Ден затянулся, а Палач начал спрашивать.
— Он двинул из разбитой машины миллион баксов.
— Да.
Палач замолчал. Спрашивать стало не о чем. Он снова посмотрел Дену в глаза и сказал:
— Я отвечаю за базар.
После этого он достал «Макаров», передернул затвор и, не затягивая страшной минуты, выстрелил Дену в сердце. Пленник вздрогнул, уронив голову на грудь, и его тело безжизненно повисло на привязанных ржавой проволокой руках.
— Поехали.
Обкуренному Груше было все равно, а Теремок, уже раскатавший губу и представлявший, как он будет чикать Дена, был жестоко разочарован. Но, зная, что Палач шутить не любит, он обиженно молчал.
Расправившись с Деном, все трое уселись в «вольво» и отправились перекусить в крышуемое салтыковцами кафе «Обезьяна Чичичи» на проспекте Уточкина. Когда Салтыков наставлял Палача насчет Дена, он пояснил: «Завалите этого козла! А если еще кого из его козлов увидите, валите тоже. Ты, Палач, меня знаешь. За мной не заржавеет».
— Слышь, — обратился к старшему Теремок, — а что там этот про какой-то миллион вякнул?
Палач вздрогнул, оторвавшись от нелегких мыслей о делах скорбных, и, взглянув на Теремка, ответил:
— Миллион, говоришь?.. Правильно… Я знаю, что нам нужно делать. Значит, так. Сейчас мы поедем в одно место, где будем решать вопрос о миллионе «бакинских». И держите язык за зубами. Если мы хапнем этот «лимон», то можно будет отвалить от дел. До старости хватит.
— А ты не понял, что ли? — ответил Палач. — На хрен нам Салтыков сдался? Или ты хочешь и дальше в тестерах ходить?
До Теремка тоже доперло, что можно на халяву «замутить неслабую копеечку», и он поддержал Палача:
Палач смотрел вперед, на дорогу, и молчал. Потом сказал:
— Все, хватит базарить. Подъезжаем.
«Вольво» переехала через реку Смородину и повернула в сторону Устюжинской косы. Теремок, знавший, что Устюжинский проспект упирается в Яхт-клуб, спросил:
— Нет, — ответил Палач, — ближе.
На Устюжинском проспекте было пусто. Ни машин, ни людей. «Вольво» двигалась между двух бетонных заборов. Свернув в тупик, под прикрытие трансформаторной будки, «вольво» остановилась у ворот, выкрашенных в синий цвет. Судя по траве, в обилии росшей перед воротами, ими давно уже никто не пользовался. Палач, не выключая двигателя, сказал:
— Все, приехали, выходим.
Теремок с Грушей, торопясь побыстрей получить свою часть миллиона, тут же выскочили из машины и стали озираться по сторонам.
Палач, не торопясь, посмотрел по сторонам и, убедившись, что в тупике никого кроме них нет, вынул из кармана деновский «Макаров» и аккуратно выстрелил Теремку в голову, а Груше в грудь.
Оба повалились на землю, не успев даже удивиться.
Палач сделал контрольные выстрелы и быстро уехал с места преступления. Выезжая обратно на Тихорецкую, Палач усмехнулся и произнес свою любимую фразу из фильма «Свой среди чужих…»:
Через час Палач сидел в кресле напротив Салтыкова и рассказывал о том, как они, преследуя машину одного из кабачковских лохов, заехали на Устюжинский проспект в какой-то тупик. Теремок с Грушей вышли из машины, чтобы лоха мочкануть, а он, типа, отъехал на десять метров, чтобы запарковаться по-нормальному, как вдруг подлетел из-за поворота черный джип, из него — бах, бах, и оба наповал! Ну, Палач, не будь дурак, по газам и ноги! Еле ушел. Жалко пацанов, полегли ни за что…
Салтыков, держа в руке хрустальный стопарик с коньяком, злобно сощурился, поиграл желваками и проницательно, как ему казалось, посмотрел на Палача.
— Ну, и что думаешь? — спросил он, когда Палач окончил рассказ.
