Мятежный дом

      Некоторые просьбы она старалась удовлетворять — если кто-то жаловался на бедственное положение и притеснения, или просил о должности для кого-то, Бет показывала такие письма Рихарду. Он это одобрял, и даже сам советовал не отказывать людям в маленьких услугах: добро, которое тебе ничего не стоит, в будущем отзовется хорошей молвой или маленькой ответной услугой. Он настаивал лишь на том, чтобы Бет не держала такие вещи в тайне: оказывая услуги, легко попасть в сеть таких взаимных зависимостей, каких у правителя быть не должно. Она не возражала — высшее общество Рива все еще казалось ей темным лесом, и она не спешила бросать руку проводника.
      Она распечатала очередное письмо. Кто такая эта Роксана Кордо? Где-то это имя ей попадалось, а вот сама его носительница — нет.
      Пропустив все формальные вступления, Бет перешла к сути письма.

      Для вас, должно быть, не секрет, что многие генмодифицированные создания подвергаются лишениям и жестокому обращению со стороны хозяев…

      О, да. Не секрет.

      …Поэтому не так давно я приняла решение создать приют для генмодифицированных существ, от которых хозяева по тем или иным причинам отказываются. Например, многие престарелые гемы, которые по возрасту еще не подлежат эвтаназии, оказываются выброшены на улицу. В течение полутора месяцев их содержат в городской тюрьме, а потом продают с торгов. Условия содержания ужасны, а муниципальные власти ничего не делают, чтобы их улучшить. Более того, именно они являются основным покупателем генмодифицированных созданий класса «тэка» — их используют на общественных работах, и содержат при этом не лучше, чем в тюрьме. Нередко эти торги фальсифицируют — начальник тюрьмы просто передает гемов в распоряжение муниципалитета за минимальную сумму, оформляя это как продажу с торгов.
      В системе надзора за гемами давно ощущается нехватка специалистов, и кадровый голод компенсируют кем попало. В лучшем случае эти люди просто некомпетентны, в худшем — они теряют голову от ощущения власти, упавшей в их руки. Гемы подвергаются физическому и сексуальному насилию, а их рабочие нормы давно уже не соблюдаются. При установленном стандарте смены в 10 часов они работают и по 12, и по 14.
      Чтобы как-то облегчить их положение, я решила создать приют — в первую очередь для тех, кого хозяева не могут ни содержать, ни продать. Законы не дают мне возможности сделать это иначе, нежели приобретая их в собственность — но мои моральные принципы запрещают мне иметь собственностью живых людей. Таким образом, единственным выходом остается создание общества, которое могло бы защитить гемов, формально приобретая их в собственность — но с тем, чтобы никто из создателей общества не был их собственником лично. Я понимаю, что это паллиатив, но ничего лучшего закон не оставляет.
      Подготовив все необходимые документы, я попыталась зарегистрировать общество — но на муниципальном уровне мне отказали. Мне также отказал Совет Кланов, мое дело вообще не было принято к рассмотрению. Цукино-сёгун также ясно дала мне понять, что никакого содействия от нее я не дождусь.
      Мне осталось только одно, последнее средство — обратиться с нижайшим прошением к нашему Государю, Солнцу Керету-бин-Аттару. Однако, зная, как медленно канцелярия Государя рассматривает дела такого рода, я прошу вас о помощи. Я знаю, что вам не чужды беды тех, о ком я пишу. Прошу вас, помогите.
Припадаю к вашим ногам,
Роксана Кордо.

      Ох, какая славная девушка! — Бет задохнулась от восторга. Ох, как же здорово найти здесь единомышленника — вот так, нежданно-негаданно!
      Она закружилась по комнате, но внезапно остановилась. Внутрь словно плеснули холодной воды: остынь, подруга! Это может быть очередной попыткой использовать тебя. Интригой Шнайдера. Интригой врагов Шнайдера. Будь проклят этот город — она разучилась смотреть на людей чистыми глазами.
      — Андреа! — окликнула она секретаря. — Кто такая Роксана Кордо?
