Начали с того, что показали гем-детеныша, который весело пел песенку на тиби:
      Расскажу я вам, друзья,
      Что на сердце у меня.
      Я пою-танцую от того, что
      Маму, папу и меня
      Сотворил Господь-Творец
      По святому образу Его.
      Ручки, ножки, глазки мои,
      Носик, ротик, ушки мои —
      Все принадлежит Ему!
      Детеныш, как обычно они делают при пении, от души гримасничал и жестикулировал, и было это настолько уморительно, что Исия захохотал, не скрываясь, да и майор Декия улыбнулся так, что в ширину лицо стало больше, чем в высоту. Зато этологическая баба не уронила ни грана своей чопорности.
      — Вам это может показаться забавным, — сказала она. — Если не знать, что вся детва шестьдесят второго комбината поет эту песенку, а весь взрослый постоянный состав обращен в псевдохристианство. И неизвестно, сколько пострадало из текучего контингента — проверка только идет.
      — Этологическая диверсия, смекаешь? — сказал господин Декия.
      — И чьих же это рук дело? — чувствуя некоторый свербеж под ложечкой, спросил Исия.
      — Группы тэка, захваченных этой зимой рейдерами, — вставил свои пять копеек этологический хмырь. — Как это часто бывает с рейдерами, ментокоррекция была проведена некачественно, а потом ошибку допустили при распределении, когда решили не разбивать рабочее звено. Понимаете, обычная практика в таких случаях — не разбивать, стресс и так слишком силен, но эти четверо оказались связаны общей памятью, а трансляция казни сработала как спусковой крючок…
      Он запнулся, и рулевое колесо перехватила другая этологическая баба.
      — Они с «Паломника». С того самого корабля, капитаном которого был Ричард Суна.
      — Тот самый пацан, который… — Исия изобразил догадку.
      — Да, тот самый. Видимо, он обладал некоторой природной харизмой, потому что у четверки тэка сложилась иллюзия, что он жив. Понимаете, гемы порой, как дети — выдумывают себе несуществующего друга… на которого можно свалить свои ошибки и проступки. В их понимании это даже не ложь, они не отличают подсознательного от сознательного. С одной стороны, за годы христианизации у них сформировались определенные комплексы, которые побуждали их к определенным действиям — в частности, проповедовать свою веру. С другой стороны, он как гемы нуждаются в санкции со стороны человека. Если такой санкции они не получают от реального человека, ее дает подсознание. Вам понятно?
      — Угу, — кивнул Исия. — Что ж тут непонятного. Закурить можно?
      — Можно, — поморщился этологический хмырь. — Вот что удивительно: все, ну абсолютно все разбираются в этологии, политике, экономике и медицине. Всем кажется, что специалисты в этих областях ни черта не смыслят, только зря получают свои деньги…
      — Вы забыли про гравиполо, — Исия выпустил дым. — И воспитание детей.
      — Это не важно. Важно то, что многие считают, будто этология как специальность не нужна вообще — главное почаще пороть гемов.
      — Это не только гемов касается, — Исия усмехнулся между затяжками. — Многие считают, что если почаще пороть людей, то и полиция станет не нужна. Но я все никак не пойму, при чем тут к вашим проблемам наш департамент.
      — В вашем районе началось то же самое, — сказала этологическая тетка. — Этологи по меньшей мере двух рабочих бригад отметили характерные особенности в поведении гемов: склонность к образованию стабильных сексуальных пар, исчезновение мертвых тел… интеррогация дала тот же результат, что и в других местах: там сложился псевдокульт Ричарда Суны с христианскими мотивами.
      — То есть?
      — Они верят, что Суна жив, — пояснил хмырь. — Что именно он приходит к ним, учит их христианской вере, молитвам и гимнам… Прекрасный юноша с ослепительно-синими глазами, в черном плаще до пят и со знаком креста на груди.
      — Слушайте, — сказал господин Декия. — Не то чтобы я считал, что знаю ваше дело лучше вас, господа… Но может, он и в самом деле жив?
