Рэй смотрел на своего капитана во все глаза и удивлялся тому, откуда в нем берется эта способность убеждать. Он знал, что капитан — далеко не дурак, и что невзгоды выбили из него изрядную часть юношеской робости — но все-таки наедине с Рэем и в Салиме он иногда позволял себе… ну, расслабиться что ли. Побыть не старше, чем он есть. И в эти часы никак нельзя было подумать, что он способен внушить десятку здоровенных морлоков… да хоть что-нибудь. Конечно, в первый раз все они были — молодняк, сплошная зелень. Но во второй раз они притащили с собой старика, который считал месяцы до усыпления — он помнил еще Бона. Глядя на его крепкие, желтые клыки и когти, Рэй никак не мог бы подумать, что он уйдет потрясенным сильнее всех. А вот поди ж ты.
      Нет, сам капитан мог говорить, что он обыкновенный, и даже худший из худших и последний из последних — но Рэй-то без оптического прицела видел, что Дух ведет его. Он мог чувствовать слабость и усталость — как тогда, после первой встречи — но даже тогда Дух его не покидал.
      Расставаясь с морлоками, Дик сказал, что на следующей пятидневке не придет: в Праздник Дождя у него назначено важное свидание.
      — Говорить вам будет Порше Раэмон, — сказал он.
      — А кто он такой? — фыркнул самый задиристый из молодняка. Дик осадил его одним взглядом и тремя словами:
      — Он — это я.
      На пути обратно в Салим Рэй осторожно спросил его:
      — Сэтио-сама, вы уверены, что я справлюсь?
      — Конечно, Рэй. По-моему, там, где справился я, справится кто угодно.
      Рэй не находил в себе подобной уверенности. Он понимал теперь, что означает «нет пророка в своем отечестве»: то, что Дик не такой как все, морлоки принимали спокойно и безоговорочно. Он принадлежал к высшей породе людей, и к самым сливкам этой породы: капитанам и пилотам. Он показал себя настоящим туртаном. Он показал себя настоящим чудотворцем, заставив руку капрала Когтя онеметь. Всего этого Рэй не мог.
      Они вернулись в Салим и поужинали, а потом Дик лег на спальник и заснул — в последний раз перед возвращением в Муравейник. Стояла жара и духота, Салим погрузился в тяжкую дремоту — и только Мария в круге света от лампочки перешивала какую-то тряпку для Ксаны. Рэй не мог спать. Он сел в ногах у капитана и задумался.
      — Раэмон, — вдруг тихо позвала Мария. — Раэмон, сядь поближе.
      Рэй пересел.
      — Не хочется его отпускать, — признался он вдруг. — Тонет сердце. Как он там будет один?
      — И как мы здесь будем одни, да?
      Рэй, подумав, согласился. Мария вздохнула тяжело.
      — Нам хорошо, когда он здесь. Уходит страх, и все кажется правильным. Как будто у нас появился хозяин.
      — Не смей так говорить! — Рэй щелкнул хвостом о стену. — Сэнтио-сама никогда не…
      И осекся.
      — Да, он не стал бы, — кротко согласилась Мария. — Но мы стали. Даже ты… ах, неужели все это так глубоко в нашей крови?
      Она опустила голову и по широкому крылу ее носа скатилась слеза. Рэй растерялся. Он не умел утешать женщин. Он видел, как это делают человеческие мужчины, но не знал, получится ли у него.
      А с другой стороны — какого черта? Не получится так не получится, хуже никому не будет. Он придвинулся вплотную и обнял Марию за плечо, несильно прижав ее к себе.
      — Ты права, дзё. Я только что думал, как… как будто я телохранитель, а он — мой хозяин.
      — Да. Мы все были ничьи, все мечтали о хозяине. Рики-сама не устает повторять, что у нас только один хозяин, Иэсу-сама. Но мы ведь не видим Его, а Рики-сама мы видим…
      Рэй присмотрелся к тому, кого они видели. Ему вдруг захотелось, чтобы Дик не спал, а только притворялся спящим и все слышал — это избавило бы его от необходимости объясняться. Но Дик спал, закинув одну руку за голову, а другой бессознательно придерживая Ксану, которая почти забралась к нему на живот. Если бы он бодрствовал, он бы дышал по-другому.