— А что тут думать, Николай Иваныч, — возмутился Палач, — кабачковские козлы нас в ловушку заманили. Подстроено все было заранее, точно.
— Правильно думаешь. А что делать думаешь?
— Верно думаешь. А не думаешь, что они нас первые замочат?
— Так ведь смотреть надо, Николай Иваныч! — Палач развел руками. — Эти-то выскочили из машины, как на бульваре, надо же и за поляной следить. А еще прикрытие должно быть. Меньше двух машин на дело ездить нельзя. Хитрые сволочи, эти «кабачки».
— И то верно, думаешь, — Салтыков выпил коньяк. — Тебе не предлагаю, ты за рулем. Езжай к пацанам. Там, «На нарах», сходняк сегодня будет.
— Думаешь, думаешь… Сам-то ни хрена не рубит в деле, а ты за него думай, — передразнил главаря Палач и плюнул под ноги. — Достану «лимон», сколочу свою банду, тогда и думать буду, а сейчас не думать, а трясти надо.
Глава 7
ОПЫТНЫЙ ПСИХОАНАЛИТИК ПОМОЖЕТ ВАМ УСТРОИТЬСЯ В ПРИЛИЧНОМ ДУРДОМЕ
Подъезжая к дому на Агрегатном, Бекас думал о том, что, взяв злополучный миллион, он даже на десять процентов не осознавал, насколько вредным это может оказаться для его здоровья. То есть, он предполагал, что могут быть осложнения, и даже воображал, как за ним, стреляя из всех видов оружия, гонятся злодеи и кричат: «Отдай наши деньги!»
Но в мыслях это было слишком похоже на кино, в котором ты сам не участвуешь и в глубине души знаешь, что после съемки эпизода убийцы и их жертвы будут, смеясь, хлопать друг друга по плечам и пить «Coca-Cola».
В создавшейся ситуации он сам становился участником событий, которые нельзя было остановить с пульта дистанционного управления простым нажатием кнопки «стоп». Ну, положим, история с машиной, разбившейся в строительном котловане, не имеет никакого отношения к миллиону. Но парень, который сидел сейчас примотанным к креслу — это уж точно первая и очень опасная весточка от хозяев миллиона. События наверняка теперь посыплются, как картошка из дырявого мешка. Это только начало. Что-то будет впереди?
Выйдя из машины, Бекас захлопнул дверь и направился во двор. В подворотне он, воровато оглянувшись, быстро вынул «беретгу» из кобуры, передернул затвор и спрятал руку с пистолетом под курткой. Медленно открыв дверь в парадном настежь, он придержал ее ногой и прислушался. В парадном было тихо. Поднявшись на третий этаж, Бекас выставил «беретгу» перед собой и тихо повернул левой рукой ключ. Дверь отворилась на несколько сантиметров и остановилась. Он резко распахнул ее и отступил на другой конец площадки. Тишина. Медленно, как гепард, крадущийся к добыче, Бекас проник в квартиру и бесшумно обошел ее. Заглянул на антресоли. Никого. Тогда он вернулся в прихожую и запер дверь на все замки и засовы.
Пленник неподвижно сидел в той же позе, замотанный, как пациент травматологического отделения из какой-нибудь комедии. Бекас вдруг подумал — а может, он умер? Может, это и к лучшему.
Убрав пистолет в кобуру, Бекас прошел в кухню и поставил чайник. Он не мог, да и не хотел избавляться от этой всеобщей российской привычки — по любому поводу пить чай или кофе. Пришел — чайку. Уходишь — чашечку на дорожку. И так далее.
Поставив чайник, он прошел в комнату и занялся своим клиентом. То есть, теперь уже пациентом. В медицинском шкафчике Роман обнаружил хирургические ножницы с тупыми концами и, подойдя к Скорпиону, приступил к его частичному освобождению.
Начал Бекас с того, что разрезал ножницами скотч, обматывавший голову, от виска до шеи. Потом сказал:
— Сейчас будет больно.
И резким круговым движением сорвал с головы неподвижного человека сразу весь широкий пласт слипшегося скотча, охватывавший его голову.
