Дик присвистнул. Растяжение это, вывих или перелом — в любом случае нужно было звать Бадриса.
      — Обезболивание сделать?
      — Не нужно, — юноша вскинул голову.
      — Ты хоть сядь, не мешайся под ногами, — Дик нажал кнопку вызова. — Сейчас я тебя просканирую, а потом тобой займется медтех.
      — А ты кто?
      — А я помощник, — Дик повернулся к терминалу и объяснил Бадрису, в чем дело.
      — Посади его в уголок, чтобы не путался под ногами, дай обезболивающее и просканируй. Я буду минут черед двадцать.
      Дважды повторенное «мешаться под ногами» подействовало на юношу как доза перца в нос. Он покраснел, задрал подбородок еще сильнее и прошествовал к стулу, на который указал ему Дик.
      И тут Дик понял, что это девица. Длинная, плоская, для девушки некрасивая — но всё же…
      — Извините, — сказал он, мучительно пытаясь за оставшиеся до конца прогрева секунды сообразить, что же делать — ведь сейчас из бокса встанет здоровенный голый мужик… — Э-э-э… — бокс выключился. — Мастер Брейль, не поднимайтесь пока…
      — В чем дело? — глухо удивились из бокса.
      — Я сейчас! — Дик схватил его одежду в охапку и сунул прямо в бокс, после чего опять захлопнул крышку.
      — Не понял?! — рявкнул боцман Брейль. Дик, не обращая на него внимания, перетащил ширму в другой угол, отгородив девицу.
      — Всё, — он открыл бокс и шепнул изумленному боцману:
      — Здесь девушка.
      — Иди ты! — у Брейля загорелись глаза. — Из людей Шимана? А там была девка?
      Дик развел руками, показывая, что комментировать очевидное не собирается. Выпустил боцмана, запустил следующего, отправил бокс, включил сканер.
      — Растяжение, — сказал он, просветив запястье. — Это даже я сам могу. Фиксирующая повязка, и…
      — А живот просветить ты можешь? — тихо спросила девица.
      — Так у тебя живот болит? — не понял Дик.
      — Что за дубина. Запри двери и просвети мне живот. Быстро.
      — Человек в боксе, — Дик начал понимать, что к чему. Когда женщина таким шепотом говорит и двери», это вряд ли аппендикс. — Подожди минуты две. Я пока повязку наложу.
      Он приморозил ей руку гелем и наложил нанопластовый фиксатор. Потом выпроводил пациента и запер дверь.
      — Ты ведь не имперец? — спросила девица, расстегивая тунику.
      — Нет, а что?
      — Значит, если что — ты можешь дать мне… что-нибудь такое…?
      — Какое?
      — Тупица.
      — Нет, — медленно закипая, ответил Дик. — Во-первых, я не медтех, а только помощник. Во-вторых, я… ещё не знаю, есть у тебя что-то или нет. В-третьих, если и есть — какого чёрта?
      — Я не собираюсь тебе ничего объяснять, — сказала девушка сквозь зубы. — Просвечивай.
      Дик закусил губы и включил сканер, стараясь смотреть только на экран и больше никуда.
      Хотя, конечно, если сравнить с Бет — то и смотреть-то не на что. Не грудь, а… фурункулёз.
      — На что это хоть должно быть похоже? — спросил он, пытаясь как-то разобраться в наслаивающихся друг на друга пульсирующих тенях.
      — Откуда мне, на хрен, знать! — тихонечко провыла девица. Дик выключил сканер и отвернулся.
      — Извини. Я не могу сказать, есть или нет то, что я сам не знаю, как выглядит… и вряд ли здесь есть то, что тебе нужно. На этой навеге ходят одни мужики. Зачем им. Если хочешь, Бадрис тебя осмотрит. Здешний эколог и медтех.
      — Не нужно, — за его спиной шелестела одежда. — И ты не смей никому говорить.
      Дик поморщился. Она что, думает, что на свете и поговорить больше не о чем, кроме её жалких прелестей?
      — Отпирать?
      — Давай.
      Положив руку на сенсор замка, Дик помедлил.
      — Тебе нужно поговорить с женщинами из экипажа «Юрате». У них… может что-нибудь выйти.
