борьбе за установление подлинной демократии в Испании.
      В то время о социализме речь там не шла. Речь шла о демократии, об Испанской республике, о наших товарищах, сражавшихся в интернациональных бригадах. В это верили испанские товарищи и их бригады. Наши убеждения были непоколебимы. И тогда я ответил согласием на предложение советских товарищей. Нас привезли в Барселону. Дом, где нас разместили, не сохранился. В 1970 году мы с Хелен совершили большое путешествие по многим странам мира. Мы пришли на то самое место, где некогда стоял этот дом. Раньше он принадлежал одному испанскому аристократу. Это было красивое здание, построенное в испанском стиле. Он был расположен на холме, прилегающем к горам Барселоны. Тогда, в 1970 году, перед нашим взором предстало типовое строение и мы поняли, что старого дома больше нет. Он остался только в нашей памяти.
      Продолжим разговор об Испании. В ноябре 1938 года я вернулся в Нью-Йорк. Ко мне пришел один товарищ. Я установил с ним связь, и мы стали вместе работать на советскую разведку. Сначала мы выполняли мелкие поручения...
      Хелен. Позволь мне прервать тебя, Бобси. Видите ли, самое главное заключалось в нашем миропонимании. Если бы мы победили в Испании, если бы действительно установилась Республика, то по нашему мнению Вторая мировая война не разразилась бы. Однако все обернулось иначе.
      История любви
      Питер. На углу 6-й авеню и 41-й улицы находился кинотеатр, где показывали советские фильмы. Там я и назначил ей свидание. Кажется, она должна была прийти в семь или восемь часов. Да, где-то так. Она не пришла. Восемь, девять часов. Я все время звонил ей, а она говорила: "Иду, иду". В конце концов в десять часов она пришла. Я вам сейчас все расскажу, хорошо?
      В то время мы еще не были вместе. Но когда это случилось, в феврале или марте 1941 года, то я осознал, что для меня семейная жизнь означала общность не только дома, но и в работе. Я должен был быть уверен, что Хелен всегда будет со мной. Я никогда не думал, что наши мнения будут совпадать по всем вопросам. Конечно, иногда мы спорили. Однако мы должны были не сомневаться в главном, в том, что целиком будет определять нашу жизнь. Время шло, и я чувствовал... Да, я чувствовал, что всегда смогу рассчитывать на нее. А ведь раньше, например, сидя бок о бок с ней в кинотеатре, я этого не чувствовал. Я почувствовал это всем сердцем. И я понял, что она именно та, на которой я женюсь.
      Хелен. Хорошо, Бобси. Не волнуйся.
      Питер. Не беспокойся. И тогда мы поженились.
      Хелен. Я никак не решалась. Я уже встречалась с одним человеком. Он был адвокатом, имел много денег, а я знала, что партии всегда требуются деньги. И тогда я пришла к высокопоставленному партийному боссу и сказала: "Черт возьми, что же мне делать? Пришло мне время выходить замуж. Есть немало мужчин, которым я могла бы стать женой". Я сказала: "Есть один, который беден, а другой - богат". Он посмотрел на меня и спросил: "О чем ты, Хелен, говоришь?" Я ответила: "Послушай, партии же всегда нужны деньги. Я могла бы выйти замуж за этого парня и иметь много денег, а он бы ничего не знал. Я умею действовать в подобных случаях". Он посмотрел на меня и сказал: "Послушай, Хелен. Ты выйдешь замуж. У тебя будет богатый муж. У тебя будет прислуга. У тебя будет все, что ты захочешь. И ты тогда забудешь о коммунизме". Я возразила: "Нет! Никогда!" А он сказал: "Выходи замуж за бедного, и вы будете всегда вместе работать в нашей партии".
      Я долго думала и в конце концов решила выйти замуж за Питера. Я знала, что через всю жизнь он пронесет верность моему идеалу. Так оно и случилось.
      Пакт Молотова-Риббентропа.
      1939 год
      Питер. Когда Испания потерпела поражение... Многие восприняли падение Республиканской Испании как катастрофу. В мире сложилась очень сложная обстановка. Вы знаете, что произошло. Советский Союз подписал с Германией пакт Молотова - Риббентропа. Что касается бойцов Интернациональных бригад, то они испытывали некоторую неприязнь к этому договору. Иначе говоря, он вызывал вопросы. И все это было довольно странным. Почему был заключен подобный договор, ведь мы же все время говорили, все время пропагандировали идею единого фронта, народного фронта? У нас сложилось чувство, что возникло противоречие. Так думал и я...