      — О, — лицо юноши осветилось чуть не благоговением. — Ее отец, Александр Кордо — друг тайсёгуна. Они из старой знати, очень старой. Их род восходит к герцогам Висконти.
      — К лешему герцогов Висконти, — отмахнулась Бет. — Чем он сейчас занимаются?
      — Большой торговый флот, сорок кораблей или около того, я не знаю точно, — Андреа запустил поиск по сантору. — Тридцать восемь. Обширные владения на Судзаку и Сэйрю. Кордо первыми начали вкладывать средства в терраформрование. Другим перспективным направлением была бионика — но проект Фаррана потерпел крах, и большинство разработок пришлось свернуть.
      — Бионика, — Бет наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Это что такое?
      — Это направление начали первыми разрабатывать имперцы. Но в Империи из-за него мог возникнуть кризис безработицы, и ваш Сенат наложил на него вето до окончательного прояснения всех возможных последствий. Пока работала сенатская комиссия, синоби увели технологию. Ее выкупил дом Кордо. Это казалось выгодным — ведь безработицы Вавилон не боялся — напротив, с элиминацией гемов должен был возникнуть кризис рабочих рук.
      Андреа говорил об уничтожении своей расы без малейшего волнения.
      — То есть, вас… предлагали заменить… этой бионикой?
      — Биониксами. Биомеханическими конструктами.
      — Что за мерзость, — поморщилась Бет.
      — Извините, — сказал Андреа и замолк.
      — Почему ты все время извиняешься? Ты не сказал и не сделал ничего плохого. Мне просто кажется, что заменять людей, целую расу, машинами — это паскудство.
      — Как вам будет угодно, — еще раз поклонился Андреа.
      — Но это не значит, — с ударением на «не» сказала Бет,— что мне неинтересно слушать о биониксах. Это начали разрабатывать у нас — значит, это не может быть разновидностью гемов, так?
      — Идея в том, чтобы выращивать биополимерные тела, которые сами воспроизводили бы себя.
      — Живые боты?
      — Я прошу прощения, но я не знаю, в какой степени к ним применимо слово «живые». Может быть, сами Кордо объяснят вам больше.
      Ну что ж, мы как бы невзначай подошли к самому главному.
      — Ну тогда… отпиши, пожалуйста, госпоже Роксане Кордо по всей форме, но не курьером, а через инфосеть. Сообщи, что я хочу с ней встретиться завтра, между… — Бет пролистала свой ежедневник, — одиннадцатью и тремя.
      — Вы желаете дать аудиенцию или нанести визит? — Андреа приготовил стило.
      — А просто встретиться нельзя никак? Скажем, вместе пойти в кафе?
      По выражению лица юноши она поняла, что идея неосуществимая.
      — Ну хорошо, хорошо. Дать аудиенцию.
      В этих стенах по крайней мере можно быть уверенной, что подслушивают только родственнички…
      — Где именно?
      Бет подошла к стене-окну, задернутому силовым полем. За окном стоял ясный день — Зима Анат была на Картаго относительно спокойным сезоном. Черно-зеленый базальтовый песок устилал ложе долины, простиравшейся на восток от Хребта Феникса. С высоты Хребта казалось, что это — неподвижная трава или зеленая глубокая вода — но Бет знала, что вода ушла во время адского лета и не вернется вплоть до Весны Акхат, когда новая Большая Волна, нахлестываемая беспощадными ветрами, перехлестнет через перевалы Хребта и заполнит чашу.
      Скалы, ограждающие долину, также были черно-зелеными, и синим в зелень было небо. Анат и Акхат сходились все ближе, и гуляли по небу рука об руку.
      — Наверху, на галерее, — сказала Бет.
      А кстати, подумала она — не поехать ли на Биакко? Не так уж много у нее осталось живых родственников, чтобы оставлять их в небрежении.
      — Что прикажете подать?
      — Да что хотите, — она махнула рукой и тут же спохватилась: в отличие от слуг на Мауи, здешние гемы впадали в ступор от приказа проявить хоть какую-то инициативу. — Чай и то фруктовое печенье. А кстати, отыщи мне изображения Роксаны Кордо. Может, я ее вспомню.