      — Они ксианки.
      — Они женщины. Лучше разберутся, чем я.
      — Ну, разберутся, и что потом? Чем они мне помогут?
      — Если «помочь» — значит убить ребёнка, то ничем. А если другое — то и помогут.
      — Он мне не нужен. Понимаешь, землеройка?
      — Понимаю. Только это не причина даже чтобы каппу убивать.
      — Ты что, буддист?
      — Считай как хочешь.
      — Я считаю, что ты кретин.
      — Знаешь, — Дик надавил на ручку двери. — Я всем сердцем хочу, чтобы у тебя ничего не было. Таким как ты, даже хомяка доверить нельзя — где там ребёнка.
      И он настежь распахнул дверь:
      — Следующий!
 

* * *

 
      — Что-то старый пердун слишком легко согласился отдать своего последнего сына, кровиночку и наследника, нам в заложники, — почесал в затылке Холмберг. — Или у него с чадолюбием хуже, чем мы думали или с честностью лучше.
      — Думаю, не то и не другое. Он явно надеется каким-то образом выцарапать у нас своего парня, и потом уж показать нам, где снежные крабы зимуют.
      — Да, — согласился Торвальд. — Что-то вроде этого. Юрате на подходе?
      — Не терпится повидать Хельгу? — ухмыльнулся связник.
      — Что тебе кажется смешным? То, как по-дурацки всё у нас сложилось?
      — Да нет… то, как по-дурацки вы продолжаете себя вести.
      — Она продолжает, ты хочешь сказать?
      — Я что хотел сказать, то и сказал. Как будем стыковаться? Корма к корме или борт к борту?
      — Бортами мы состыкованы с «Вороном».
      — Ну так через «Ворона. Лишняя гарантия того, что они от нас никуда не денутся.
      — Хорошо. Передай на Юрате, пусть заходят борт к борту. И вызови мне Рана.
      — ???
      — У него друзья на «Юрате». Я думаю, ему приятно будет туда прогуляться.
      — Иными словами, встречаться со своей бывшей без посредника ты не готов.
      — Кьелл, она не «моя бывшая», потому что ни одного дня не была моей. Это просто… какое-то недоразумение. И я не желаю об этом говорить.
      — Ты не желаешь об этом говорить, потому что это ни хрена никакое не «недоразумение». Это вон в возрасте нашего… Огаи может быть недоразумением. А вам обоим за тридцать.
      — Кьелл… Каждый из нас принял другого… за другого. Если это не недоразумение — то что?
      Холмберг не успел ответить — на пороге появился Ран:
      — Разрешите войти?
      — Разрешаю. Младший матрос Огаи, ваш старый приятель Габриэль Дельгадо передаёт вам привет. Не хотите ли отправиться со мной на «Юрате»?
      — Это… — юноша резко вдохнул. — Большая честь для меня.
      — Да какая там честь. Наоборот — это ты окажешь мне неоценимую услугу, если отправишься с нами на эти трехсторонние переговоры.
      — Да, сэр. Мне идти собирать вещи?
      — Иди.
      — Если можно, сэр… Я бы хотел, пока мы отчалим…
      — Пока мы не отчалим, — поправил Торвальд.
      — Извините… поговорить с вами один на один.
      Холмберг пожал плечами и покинул рубку.
      — Сэр, — сказал Дик, когда дверь закрылась. — Если вы не извинитесь перед фрей Риддерстрале, из этих переговоров ничего не выйдет.
      — Боюсь, что и с извинениями ничего не выйдет, — Торвальд потёр щеку. Синяк на скуле, конечно, сошёл и уже давно — но за Хельгой не заржавело бы обновить его при встрече.
      — Мастер Нордстрем, это нужно сделать, не думая, выйдет или не выйдет. Просто потому что нужно.
      — Почему?
      — Потому что вы виноваты.
      — Интересно, в чём.
      — Вы сделали её несчастной.
