9. ВОПРОСЫ СОВЕТСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЙ НА ЯЛТИНСКОЙ (КРЫМСКОЙ) КОНФЕРЕНЦИИ

В течение 1944 г. союзниками обсуждалась идея новой встречи глав правительств великих держав – членов антигитлеровской коалиции для согласования совместных действий против Германии и Японии.

Советник президента США Г. Гопкинс посоветовал Рузвельту провести такую встречу в Крыму, и Сталин первоначально высказал готовность созвать ее на Черноморском побережье, чтобы «рассмотреть накопившиеся… после Тегерана вопросы»[460]. Но против созыва такой конференции в Крыму выступили как другие советники Рузвельта, так и английские политики и дипломаты под тем предлогом, что ее проведение в СССР выглядело бы как поездка чуть ли не на поклон к Сталину, а это могло бы дать ему преимущество перед другими руководителями союзных держав.

Обсуждение данного вопроса по дипломатическим каналам, а также переизбрание Рузвельта президентом США на новый срок (официально – с 20 января 1945 г.) привели к тому, что конференция состоялась, как только в начале февраля того же года стала ясна невозможность выезда Сталина из-за необходимости повседневного руководства как главнокомандующего боевыми действиями в один из портов Средиземноморья.

«Президент был полностью уверен в необходимости новой встречи „трех“, – вспоминал У. Черчилль. – Затем последовала обычная дискуссия о месте встречи». «Если Сталин не может встретиться с нами в Средиземном море, – сказал президент, – я готов приехать в Крым и встретиться в Ялте, которая кажется мне самым подходящим местом на Черном море, поскольку там наилучшие помещения на побережье и самая надежная погода… Я все еще надеюсь, что военное положение позволит Сталину встретить нас на полпути»[461].

Что касается политических вопросов о будущем советско-японских отношений, то их Сталин поднял 14 декабря 1944 года в упомянутой беседе с послом США в СССР Гарриманом.

Наряду с политическими обсуждению должны были подвергнуться и военные вопросы. И если Генеральным штабом Красной армии, занятым разработкой и претворением в жизнь боевых действий в войне с Германией, «никаких особых мероприятий в отношении стратегического планирования операций против Японии сразу после октябрьских переговоров 1944 г. …не проводилось»[462], то руководство вооруженных сил США и Великобритании проявляло в этом отношении большую активность в связи с их приближением к внутренней зоне обороны Японии.

24 января Объединенный комитет начальников штабов США одобрил доклад, подробно рассматривающий самые различные аспекты предстоявшего участия СССР в войне против Японии и выражавший пожелание, чтобы Советский Союз, при материально-техническом содействии со стороны союзников, вступил в войну с Японией как можно скорее, лучше всего – за три месяца до вторжения американских войск на главные острова Японии, с тем чтобы ее войска не могли бы быть переброшены из Маньчжурии[463].

Предполагалось также согласовать точную дату начала военных операций Красной армии против Японии, оперативные планы Вооруженных сил СССР в войне с нею для координации с планами боевых действий США и определения маршрутов и сроков поставок на советский Дальний Восток американского военного снаряжения, базирования ВВС и ВМС США на Камчатке и в Приамурье.

В частности, одним из важных военных вопросов, которые предстояло рассмотреть на конференции, являлось предоставление советских аэродромов для сверхтяжелых бомбардировщиков США Б-29 («летающих сверхкрепостей») дальнего радиуса действия, предназначенных для нанесения ударов по Японии у устья реки Амур[464].

В отличие от Сталина и В.М. Молотова, заместители последнего – С.А. Лозовский, отвечавший в НКИД СССР за отношения с Японией, и И.М. Майский, – а также посол СССР в Японии Я.А. Малик, позднее тоже заместитель Молотова, придерживались выжидательной политики по вопросу о вступлении Советского Союза в войну с Японией.