      Хелен. Прости, но это был не просто договор. Они говорили "о дружбе между Германией и Советским Союзом". Слышать это было невыносимо. Это было действительно ужасно. Все ополчились против нас, против людей, симпатизировавших Советскому Союзу. Они нападали на нас, словно мы... Нас называли "коммунарами", и мы пытались оправдать это название. Мы говорили: "Это сделано для того, чтобы выиграть время, собрать все силы воедино, чтобы противостоять Германии". Действительно, так оно и вышло.
      Питер. До того как мы с Хелен по-настоящему стали жить вместе, в Нью-Йорке и в других городах Соединенных Штатов люди осознали опасность нацистской угрозы. Мы должны были помочь разобраться им в деталях, попытаться восстановить ход событий. Это было первым серьезным заданием, которое мне доверили. Потом были и другие. Мне предстояло выполнить важную задачу: подобрать товарищей, которые могли бы, скажем, помочь нам вести нашу работу. Я мог бы вам сказать, что еще до того, как меня мобилизовали в армию, мы могли тогда находить сторонников на заводах, где рабочие охотно сотрудничали с нами. Хелен приняла у меня эстафету, после того как я отправился в армию. Она поддерживала связь со многими людьми. Они помогали ей, приносили деньги, сообщали новости. А теперь не хочешь ли ты рассказать о встрече с моряком?
      Хелен. Был один моряк, служивший во время войны в торговом флоте. Вы знаете, какая опасная эта профессия. Я должна была прийти на берег ночью. По моей одежде и по предмету, который я держала в руках, он должен был опознать во мне связную. Я помню, как один из охранников дока сказал мне: "Послушай, крошка, только не здесь..." Я ответила: "У меня есть дружок. Я хочу его видеть". Он сказал: "Это запрещено". Я настаивала: "Послушайте, дайте мне пять минут. Я только посмотрю на него, а потом, возможно, мы встретимся в другом месте". Он сказал: "О, вы, девушки, сведете меня с ума". И добавил: "Даю только две минуты, иначе у меня могут быть неприятности". И я встретилась с моряком. Он вышел ко мне и передал пленку. Я передала ее своему связному, в "Амторге". Он был очень доволен. Он сказал: "Великолепно".
      Видите ли, я по газетам следила за расписанием прибытия кораблей, чтобы приблизительно знать, когда они причаливают. Примерно через год я снова должна была прийти туда и встретиться с моряком во второй раз. Он был тогда в ярости. Сказал, что на корабле был обыск, что он ужасно испугался и что намерен послать все к чертям. Я сказала об этом кому надо в "Амторге"... Все это было очень неприятно... Я почувствовала, что это означает провал...
      Питер. В 1945 году, когда закончилась война, мы были...
      Хелен. Прости. Подожди минутку. Вот еще что интересно. Во время войны в Америке еще не существовало ЦРУ. Забыла, как они называли организацию Донована?
      Интервьюер. Управление стратегических служб.
      Питер. Да, да. Управление стратегических служб.
      Хелен. Возглавлял его майор Уильям Донован. В этом управлении служил один наш замечательный товарищ. С ним я, правда, никогда не встречалась, только получала от него шифрованные письма. Я встречалась с его братом, который сказал мне: "Кто вы? Почему мой брат не пишет вам напрямую? Что означает вся эта история?" Я ответила: "Видите ли, у меня изменился адрес. И сказала ему, что будет лучше, если он станет писать вам, а вы будете передавать письма мне".
      Он сказал: "Это не имеет никакого смысла. У меня много других забот".
      Я спросила его: "Вы не хотите помочь брату?" Он тоже спросил меня: "Вы что... хотите пожениться?" Я сказала: "Кто знает?" И он продолжал приносить мне письма. Письма были зашифрованы. Я передавала их товарищам. Потом мне велели больше не встречаться с его братом.
      Во время войны. 1942-1945 годы
      Питер. Когда я родился, в Нью-Йорке ввели регистрацию новорожденных. Я узнал об этом тогда, когда попросил визу.