      — Что мы будем делать, если он умрет? — продолжала Мария. — Мне страшно об этом думать, но я заставляю себя. Когда его нет, я заставляю себя думать, что он и не придет, и надо жить дальше. Ох, Раэмон, как это тяжело. Но если с его смертью все рассыплется — значит, мы остались рабами, как и были.
      Эти слова ужалили Рэя. Она была права. Правее некуда. Но что делать?
      — Он должен уйти, — совсем тихо сказала Мария. — Надолго. И не говорить, когда вернется. И вернется ли. Так надо. Скажи ему.
      — Почему я?
      — Ты был с ним дольше всех. Ты его к нам принес.
      — Но тогда уж — и Том. И Остин, и Актеон…
      — Ты первым понял.
      — Нет, первой поняла ты. Это твое право.
      — Я не могу об этом так просто говорить. Ты же видишь — я плачу.
      — Вот и хорошо. Плакать не стыдно.
      — И все-таки это ваше дело. Вы дольше были свободными, — Мария смахнула слезы и вернулась к шитью.
      Рэю снова ничего не осталось, кроме как молча признать ее правоту. Да, они были свободными несколько лет. И если после этих лет он снова начал смотреть на Дика как на доброго хозяина — в том его собственная вина. Да, он считал себя ответственным за жизнь, которую спас с таким трудом. Но всю остальную ответственность он с легкостью сбросил на плечи… мальчика вдвое младше себя. Мария права. Нужно думать о нем иногда… как о морлочьем щенке. Очень резвом, отважном и умном для своих лет, но все-таки щенке. Рэй сделал над собой мысленное усилие — и подумал именно так.
      Но тогда… Да, во-первых, он, Рэй, должен принять на себя ответственность за Салим. Что бы ни случилось с Диком, Салим должен жить, Слово должно звучать.
      «Черт меня подери, я знаю, что скажу морлокам в следующий раз».
 

* * *

 
      Пацана не было так долго, что Исия даже разволновался. Муравейник — такое место, где сгинуть легче легкого. Он попробовал отыскать гема по кличке Фродо — но, сколько ни носился по рабочим коридорам со считывателем, не встретил его. «Жучок», поставленный гемом, работал исправно, но пока не сообщил ничего интереснее итогов партии в покер на костях, которую расписали Декия с четырьмя дружками.
      Он сунулся к Даллану — и обнаружил, что Даллан выбивается из сил в одиночку, а по окончании рабочего дня пьет с досады. Мальчишка бросил его. Разобиделся. Вытягивая из пьяного Даллана слово за словом, Исия узнал, что пацана звали в банду Нешер, что он отказался и вдобавок свалил от Даллана.
      — Скажи лучше честно: ты сам перебздел и выпер его, — оборвал Исия пьяный монолог, полный жалости к себе.
      — Я перебздел? — зашипел Даллан. — А ты бы не перебздел? Живу как собака, не знаю, кто меня завтра пнет — а тут эта… выруливает… сука. Вся в инопланетной шкуре. Ах-ох, у тебя такой верный помощник, ты бы платил ему побольше… и глаза щурит, кошка драная. Я грит, его в банду звала, а он не пошел… Все думаю, капец пацану и мне капец… Никуда я его не выпер, просто в лоб ему дал… Он сам ушел. Сукин сын.
      — Даллан, — Исия слегка встряхнул его за шкирку. — Свинья ты этакая. Ты выливал на парня столько говна, сколько одни гемы могут вытерпеть. И ты его еще называешь сукиным сыном? Где он сейчас — ты не знаешь?
      Даллан помотал головой.
      — Отыщите его что ли, сеу Исия! Отыщите, вы же полицейский все-таки.
      — Вот это делать мне больше нечего, — Исия оставил Даллана с его выпивкой и соплями.