В совершенно секретной записке «Англо-американские планы в войне СССР против Японии», направленной Лозовским Сталину и Молотову в канун Ялтинской конференции, 15 января 1945 г., недавно введенной в научный оборот в выдержках академиком Г.Н. Севостьяновым и полностью – Б.Н. Славинским[465], ее автор писал: «В вопросе о войне между Советским Союзом и Японией у наших союзников и у немцев – единый фронт. Немцы в первое время больше, а сейчас меньше, но старались толкнуть Японию на войну против Советского Союза. Однако Япония – не Италия и не Финляндия, и поэтому Гитлеру не удалось втравить ее в войну против СССР… Так как Советский Союз не хотел создавать второй фронт на Дальнем Востоке, а Япония также не имела никакого интереса открыть для себя сухопутный фронт на границах Кореи, Маньчжурии и МНР… то старания наших союзников и Германии не привели ни к чему. Пакт о нейтралитете продолжает действовать до настоящего времени, причем в первый период советско-германской войны мы были заинтересованы больше, чем японцы, в сохранении этого пакта, а начиная со Сталинграда японцы заинтересованы больше, чем мы. в сохранении пакта о нейтралитете». (Курсив мой. – К.Ч.)

Лозовский рекомендовал на полтора-два года отложить урегулирование отношений СССР с Японией с учетом того, что приближалось время, когда можно будет аннулировать Портсмутский договор со всеми его территориальными, политическими и экономическими последствиями: 1) возвращение Южного Сахалина, 2) возвращение Порт-Артура и разрешение вопроса об о. Цусима, 3) ликвидация рыболовной конвенции, допускающей рыболовство в водах СССР, 4) возвращение КВЖД и ЮМЖД и т. п. Не исключая в не очень отдаленном будущем участия СССР в войне с Японией, заместитель наркома далее подчеркивал, что «в этой войне должен быть разрешен также вопрос о возвращении Советскому Союзу Курильских островов, без владения которыми мы будем отрезаны от Тихого океана».

В этом документе высказывалось также следующее предположение: «Ни Рузвельт, ни Черчилль, зная о положении в Европе, не предложат поставить этот вопрос в порядке дня. Но можно заранее сказать, что Рузвельт и Черчилль пожелают иметь по этому вопросу „свободный обмен мнениями“.

В заключение Лозовский предлагал занять более определенную позицию только в конце 1945 г. после денонсации пакта о нейтралитете[466].

Сходной точки зрения с акцентом на международное право придерживался Малик в своем докладе в НКИД СССР «К вопросу о японо-советских отношениях (в настоящее время и в свете перспектив войны на Тихом океане между Японией, США и Англией») от 21 июля 1944 г.

«В настоящее время Советский Союз имеет достаточно оснований, возможностей, законных интересов и обладает необходимым международным престижем для аргументации и решения послевоенных проблем в бассейне Тихого океана, – писал советский полпред в Японии. – Задача заключается в том, чтобы уже сейчас заняться этим вопросом, досконально изучить его в целом и по отдельным деталям, дабы своевременно подготовить строго продуманный и обоснованный план действий, предложений, международно-правовое обоснование и аргументацию (курсив мой. – К. Ч.). Советской стороне, с учетом пределов уступок требованиям союзников, в бассейне Тихого океана, возможно в связи с проблемами в Европе и в других частях света, поскольку проблема послевоенного устройства будет касаться Востока и Запада. Вполне допустимо, что принцип взаимосвязи между этими проблемами будет целесообразно применять, в частности, и в учете того положения, что Советскому Союзу, возможно, придется принимать участие в разрешении тихоокеанских проблем после поражения Японии, не будучи участником войны на Тихом океане и имея пакт о нейтралитете с Японией» (курсив мой. – К. Ч.)[467].

В докладе предлагался более подробный, чем в записке Лозовского, перечень вопросов, которые Советский Союз должен был разрешить в отношениях с Японией.