      — Может, он и в самом деле жив, — сардонически усмехнулась этологиня. — Может, он и в самом деле проходит сквозь стены, умеет превращаться в боевого морлока и в серое животное. Вы полагаете нас идиотами? Как только я узнала, что в моем подконтрольном детском комбинате происходит этологическая диверсия, я тут же подняла на ноги квартальную охрану. И знаете что? Прекрасный юноша являлся дважды, несмотря на то, что комбинат бы закупорен наглухо. Потому что никакая стража не удержит сон или мечту, господи Декия. Ричард Суна являлся им в снах, как и положено прекрасным принцам.
      — Стоп-стоп, — Дамон опять напустил на себя непонимающий вид. — Госпожа… э-э-э…
      — Сут, — женщина коротко и агрессивно кивнула, показав кукиш седеющих волос на затылке.
      — Госпожа Сут, я что-то не пойму, где детский комбинат, а где четверка тэка.
      — Они приходили в этот комбинат. Были закреплены за ним. По моей мысли, диверсия распространялась так: четверка тэка — детский комбинат — рабочая бригада ремонтников и строителей… Дзё делились с партнерами своими мечтами. Вспомните эту детскую песенку — она сочинена на тиби, в типичной манере гем-фолка. Ее, без сомнения, сложили сами гемы, но не здесь, а там, на имперских планетах. Вся эта псевдорелигия… носит очень характерные, специфические черты. Мы знаем тысячи аналогичных случаев. В ранг божеств возводятся прежние умершие хозяева, о них говорят, что они живы, что они возвращаются… Это типично. Нетипично наложение этого культа на христианство, но в принципе этого можно было ожидать от рабов, прошедших через руки рейдеров…
      — Черт бы их подрал, — проворчал этологический хмырь. — Лучше бы они вообще ничего не делали с памятью, чем проводить ментокоррекцию такими варварскими способами.
      — Ха, чтобы мы могли отследить, откуда они пригоняют рабов? — хмыкнул Декия. — Нет, не такие они дураки.
      — Так в чем дело? — прервал их беседу Исия. — При чем тут этологическая диверсия? Найдите эту четверку рабов, промойте им мозги…
      — Они бежали, — сказала госпожа Сут. — Скрылись, по словам других гемов, в городе Иерусалиме.
      Исия поперхнулся сигаретным дымом. Вторая этологическая баба усмехнулась.
      — Кроме того, гемов кто-то научил достаточно эффективной технике сопротивления ментокоррекции. И вот это уже не мог быть гем, здесь рука человека.
      — Так… — пробормотал Исия.
      — Ну и наконец… Независимо от вспышки в детском комбинате 62 и окрестностях, зафиксированы еще две: в районе глайдер-порта, среди транспортников, литейщиков и аграрных рабочих. И мы не можем проследить связь между комбинатом и глайдер-портом.
      — И я не могу. — Исия бросил взгляд на карту-схему города. — А где еще?
      — Среди боевых морлоков.
      Оба полицейских синхронно присвистнули.
      — Правда, это пока сомнительно. В культе морлоков нет христианского подтекста, типичное почитание умершего героя. Собственно, поэтому наша секция отнеслась к этому спокойно. Такие культы возникали не раз, поклонение духам умерших врагов — типично для морлоков. Но на позавчерашней конференции этологов я увидел это как часть общей картины и забеспокоился…
      — А, так морлоки — это ваша делянка, — кивнул Исия. — И вы хотите, чтобы департамент полиции возбудил дело против этого таинственного диверсанта? Призрака, который появляется из стен и обращается серым животным? То есть, полиция должна вычищать за вами дерьмо? Нет, господа, я не из тех, кто считает себя специалистом в гравиполо и этологии. Призраки — вне моей компетенции. У меня серия убийств на руках, мне есть, чем заняться.
      — Э-э-э, знаешь, Дамон, — протянул господин Декия. — С этой серией у тебя что-то не очень хорошо пошло, так что я подумал… Перебрось ее Тройо, а сам займись этологической диверсией.