      Андреа послал запрос в инфосеть — и через минуту Бет лицезрела прекрасную амазонку с платиновыми волосами и серебряными глазами.
      Это была та самая красавица, что аплодировала ей стоя, когда она спела «Горца».
 

* * *

 
      Роксана Кордо нервничала. Она еще ни разу не встречалась с невестой императора один на один, и решительно не знала, как с ней говорить и чего от нее ждать.
      Самым трудным было избавиться от собственной предвзятости — или, по крайней мере, не дать ей влиять на ход встречи. Дело прежде всего. Салим — прежде всего.
      Рокс было трудно признаться себе в ненависти к Эльзе Шнайдер-Бон. С самого момента ее появления эта девица была как соринка в глазу. Если бы Рокс могла найти какое-то объяснение этому чувству, она бы как-то легче сладила с ним, но объяснение никак не находилось. Рокс знала, что кое-кто ненавидит Эльзу за то, что она своим появлением разрушила матримониальные планы. Сонги были бы не против видеть женой Керета Дейлу, а Дэвины — Юлию. И у них были шансы, пока Лесан не привез Эльзу.
      Рокс даже мысль о таком браке не допускала — и слава кому угодно, что Александр Кордо не пытался прорваться в императорские тести. Керет был милым мальчиком, но Рокс не собиралась выходить за человека слабее себя. Она была какое-то время не против выйти за Шнайдера, но… он твердо дал понять, что взять ее в жены не позволяет политическая ситуация, а взять в любовницы дочь друга он не имеет права.
      Нет, она не ревновала ни к власти, ни к Керету. Она бешено ревновала к Ричарду, но неприязнь к Эльзе была старше, чем влюбленность в маленького имперского паладина. Никаких личных причин также не было — Рокс ни разу не встречалась с Эльзой Шнайдер близко и Эльза не совершила ничего такого, из-за чего ее можно было возненавидеть за глаза. Словом, чувство это было совершенно иррациональным, и его иррациональность тревожила. Если ты не знаешь, в чем причина разлада — ты не можешь его устранить. Плохо, если сюрпризы преподносит, скажем, биобот — но совсем скверно ждать подвоха от собственной личности…
      Это отношение несколько изменилось, когда Рокс побывала на концерте. Она хотела поговорить еще тогда — но Эльзу Шнайдер вызвал к себе жених, а с ним не поспоришь.
      — Контрольный пункт, — прозвучало в наушнике. — Просим вас остановить экипаж для досмотра. Благодарим вас.
      Рокс разблокировала экипаж. Пожилой офицер внутренней безопасности заглянул в салон, поднял сканер.
      — Посмотрите сюда, пожалуйста, — Рокс привычно глянула в окуляр, привычно сморгнула после мгновенной вспышки. — Благодарю вас, госпожа Кордо. Вас ждут.
      Он подал руку и Рокс покинула карт. За руль сел гем в ливрее Шнайдеров, чтобы загнать машину на стоянку. Другой гем — морлок — склонился перед Рокс.
      Путь был знаком, и она не нуждалась в провожатом — но этого требовал этикет. Рокс проследовала за гемом в лифт. Как эта девушка обращается со своими слугами? Она прожила всю сознательную жизнь замаскированной под фема. Удается ли ей обращаться с гемами так же непринужденно, как говорил с ними Дик? Или напротив — она, избавившись от рабского клейма, наслаждается своим положением?
      Попытки копировать манеру общения Дика с гемами давались Рокс тяжело. Это было все равно что условиться с собой целый день, скажем, не касаться себя левой рукой. Или не говорить «э». Или не дышать ртом. Постоянный изматывающий самоконтроль, отягощенный ответной реакцией гемов. Когда она желала им доброго утра или благодарила за услуги, на их лица падала тень мгновенного испуга. Они не знали, как реагировать — хотя Дику улыбались.