Из этих документов вряд ли следует, как это категорически утверждает Б.Н. Славинский, что «среди высших руководителей народного комиссариата иностранных дел СССР… существовало твердое убеждение, что не было оснований для вступления Советского Союза в войну против Японии», которое было противоположно мнению Сталина[468], за что некоторые из них подверглись гонениям и даже, как например Лозовский, умерший в тюрьме, репрессиям.

Точнее было бы считать, что они лишь предлагали не проявлять поспешность[469], допуская только возможность неучастия СССР в войне с Японией, причем не исключалась вероятность того, что Майский изменил свое мнение по этому вопросу, изложенное более чем за год до этого, на том основании, что Сталин включил его в состав советской делегации на Ялтинской конференции[470].

Крымская конференция открылась в Ялте 4 февраля 1945 г. В это время, развернув в январе мощное наступление, советские войска уже приближались к Берлину. Военные успехи союзников после контрнаступления германских войск в Арденнах и японских войск в Китае, несмотря на отступление Японии в войне на море, были менее весомыми. Для окончательной победы над Японией после кровопролитных сражений с ее четырехмиллионной армией в метрополии союзникам при их высадке туда зимой 1945—1946 гг., в соответствии с расчетами Объединенного комитета начальников штабов США, сделанными за две недели до встречи на высшем уровне в Ялте, могли бы понести потери до 1 млн. американских военнослужащих[471].

Эти обстоятельства способствовали значительным уступкам союзников Советскому Союзу как в европейских, так и в азиатских вопросах и той наиболее высокой степени сотрудничества, которая была достигнута союзниками в их совместных действиях против держав оси в годы Второй мировой войны.

В этих условиях заинтересованность союзников, прежде всего США, в скорейшем вступлении СССР в войну с Японией определила важность достижения согласия на этот счет, так же как и по европейским проблемам, на конференции в Ялте.

После обсуждения вопросов, связанных с разгромом Германии, 8 февраля в Ливадийском дворце Рузвельт заручился согласием Сталина на предоставление США авиабаз в Комсомольске-на-Амуре или в Николаевске для бомбардировок Японии. Последний не исключил возможности предоставить такие же базы также и на Камчатке, но оговорил, что это целесообразнее было бы сделать позднее, когда оттуда уедет японский консул, имевший намерение вернуться на родину.

Сталин согласился с просьбой собеседника о предоставлении возможности снабжать по морю необходимыми материалами американские авиабазы в Приамурье, но при этом исключил участие Советского Союза в оказании помощи США в войне с Японией, вплоть до собственного вступления СССР в эту войну на стороне союзников, спросив мнение Рузвельта о его политических условиях, которые он сообщил 14 декабря 1944 г. Гарриману.

Президент ответил, что «южная часть Сахалина и Курильские острова будут отданы Советскому Союзу» в конце войны.

На этом заседании «Сталин вежливо объяснил, – писал со слов члена делегации США адмирала У. Леги историк Ч. Уилмот: – „Я только хочу вернуть России то, что японцы отторгли у моей страны“ и что на это Рузвельт ответил: „Это представляется мне весьма обоснованным предложением нашего союзника. Русские хотят вернуть себе то, что у них было отторгнуто“.

Черчилль выслушал это с некоторым недоумением, так как однажды Рузвельт ему сказал, что он не может понять, как государство не требует никаких земель, когда оно может это сделать… Черчилль считал, что объяснения Рузвельта относятся не ко всем советским требованиям, ибо официально Курилы целиком никогда не принадлежали России»[472].

Получив по окончании этого заседания письменное подтверждение Рузвельта о его позиции по вопросу о Южном Сахалине и Курильских островах, Сталин, как вспоминал входивший в советскую делегацию на Крымской конференции А.А. Громыко (в то время посол СССР в США), не мог скрыть своего удовлетворения: «Он расхаживал по кабинету и повторял вслух: „Хорошо, хорошо!“[473].