Скорпион застонал сквозь зубы. Видимо, это было действительно больно. На скотче осталось много волос. Все лицо Скорпиона было покрыто белесыми слежавшимися складками от скотча. Бекас сходил в ванную за полотенцем и вытер сидящему лицо. Полотенце бросил на пол.
Бекас заметил посиневшие кончики пальцев, торчащие из-под витков липкой ленты, и ему стало стыдно. Он, злясь на себя за излишнюю совестливость и мягкотелость, освободил пленнику кисти рук и запястья, а потом перерезал и веревки на ногах, так что у пленника остались примотанными к креслу только голени и предплечья.
— Как вас звать? Точнее, как к вам обращаться?
Сидящий поднял на него взгляд и, помедлив, ответил:
— Мое имя — Тимур.
Бекас кивнул и сказал:
— Хорошо. Тогда слушайте меня внимательно, Тимур. Я еще раз задам вам тот же самый вопрос. Если вы сможете ответить на него так, что я буду вынужден с вами согласиться, я отпущу вас. По-настоящему. Не «сделаю вас свободным», как обещали мне вы, а действительно дам вам уйти и жить дальше. Я повторяю этот вопрос: ЗАЧЕМ МЕНЯ УБИВАТЬ? НЕ ПОЧЕМУ, а ЗАЧЕМ?
Скорпион смотрел прямо перед собой и молчал. Некоторое время молчал и Бекас.
— Если это был слишком сложный вопрос для вас, тогда я буду задавать вопросы, на которые вы сможете ответить, — сказал Бекас и достал из принесенного от Гоги полиэтиленового мешка сверток со шприцом и ампулами.
Тимур уставился на все это богатство с некоторым беспокойством. Бекас, увидев это, спросил:
— А что, вы хотели со мной как-то иначе разговаривать? Насколько я помню, ногти вы у меня вырывать не собирались.
Тимур закусил губу и, нахмурившись, отвернулся.
«Ага, — подумал Бекас, — пробрало тебя, наконец! А каким невозмутимым и любезным ты был, когда я так же беспомощно сидел в этом кресле! Сволочь ты в сущности профессиональная — вот ты кто! А все равно жаль…»
Заглянув в инструкцию, Роман покопался в ампулах и выбрал ту, на горлышке которой был синий ободок.
— Ну-с, можно начинать, — сказал он и посмотрел на Тимура.
Хладнокровие исчезло с лица привязанного к креслу человека, и вместо него выглянули вдруг отчаяние и паника. Тимур смотрел на Бекаса, как животное со сломанным позвоночником, и молчал. Когда Бекас представил в этом кресле себя, а напротив — Тимура, руки которого наверняка не дрожали бы, как сейчас у Бекаса, ему стало сильно не по себе.
Сжав зубы, Бекас сломал хвостик ампулы, набрал ее содержимое в шприц и, не глядя на Тимура, обошел кресло и присел на корточки сзади него. Опыт инъекций у него был. Задержав дыхание, он легко воткнул иглу в ягодицу Тимура прямо сквозь джинсы. Потом плавно нажал на шток поршня, и таинственное лекарство перешло в организм пленника.
Все. Обратного пути не было. Теперь нужно было идти до конца.
Бекас поднялся с корточек и, обойдя Тимура, посмотрел ему в лицо.
— Что вы… — хрипло спросил Тимур и прокашлялся. — Что вы мне ввели?
— А я и сам не знаю, — жизнерадостно ответил Бекас, — наверное, то же, что собирались ввести мне и вы!
Он подошел к столу, взял пустую ампулу, повертел ее и увидел, что надписи были соскоблены.
— Ничего не написано. Можете сами посмотреть, — и он поднес ампулу к носу Тимура и показал ее ему со всех сторон.
Тимур сжал губы и промолчал. Бекас услышал, что на кухне шумит чайник. Он пошел туда, выключил газ и сделал себе кофе. Вернувшись в комнату, Роман уселся напротив Тимура, поставив горячую чашку на другой стул рядом с собой, и достал из кармана сигареты. Закурив, он посмотрел на часы.
«Десять минут пошли, — подумал он, — посмотрим, как действует Гогино зелье».
Он курил и, не скрываясь, наблюдал за Тимуром. Через несколько минут тот неожиданно зевнул во весь рот, потом сладко почмокал губами и уселся поудобнее.
«Началось, — подумал Бекас, — действует».
Глаза Тимура слипались, голова клонилась к груди. Он вздергивал ее время от времени, но это стало происходить все реже и реже, и наконец он уснул. При этом его тело наклонилось вперед, и голова почти касалась колен.
Бекас, посмотрев на часы, отметил, что осталось еще три минуты, снова закурил, и тут прозвучал негромкий сигнал его трубки.
Он поднес ее к уху и услышал:
— Ну что, инквизитор, ты не уморил еще своего клиента?
Это, естественно, был Гога.
— Нет еще, — ответил Бекас, — вот только первый укол сделал.
— Ну, смотри. Если что, сразу звони мне.
— Договорились, — Бекас посмотрел на часы еще раз. Пора было делать следующий укол. За окном начинало темнеть.
Бекас встал, зажег в комнате свет, потом выбрал из кучки ампул пять маленьких, вытянул их содержимое в шприц и сделал Тимуру укол в вену.
До следующего укола оставалось десять минут.
Прогуливаясь по квартире, Бекас пытался представить, как хозяева здешних апартаментов, в этом же кресле, вытягивали информацию из других людей и как трупы этих других людей потом обнаруживали в разных местах города или не обнаруживали вовсе. Картина получилась отвратительная, и совесть Бекаса немного успокоилась.
Введя Тимуру содержимое ампулы с длинной головкой, он включил стоявшую на столе настольную лампу и погасил яркий верхний свет. В комнате стало уютней. Похвалив себя за понимание психологии, Бекас снова уселся рядом с Тимуром и стал ждать его пробуждения.
Тимур медленно выпрямился и откинулся на спинку кресла.
Увидев перед собой Бекаса, он посмотрел ему в глаза и вдруг широко улыбнулся.
От этой улыбки Бекасу стало не по себе.
Перед ним сидел очень хороший и добрый человек. Он ласково улыбался Бекасу, и тот пришел в ужас, подумав о том, что сейчас будет подло копаться в памяти Тимура. «Кошмар»! — подумал Бекас, с усилием улыбнулся в ответ и встал.
Опрокинув по дороге стул, он схватил свой радиотелефон и вышел на кухню.
Набрав номер Гоги, Роман сказал:
— Я не смог.
— Что ты успел ввести?
— Почти все, — ответил Бекас, — он проснулся полминуты назад.
— Ничего страшного, успокойся, — сказал Гога, — все в порядке. Адрес давай.
— Я буду ждать тебя напротив бани на Агрегатном.
— Гут, — ответил Гога и повесил трубку.
Бекасу было не по себе, но он все же заглянул в комнату. Тимур сидел и улыбался, как Будда. Проскочив мимо него, Бекас нашел бумагу и ручку и, выйдя в кухню, стал составлять список вопросов, которые необходимо было задать клиенту.
Гога подъехал на сверкавшей мигалками машине ГАИ одновременно с тем, как Бекас вышел его встречать. Пока они шли обратно в квартиру, Гога рассказал, что, выйдя на улицу, он увидел мента и тут же решил, что на нем и поедет. За тысячу рублей они долетели за восемь минут. О, как!
Когда Роман открыл дверь квартиры, Георгий прихватил его за локоть и сказал:
— Все, Ромыч. Теперь не суйся.
Они вошли в квартиру спокойно и без суеты. Проходя в кухню, Гога мельком взглянул на улыбавшегося в кресле Тимура и прошептал:
— Все в порядке. Сейчас наш зайчик расскажет все. А ты смотри и учись.
— Ладно, — прошептал в ответ расстроенный Бекас, — вот вопросы. Здесь не все, я еще сам толком не знаю, о чем спрашивать, но по ходу дела, наверное, выяснится…
— Учи ученого, лучше съешь чего-то невкусного! — Гога взял в руки вопросник, пробежал его глазами, хмыкнул и небрежно бросил на кухонный стол. Потом достал из кармана расческу и тщательно причесался. Закончив наводить красоту, он снял пиджак и тихо сказал:
— Иди в комнату и тихонько сядь в стороне. И положи это поближе к нему.
Он вручил Бекасу включенный диктофон. Бекас послушно прошел в комнату и сел так, чтобы быть в тени. Через полминуты в комнату вошел Гога, и Бекас потерял дар речи.
Если бы Гога появился в расшитой золотом мантии и с нимбом над головой, эффект был бы приблизительно таким же. В комнату плавной походкой вошел человек, излучающий благородство и великодушие каждым своим движением. Он вызывал безусловное и полное доверие. Хотелось броситься к нему на грудь и начать исповедь. Великая гуманность была в его чертах, и благодатью светились его очи.
Гога плавно подвинул стул поближе к креслу, величественно уселся на него, наклонился к Тимуру, и его лицо приняло точно такое же благостное выражение, как и у сидевшего напротив него человека.
— Здравствуй, Тимур, — сказал Гога задушевным бархатным голосом.
— Здравствуй, — улыбаясь, сказал Тимур.
— Ты звал меня, и я пришел, — ласково сказал Гога, глядя в глаза Тимура.
— Да. Ты пришел. А как тебя зовут?
— Меня зовут Гога. Я твой друг.
— Друг…
— Да. Скажи мне, Тимур, тебе хорошо?
— Мне хорошо…
— Честное слово?
— Честное слово.
— Я так рад, Тимур!
— Да…
Тихое счастье светилось в лице Тимура. Он улыбался совсем не так, как два часа назад, когда показывал Бекасу его розыскной портрет. Гога сделал незаметный жест в сторону Бекаса, и тот протянул ему из тени шприц с содержимым двух коричневых ампул.
— Тимур, — сказал Гога, и тот посмотрел ему в глаза взглядом ребенка, — сейчас я сделаю тебе укол, и царапины пройдут.
— Хорошо, — ответил Тимур и, спокойно улыба
ясь, стал смотреть, как Гога попадает иглой в вену на его запястье.
После укола Тимур вздрогнул и поежился. Но тут же успокоился и медленно изменил позу. Теперь он сидел, развернув плечи и совершенно выпрямившись, но не напряженно. Его голова была поднята, а глаза закрыты. Это была поза человека, расслабленно лежащего на спине.
Помолчав, Гога негромко спросил:
— Как тебя зовут?
— Меня зовут Тимур.
Голос Тимура стал совсем другим. В нем исчезли детские доверчивые интонации, и теперь он стал просто негромким спокойным голосом мужчины, корректно и без суеты отвечающего на вопросы.
— Напомни мне, где мы с тобой оставили машину?
— Около универмага.
— Зачем тебе нужен Роман Бекасов?
— Он должен вернуть деньги.
— Чьи это деньги?
— Это деньги Владимира Михайловича Губанова.
— Зачем ему эти деньги?
— Для человека из мэрии.
— Что он должен разрешить Владимиру Михайловичу?
— Установку в школах игровых автоматов.
— Зачем?
— Это нужно.
— Зачем?
— Чтобы они там были.
— Зачем, Тимур?
— Чтобы в нужное время сработали одновременно.
— Чтобы включились?
— Нет.
— Ну и хорошо, ну и ладненько. А зачем нужно убирать Бекасова?
— Он может знать то, чего не должен знать.
— Ясно. Кстати, а как должны сработать автоматы?
— Одновременно.
— Что они должны сделать?
— Взорваться.
— Вот как? Замечательно! А когда?
— Я не знаю.
— И много там взрывчатки?
— По десять килограмм в каждом.
— А где сейчас эти автоматы?
— На складе у Владимира Михайловича.
— Он знает о том, что они взорвутся?
— Нет.
— Где находится этот склад?
— В Коромыслово, на Березовой аллее, дом 2.
— Медленно сосчитай в голове до семисот.
— Хорошо.
Гога кивнул Бекасу, и они потихоньку вышли в кухню. Закурив, они некоторое время ошарашенно смотрели друг на друга.
Потом Гога сказал:
— Ну, это уже какая-то запредельная херня начинается. Во что ты влез, друг мой?
— Я и сам не знаю. Я рассказал тебе все.
— Ладно. Наш зайчик не может сопротивляться и выложит все. Но, должен тебе сказать, он испытывает дикий внутренний дискомфорт. Он не хочет говорить, но не может молчать. Так же, как не может соврать. Правдивый ответ на мой вопрос для него — высшая жизненная необходимость. Я расскажу тебе об этом методе. Но тоже потом, а сейчас пошли, — и он кинул окурок в раковину.
Бекас последовал его примеру, и они вернулись в комнату. Тимур сидел, закрыв глаза и шевеля губами.
Гога удобно устроился на стуле напротив и негромко сказал:
— Перестань считать.
— Хорошо.
— Автоматы должны взорваться одновременно?
— Да.
— Где находится пульт управления?
— В дипломате.
— Где находится дипломат?
— В прихожей.
Бекас вышел в прихожую и принес оттуда аккуратный кожаный дипломат.
Гога повертел дипломат в руках и спросил:
— Какой код на замках?
— Девять, ноль, девять.
Гога пощелкал колесиками, и дипломат открылся. Они увидели внутри электронный пульт с множеством кнопок и лампочек.
— Расскажи, как им пользоваться.
Тимур, не открывая глаз, начал очень толково рассказывать, как пользоваться пультом. Бекас стоял рядом и держал диктофон у самых губ говорящего.
Когда Тимур закончил, Гога продолжил допрос:
— Где находится второй пульт?
Вот тут-то Бекас и понял, что из него шпион, как из говна пуля. Он ни за что не догадался бы спросить о втором пульте. Гога открылся ему с совсем неожиданной стороны.
— У Волка.
— Кто такой Волк?
Тимур вдруг весь напрягся и побагровел, но не ответил.
Гога быстро спросил:
— Как имя-отчество Пушкина?
Тимур сразу же расслабился и так же спокойно, как и прежде, ответил:
— Александр Сергеевич.
— Хорошо. Кто такой Владимир Михайлович Губанов?
— Генеральный директор консалтинговой фирмы «Взлет».
— Как ты собирался убить Бекасова?
— Я задушил бы его.
— Что ты сделал бы с его телом?
— Отвез бы в лес, раздел и положил на муравейник.
Гога с шумом отъехал на стуле от кресла с привязанным к нему Тимуром и громко, как будто они с Бекасом были одни, спросил:
— Ну что, не хочешь сам у него о чем-нибудь спросить?
Хотел ли Бекас что-нибудь спросить? В его голове вертелись вопросы, как в стиральной машине.
— Кто ты такой? Кто такой этот Волк? Кто вы такие? Что вам нужно? Где вас найти? …
Реакция на вопросы со стороны Тимура была совершенно неожиданная.
Он открыл глаза и напряженно выпрямился. Его взгляд не выражал совершенно ничего.
Тимур наклонил голову к своим диковинным часам на руке и громко произнес:
— Четырнадцать, дельта, двадцать восемь, бикини.
На часах зажегся микроскопический красный светодиод.
Тимур, нагнувшись еще ниже, приблизил голову к часам и застыл. Через секунду раздался громкий хлопок, как от выстрела пистолета, и Тимура откинуло на спинку кресла. На пол со стуком упала оторванная кисть руки. Лоб покончившего с собой пленника украсила небольшая рваная рана, быстро заполнившаяся кровью.
— Сваливаем, — быстро сказал Георгий и потянул за руку Бекаса, который продолжал пялиться на валявшуюся рядом с креслом оторванную кисть.
— Сваливаем, я тебе говорю, — повторил он и дернул еще раз. — Собери барахлишко, а я пока по «пальчикам» пройдусь с тряпочкой.
Они второпях собрались, прихватив чемоданчик с пультом, погасили свет в квартире, захлопнули дверь и через минуту уже выезжали на вечерний Центральный проспект в тимуровской «Волге» с затемненными стеклами.
Когда они свернули на улицу Гришковского, Гога сказал:
— Слушай, Бекас, давай-ка бросим эту телегу к чертовой матери. Прямо сейчас. И так доберемся. Только вытри сам, где брался руками, а то мне генеральной уборки в квартире хватило. Двинем ко мне, посидим спокойно, переночуешь у меня…
— Добро. Только мне один звоночек нужно сделать, а то люди волнуются, — согласился Роман, набирая номер Серебряковых.
Трубку взяли быстро, словно ждали его звонка. Это вселило в него дополнительную уверенность. Роман не стал объяснять Оле надуманные причины его планируемого отсутствия дома этой ночью. Он просто назвал номер телефона Гога и сказал, что это необходимо по делу. Может быть, это ему только показалось, но в голосе внучки Инги Борисовны Роману послышались нотки сочувствия. Он извинился за то, что без предупреждения ушел за продуктами, оставив Игорька одного…
По окончании разговора Гога тактично заметил:
— Я так понимаю, что миллион для тебя на данный момент — не самое главное. Ребенок твой? Или просто знакомая.
— Просто знакомая, — задумчиво повертев трубку в руках, сказал Бекас — Вот только, не просто как-то… на душе.
— Ясно. Ну что ж, ночь длинная, обсудить можно будет ситуацию. Может, чего и придумаем…
* * *
«…как прикажете это понимать? Скорпион найден на второй точке, привязанным к креслу, с раскроенным черепом и активированным блоком защиты! А вы знаете, что это значит? Конечно, знаете! И не смотрите на меня, как баран на новые ворота! Ему были заданы недопустимые вопросы. На теле обнаружены следы инъекций. Кому пришло в голову задавать ему эти вопросы? Не знаете? А я знаю! Это ваш Бекасов постарался. Больше некому.
— Что значит — мой, Тигр? Он такой же ваш, как и мой. И нечего сверлить меня взглядом! Что может знать Бекасов о происходящем ? Да ровным счетом ничего.
— Не надо держать его за идиота. Вы думаете, он ни о чем не догадался, когда сидел в кресле, а ваш хваленый Скорпион распускал перед ним перья? За кого он принял Скорпиона? Слава богу, если за агента ГРУ. Но это только цветочки. А знаете, какие будут ягодки? Бекасов унес пульт! Что, съели? И не вздумайте здесь скоропостижно скончаться от инфаркта! Успокойтесь, у нас есть второй пульт. Но что Бекасов будет делать с первым? Не знаете? Вот идите и узнавайте. И найдите этого Бекасова где угодно. Под землей, на небе, на островах Туамоту, где угодно, но найдите. Я не знаю, что скажет Слон по поводу всего этого, но молите бога, чтоб с вами не произошло то же самое, что с Грифом…»
Глава 8
ВСЕ ДЛЯ ЛЮБИТЕЛЕЙ ПОДВОДНОГО ПЛАВАНИЯ: МЕШОК, ВЕРЕВКА И ЧУДЕСНЫЙ ЭМАЛИРОВАННЫЙ ТАЗИК С ЦЕМЕНТОМ
В кабинете у Кабачка происходило экстренное совещание.
На лице Владимира Михайловича Губанова не было и следа обычного благодушия. В последний раз таким его видели восемь лет назад, когда лихая шайка налетчиков, вообразивших себя способными тягаться с серьезной организацией, обчистила склад бытовой техники на проспекте Верхолазов. Ущерб тогда составил около пятнадцати миллионов долларов. Начальник службы безопасности объекта рвал на себе волосы и метался по кабинету Кабачка, хватая то одну, то другую телефонную трубку и раздавая распоряжения. Кабачок тогда сидел в кресле и очень недобрым взглядом следил за тем, как его подчиненный пытается исправить свои недочеты, которые могли стоить ему жизни.
В тот раз обошлось. Товар нашли, и в течение недели все девять участников налета были надежно схоронены в разных местах города. Кабачок был очень аккуратным человеком и позаботился о том, чтобы те, кто посягнул на его интересы, были уничтожены до единого. А еще он позаботился о том, чтобы информация о его аккуратности дошла до всех, кому это стоило принять к сведению.
То, что происходило сейчас, не шло ни в какое сравнение с банальным, хотя и масштабным ограблением пятнадцатилетней давности. Ему объявили войну на уничтожение. И кто! Полуграмотный атаман, способный лишь нападать, отнимать и убивать. Кровавый подонок, собравший вокруг себя таких же, как он, грабителей и убийц.
И теперь Кабачок вынужден был терять не деньги, которые покрывала страховка, а кадры. Эти кадры он подбирал годами. Специфика его деятельности не допускала привлечения к бизнесу людей с улицы, как это делал Салтыков, за один вечер способный набрать полсотни безголовых недоносков, готовых на все, что угодно.
Кабачок сидел во главе стола, апостолы ждали, что он скажет, но он пока молчал. Его лицо выражало решительность и жестокость, немногие из присутствующих видели его таким напряженным.
Кабачок помолчал еще немного и сказал:
— Сейчас я в качестве вступления и напоминания скажу несколько общих слов, касающихся принципов работы нашей организации. — Как нам всем известно, — и Кабачок обвел взглядом слушателей, — в Соединенных Штатах, когда происходит борьба за власть и за подряды, широко используются различные незаконные методы. Раздаются взятки, идет в ход шантаж, дискредитация конкурентов, может начаться и стрельба. В общем, закон нарушается сплошь и рядом. Но в результате этих некрасивых действий появляются новые госпитали, школы, дороги, радиостанции и прочие вещи, делающие Америку богатой и благополучной страной.
Наши же правители, бюрократы и бандиты бьются насмерть за право ограбить свою собственную страну. Они не знают ничего, кроме того, чтобы, заняв место у корыта, направлять все, что только возможно, себе в рыло.
Тут лицо Кабачка исказилось злобной гримасой и он, ударив по столу кулаком, повторил:
— В рыло! И только в рыло! Педерасты!
Вот это уже было просто сенсацией. Такого от Кабачка никто никогда не слышал. Апостолы сидели, затаив дух, и боялись пошевелиться.
Кабачок помолчал, и злость постепенно исчезла с его лица.
Он откашлялся и продолжил:
— Вот так. Наша задача — сделать так, чтобы эти свиньи, — он сжал кулак, — стали гардеробщиками и дворниками. Они не понимают, что только полные кретины хотят быть повелителями нищих. Но мы объясним им, что управлять богатой уважаемой всем миром страной — гораздо выгоднее и престижней. Очень скоро они это поймут.
Он поправил галстук и спокойно заговорил дальше:
— То, чем занимаемся мы, предполагает целью общее благополучие, опираясь на которое, мы сможем позволять себе все, что нам угодно. Естественно, контролируя свои фантазии. Благополучие подразумевает, кроме всего прочего, защиту граждан, которыми и мы все являемся, от злодеев, одним из которых является Салтыков. Правоохранительные органы, принадлежащие существующей власти, не выполняют этих защитных функций, а, наоборот, давно срослись с криминалом. Поэтому мы вынуждены защищать себя сами. Теперь о Салтыкове, — и Кабачок откинулся на спинку кресла, — народу не нужен Салтыков. Но Салтыкову нужен народ. Нужен для того, чтобы было кого убивать, грабить и насиловать. И тоже все себе в рыло. И, если ему дать возможность ограбить и убить всех, он так и сделает.
Кабачок помолчал.
— А пока что Салтыков объявил нам войну, — продолжил он, — и уже есть жертвы.
Кабачок взял со стола бумагу, посмотрел в нее и сказал:
— В редакции нашей газеты «Желтый век» учинен погром. Все помещение приведено в негодность. Сотрудники подверглись насилию. Они так же сообщили, что налетчики в открытую передали привет Кабачку от салтыковской братвы.