      Заняться ему и в самом деле было чем. Наступал Праздник Дождя — день, после которого короткие, эпизодические дожди сменяются долгими, затяжными грозовыми бурями. В этот день начинались большие торги — окрестные плантаторы привозили в Пещеры урожай первого полугодия. После продажи они сами, их жены, дети, управляющие и работники стремились вкусить от всех радостей, которые предлагает большой город прежде, чем возвращаться к унылой и однообразной жизни на отшибе. Это значило — будет много пьяных, обкуренных и обалдевших от злоупотребления сенсорием. Это значило — будет много ограбленных, опоенных девками, обкуренных в самых дрянных притонах, возможно — до смерти. Это значило — будет много пьяных драк, карманных краж, будут разбитые карты и покалеченные люди. Это значило — вооруженные ограбления в темных закоулках. Это значило бессонные сутки для Исии и всего участка.
      Искать в этакой суматохе мальчишку Исия, конечно же, и в мыслях не имел. Но человек предполагает, а судьба располагает — Исия буквально споткнулся об него, когда срезал путь через коммуникационный тоннель. Йонои-Суна сидел под стеной, скрестив ноги, откинувшись назад и закрыв глаза, и на лице его явственно читалось муторное страдание, которое Исия мгновенно определил как средней тяжести похмелье.
      — Что, не впрок пошло дармовое пиво? — спросил он.
      Ран открыл глаза и с усилием сказал:
      — Здравствуйте, господин Исия.
 

* * *

 
      На самом деле ему очень хотелось есть. С того часа как он покинул Салим — после разговора с Рэем, который им обоим дался нелегко — он не съел ни крошки. В норе Сурков он не застал Данга, и никто не знал, куда тот подевался. Из Салима Дик с собой еды не брал никогда — там и так было впритык. Денег больше не было. Слишком гордый, чтобы клянчить и слишком упрямый, чтобы воровать, он обошел знакомых клиентов Даллана, но большинства не было дома — праздник же! — а у тех, кто был, не нашлось никакой халтурки — кроме типа, который предложил Дику вскрыть чужую квартиру и бабы, сделавшей ему непристойное предложение. В Салим возвращаться было нельзя — там… короче, там было трудно.
      Итак, оставался еще вариант — пробраться в бараки к ремонтникам или литейщикам и поесть с ними. Но это действительно был самый последний вариант… В конце концов, до свидания с Роксаной Кордо, если она появится, оставалось меньше суток. Нужно было только перетоптаться все это время. Или… может быть, у матушки Ашеры найдется что-нибудь для него?
      И тут Дик наткнулся на очередь за бесплатным, по случаю праздника, пивом. Привлекла его не столько выпивка, сколько закуска — пакетик бустерных чипсов. Отстояв очередь, он получил искомое и обнаружил, что чипсы слишком острые, чтобы есть их не запивая; а впрочем, ведь и пиво называют «жидким хлебом». Дик выпил свою пинту, зажевал чипсами и понял, что этого маловато.
      Он добрался до следующей цистерны и получил угощение там. После этого случилось то, что и должно было случиться с человеком, выпившим литр пива на голодный желудок и получившим на закуску 60 грамм белковой стружки. Дик достиг той стадии опьянения, когда человек начинает считать себя вполне трезвым для новой порции.
      Стайка детей пробежала мимо него и обстреляла из водяных пистолетиков. В этот день все поливали друг друга водой и половина окружавших Дика людей уже промокла насквозь. На какой-то миг остановившись и оглядевшись, юноша вдруг очень остро ощутил, что вокруг кипит, пьет и веселится чужой праздник. Играла музыка, люди танцевали прямо на улицах, парни целовали девушек, дети носились взад-вперед с самодельными брызгалками, ведрами, бомбочками из наполненных водой презервативов — но его все это не касалось. Он был один. Он был никому не нужен — даже тем, кого он привык считать… ну, почти частью себя. Да, конечно, Рэй был прав. Они должны научиться жить без него… Ведь это и значит — быть свободными. Когда тебе не нужен хозяин, командир, туртан… Но черт побери — он и не собирался, он и не думал быть для них хозяином! Как, как они могли с ним сделать это! И кто — Рэй, Мария…
      — Я больше не нужен, — пробормотал он, исполняясь пьяной жалости к себе. — Я не нужен… С-симатта… Если я не нужен — я могу хотя бы выпить пива…
      Он пошел на поиски третьей цистерны — и эти поиски не заняли много времени.