Ответив на вопрос о будущей принадлежности Южного Сахалина и Курил, Рузвельт подтвердил также свое предложение, сделанное в Тегеране, чтобы Советский Союз получил порт Дайрен (Дальний) как свободный порт, умолчав о Порт-Артуре, поскольку он еще не беседовал по данному вопросу с Чан Кайши, так же как и по вопросу о статус-кво Внешней Монголии, т. е. о сохранении провозглашенной ею в 1921 г. фактической независимости от Китая, на чем настаивал Сталин, стремясь официально включить ее в советскую сферу влияния, вопреки китайско-монгольскому Кяхтинскому соглашению 1915 г., предоставлявшему ей автономию, но не независимость от Китая.

На вопрос об аренде КВЖД Советским Союзом Рузвельт выразил уверенность в возможности в будущем после его беседы с Чан Кайши найти способ доступа СССР к этой дороге, но сделал акцент не на аренде, а на установлении над ней контроля со стороны смешанной советско-китайской комиссии. К сожалению, эти важные соображения трех лидеров не нашли выражения в официальных протоколах конференции.

Собеседники договорились, что эти условия вступления Советского Союза в войну с Японией будут носить секретный характер, а советскому народу будет объявлено, что он будет воевать, чтобы вернуть прежние права, утраченные в результате Русско-японской войны 1904—1905 гг.

Несколько «добродушных фраз» Рузвельта, оставленных без возражения Черчиллем, перечеркнули все русско-японские договоры о границах[474], – такова была цена японской агрессии в 1941 г.

Что же касается Китая, то Сталин заявил собеседнику, что премьер-министра Сун Цзывеня, приезжающего в Москву в конце апреля, можно будет проинформировать о ялтинских договоренностях, как только СССР сможет весной 1945 г. высвободить с западного фронта 25—30 дивизий и перебросить их на Дальний Восток. Советский руководитель добавил, что в отношении теплого порта Дайрена его устраивает установление международного контроля.

По вопросу о Корее после изгнания японцев стороны договорились об установлении, насколько это возможно, короткого срока опеки со стороны СССР, США и Китая, желательно без участия Великобритании, имея в виду по истечении этого срока предоставить ей независимость.

В заключение беседы Сталин одобрил усилия союзников по объединению на севере Китая сил Чан Кайши и коммунистов в интересах единого фронта против Японии[475].

10 февраля с учетом этого обмена мнениями и предшествующей беседы между Сталиным и Рузвельтом в Тегеране Молотов вручил члену американской делегации А. Гарриману советский проект соглашения по вопросам Дальнего Востока, которое определяло условия вступления Советского Союза в войну с Японией. Получив этот проект, Гарриман с одобрения Рузвельта попытался ограничить требования СССР, внеся в него несколько поправок, в частности об интернационализации не только Дайрена, но и Порт-Артура, а также обусловив не аренду, а совместную эксплуатацию КВЖД и ЮМЖД согласием на это Китая.

Поправки Гарримана вызвали 10 февраля возражения советской стороны и, опираясь на поддержку Черчилля, в частности в отношении своих требований о восстановлении прежних прав на Порт-Артур, в тот же день Сталин заявил президенту США, что этот Порт нужен Советскому Союзу как временная военно-морская база, но что после войны, когда СССР построит на Дальнем Востоке необходимые порты, Порт-Артур и Дайрен будут возвращены под полную юрисдикцию Китая. И после того, как Рузвельт пошел в этом вопросе на уступку, согласившись на аренду Порт-Артура, советский руководитель подтвердил свое согласие поставить КВЖД и ЮМЖД под контроль совместной советско-китайской комиссии, а не аренду их Советским Союзом.

Что же касается обязательного согласия Китая на эти требования, а также на сохранение статус-кво во Внешней Монголии (МНР), то оно обусловливалось заверениями президента США о мерах, которые будут предприняты для получения такого согласия, а также подкреплялось заключительным положением соглашения, что упомянутые требования советской стороны носят безусловный характер и подлежат выполнению, как только над Японией будет одержана победа.

Последнее принципиальное положение Гарриман также пытался оспорить, но Рузвельт при поддержке начальника штаба армии США генерала армии Дж. Маршалла, главнокомандующего флотом США адмирала Э. Кинга и начальника штаба ВМФ адмирала У. Леги отвел его возражения и по этому вопросу[476].