      Рокс хотела сказать морлоку «добрый вечер» и посмотреть, что будет. Но губы как срослись — тяжело было видеть испуг на лицах собственных слуг, на лице чужого слуги — почти невыносимо.
      Лифт выпустил ее прямо в высокое изумрудное небо. Когда она впервые попала на эту галерею, ей показалось, что сейчас ее сорвет и унесет вихрем — снаружи бушевала метель. Рокс даже застыла на миг. Теперь, конечно, впечатление было уже не тем — но все равно сильным.
      Под ясным зимним небом зелень на галерее казалась особенно чистой и упругой до звона. Рокс не удержалась и погладила прихотливо вырезанный лист, покрытый с изнанки серебристым пушком. Растение вздрогнуло, лилово-красное соцветие схлопнулось — а потом медленно, лепесток за лепестком начало распускаться опять.
      — Да, я тоже первым делом тронула эту штуку, — раздался голос за спиной Рокс. — Кажется, это называется «алозия». Спасибо, Роланд. А меня зовут Бет. Я ненавижу, когда меня называют Эльзой. С дядей и бабушкой уже ничего не сделаешь, а с новыми знакомыми хотелось бы утрясти это сразу. Извините, я много болтаю. Бет О’Либерти-Шнайдер-Бон.
      Эту тираду почти без пауз выпалила стройная, но не очень высокая девушка в черно-красном комбо. На миг Роксане показалось, что Лорел Бон воскресла. Потом наваждение рассеялось.
      — Роксана Кордо, — гостья пожала протянутую руку хозяйки. — Счастлива предстать вашим очам.
      — Ох, давайте без этих церемоний, — Эльза, то есть, Бет покраснела. — И без того тут все… кукольное. А вы — я это из письма поняла, — вы настоящая. Пойдем за столик? — сделав приглашающий жест, она зашагала к краю опоясывающей площадку галереи.
      Как это глупо, — подумал Роксана. — Я должна сейчас чувствовать симпатию к ней. Эти слова — их могла сказать только очень славная девушка. Что это со мной? Если бы это была просто ревность — как было бы замечательно. Какое простое объяснение. Она представила себе, как Дик обнимает эту ладную фигурку, целует вполне оформившуюся грудь… Представила себе его лицо — умиротворенное и очень красивое, когда он в полусне обнаружил рядом Рокс и… Нет, раздражение не стало острее. Это определенно не ревность.
      С площадки открывался великолепный вид на долину. В чеках опять стояла вода, и два скальных клиффа, как вытянутые руки, обнимали опрокинутое небо. Яркий дневной свет делал невидимым мерцание силового поля, и, казалось, лишь венец легкой колоннады отделял галерею от бездны. Литой стеклометаллический столик установили почти на самом краю, Рокс слышала тихий гул вмонтированных в портик генераторов.
      — Спасибо, Белль, — юная принцесса жестом отпустила гем-служанку, сервировавшую столик. — Э-э… Возьми Роланда с собой. Посидите там с Андреа, выпейте чаю. Я вас позову, если кто-то будет нужен.
      — Вы всегда благодарите гемов? — спросила Рокс, когда они остались одни.
      — Да, я так привыкла. Мама все время так делала, сколько я себя помню. То есть… я имею в виду свою приемную мать, — девушка вздохнула. — Мне это дается не так легко. Все-таки не привыкла командовать и не знаю, что делать с горничной, секретарем и четырьмя телохранителями. Я ненавидела генетическое рабство…
      — Я знаю, — сказала Рокс. — О вас много писали.
      — Значит, вы в курсе, — разливая чай, Бет пролила на столик. — А, черт. Извините. Дайте, пожалуйста, салфетку… Вот. Я терпеть не могла этого рабства, а тут сама вдруг оказалась рабовладелицей и чувствую себя как дура. Так, мы плавно подошли к основной теме разговора.
      — Убежище для гемов, страдающих от жестокого обращения, — кивнула Рокс. — Я очень надеялась найти у вас понимание.
      На самом деле Рокс обратилась к юной принцессе Эльзе в последнюю очередь. Когда ни на кого другого рассчитывать уже не приходилось. Но признаться в этом и себе-то было трудно, а уж ей — вообще невозможно.
      — Мне говорили, что ваш отец — друг дяди. Вы не пробовали использовать этот рычаг?
      — Мой отец не одобряет эту затею. Он не мешает мне, и это уже очень много. Было бы очень трудно действовать, если бы он мне запретил. Кроме того, — Рокс протянула руку к виноградной кисти и обнаружила, что это искусная подделка: вместо ягод на черенках сидели маленькие пирожные. — Тайсёгун не имеет полномочий вмешиваться в дела Совета Мира.
      Бет хмыкнула.
      — Как будто он не вмешивается.
      — Он не пойдет в этом деле против своей матери, — уточнила Рокс.
      — Вы не хотите, чтобы я сначала попробовала с дядей?
      — Вы надеетесь…?
      — М-м-м, не то чтобы… Но у Керета пунктик. Он терпеть не может что-то решать через голову Рихарда. Хотя…
      — Что? — подбодрила ее Рокс.
      — Хотя у меня козырь. Я никогда еще его ни о чем не просила. Можно глянуть, что вы там… запланировали?
      — Да, конечно, — Рокс достала патрон и протянула собеседнице. Бет вложила его в гнездо сантора и читала несколько минут. Потом подняла визор.
      — Это все ведь законно?
      — Вполне. Закон не запрещает создавать убежища для бродячих животных.
      — Но вы сами считаете гемов людьми, да?
      — Я не могу считать их никем другим. Однако закон считает иначе. Раньше я… была довольна тем, что держалась в стороне от клановой политики. Сейчас я об этом жалею. Я не могу влиять на законодателей, у меня нет ни права голоса в Совете Кланов, ни агентов влияния… никого.
      — Вы… сами так решили? Что гемы — люди?
      — Нет. На меня повлиял… вы сами знаете, кто.
      — О! — видимо, Бет не нашла, что сказать, и вновь погрузилась в чтение. Рокс отщипнула еще одну фальшивую виноградинку.
      «Он терпеть не может решать что-то через голову Рихарда». Шнайдеры спасли и воспитали Императора — и они же превратили императорскую власть почти в чистую фикцию. Нет-нет, будем справедливы: это начали Адевайль и продолжили Кенан. Шнайдеры всего лишь сорвали плод, выращенный другими…
      — Так, — Бет снова откинула визор. — У меня пока что другое предложение. Где должна быть зарегистрирована эта… организация?
      — В муниципалитете Пещер Диса и Киша.
      — Киша?
      — У меня есть земельная собственность на Сэйрю.
      — Ага. Я думаю вот что — прежде чем тревожить высокосиятельную особу Тейярре, мы пойдем в муниципалитет вдвоем и посмотрим, как откажут императорской невесте.
      — Это больше, чем я посмела бы просить, — склонила голову Роксана.
      «Проклятье. Я не хочу, чтобы ты путалась в моидела!»
      — Это сущий пустяк, — отмахнулась Бет. — Вы себе не представляете, сколько времени приходится тратить на ерунду! Решено: завтра же идем вместе.
      Ну что ж, — подумала Рокс, меланхолично помешивая в чашке. Отец учил: не проси у богов слишком много — ты можешь получить вдвое больше.
 

* * *

 
      — Добрый день, господин Данг.
      Юноша оглянулся
      — Добрый день, если не шутите, господин Исия, — сказал он как можно холоднее.
      Получив повышение и став главой департамента криминальной полиции, Исия сделался еще отвратительней. Дернули же Йонои нечистые духи за руку — зарезать прежнего начальника. А с другой стороны — не шляйся по притонам, не пей с бандитами…
      — Счастлив видеть, что это действительно вы, — продолжал полицейский. — А то я думал — не обознался ли. Каким ветром, думаю, могло занести господина Данг Йин Сионга в мой отдел? Решил подойти, удостовериться.
      Данг опустил лицо. Не от смущения, а потому что низкорослый цап подошел вплотную.