      — Эй, Флорд! — окликнул его кто-то. Оглянувшись, Дик увидел Симха, одного из «ассоциированных» Сурков, под руку с девчонкой из небольшой девчачьей бандочки. — А тебя тут искал цап.
      Цапами на уличном жаргоне называли полицейских.
      — Какой?
      — Такой, знаешь, будто его пожевали и выплюнули.
      Описание в точности соответствовало внешности господина Исии.
      — Ты бы занышкался куда-нибудь, — сказал Симха.
      — Буду я нышкаться от всякого цапа, — Дик достал сигареты, увидел, что остались только две и спрятал, потом подумал и пошел за четвертой пинтой.
      Закончилось все это там, где его застал Исия. Одно было хорошо — Дик отдалился от голодного обморока настолько же, насколько приблизился к обмороку пьяному. По крайней мере, живот уже отлип от спины.
      Он решил больше не искать приключений и в самом деле «занышкаться» куда-нибудь, чтобы скоротать в безопасности десяток часов до свидания с фрей Кордо. Он успел слегка протрезветь и снова проголодаться, поэтому не отказался от предложения Исии пойти перекусить. В конце концов, он не выпрашивал угощения, а господин Исия был не такой плохой человек, чтобы с ним нельзя было преломить хлеб.
      Они забрались в одну из обжорок — которая сегодня ломилась от посетителей — и Исия заказал себе жареных угрей в тесте, а Дик — сандо и кофе.
      — Даллан тебя искал, — сказал Исия.
      — Он же выгнал меня.
      — А мне сказал, что ты сам ушел.
      — Он мне в лоб засветил. Если он не хотел меня выгнать, то я уж не знаю, чего он хотел.
      — Да ничего он не хотел. Испугался просто. Он мутант, ниже его только гемы, таких, как он, убивают и даже не замечают. И тут ты… Конечно, у страха глаза шире хари, вы для Нешер мелковаты. Но он же вообще всех боится. Взял и со страху зацедил тебе в лоб. Простил бы ты его, что ли. Из вас двоих вроде бы ты христианин…
      — Это не значит, что мне можно давать в лоб всякий раз как зачешутся руки.
      — Так и скажи ему об этом. А то развернулся и — фррррр! Ух, какие мы гордые. Да, вот еще что. Этот гем, которого ты называешь Фродо — с ним все в порядке, не знаешь?
      — Если мне еще не сказали, значит все в порядке.
      — А что, ты уже видел кого-то из его бригады?
      — Да это не обязательно. Мне бы уборщики передали, грузчики… кто угодно.
      — У тебя столько… прихожан?
      — Да нет, просто я для них… ну, как свой.
      — Что ж ты к ним не пошел поесть?
      — А вы знаете, сколько они сами едят?
      Исия поморщился. В этом была одна из главных бед с муниципальными гемами — из их кормушки тащили все, кто имел к ним отношение. Причем репрессивные меры не помогали — не успевала в глайдер-порту высохнуть кровь свежевыпоротого ворюги, как следующий, назначенный на его место, уже придумывал, как бы смухлевать с бустером, чтобы продать его в портовые обжорки. До голодных смертей, конечно, не доходило, но… Частным гемам было лучше. И намного.
      — Пойди помирись с Далланом, — Исия доел угрей и отодвинул тарелку. — Сейчас, пока вы оба поддатые.
      Пацан изумленно воззрился не него.
      — Ну что ты на меня смотришь? Да, он пропивает все, что вы успели заработать. Иди быстрей, если хочешь застать его еще в подштанниках — а то ведь и их пропьет.
      Дик поблагодарил, попрощался и быстрым шагом отправился к своему работодателю. Хмель из него почти выветрился — осталась только легкая смазанность восприятия.
      Вот она-то и подвела.
      Дик успел только краем глаза поймать легкое движение позади себя, нырком ушел вперед, но опоздал. Под правой лопаткой у него разорвалась граната, рука онемела и не поймала выскакивающий из петли флорд, ноги тоже подкосились — тем более что под коленку влетел чей-то ботинок. Дик упал, на одной интуиции ушел перекатом от следующего удара — и увидел наконец противника — высокого парня в банданне Сурков.
      Это был Элал.
      Дик прямо из положения «лёжа» достал его ногой в пах — и на этом все успехи закончились: Элал пустил в ход кийогу. Свинцовый шарик, влетев под дых, еще на две секунды выбил весь свет из глаз и воздух из легких. Удары ботинок по корпусу после него воспринимались как милость Божия.
      «Встань» — он пытался собраться — «Встань и бейся, пьяная скотина!»
      Ему удалось подняться на ноги — и, похоже, Элал позволил это только для того, чтобы не утруждать себя наклонами. Будь у Дика в ходу обе руки — он бы, наверное, смог одержать верх, но удар кийоги вывел правую из строя надолго.
      Оставалось только тактическое отступление — но Элал поймал Дика за рубашку, ветхая ткань порвалась по шву вдоль спины, и Дик не устоял на ногах — завалился назад. Его немного протащили по песку — тут были наметены за лето целые дюны — бросили об пол, перешагнули — точнее, прошлись по нему — и, снова подняв, швырнули на спину. Элал сел ему на грудь, прижав руки коленями к земле, и сорвал с шеи самодельный розарий.
      — Вы только посмотрите, кто у нас тут такой, — он присвистнул, водя пальцем вдоль шрамов. — Вот зараза!
      — Ты лучше отпусти меня, Элал, — Дик задыхался под весом здоровенного парня, который с каждой секундой терял свое лицо и становился фигурой из ночных кошмаров. — Ты лучше с меня слезь, а то…
      — А то что? — Элал склонился низко к его лицу. Черные, жирные волосы взмокли от пота, ноздри дрожали.
      — А то я тебя убью.
      — Нет, — Элал выдвинул лезвие флорда на длину ножа. — Это я тебя убью. Я тебя прикончу, имперская сука, поганый крестоносец. Таким, как ты, место в земле. Вы отца моего убили, сволочи. Я сейчас тебе кишки на шею натяну!
      Дик смотрел в его лицо и видел, что он накручивает себя. Наверное, ему не приходилось убивать раньше — вот так, глядя в глаза. Ему требовался определенный градус накала, чтобы убить. Как и Дику. Но разница между ними была в том, что Дик этого градуса уже достиг. Он знал что может сейчас убить Элала и с большой вероятностью сделает это, если тот не сдаст назад.
      — Элал, — прохрипел он. — Отвали, добром прошу. Я тебе ничего не сделал.
      — Ты мне всю жизнь испоганил, хрюс! — заорал парень. — Добром просишь? — он сжал левую руку в кулак, выпростав средний палец. — Пососи и больше не проси!
      Последняя реплика была лишней. После нее Дику стало все равно, убьет он Элала или нет. Он резко подтянул пятки к бедрам и сделал вид, что пытается встать на «мостик», чтобы стряхнуть победителя — тот предвидел такой маневр и чуть отклонился назад, ухмыляясь. А Дик левой рукой достал хаси из-за за голенища и, резко опустившись на песок — Элал на миг потерял равновесие — вскинул ноги и захлестнул в «ножницы» шею противника. Элал неловко взмахнул руками и выронил флорд. Дик вонзил хаси ему в бедро и он, захрипев, освободил руки Суны. Соображения у Элала хватило на то, чтобы кувырком уйти назад и высвободиться из захвата — но Дик и сам не зевал и, как только Элал вскочил на ноги, он обнаружил, что противник тоже стоит, и в руке его флорд.
      — Брось кийогу, — юный имперец сплюнул кровь. — На шнурки порежу. Брось.
      Элал колебался.
      — Ты меня все равно убьешь, — сказал он. — Я же знаю теперь, кто ты.
      — Я до трех сосчитаю — кийога будет на полу. С твоими пальцами или без — решай. Один…
      Элал посмотрел в его глаза и понял, что он не шутит и не берет на испуг. Кийога упала на песок на счет «два». Дик ногой подгреб ее к себе.
      — Я не какой-то сраный вавилонянин, чтобы убивать людей ради своего покоя. Иди, ори на весь муравейник, что я здесь. Скажи всем, что сохэи не умирают, — он потянул кровь носом и сплюнул опять. — Они отходят в Чистилище для перегруппировки.
      — Я найду тебя. Я все равно тебя найду, гад… — штанина Элала набрякла кровью, на глазах выступили слезы стыда и боли.
      — Ох и придурок же ты, — Дик устало покачал головой. — Ты такой придурок, что мне тебя даже жалко. Уходи отсюда. Дай отдохнуть от твоей тупости.
      Элал развернулся и поковылял в свой конец прохода. Дик вышел с другой стороны и, кривясь от боли, понемножку двинул в сторону мастерской Даллана.
      Даллана он нашел храпящим на раскладушке за перегородкой. Стойкий запах перегара ясней ясного говорил, что Дик может не бояться шуметь — поэтому он смыл кровь в туалете, взял маленького швейного бота и починил рубашку (вышло криво, потому что левой рукой), а потом нацарапал записку:
      «Сеу Даллан! Я вернулся и прошу у вас прощения, что так долго не появлялся. Господин Исия просил меня прийти к вам. Спасибо, что оставили мне инструменты. Я вернусь после праздника, а сейчас у меня дела. Ран».
      Положив записку на видное место, он отстегнул пояс с инструментами и положил его рядом с храпящим нейромехаником, а потом вышел, закрыл дверь на кодовый замок и начал долгий спуск в нижние уровни глайдер-порта, к своему алтарю.
      На середине дороги он понял, что дело было не только в пиве, но и в адреналине. Грубое мужское прикосновение выбило его из нормального русла — иначе он не потянул бы усилие, которое выдал, скидывая Элала. Правая рука болела, словно ее выдергивали из плеча, а в солнечное сплетение как гвоздь всадили. Какой-то неприятный комок бегал по пищеводу туда-сюда. Вспухали нос и скула. Как будет, наверное, разочарована сеу Кордо, увидев этакое пугало…
      Под конец пути Дик уже не видел света. Каждый шаг отдавался в плече и в животе ударом молота. Уже наплевать было на сеу Кордо, оставалась одна мысль — прийти на место и сесть.
      — Дождик-дождик, пуще! — заорали над самым ухом. С верхнего яруса Дика окатили водой из ведра.
      — Спасибо, — пробормотал он совершено искренне. От прохладной воды немножко полегчало. — И почему это меня все время бьют?
      Он доковылял до своего алтаря, забрался в густую тень под помостом и сел, опираясь здоровым плечом о стальную ферму. Нет, все-таки он победил. На этот раз он победил. Бедный глупый Элал, что ж он так взъелся…
      Дик опустил голову и не то чтобы задремал — оцепенел, прикрыв глаза. Шевелиться не хотелось. На душе было хорошо. Он не просто победил в драке, он все сделал правильно. Не стал убивать злого дурака. Не поддался ярости. Владел ею, а не она им… Он сам себе хозяин, никому больше, а раб — только Богу, и тоже больше никому. Он скажет это… Рэю… обязательно скажет…
      — Привет, — раздался над ним женский голос. Дик разлепил глаза и увидел очерченную светом фар высокую и стройную фигурку. Больше ничего разглядеть было нельзя — за спиной девушки стоял карт и его фары слепили Дику глаза.
      — Давно хотела посмотреть: кто же это все время убирает голокубы с алтаря, — сказала она.
      — Угу, — промычал Дик. — А я давно хотел посмотреть: кто же это их ставит все время…

Глава 3
Рокс