Что же касается позиции Великобритании в отношении Ялтинского соглашения по вопросам Дальнего Востока, то ее министр иностранных дел Идеи рекомендовал Черчиллю не подписывать этого документа на том основании, что ни Соединенное Королевство, ни Китай, чьи интересы в Маньчжурии затрагивает это соглашение, не участвовали в переговорах о его содержании. Но Черчилль отвел возражения Идена, сочтя, что советско-американские договоренности сколько-нибудь серьезно не затрагивают британских интересов, и просто одобрил его своей подписью по просьбе союзников[477].

Окончательный русский текст этого документа от 11 февраля 1945 г., определявшего условия участия СССР в войне с Японией, предусматривал: согласие руководителей трех великих держав – Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании в том, что через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников при условии:

1. Сохранении статус-кво Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики).

2. Восстановления принадлежащих России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно:

а) возвращение Советскому Союзу южной части о-ва Сахалин и всех прилегающих к ней островов;

б) интернационализация торгового порта Дайрен с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР;

в) совместная эксплуатация КВЖД и ЮМЖД, дающей выход на Дайрен, на началах организации смешанного Советско-Китайского общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза, при этом имеется в виду, что Китай сохранит в Маньчжурии полный суверенитет.

3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов.

Предполагалось, что соглашение относительно Внешней Монголии и вышеупомянутых портов и железных дорог потребует согласия генералиссимуса Чан Кайши. По совету И.В. Сталина Ф. Рузвельт обязался принять меры к тому, чтобы было получено такое согласие.

Главы трех великих держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны были быть безусловно удовлетворены сразу после победы над Японией.

При этом Советский Союз выразил готовность заключить с китайским правительством пакт о дружбе и союзе между СССР и Китаем для оказания ему помощи своими вооруженными силами в целях освобождения Китая от японского ига[478].

В этом секретном соглашении в части, касающейся обязательств союзников о территориальных изменениях после выполнения Советским Союзом своих обязательств, обращает на себя внимание, что в отличие от высказываний Сталина в беседе с Рузвельтом 11 февраля о возвращении как Южного Сахалина с прилегающими островами, так и Курил[479], в окончательном тексте документа Курилы были выделены в отдельный пункт в качестве территории, которая не возвращается, а передается Советскому Союзу.

С учетом приведенного выше мнения Черчилля о том, что не все Курилы формально принадлежали России (до и после первого русско-японского договора 1855 г.), представляется вполне обоснованной точка зрения историка Ц. Хасэгавы, что выделение таким образом Курил в отдельный пункт было предусмотрительно осуществлено для того, чтобы исключить попытки заинтересованных сторон уклониться от выполнения хотя бы части своих обязательств в отношении перехода Курильских островов во владение СССР. Они могли сделать это, ссылаясь на положения Атлантической хартии 1941 г. и Каирской декларации 1943 г. об отказе союзников от территориальной экспансии и захвата территорий.

Уступка же Рузвельта в этом вопросе Сталину скорее всего диктовалась не столько намерением ограничить, возможно, более обширные требования в отношении Китая, в том числе территориальные, сколько стремлением, заручившись обязательством СССР вступить в войну с Японией, уменьшить потери США в войне с нею, приблизить ее поражение, а также создать предпосылки для послевоенного сотрудничества с СССР в деле обеспечения мира и международной безопасности[480].

Американская специалистка по данному вопросу Ф. Хилл не без оснований объясняет инициативу Рузвельта в заключении Ялтинского соглашения следующим образом: «Несмотря на стратегическое значение этих островов, США были обеспокоены вопросом о том, как добиться гарантии участия СССР в войне с Японией. Уступка Курильских островов, даже если они не относились к „территориям… захваченным Японией при помощи силы“, представлялась Рузвельту малой ценой.