      — Рад также вдеть вас в добром здравии. Стало быть, изобретения госпожи Кордо прекрасно работают. Уж не по ее ли делам вы здесь? — спросил Исия.
      Данг был в управлении именно по делам Роксаны Кордо — но не рассчитывал, что встретится непосредственно с Исией.
      — Нет, — ответил он. — Я… по объявлению о вербовке.
      — Вот как? Одобряю. А восемнадцать тебе уже есть?
      Данга слегка покоробил этот внезапный переход на «ты». Он знал, конечно, что Исия — начальник департамента в этом районе и что придется работать под его командой, но как-то не думал, что налетит прямо на него чуть ли не с порога.
      — Есть, — соврал он.
      — Врешь, — осклабился цап. — Но я сделаю вид, что поверил. Пойдем поговорим.
      Они вошли в просторный кабинет, куда там прежней участковой каморке. Исия кивнул Дангу на стул, а сам садиться не стал, только задом о стол оперся.
      — Не боишься, что вчерашние дружки в ножи возьмут? Или готов рисковать ради прекрасных глаз Роксаны Кордо?
      Дать бы ему по мятой роже, подумал Данг, чувствуя, как скулы наливаются теплом. Он был готов рисковать. Когда она сказала, что хорошо бы иметь своего человека в полиции — он вспомнил о вербовке и без колебаний предложил себя на это задание.
      И вот теперь Исия распознал все эти замыслы. Даже не с одного слова — с одного взгляда.
      — Взять-то я тебя взял бы, — цап почесал пяткой голень. — Если бы ты понимал, что делаешь.
      — Я понимаю, что делаю! — даже не пришлось притворяться возмущенным, само вышло. — Я только не понимаю, о чем вы говорите. Мне работа нужна. Семья на пустом бустере сидит, а если меня на арене искалечат, кому я буду нужен? Если меня на службе убьют — семье хоть пенсию станут платить. У госпожи Кордо для меня нет работы.
      — В этой ее богадельне для гемов? — уточнил Исия.
      — Эту богадельню не разрешили открывать.
      — Скоро разрешат. В дело вмешалась невеста императора, так что со дня на день разрешат. А ну пошли!
      — Куда? — не понял Данг.
      — Хочешь работать в полиции — научись подчиняться. Идем!
      Они спустились в лифтовой шахте на два уровня ниже, прошли длинным коридором — и за поворотом перед Исией открылась дверь, откуда пахнуло холодом. Данг и внутренне похолодел: это была мертвецкая.
      — Ну-ка, — Исия приложил ладонь к сенсорной панели пульта и получил допуск. — Покажи нам двадцать седьмого.
      Одна из ячеек открылась, как пасть, и высунула язык — длинную полку. Данг сглотнул. Мертвецов ему случалось видеть и раньше, но так близко — нет.
      Исия откинул серебристую пленку. Тело под ней было серовато-зеленым. У мертвых гемов пропадает теплый золотистый оттенок кожи.
      Ступни у гема были сожжены до щиколоток, вместе с костями. Искаженное мукой лицо яснее ясного говорило, что несчастный умер от боли. Еще пять секунд — и Данг не выдержал бы, но Исия сжалился и набросил пленку до пояса мертвеца, оставив открытым лишь торс.
      — Мне сказали, что это несчастный случай, — цап показал Дангу запястья мертвеца, рассаженные наручниками чуть ли не до кости. — Дескать глупый тэка сунулся в опасную зону и попал прямо под слив шлака. Ты его не узнаешь?
      — Откуда, — Данг стиснул руки за спиной, чтоб не дрожали. — Они все на одно лицо.
      — А твой дружок их как-то распознавал, — Исия накрыл тело полностью и «язык» уполз обратно, а ячейка закрылась.
      — Добрые люди, — продолжал цап, сверля Данга своими глазками. — Беда с добрыми людьми. Торопятся наносить пользу и причинять добро, а о последствиях не думают. Некогда им. А даже если и думают… Как полагаешь, что сказал бы твой дружок, увидев этот труп? Наверное, утешал бы себя и других тем, что душа бедняги попала в рай?
      — Понятия не имею, — как можно спокойней ответил Данг.
      — Я не верю в то, что у гемов есть душа, — сказал Исия. — Я не верю в то, что душа есть у тебя или у меня. И мне плевать на то, будет ли Суна нести гемам благую весть и поддержит ли его в этом госпожа Кордо. Но вот на что мне не наплевать, Данг — так это на количество подонков в Пещерах Диса. А вот это, — полицейский указал большим пальцем через плечо, — работа подонка. Он сможет что-то вроде этого сделать и с человеком, дай только срок. Пока что его останавливает лишь одно: за гема ему ничего не будет, а за человека придется отвечать. Но если закон в чем-то даст слабину… если подонок поймет, что сможет замучить человека — и выкрутиться… понимаешь меня, Данг?
      — Нет.
      — Мы работаем, чтобы подонки чувствовали себя не слишком спокойно. Мы никогда не покончим с воровством, убийствами, наркотиками, драками… Можем только сделать так, чтобы их было меньше. Хочешь верь, хочешь не верь, Данг, но до войны в Пещерах, бывало, проходили целые месяцы без поножовщины. Райские были денечки, а все почему? Потому что все подонки знали: их будут искать и, скорее всего, найдут. Человек — скотинка вредная. Жестокая, злобная и ленивая. Она трудится, потому что над головой висит топор голода, и держится закона, потому что над головой висит топор страха. Подонок удержится от преступления, если будет знать, что его непременно станут искать и непременно найдут. И мир сделается немного лучше. Теперь ты понял? Потому что если ты не понял, в полиции тебе делать нечего.
      — Я понял, — сказал Данг. Он сказал бы что угодно, чтоб его приняли.
      — Сомневаюсь, но думаю, что скоро поймешь.
 

* * *

 
      Под высокими сводами Храма Всех Ушедших как будто бы ничего не изменилось — а скорее всего, эффект застывшего времени здесь создавали специально. Час был поздний, храм почти пустовал. Бет в сопровождении Кея и Галахада спокойно проследовала к кенотафу отца и, вложив руку в огненную чашу, отперла двери. Барельефы отца и матери, казалось, улыбнулись ей. Уж они-то знали, что лукавая доченька пришла сюда вовсе не потому что вдруг пожелала отдать долг памяти, а потому что ей намекнула прийти сюда Аэша Ли. На церемонии заключения контрактов о пилотском геноме, когда официальная часть закончилась и ее окончание отметили легким застольем, Ли, как бы мимоходом, быстро покончив с формальными приветствиями, бросила:
      — Я намереваюсь в ближайшие дни совершить небольшую жертву в кенотафе ваших родителей. Не желаете ли присоединиться?
      — Я… (христианка? не люблю могил? боюсь тебя, старая лиса?) не знаю, как это делается. Простите.
      — О, ничего сложного. Вы можете просто присутствовать — это несложная процедура, вы ее быстро освоите.
      — А…зачем вам я?
      — Без кровного родственника я не смогу получить доступ в сам кенотаф, — Ли поклонилась. — Это была бы такая честь.
      Бет что-то не очень верилось во внезапное благочестие шпионки. Скорее всего, она просто хочет поговорить о чем-то таком, что можно спокойно сказать только в могиле.
      Прошло четыре дня с тех пор, как Бет получила у Керета высочайшее разрешение на открытие приюта для гемов. Подготовка к церемонии подписания контрактов заняла столько времени, что увидеться с Рокс не получилось: она передала документы курьером. Рокс в ответ прислала ей официальное приглашение на открытие приюта, но до этой даты оставалось еще три недели. Может быть, Ли хочет поговорить о Роксане? А может быть, о… о ком-то другом?
      — Добрый день, — вошедшая с поклоном в кенотаф старуха была одета в темно-коричневое платье и белую траурную накидку. — Поставь поднос сюда, дочь, и уходи.
      Гладко выбритая (примета ученика-синоби) девочка, ровесница Бет, поставила поднос на низкую треногу, для ритуальных подношений и исчезла. Бет заблокировала за ней дверь и, присев на скамеечку для медитаций и молитв, начала наблюдать за действиями старухи.
      Аэша Ли принесла несколько листов плотной желтоватой бумаги из гаса — грубоватой и волокнистой даже на вид — тушечницу, маленький сосуд с водой и черную палочку с каким-то рисунком. Когда она начала растирать палочку о каменное дно тушечницы, Бет не удержалась и спросила:
      — Разве нельзя было все это сделать заранее?
      — Можно, — кивнула ведьма. — Но это означало бы непочтение к ритуалу, а значит — к вашему батюшке.
      — А вы и вправду его почитаете?
      — Да, — не отрываясь от своего занятия, сказала Ли.
      — Мне замолчать, чтобы не отрывать вас от… м-м-м… ритуала?
      — Нет, если вам не будет угодно, — улыбнулась женщина. — Мастер ритуала отличается от ученика тем, что отвлечь его не может никто. На глубинном уровне он сосредоточен и не допустит ошибки.
      — А в чем смысл этого ритуала?
      — Смысл, как всегда, в самом ритуале. Ты делаешь что-то с этим миром — а мир что-то делает с тобой. Все повторяется — и все изменяется.
      Она закончила растирать тушь и налила в тушечницу немного воды.
      — Можно сделать то же самое световым или структуральным пером, но когда ты с неизменным терпением растираешь тушь и подбираешь правильную пропорцию воды, ты изменяешься чуть-чуть больше.
      — И какова цель этих изменений?
      — Попытаться что-то понять. Ну вот, — старуха выпрямилась, с удовольствием осмотрев дело своих рук. — Прекрасная тушь, не слишком жидкая и не слишком густая. Проверим ее?
      Она взяла один из листов бумаги и в семь быстрых движений набросала какой-то знак.
      — Искусство каллиграфии — это не просто искусство чистописания, — сказала она, протягивая бумагу Бет. — Это искусство понимания прежде всего. «Терпение», которое звучит как «синоби» — простой знак всего из двух элементов: вверху — «меч», внизу — «сердце». Тут немного размазано. Мне нужно набить руку.
      Она взяла второй лист бумаги.
      — Есть синоним, записывающийся в два знака: «симбо», — на этот раз Бет не смогла так легко сосчитать штрихи. — Этот знак означает «горечь», а этот — «обнимать, держать». Два разных слова обозначают два разных рода терпения. «Синоби» — это настойчивость в ожидании в самом действии. «Синобу» означает — совершать тяжелые, порой мучительные усилия, терпеть боль и насмешки, продвигаясь к цели. «Симбо» — другой род терпения. Он обозначает стойкость в поражении, умение перенести боль, которая кажется совершенно бессмысленной. Вы понимаете разницу?
      Бет кивнула и положила перед собой второй листик. Знаки были набросаны точно посередине страницы, один под другим, одинакового размера. Бет слишком мало понимала в этом искусстве, чтобы вынести какое-то суждение, но ей эти знаки казались безупречными.
      — Чтобы понять, как мыслит человек, нужно понять, что значит для него то или иное слово. Возьмем что-нибудь совсем простое. Например, «песок». Казалось бы, ну песок и песок… — нарисованный шпионкой знак опять был простым, как «синоби». — Читается как «ша», «са» или «суна». Тоже состоит из двух элементов: «маленький» и «камень». Там, где человек, мыслящий только на астролате или, к примеру, на фарси, увидит рыхлую, лишенную структуры массу — человек, знающий ханьцзы, увидит множество маленьких камней. А камень, даже маленький, — это уже серьезно. Или возьмем более сложное, комплексное и абстрактное понятие… Ну, например, «ответственность».
      Кисть снова запорхала над бумагой.
      — Оно пишется опять-таки в два знака. Этот означает — «нести на плечах». А этот — «поражение». Вместе читается как «футан».
      — А Рихард… — Бет говорила медленно, подбирая слова, — понимает ответственность так, как понимаете вы?