      — Я сделал её капитаном. А несчастна она лишь потому, что хочет быть несчастной. Я не нуждаюсь в её прощении, Ричард. Я сам прощаю её, не дожидаясь, пока она меня попросит. Прощаю любые её выходки в отношении меня. Не знаю, какого ты мнения о наших отношениях, чего ты здесь наслушался — и не желаю знать. Я не обманывал её. Никогда не обещал ей дать больше, чем давал и получал сам: немножко тепла среди всей этой…
      — Сэр! Я не судья тому, что между вами было, но это вавилоняне рядятся между собой так — я тебе это, а ты мне то. Мы-то должны быть другими, разве нет?
      — Скажи, а перед ней ты держал такую же пламенную речь?
      — Ещё нет, сэр. Я как раз думаю, что ей сказать. Но вы-то мужчина.
      — И что из этого следует?
      — Ну… — юноша потер лоб. — Я не сам это придумал, честно, это из «Синхагакурэ». Когда Бог позвал Адама в саду — а Адам уже согрешил, помните? Что он сказал? «Жена, которую ты дал мне, виновата». Это вроде правда, а всё равно безобразно выглядит. Адам струсил, понимаете? И с тех пор, сколько бы ни было в мужчине достоинств, если он при этом трус — его не считают за мужчину.
      — Извини, я как-то потерял ход твоей мысли.
      — Вы сейчас поступаете как Адам, сэр. Она вам дала и вы ели. И этим капитанством, что вы ей дали — вы на самом деле откупаетесь от неё. И получается, что она расплатилась с вами телом за это капитанство.
      — Что за чушь! Кто это наплёл тебе?
      — Никто. Я просто подумал, что если бы я любил женщину, а она меня нет, и если бы мы так расстались, и она дала бы мне корабль… а я не мог бы отказаться, потому что люди, он должны как-то жить и что-то есть… Я бы чувствовал себя так, будто меня приравняли к одному из этих мальчиков с блестящими волосами. Которые ищут себе богатых тётушек…
      — Послушай, мальчик! Ты славный умный парнишка, но ты ещё очень, очень молод и полон всякой романтики. Она не любила меня. Она это неоднократно говорила.
      — Она вам лгала, сэр. Если бы она вас не любила — она не могла бы вас так ненавидеть.
 

* * *

 
      Едва поднявшись на борт «Юрате», Дик угодил в крепкие объятия капитана.
      За месяц с небольшим Хельга Риддерстрале успела остричь свои очень светлые, как у знатной вавилонянки, волосы и слегка загореть под южным солнцем — так что «маска планетника» на её лице уже немножко расплылась.
      — Ну, ты везунчик! — отстранив Дика на вытянутых руках, она посмотрела в его лицо. — Слушай, мне кажется, ты даже вырос. Или только кажется? И выглядишь совсем нашим, — большим пальцем она очертила контур «маски» на его лице. — Хорош! Бриться начать не надумал?
      — Э-э… — Дик потрогал подбородок. Когда он обнаружил, что там наконец-то что-то произросло, ему показалась удачной идея отпустить бороду, чтобы ещё меньше походить на того Ричарда Суну, за голову которого предлагают пять тысяч драхм. Но выражение лица Хельги показывало, что идея в своем воплощении оказалась не очень удачной.
      — А, это ты, — Хельга, отстранив Дика, повернулась к Торвальду, соскочившему с перекидного мостика между бортами навег. — А кто это тебе так красиво дал в лоб?
      — Шиман, — ответил Торвальд.
      Хельга ухмыльнулась.
      — Есть Бог на небе, а, Тор?
      — Не стану отрицать. Особенно с учетом того факта, что Шиман в настоящий момент заперт у меня в трюме.
      — Вы что, взяли его на абордаж? — притворно ужаснулся Пуля, явно играя с Хельгой на опережение.
      — Нет. Наоборот. Он взял нас и снял с нас двести тонн груза. Сгрузил всё это в носовой отсек…
      — Вот недоумок, — Хельга фыркнула. — Его перевернуло, что ли?
      — Почти. Он запаниковал и отсоединил носовую секцию. И кормовую заодно. Они столкнулись. Ходовая часть пришла в полную негодность.
      — А ты, конечно, не упустил случая. Только что ты теперь будешь делать?
      — Как раз это я и хотел обсудить с тобой и с Грегором.
      — Неужели? А вот я это с тобой обсуждать не хочу. То, как ты будешь разбираться с Шиманом, когда придется его выпустить — а тебе придется — исключительно твои проблемы.
      — Капитан Риддерстрале, — сказал Дик. — Боюсь, что исключительно чьих-то проблем сейчас нет. Так или иначе они все общие. То, что вас грабят, то, что у Сога нет еды, капитану Нордстрему пришлось покупать рабов, а навеги Сейта топят в здешних водах — это одна общая проблема. И об этом вы должны поговорить все вместе — три капитана из имперских пленных.
      — Мы должны поговорить вместе, — поправил Торвальд. — Это ведь твоя инициатива, Ричард. Я лишь поддержал её.
      — Если так, то хорошо, — сказала Хельга. — Грегор подтянется к полуночи, — она снова фыркнула. — У него свои крысы завелись. На него наехал Детонатор.
      — Детонатор? — Дик уже слышал где-то это прозвище.
      — А тебе о нём ещё не рассказали? — Хельга открыла дверь кубрика. — Надо же.
      — Детонатором называют Максима Ройе, — пояснил, садясь за стол, Габо Пуля. — Он начальник экологической полиции клана Сога. Совершенно замечательный человек. Семь казней египетских в одном лице.
      — Зверушек очень любит, — добавила Хельга. — И следит, чтобы их не обижали.
      — Грегор обидел зверушку на глазах у Детонатора? И всё ещё жив? — Торвальд был удивлён сильней, чем показывал.
      — Зверушку обидела сама природа этой грёбаной планеты, — сказала Хельга. — В этом году тепло не по сезону. Между Ха и Шебальбой не встал лёд. Сивучи отошли на север за рыбой — а тролли за ними не смогли. Обычно там пролив шириной в пятьдесят километров — для троллей не расстояние…
      — А в этом году Ха очень активен, — кивнул Торвальд. — Ледовую перемычку разбило и тролли застряли на Биакко.
      — Обязательно нужно сунуть и своё полено в чужую печку, — скривилась Хельга. — Берти, солнышко, сообрази нам чаю.
      — Прости, что я тебя перебил, — сказал Торвальд.
      — Ничего-ничего. Я не обиделась. На таких, как ты, не обижаются.
      — Детонатор, — прервал начавшуюся было перепалку Габо, — как начальник экологической полиции, должен с этим что-то делать. А рук ему не хватает. Он как раз на своем катере носился в здешних водах, собирая троллей, которых цунами отнесло на льдинах к северу, когда встретил Грегора и предложил ему переправить тварей Божьих до Шебальбы…
      — Не Божьих, — наморщила нос Хельга, — а вавилонских. Но это неважно. Важно то, что Грегор почему-то будет разгрёбываться за тебя, Тор. Это ведь тебя вытаскивал Детонатор со своими людьми. Ты перед ним в долгу. Ты и должен развозить снежных троллей. Тем более что добыча у тебя всё равно плохая и людей в команде не хватает.
      — Твоими стараниями, — Торвальд ни на секунду не повысил голоса. — Но в чём-то ты права. Я действительно должен господину Ройе за спасение на водах. И я отдам этот долг. Тем более что это поможет нашему общему делу — о котором я стараюсь не забывать.
      — Ещё бы. Ты же человек деловой.
      — Хватит, фрей Риддерстрале, — сказал Дик. — Я думаю, вам не удастся вывести мастера Нордстрема из себя так, чтобы он это показал. И я думаю, этого вообще не нужно делать. Я понимаю, как это бывает… когда человек неправ и ты думаешь — пусть он страдает, пусть он не будет счастлив… Но так вы мастера Нордстрема и страдать не заставите.
      — А как? — с живым интересом спросила Хельга.
      — Завалите всё наше дело, — сказал юноша. — Сделайте все ваши с мастером Нордстремом труды бессмысленными. Чтобы люди и гемы продолжали страдать от бесправия. Мастер Нордстрем будет страдать вместе с ними.
      — Ты можешь, как и он, считать меня сукой, дорогой, — Хельга поднялась. — Может быть, я и вправду сука. Но не такая.
      Она вышла из кают-компании, чуть не сбив с ног человека с подносом.
      — Что случилось, капитан? — закричал он ей вслед.
      Издали донеслась непечатная ругань.
      — Берти, спасибо за чай, — вздохнул Габо. Поднялся и принял поднос. — Теперь иди.
      — Что-то мне не хочется пить, — Торвальд тоже встал. — Я вас покину. Ричард, можешь остаться. Мастер Дельгадо, вы не теряете в моем присутствии головы — передайте пожалуйста фрей Риддерстрале, что завтра в двадцать три-тридцать после традиционного рождественского обеда на «Фаэтоне» будут давать спектакль «Двенадцатая ночь». Я приглашаю всех.
      — Тебе все-таки придется немного задержаться, Тор, — Пуля разлил чай. — Буквально на несколько секунд. Я должен объяснить тебе кое-что, чего ты не понимаешь. Две вещи, не больше. Много времени это не займет. Остальное объяснит Ричард, он кое-что может объяснить лучше, чем я.
      — Я слушаю.
      — Первое. Единственным сексуальным опытом до общения с тобой у Хельги было изнасилование. Второе. Это сделал лучший друг её старших братьев. Чтобы склонить её к замужеству. Ну, казалось парню, что с ним просто кокетничают. И когда она обратилась к отцу и братьям за защитой — они предали её. Они всё знали.
      — Это что, знают все, кроме меня?
      — Женская часть экипажа знает точно. У мужской я не интересовался. Всё-таки деликатный вопрос.
      — И как же тебя в него посвятили? — Торвальд всё-таки не смог проглотить это, не запив.
      — Я вступил кое с кем в тесные отношения. Собственно, поэтому я не в курсе, в курсе ли корабельные мужики. Ну сам посуди — как из них добывать информацию? Есть, конечно, ещё один способ, но я столько не выпью. Всё, Тор. Чао. Не буду больше смущать тебя своим присутствием.
      — Да нет, это я здесь лишний, — Тор прошагал к двери. — Чёрт побери… почему никто не сказал мне раньше?
      — О таких вещах не кричат на крышах, Тор. А не сказали тебе, потому что ты не спрашивал. Что же ты за начальник штаба, если завязал отношения с подчиненным тебе офицером, но при этом не попытался узнать, что у человека за спиной, а? Что ты за командир, если вывел подчиненного из строя? А на ваш спектакль я обязательно приду. Спасибо за приглашение.
      Когда дверь за Торвальдом закрылась, Дик в изумлении повернулся к Пуле.
      — А что, спать с женщиной ради информации — лучше?
      — Когда я это сделаю — обязательно скажу тебе, как оно, — Габо налил себе ещё.
      — Так вы…
      — Я соврал. Оклеветал совершенно невинных людей. А может, и не совершенно невинных… Лично я бы Хельгиного батюшку и всех семерых братцев скопом угостил чем-нибудь тяжёлым… А то сначала растить из девочки парня, а потом пенять ей, что она неполноценная женщина — тут не то что в Крестовый Поход, тут в пекло удерёшь. Но изнасилования не было. Была мутная история с несостоявшимся замужеством… Это, видишь ли, парцефальские навегарес. Они живут очень особенной жизнью — в этих своих маленьких общинах, где всё личное пространство у человека помещается в ботинках. Хельга сбежала оттуда — но часть этого мира всегда с ней.
      — Но вы оболгали этих людей! — задохнулся Дик.
      — От этого их, несомненно, разразит жестокий приступ икоты. Чего я им и желаю. Но если бы я объяснил Торвальду, что он пнул женщину, которая всю жизнь считала себя уродиной, в больное место, он бы просто не понял, что это место может быть настолькобольным. Он не понимает, что такое вырасти в парцефальской рыбачьей общине и быть единственной дочерью среди сыновей…
      — А что это такое?
      — А это значит — быть отрезанным ломтем. Девочка вырастет — и уйдёт женой на корабль мужа. Она — заранее чужая. Очень редко бывает так, чтобы на этом же корабле оказался дальний родич подходящего возраста. И если уж он есть, а семья девочку любит — то она приложит все усилия, чтобы девочку не сманили на чужой корабль. Понимаешь? Она должна считать себя безобразной, чтобы не смотрела на парней с чужих навег и была довольна старым другом братьев… Честное слово, Дик, то, что я наболтал — не намного хуже того, что там произошло на самом деле. Изнасилования не было. Но тихое, улыбчивое любовное насилие — оно было, Дик.
      — А если мастер Нордстрем случайно узнает?
      — От кого?
      — От фрей Риддерстрале хотя бы.
      — Я не думаю, что между ними отношения наладятся настолько, что такой откровенный разговор станет возможным. Ну а если и станет… Что ж, во всём виноват я. Неужели ты думаешь, что я уступлю Торвальду звание первейшего паршивца колонии прокажённых?
 

* * *

 
      Священника не было — но у адмирала Вальне, оказалось, имелся бревиарий. Так что Рождество началось, как положено, с вечерни в сочельник, на которую Дик едва успел —
      И продолжилось утром. Дик слышал краем уха, как Вальне ворчливо сетует на то, что Бревиарий у него просят два раза в год, но не мог даже сердиться — так замечательно звучал на свейском гимн «От ясного Востока до Западных пределов». Он испугался немного, что и чтения будут на свейском, а значит придется быть немым слушателем — но читали на астролате.
      После службы и завтрака навегу начали готовить к вечерней службе, праздничному ужину и спектаклю. Гулянка намечалась всеобщая, так что ужин перенесли из столовой в цеховую надстройку, из которой уже убрали оборудование. С утра и до обеда Дик таскал вместе со всеми столы, стулья и декорации для вечернего представления, вешал нарезанные из светоотражающей пленки гирлянды и таскал корм снежным троллям на навегу Грегора. У него совсем не было времени и возможности разглядеть поближе странного человека, которого называли Детонатором.
      Дик представлял его почему-то похожим на господина Исию, а оказалось, что Максим Ройе высок, широк в плечах, и похож на более расширенную (и рыжую) версию тасёгуна Шнайдера.
      Его корабль «Вертихвостка» — некогда десантный катер-амфибия для наземных операций — выглядел совсем маленьким рядом с навегами. Просто непонятно было, как там разместились восемь снежных троллей, запертых теперь в трюме «Фафнира». Навегарес Грегора рассказывали, что Детонатор вёз их прямо на палубе, но Дик не мог поверить. Хотя… длиннорукий и плечистый Ройе чем-то сам походил на снежного тролля. Может быть, они считали его своим?
      Обед всем выдали сухим пайком — кухонный персонал трёх навег надрывался над праздничным ужином. Дик взял пакет бустерной строганины со вкусом креветок и забрался подальше от всех — на верхнюю палубу, чтобы побыть в одиночестве.
      Термометр показывал минус три, но небо было ясным а море — спокойным, как ртуть. Дик отщипывал от волокнисто-пористой массы по щепотке и ел медленно, не столько чтобы насытиться — он не успел ещё проголодаться после завтрака — сколько для порядка: вот, он не бездельничает, а пользуется законным правом на обед…
      Анат, Акхат и Ядро выстроились на небе чуть ли не в шеренгу. Их скользящий свет уже не согревал — даже в разгар дня. Их цвет, насыщенный утром и вечером, теперь поблек. Дик вздохнул, вспоминая, как встречал Рождство год назад — на станции Тепе-Хану. Меньше двух месяцев по стандартному времени Земли оставалось до того дня, когда «Паломник» покинул локальное пространство Ика-а-Мауи, отправившись в свой последний рейс.
      Кто-то тяжело взбежал по трапу. Дик оглянулся и увидел, как над палубой восходит невиданным светилом голова Детонатора. Появление плеч уже больше напоминало цунами. Дик не представлял себе, что это человек так огромен. Да, снежные тролли, пожалуй, и впрямь могли бы счесть его своим…
      — Добрый день, сеу Ройе, — поприветствовал его юноша.
      — Я рассчитывал побыть один, боя, — не сразу ответил Детонатор. — Давай отвернёмся друг от друга и помолчим. Если мне удастся поверить, что тебя здесь нет — я тебя, может быть, не прогоню.
      — Хорошо, сеу Ройе, — согласился Дик. Отвернулся и продолжил грызть бустер. Этот человек влез на чужой корабль, нарушил его одиночество и сейчас будет дразнить дымом, и ещё имеет наглость грозить, пользуясь своей славой дуэлянта и силача… Дик испытывал глубокое отвращение к такому образу действий.
      — Ты шуршишь пакетом, — сказал через некоторое время Детонатор.
      — А вы дымите, — ответил Дик, не оборачиваясь.
      — Кажется, ты решил мне нагрубить, — в голосе начальника экологической полиции звучала… скука.
      — Что вы, сударь. Я слышал, что вы лихой дуэлянт и в мирное время уложили людей больше, чем на войне. Если бы я вам нагрубил, вы, наверное, попытались бы меня поколотить, ну а я не люблю, когда меня колотят безнаказанно — и дал бы вам сдачи. Тогда вам пришлось бы меня вызвать, и один из нас убил бы другого — и как бы дело ни кончилось, я поставил бы в неловкое положение своего начальника, господина Бадриса. Так что я не собираюсь вам грубить, — с этими словами Дик сунул в карман пустой пакет и направился к трапу.
      — Стой, боя, — сказал Детонатор. — Вышло так, что ты меня всё-таки обидел.
      — Простите, сеу Ройе. Я не собирался.
      — Ты в самом деле думаешь, что я стал бы драться с цыплёнком вроде тебя?
      — Вы ведь угрожали меня прогнать. Что бы вы делали, если бы я не ушел?
      — Ничего. У меня просто паршивое настроение. Можешь остаться.
      — Спасибо, сеу Ройе, — Дик постарался, чтобы его голос был холодней этого зимнего воздуха. — Много работы. Мы должны ещё перегнать снежных троллей на «Фаэтон».
      Дик сам не понимал, отчего так взъелся на этого человека. Может быть, оттого, что понаслышке о нем сложилось хорошее впечатление — которое он разрушил?
      В перегоне снежных троллей Дику поучаствовать не дали. Да и сам перегон оказался не очень интересным занятием: зверей расстреляли сверху ампулами со снотворным, после чего каждого по отдельности затаскивали в сеть и, поддев сеть на крюк, переносили на «Фаэтон» лебёдкой.
      Поскольку каждый тролль переносил эту процедуру уже в третий раз — сначала их таким образом снимали со льдин, затем так же перегружали на «Фафнир» — она сказалась на них не самым здоровым образом. Белая длинная шерсть этих огромных зверей свалялась, их задние лапы были покрыты экскрементами — многие опорожнялись, не проснувшсь — и кроме всего прочего, от них несло подгнившей рыбой.
      — Так-то тролли большие чистюли, — пояснил Дику Грегор. — Что ни день, бултыхаются в воде — ловят рыбу или сивучей. Шкура у них красивая, и стоит громаднейших денег, потому что отстреливать их разрешают очень мало…
      По тону Грегора было понятно, что последним обстоятельством он был весьма огорчен.
      Когда четверо самцов и две самки были погружены в левый кормовой отсек «Фаэтона», двоих детёнышей, ещё не перелинявших из серого в белый, перенесли туда же просто на руках подчинённые Детонатора. Каждый из малышей, рождённых в начале осени, был ростом с пятилетнего ребёнка. Их не усыпляли по причине их безобидного возраста. В отличие от взрослых особей, они ласкались к людям и на руки шли охотно.
      — Это потому что они нас принимают за своих, — продолжал разъяснения Грегор. — Из-за этого они лёгкая добыча, когда рядом мамаши нет. Говорят, Детонатор кого-то шлёпнул в Шоранде, когда увидел на его бабе шкуру чернышка. Вызвал и зарезал быстрее, чем бедняга сказал «Опаньки».
      Дик покосился на высокую фигуру южанина, внимательно и как будто бы ревниво наблюдавшего за тем, как имперцы стараются хотя бы мимоходом погладить проносимых мимо тролликов. Его мнение о Детонаторе чуть-чуть улучшилось. Он разделял мысль, что человеку, подманившему такое беззащитное пушистое создание и убившему его подлым способом, нужно хорошенько вправить мозги. Через ротовое отверстие. Лезвием флорда.
      Наконец наступил вечер. Анат и Акхат неохотно ползли к горизонту — заходить раньше полуночи они не собирались, а держать пост до традиционной первой звезды не имело смысла, поскольку Ядро было видно даже долгим полярным днем. Экипажи всех трех навег за исключением вахтенных собрались в цеховой надстройке «Фаэтона» для короткой торжественной службы и долгого ужина, сопровождаемого зрелищами и танцами.
      Вечернюю службу по Бревиарию провел Торвальд, а вот церемонию крещения — Вальне, одевшийся по такому случаю в свой адмиральский мундир. Дик наблюдал за церемонией со своего места с краю стола и чувствовал себя очень непривычно в роли созерцателя, а не участника.
      Вальне проводил службу с чувством и явно не торопился. «Священство избранное, народ царский» изнывал, вдыхая запахи жаркого, просачивающиеся из кухни. Наконец тридцать
      Шесть гемов получили имена, тридцать шесть навегарес стали крёстными отцами — и Вальне объявил, что церемония завершилась. «Благодарение Богу!» — взревели с большим чувством три сотни глоток, и в зал вкатили на погрузочных тележках канны с едой и бочки с пивом.
      — Минутку внимания! — Торвальд, уже в костюме герцога Орсино, стоял на сцене с громкоговорителем. — Прежде чем мы начнём пить и веселиться, я хочу кое-что сказать так, чтобы слышали все. Я очень сильно провинился перед капитаном Риддерстрале. Я попытался за её счёт насладиться привилегиями брака — но не брать при этом на себя обязательств. И я ничего не могу исправить, потому что уже связал себя обязательствами с другой женщиной. Мне остаётся только просить прощения и желать, чтобы фрей Риддерстрале нашла себе человека, который её достоин больше, чем я.
      Это были первые аплодисменты, сорванные труппой «Фаэтона» — но далеко не последние.
      Спектакль удался на славу. Дик отчасти радовался внезапно разразившей его болезни — теперь он мог получать ни с чем не сравнимое удовольствие, наблюдая зрелище из первых рядов. Это было просто удивительно — как из продранных мелких сетей, светоотражающей ткани, бочек, контейнеров, старой книги и полутора десятков мужиков вышло столько веселья.
      А смотреть оказалось гораздо смешней, чем читать — особенно когда играли Крайнер и господин Бадрис. Ещё очень хорош был Лукас, бывший Черпак — но смотреть на него было не так смешно, как… Дик не мог объяснить это чувство. Оно было сродни пронзительной радости, как от хорошей песни. Гем играл хорошо, очень хорошо. Дик только переживал — сможет ли он в нужный момент съездить по башке капитана Арне, игравшего сэра Эндрю.
      Но волновался он зря: всё прошло не просто без сучка и задоринки, а даже ещё лучше. Смятение, в которое пришёл Лукас, ударив партнера, его прерывистое дыхание, лёгкая дрожь — это всё принадлежало Себастьяну, храброму, но очень молодому юноше, впервые ударившему взрослого человека.
      — Как это у тебя вышло? — спросил Дик после спектакля.
      — Это не у меня вышло, Ран! — гем просто светился изнутри. — Это вышло у Себастьяна, понимаешь?
      — Понимаю! — Дик пожал парню руки и наполнил его стакан сладкой водой — гемы категорически отказывались даже от слабенького порошкового пива.
      На сцену вышел маленький сборный оркестр — гитара, скрипка, окарина и мультивокс. В ударных инструментах недостатка не было: когда музыканты заиграли «Бог танца», каждый счел своим долгом не только встать и петь, но и громыхать чем-нибудь. Потом пошла произвольная программа: песни и танцы чуть ли не всех планет, представители которых оказались на этих кораблях, как звери в Ковчеге. И неважно, что рутены не умели танцевать арменских танцев, а свеи — джигу: каждый прыгал и скакал, как ему нравилось.
      Столы стояли буквой П, и Дик заметил в просвет между танцующими давешнюю девицу из команды Шимана.