      — Господин майор, тут нет уголовного дела, а мы — уголовный розыск, как никак.
      — Это ты выяснишь, есть тут дело или нет! — Декия ударил по столу ребром ладони. — Твоя задача — отделить факты от гемских выдумок и доложить мне, где что. А решать, есть тут уголовщина или нет, будут здесь, в управлении. Свободен.
      Исия встал, отвесив начальству и гостям короткий поклон. Внешне он был спокоен, внутри его сердце и печенка поджаривались на медленном огне.
      «С этой серией у меня не очень хорошо пошло, сукин ты сын? Нет, гад, у меня с ней все хорошо. У меня очень хорошо, и именно поэтому ты меня с нее снимаешь…»
      Когда он добрался до управления, его встретил Тройо. Все уже знали, что серия «Батальоны страха» переходит к нему.
      — А что за новое дело тебе дали? — поинтересовался Тройо.
      — Это не дело, а куча дерьма, — ответил Исия и заперся в своем кабинете.
      Несколько патронов с данными, которые заботливо предоставили ему этологи, он сунул в стол, не читая. Ему не нужны были эти данные, чтобы понять, что тут к чему. Ему нужен был пацан.
      — Я знал, что этим кончится, — сказал он в пустоту. — Знал, будь ты проклят.
      Что хранило мальчишку до сих пор, кроме глупости этих этологов? Как ни смешно, решил Исия — то, что он не прятался. Если бы он скрывался, это насторожило бы этологов намного раньше. За годы своей полицейской работы Исия осознал четко: тот, кто скрывается, обязательно «гонит волну». Кто-то носит пищу в тайное убежище. Кто-то делает фальшивый паспорт. Кто-то в подозрительной косметической клинике устраивает такую подтяжку лица, после которой его родная мать не узнает. Все такого рода события оставляют след, как за кормой лодки на воде — может быть, кратковременный, но внимательному взгляду видный.
      Хотя… внимательных взглядов становилось все меньше. Исия был страшно недоволен новым поколением сыскарей, пришедших на службу после Кенанской войны. У этих ребят нюх хорошо работал только на взятку. Исия ничего не имел против взяток, но, черт возьми, надо же когда-то и дело делать! А Тройо дело похоронит, это как пить дать.
      Запиликал зуммер связи, Исия велел сантору:
      — Ответить.
      Над панелью взошла, как луна, ряха Декии.
      — Ну что, ознакомился с оперативными данными?
      — Да, — соврал Дамон.
      — Хочу дать тебе один дельный совет. В банде Нешер есть несколько имперских пленных. Начни оттуда. И… займись, пожалуй, теми, кто поклоняется алтарю в глайдер-порту.
      — Заметано — сказал Исия. — Дайте мне триста оперативников, чтобы я мог проследить за всеми, кто там поклоняется.
      — Я не говорю за всеми, — спасовал Декия. — Кому нужны эти все. Я хочу знать, кто за этим стоит.
      — Будет сделано, — Дамон кивнул. Совершенно случайно он знал, кто за этим стоит, но признаваться начальству, что это знание получено так, дуриком, а не вследствие оперативной работы — все равно, что за покерным столом орать «у меня джокер!». Начальство должно быть убеждено, что ты роешь носом землю, причем именно там, где оно тебе показало.
      Хрен ему, начальству.
 

* * *

 
      Зал был круглый, в четыре раза выше своего диаметра, с гладкими до зеркального блеска стенами, по которым шла замысловатая инсталляция из золота с наноприсадками. Бет чувствовала себя мухой, накрытой вычурным венецианским бокалом.
      То, что нужно было сегодня здесь обсудить и принять, являлось супер-дупер секретом, и не должно было выйти за пределы этих круглых стен иначе как в виде пары-тройки указов на подпись Государю. Бет даже удивилась, что ее берут на такое ответственное мероприятие.
      — Очень скоро ты должна будешь сама принимать такого рода решения, — ответил на ее удивление Шнайдер. — Тебе нужно учиться.
      — Так у меня и право голоса есть? — удивилась она еще больше.
      — Совещательного голоса, — кивнул дядя.
      — Уже неплохо, — улыбнулась она.
      Стол, за которым они заняли места, тоже был круглый. Кроме них троих с леди Альбертой присутствовали: глава муниципального совета Пещер Диса, несколько глав кланов, бабушка-колобок Аэша Ли, глава торговой гильдии Рива Сонг Лао и казначей Кумарби Даган, а также наместники всех четырех континентов.
      Когда заседание объявили открытым и включили бот-секретаря, именно Даган первым взял слово:
      — Я не совсем понимаю, почему тайсёгун собрал нас. Насколько я сумел разобраться в речи по случаю прибытия, нас просто ставят перед фактом этого нового Эбера.
      — Нас ставят перед фактом поражения, которое мы терпим от Империи, — спокойно ответил Шнайдер. — Перед фактом, что Картаго — планета с бешеным климатом, экономика которой не в силах поднять техническую базу при отсутствии дополнительных ресурсов. Того, что у нас нет двадцати лишних лет для того, чтобы вырастить и инициировать поколение пилотов. Того, что мы должны эвакуировать Картаго.
      — Отлично, — сказала Шер Алият, глава муниципального совета. — Осталось только услышать — куда?
      Шнайдер включил интерфейс-модуль и над столом завертелось изображение планеты.
      — Мы назвали ее Инара. Подобие Земле — семьдесят девять процентов, — сказал он. — Соотношение суша-вода — один к двум. Продолжительность года — девять стандартных земных месяцев. Теплый климат в умеренной зоне. Разведчики провели там несколько лет, сюрпризов не обнаружили.
      — Это не значит, что их там нет, — сказал Даган.
      — Думаю, что их там нет, — ответил Рихард. — Уверен. Иначе планету не избрали бы для колонизации шедайин.
      Гробовое молчание.
      — Что же получается, — сказал наконец лорд Кимера, наместник континента Сэйрю. — Из одной войны — в другую? Рихард?
      — Мы долго думали, как не превратить это в новый круг войны, — сказала леди Альберта. — И мы пришли к выводу, что войны не будет. Когда шедайин прилетят и увидят на планете колонию — в худшем случае они заложат свою колонию рядом. В лучшем — уберутся восвояси.
      — А… в самом худшем? — приподняла брови Аэша Ли. — Предположим, они не уберутся и не захотят жить с нами по соседству. Предположим, они попросят убраться нас?
      — По нашим расчетам, базирующимся на данных из спутника-маяка шедайин, корабль колонистов выйдет из нитмеаннара через сорок два года, — ответил Шнайдер. — Его появление предварят несколько боевых скачковых кораблей. Связь через ансибль с кораблем, находящимся в нитмеаннаре, невозможна. Поэтому мы на месте сможем решить — атаковать скачковые корабли или вступить в переговоры. Но если мы решим атаковать, нам с неизбежностью придется потом уничтожить на выходе из нитмеаннара и корабль-матку.
      — П-па… погодите… — подала голос Бет. — Вы хотите сказать, что вы уничтожите корабль колонистов? С женщинами, детьми… со всеми?
      — Только если они атакуют нашу колонию. С женщинами, детьми и всеми, — отозвалась леди Альберта.
      — Корабли Пути очень хорошо вооружены, — сказал кто-то из глав кланов.
      — В момент выхода из нитмеаннара они беззащитны.
      — Но ведь так нельзя! — выкрикнула Бет. Все воззрились на нее. На какую-то секунду ей захотелось куда-нибудь исчезнуть, но леди Альберта в тишине сказала:
      — Мы слушаем тебя.
      И Бет поняла, что отступать некуда.
      — Я хочу сказать, что это хуже некуда, — произнесла она. — Захватывать чужую планету и атаковать колонистов. Если есть хоть какая-то возможность, что все это повернется так — лучше не делать этого вообще. Вам мало Сунагиси?
      — Дельное замечание, — вставила Аэша Ли.
      — Но не содержащее ничего конструктивного, — леди Альберта словно смахивала что-то со стола. — Эльза, единственной альтернативой этому является изоляция планеты. Стагнация, откат науки и техники на сотню лет назад, потом — догоняющая модернизация… и все это чревато огромными социальными потрясениями и множественными жертвами.
      — Нет, — тихо сказала Аэша Ли. — Это не единственная альтернатива. Остается еще возможность заключения мира с Империей. И мне представляется, что нужно обсудить ее, прежде чем переходить к другим вариантам.
      Снова просыпался мешок тишины. Потом лорд Вара, наместник Гэнбу, осторожно переспросил:
      — Вы это серьезно, сеу Ли?
      — Совершенно серьезно, — кивнула головой синоби. — Колонизация новой планеты, конечно, даст нам передышку в сорок лет и предоставит экономическую базу для того, чтобы сократить расходы на терраформирование Картаго. Может быть, мы даже получим там поголовье пилотов, — Ли улыбнулась. — Но что ждет нас после этого? Новый тур войны с Империей. Не считая вероятности начала войны с шедайин — а я очень хочу ее считать. До сих пор не было прецедента захвата людьми планет шедайин. Был прецедент дара, с которого началась Империя — но совершенно неизвестно, что будет, если мы начнем разыгрывать бедных родственников. У шедайин есть все права на то, чтобы выкурить нас оттуда. И я хотела бы, если уж суждено воевать, все-таки выбрать себе в противники людей. Мы ничего не знаем о резервах их военной мощи. Этот план знаком мне с того момента, когда он был еще наброском в ваших, сеу Альберта, руках. И уже тогда он мне не нравился. Почему мы не можем пойти на мировую с Империей? Что пострадает, кроме нашей гордости?
      — Мне странно слышать это, госпожа Ли, — казначей даже поднялся со своего места. — Да, я тоже не в восторге от возможной войны с нелюдью, но заключить мир с Империей! Это значит предать все, ради чего мы воевали двадцать лет, и всех, кто отдал свои жизни! Это мятеж! С римскими безумцами нельзя договариваться ни о чем — хотя бы потому, что они будут настаивать на распространении римского безумия среди нас; на том, чтобы отнять у нас последний клочок свободы. Тогда я готов скорее стоять за изоляцию планеты или поддержать план тайсёгуна.
      — От человека, отвечающего за планетарные финансы, можно было бы ждать более хладнокровной и здравой речи, — сказал Сонг Лао. — Империя не навязывает религию никому, ее принимают только добровольно. Мы все знакомы с разведданными по оккупированным территориям. Если мы боимся миссионеров — мы ничего не стоим. Если их религия — единственная причина, по которой мы еще воюем — то догматики мы, а не они. Сорок лет, о которых говорит тайсёгун, мы можем выиграть и за счет мира с Империей. Отвести армию и флот к той планете, когда империя потребует разоружиться, сохранить их в целости… Наладить торговые и… другие связи с оккупированными планетами — все это проще будет делать из-под оккупации, чем так, из подполья.
      — Прошу всех сесть, — по правде говоря, Бет это расценила скорее как приказ, чем как просьбу. — Не забывайте, сеу Ли, что я знаком с вашими доводами ровно столько же, сколько вы — с нашим планом. И причины, по которым я не приемлю их, вам тоже известны. Первое: мы — Рива. С нами поступят не так, как со всеми другими домами. Имперские лорды и деятели Церкви неоднократно и громко заявляли, что дом Рива перестанет существовать, как только его гнездо будет найдено. Что нас расселят, корабли уничтожат, чуть ли не детей отнимут у родителей. Что Картаго должна быть разрушена. Конечно, таких заявлений не делали те, от кого в самом деле что-то зависит: Император Брендан и Папа Георгий. Но… что сделает император, когда вся империя хочет крови? Что сделает Папа, если крови хочет вся паства?
      Второе. Я не хуже вас знаком с разведданными. Христианизация оккупированных планет продвигается достаточно пугающими темпами. Не говорите мне, КТО там принимает крест — я знаю, что это или гемы, или карьеристы, которые хотят пробиться в имперский мейнстрим. Но карьеристы они в этом поколении. Их дети будут уже зелотами.
      Третье, главное. Среди тех, кто желает дому Рива гибели — не только имперцы. Там полно предателей, перебежавших на их сторону, когда удача отвернулась от нас. Предателей, которые знают — особенно теперь, после Элении — что дом Рива нельзя предавать безнаказанно. Даже если Империя захочет нас выслушать — они выпрыгнут из кожи, чтобы пустить нас в распыл раньше, чем это произойдет.
      — Так было бы, — спокойно сказала Аэша Ли. — Если бы не мудрый ход, предпринятый покойной цукино-сёгун. Благодаря ему, мы имеем посредника, который почти наверняка будет выслушан имперской стороной, — она поклонилась Бет.
      — Й-я? — изумилась девушка.
      — Эльза? — Рихард изумился не меньше.
      Аэша Ли кивнула.
      — Да, сеу Элисабет. И… ее имперские родственники.
      Шнайдер нахмурил брови и, кажется… задумался. На какую-то секунду. А потом решительно мотнул головой, словно стряхивая наваждение.
      — Нет. Это слишком призрачный шанс, и если мы поставим на него — потеряем все и сразу. Я не цепляюсь за власть и не цепляюсь за жизнь. Поэтому тот, кто захочет подписать мир с Империей, должен будет сначала переступить через мой труп. Вопрос я объявляю закрытым.
      — Так вы вызвали нас не для того, чтобы посоветоваться? — Аэша Ли снова приподняла брови.
      — Я вас вызвал, чтобы поставить в известность о начале операции и выслушать предложения относительно того, как ее лучше провести. Кроме того, я должен ознакомить вас с двумя указами, которые пойдут на подпись к Тейярре и будут скреплены Алмазной Печатью.
      Шнайдер раскрыл перед собой на столе обтянутую кожей папку и вынул из нее несколько листов полимерного пергамента, на которых были распечатаны копии указа, по одной каждому участнику заседания.
      «О создании Трудовой Армии», — прочитала Бет на первом.
      «Об элиминации генетически модифицированных существ» — на втором.
 

* * *

 
      Илихау притащил льда из холодильника своей матери, его рассыпали по нескольким пакетикам и Данг прикладывал этот лед то к разбитой морде, то к бедру, то к боку.
      Каждый боец терпит поражения. Но бойцам-профессионалам платят за выход на ринг, независимо от того, победили они или нет. Любителям, таким, как Данг, платят только в случае победы. Значит, на этой неделе Ван-Юнь опять будет давиться каппами. Значит, не получится прикупить хорошую зимнюю курточку… Кой черт, какая разница, сколько денег недополучено — главное, что ты, а не твой противник, лежишь с раздавленными ребрами и разбитой мордой!
      Пора завязывать, подумал Данг. Уже семнадцать, пора завязывать. А то не доживешь до призывного возраста, тебе вобьют переносицу в глотку, как ты это случайно сделал с одним несчастным ублюдком; тебя сделают хромым или слепым, или трясущимся инвалидом, у которого каша вместо мозгов. Пора завязывать. Но вот чем жить тогда?
      Появился пляшущий лучик — кто-то шел к укрытию. Нышпорка высунулся в люк с фонарем и осветил лицо пришельца.
      — Это Флорд, — пискнул он.
      — Охайо, — раздался снаружи голос Рана. Новоприбывший спрыгнул в люк, пролез между сидений, грохнул об пол своим рюкзаком, в котором вечно что-то дребезжало и, увидев лицо Данга, сказал:
      — Симатта. Кто это тебя так?
      — Посмотрел бы ты на того парня, — Данг попробовал молодцевато усмехнуться, но губы слишком болели. — Я продул.
      — Со всеми бывает, — кивнул Ран. — Наверное, тебе пора завязывать с этим.
      — А что жрать?
      — У тебя есть дом. Ты им нужен.
      Данг болезненно хмыкнул.
      — А на кого оставить Сурков? На тебя, Флорд?
      Ран помотал стриженой головой.
      — У меня своя стая.
      — То-то и оно.
      Элал смотрел на своего капитана и думал что если бы его сегодня отволтузили сильнее, совсем в лежку — это было бы здорово, потому что тогда между ним и капитанством в банде стоял бы один только Ран, а этого блаженного придурка устранить совсем несложно.
      И он, Элал, не только пас бы Сурков, но был бы при Итивакай, потому что сегодня ночью, во время налета на транспорт с импортным товаром, погиб один из бойцов Нешер.
      Элал покрутился еще немного возле Данга, а потом покинул свалку и двинулся в направлении Храмовой Дороги. Эта широкая улица (где действительно полно было храмов самых разных религий) соединяла Муравейник и Высокий Город. Штаб-квартирой Итивакай в Высоком Городе был ресторан и игорный дом «Дарума», и путь до него лежал неблизкий, так что если Элал хотел поймать кого-то на входе (а еще лучше — прийти с запасом), ему следовало торопиться — ведь пользоваться общественным транспортом он не мог, все свои деньги он истратил на покупку бутылки дорогого вина, а пешком путь туда лежал неблизкий. Вот когда он сделается бойцом Итивакай, он сможет хоть каждый день раскатывать в наемном портшезе. Даже самый последний бык в банде не ездил общественным транспортом и никуда не ходил пешком. Те, у кого не хватало пока денег на машину, брали наемные экипажи.
      У Элала был в банде знакомец, Ганта, служивший когда-то помощником бортмеха на корабле, где отец Элала был капитаном. Этот парень мог составить ему протекцию, и Элал сейчас сильно на него рассчитывал. Ночью они потеряли бойца — значит, будут поминки, и этого шанса упускать нельзя.
      Из дверей храмов тянуло куреньями, голографические штендеры мигали всеми цветами радуги, заманивая паству, наперебой предлагая амулеты, чудотворные снадобья и, конечно, заступничество бога за умеренную цену. Храмовая улица была удачной прелюдией к Высокому городу — если ты шел из Муравейника. И наоборот.
      Элал остановился перед одним из алтарей, порезал свою ладонь и помазал губы бога собственной кровью. Больше у него ничего не было — только своя плоть и кровь, которую он рассчитывал продать в Итивакай. Все свои деньги он тратил на приличную одежду — не щегольскую, как у Сета, а просто пристойную. Но еще больше уходило на то, чтобы угощать эту скотину, Ганту, и его девок.
      Ничего, это недолго, сказал он себе, поправляя прическу перед витриной. Сегодня. Все должно решиться сегодня. Данг мог бы выиграть все это в лотерею, но он лежит побитый и вспоминает, как дышать, а Флорд — блаженный дурак, и лишь у него, Элала, все получится как надо…
      Остаток времени до вечера он провел в маленьком парке перед «Дарумой», стараясь не попадаться на глаза охране, но при этом видеть вход. И когда у пандуса запарковался карт Ганты, Элал встал и пошел — достаточно быстро, но (как ему казалось) несуетливо.
      — О, привет, Ганта, — сказал он, как бы случайно проходя мимо.
      — Не сейчас, — в нос (пущей суровости ради) сказал Ганта. — Мы бангера потеряли. Будем поминать.
      — Так вот, я услышал, что у вас такое горе, — заторопился Элал. Ганта уже шел ко входу в кабак, и мальчишка испугался, что не успеет. — Вот, купил в подарок, не побрезгуйте…
      Ганта остановился за три шага до входа, осмотрел придирчиво дорогую импортную бутылку, а потом одобрительно кивнул и сказал охраннику, кивнув через плечо на Элала:
      — Этот со мной.
      Сердце в груди юного Сурка подпрыгнуло от счастья. С этой секунды он уже не принадлежал к числу побродяжек, которых следовало гнать от «Дарумы» в три шеи — он входил в «Даруму» как кандидат в ряды Итивакай.
      — Ты же смотри не подведи меня, — шепнул ему Ганта.
      В зале не было никого, кроме пяти-шести рядовых быков. Элал скромно держался в стороне, пока эта братия обменивалась радушными объятиями и хлопками по спине, громко называя по имени убитого товарища, выражала свою скорбь. Когда в зал вошел человек статусом повыше, чем обычный бангер — этикет сразу же переменился: рядовые бойцы поприветствовали его коротким поклоном. Зато он, в свою очередь, начал обмениваться со следующим равным, вошедшим в зал, такими же радушными объятиями — но уже без скорбных выкриков: погибший был обычным стрелком, и высшие по отношению к нему выражали скорбь скупо. Бурные проявления чувств разрешались только тому из высших, кто состоял с низшим в родственных отношеньях или в любовной связи — но таковые, похоже, отсутствовали.
      Места бандиты тоже занимали по рангу. Ближе к низенькой сцене садились командиры, рядовые — ближе к дверям. Ганта старался не замечать Элала — теперь уже трудно было притворяться крутым, когда все видят, что твое место — в крайнем левом углу.
      — Сядь сзади меня, — прошипел он, не оглядываясь, и Элал сел, где сказано.
      Зал наполнился народом и девушки принесли легкие напитки. Ганта и его звено дали понять Элалу, что ждут от него застольного прислуживания, и он не стал возражать.
      Когда кувшин опустел и принесли второй, в зал вошел человек, при появлении которого все встали: Габриэль Дельгадо, известный как Габо Пуля Не Берёт, или просто Габо Пуля. Это был ближайший советник, заместитель и, по слухам, любовник Гор Нешер. Его появление значило, что Гор будет здесь с минуты на минуту. Поэтому все ждали стоя, пока он не прошел к своему месту — столику у самой сцены, где стояло всего два стула. И когда он прошел — не сели, а продолжали ждать вместе с ним, пока в зал не спустилась по ступенькам очень тонкая и коротко стриженая женщина с огромными, изжелта-зелеными глазами. Ее брючный костюм полыхал кармином, и полные губы на бледном лице горели, словно цветок на снегу.
      — Здравствуйте, господа, — сказала она. — Садитесь. Харнама сегодня ушел от нас, и мы проводим его. Габо, я хочу слышать музыку.
      На сцене появился дуэт музыкантов — гитарист и певица с мультивоксами. Песня, которую они запели, была спокойной, но таила в себе какую-то внутреннюю энергию, как выключенный флорд. Языка ее Элал не понимал, но, судя по тому, как строго певица взмахивала рукавами, как ее игра была очищена от малейшего намека на игривость — это была не любовная песня.
      Официантки начали разносить блюда. Элал ел мало и много наблюдал, стараясь запоминать лица и имена. Увы, о покойнике сегодня говорилось больше, чем о всех живых вместе взятых, но и по этим репликам Элал составил себе какое-то представление о взаимоотношениях в банде. Главным же образом он старался наблюдать за Гор. Он знал, что она недолго пробудет здесь — она терпеть не могла пьяных оргий, но требовать от своих людей поста и воздержания тоже не собиралась, поэтому покидала такого рода мероприятия довольно рано. Элал извертелся весь, стараясь выдумать удобный предлог, чтобы попасть ей на глаза — но как оказалось, предлога не надо.
      — Нас было сорок четыре, когда мы шли на дело, — сказала Нешер, поднявшись для короткого слова по умершему. — Харнама погиб, и мне жаль его, потому что он был хорошим бангером. Но сейчас я вижу, что нас опять сорок четыре. Ты, мальчик, — ее накрашенный ноготь, как показалось Элалу, протянулся через весь зал и уколол его в грудь. — Встань и отвечай, откуда ты.
      — Я… — Элал облизнул губы, потом рывком поклонился, потом снова выпрямился. — Я всегда уважал Итивакай. Вы «все за одного»… я Элал из Сурков. Я всегда хотел быть с вами…