Вначале февраля 1945 г. перспектива капитуляции Японии была довольно далекой, а атомная бомба – оружием, которое не было испытано. А американские военные эксперты и Объединенный комитет начальников штабов настаивали на вступлении СССР в войну с Японией для сохранения жизни сотен тысяч американских военнослужащих, которые в противном случае погибли бы[481].

Срок вступления СССР в войну с Японией в 2—3 месяца объяснялся тем, что именно столько времени, по мнению Генерального штаба Вооруженных сил СССР, требовалось для переброски войск с запада на восток.

Предоставило ли Ялтинское соглашение как таковое Советскому Союзу правовой титул и суверенные права на Южный Сахалин с прилегающими островами и Курильские острова?

Ответ на этот вопрос можно получить, рассмотрев ситуацию, которая могла сложиться, если бы Токио согласился на капитуляцию перед союзными державами, которые находились с Японией в состоянии войны, до вступления в нее СССР. Ведь переход упомянутых территорий в его владение был условием вступления Советского Союза в войну с Японией и вытекал из его обязательства сделать это до истечения трехмесячного срока.

Поскольку это соглашение носило ярко выраженный военно-политический характер, вопрос о его юридической правомерности с точки зрения приобретения СССР титула на эти территории в условиях действия советско-японского пакта о нейтралитете, исходившего из обязательств сторон сохранять территориальную целостность как Японской империи и Маньчжоу-го, так и СССР и МНР, не волновал главного партнера Сталина – Рузвельта. Это объяснялось тем, что, как он считал, проводимый им на практике политический курс в этом вопросе, независимо от того, приобретет Советский Союз правовой титул и суверенные права на указанные районы, т. е. станут советскими де-юре или они будут принадлежать ему де-факто, не нарушит его планов по обеспечению международной безопасности[482].

Решая прежде всего насущные проблемы военно-политического сотрудничества, Ялтинское соглашение развивало положение Каирской декларации об ответственности Японии за агрессию, позволяющее изымать у агрессора часть его метрополии (как, например, у Германии ее восточные земли), в соответствии с положениями Устава ООН (ст. 107), уже одобренными, как отмечалось, в 1944 г. на международной конференции в Думбартон-Оксе, а позднее, при вступлении в ООН, и Японией, в данном случае с передачей ее другому государству за его вклад в разгром агрессора.

Будучи в первую очередь военно-политическим документом, как правовой документ, на первый взгляд, Каирская декларация не была лишена противоречий, например в отношении отказа от территориальной экспансии. А ведь на ее условиях, включенных в Потсдамскую декларацию, Япония позднее капитулировала перед союзниками. Однако при более тщательном рассмотрении становится ясным, что отказ союзников от расширения своей территории не означает отказа от правомерного отторжения части территорий Японии как наказания за агрессию.

При этом следует учитывать, что даже если то или иное соглашение или договор противоречили бы другому международному документу, то преимущественную силу, в соответствии с Уставом ООН (ст. 103), имеют те из них, которые соответствуют этому универсальному документу современного международного права.

Принципиальное значение при оценке Ялтинского соглашения имеет положение Устава ООН (ст. 107) о том, что этот документ ни в коей мере не препятствует действиям, санкционированным правительствами союзных государств против бывших вражеских государств, т. е. в частности, признает передачу территорий государства-агрессора в качестве меры наказания другому государству, как это было предусмотрено в упомянутом соглашении.

Однако этот универсальный документ международного права не определяет, дают ли такого рода соглашения права де-юре, т. е. в строго юридическом смысле этого слова («твердое право») или де-факто, т. е. практически действующие, но не незыблемые права («мягкое право»), характерные, например, для некоторых политических и военно-политических соглашений.

Заключение подобного рода исполнительских соглашений, число которых в современную эпоху в силу повышения темпов исторического развития все более возрастает, объясняется стремлением обойти процедуру их утверждения в законодательных органах своего государства. Так, в США рост исполнительских соглашений по сравнению с договорами выглядел к началу Второй мировой войны следующим образом: