ГЛАВА 7

Человек шел по неширокой аллее кладбища. Вокруг поднимались кресты и гранитные надгробья, словно мрачные, диковинные растения, высаженные здесь самой смертью.

Я сидел за рулем своего автомобиля, держа в руках небольшой бинокль. Черная металлическая ограда и несколько могильных рядов отделяли меня от идущего человека.

Маггот подошел к небольшой гробничке, в которой лежала его жена. Мне показалось, что в этот момент он посмотрел прямо на меня, но, наверное, виной тому было мое воображение.

Франсуаз подалась вперед.

– Он что-то несет.

Маггот вышел из гробницы. Сложно было понять, что он держит в руках. Я выскочил из машины и почти бегом добрался до ограды кладбища. Может, это он – шанс, которого я ждал.

Я спрыгнул с ограды на другую ее сторону и пошел навстречу Артемиусу. Теперь некуда было спешить. Он шагал, не поднимая головы, и все смотрел на то, что держит в руках.

– Прекрасный вечер, – сказал я. Он остановился.

Было уже темно, и Маггот не сразу узнал меня. Потом улыбнулся. Дорогой костюм, модный галстук, снисходительный взгляд победителя.

– Не спится? – спросил он. – Или вы пришли сюда, чтобы выкопать пару костей и поглодать их?

– Вы все же убили свою жену, – негромко произнес я. Он отмахнулся.

– Я уже это слышал. От того безумного журналиста. Несчастный, он и вправду решил, будто свобода слова нужна для того, чтобы говорить людям правду… – Маггот улыбнулся. – Да и что есть правда? Это не факты, нет. Это люди, которые с тобой согласны. Неважно, как обстоят дела на самом деле – главное, что скажет большинство.

Он пошел на меня, рассчитывая, что я уступлю ему дорогу.

– Что у него в руках? – спросила Франсуаз. Девушка подошла неслышно – так, что я даже не заметил.

– Можете посмотреть, – сказал Маггот. Я знал, что увижу, поэтому отвернулся. Франсуаз сделала шаг вперед, и ее длинные красивые пальцы отвернули грубую материю.

– Ребенок? – ошеломленно спросила она. Артемиус осторожно приподнял младенца и заглянул ему в лицо.

– Я нашел его в гробнице, на могиле жены. Наверное, оставил кто-то из бездомных.

Его глаза сверкнули.

– Символично, не правда ли? Как вам известно, моя жена была беременна. В тот ужасный день я потерял не только ее, но и своего сына, наследника…

– Что вы сделаете с ребенком? – спросила Франсуаз.

– Не знаю. – Он взглянул на младенца в своих руках, как будто видел его впервые. – Наверное, отдам в приют. Не бросать же его здесь.

Я развернулся и решительно зашагал к склепу.

– Дети не растут на кладбищах, – повторял я себе под нос – За каким чертом ты приходил сюда каждый вечер, Артемиус? Откуда здесь младенец?

Франсуаз осталась стоять в дверях – она ненавидит склепы. Мне повезло. Внутри было темно, поэтому девушка сперва не разобрала, чем я занимаюсь. Иначе непременно попробовала бы меня остановить.

– Что ты делаешь? – спросила она, услышав скрип отодвигаемой могильной плиты.

– Узнаю правду, – ответил я.

Тело Амалии Маггот лежало в большом каменном гробу, стоявшем в центре склепа. Достаточно необычно, но Артемиус объяснил журналистам, что так было принято хоронить покойников в его семье еще со времен предка-темномага.

То, что лежало в каменном гробу, не было приятным на вид. Впрочем, вы же не ожидаете ничего милого, когда вскрываете могилу, верно? Я оперся спиной о стену склепа и несколько минут простоял молча.

– Что там? – спросила Франсуаз.

– Когда Амалия погибла, она была на шестом месяце. Это случилось в конце весны, а сейчас дело к осени. Так?

– Да, – ответила девушка. – И что?

– Здесь нет ребенка, – ответил я.

Сильный луч фонарика ударил мне в лицо. Франсуаз сбежала по гранитным ступеням и подошла ко мне. Я выпрямился, опираясь на стену.

– Юлиан, властитель Сидона, один из богатейших темномагов, любил женщину, которой не мог добиться. После ее смерти он спустился к ней в склеп и овладел ею. Спустя девять месяцев у нее родился ребенок, обладавший дьявольской силой. Он мог приносить, своему отцу сказочные богатства и разрушать целые города. Такова легенда…

– Это не легенда, – сказал Артемиус Маггот.

Он стоял в дверях склепа, по-прежнему держа на руках ребенка.

– Короли Хотармунда недаром пытались уничтожить наш Орден, – продолжал он. – Но мы выжили, хотя и ушли в подполье. Забытые, раздавленные, почти уничтоженные, темномаги продолжали жить.

Он начал спускаться к нам.

– Много веков мои предки пытались вернуть былое величие. Яд, обман, преступления – все шло в ход, и все было бесполезно. Чтобы вернуть нашу империю, нам вновь нужен был ребенок, рожденный мертвой женщиной.

Маггот поднял руку.

– К счастью, мне не пришлось совокупляться с трупом. Никакие деньги не окупят такое. Но моя жена уже была беременна. Мне оставалось только провести несколько ритуалов. Я усыновлю этого ребенка, который, впрочем, и так мой.

Он начал медленно разворачивать младенца.

– А теперь ребенка пора кормить… Думаю, вы уже догадались, кто станет его первым обедом. Я не мог напасть на вас там, в аллее, – могли увидеть. Но здесь, в склепе… От вас не останется даже костей.

ГЛАВА 8

Артемиус положил ребенка на мраморную крышку гроба.

– Теперь моя сила так велика, что я с трудом могу ее контролировать, – произнес волшебник.

Волны пробежали по его лицу. Оно вспучивалось, словно толстые черви ползали под его загорелой кожей, стремясь вырваться наружу.

Франсуаз нахмурилась, стремительно вынимая меч.

Тело Артемиуса выгнулось и раздулось. Одежда трещала, стремительно расходясь по всем швам. Кожа на лбу лопнула, алое кровавое пятно разрасталось на ней. Глаза провалились, сверкнули кровавые мазки зубов.

Скелет Маггота выходил из тела.

Плоть рвалась, лопались сухожилия и нервы. Одна за другой обнажались кости, покрытые багряным нектаром. Оскаленный череп уже наполовину показался из кожи.

– Слишком много, – шептал он. – Я не могу…

Много дней волшебная сила вливалась в тело волшебника. Тот не знал, откуда она приходит, и не задумывался, что ему может угрожать опасность.

Каждый из нас при рождении получает столько магического таланта, сколько может выдержать. Артемиус Маггот не был могущественным колдуном.

Его нервная система не умела справиться с Даром, что получила от неведомой Твари. Инфернальный ребенок, рожденный сегодня, стал последней каплей, – а может, распахнул двери стремительному водовороту, который теперь сметал и уничтожал то, что еще недавно было Магготом.

Для того чтобы остаться в живых, ему было необходимо разделиться. Создать из себя двоих существ, каждое из которых получит половину астральной силы.

Теперь они стояли перед нами.

Справа был человек, лишенный костей. Его кожа вздыбливалась глубокими ранами. Лицо превратилось в рваную маску, состоявшую, казалось, из одной лишь крови. В ней горел единственный глаз, чудом уцелевший во время разъединения.

Скрученные гирлянды кишок вываливались из живота.

Сложно назвать окровавленный скелет красивым. Но рядом с уродливым нагромождением плоти костяк Маггота и правда выглядел почти украшением.

На сверкающей багряной поверхности играли искры. Сперва мне показалось, что это отблески ламп, которые Артемиус зажег, войдя в склеп. Потом я понял – это всполохи астрала. В них собиралась сила волшебника, которой не хватало места в его двух телах.

– Вы будете умирать очень долго, – произнес он.

Я сжал рукоять боевой секиры.

Скелет двигался ко мне неровной, вихляющейся походкой. Было видно, что Маггот еще не освоился со своим новым телом. Он не привык ходить, не чувствуя вес внутренностей и мускулов. Теперь чародей казался себе пушинкой.

Мне не хотелось наносить удар первым. Глупо, наверное, но в глубине души у меня всегда теплится надежда, что любой конфликт можно разрешить мирным путем.

Он остановился. Его правая рука дернулась, и я понял – Артемиус хочет призвать волшебный меч. Оружие, созданное чародеем, чаще всего оказывается гораздо мощнее, чем шедевр лучшего из кузнецов. Впрочем, срок его службы короток – несколько часов, может, дней.

Алый скелет вздрагивал, снова и снова. Все бесполезно. Маггот изучал колдовство воды – и теперь, лишившись плоти и крови, оказался оторван от своей волшебной стихии.

Мало кто знает, что могущество этой школы чародейства основано в первую очередь на том, что тело человека на восемьдесят процентов состоит из влаги. Поэтому големы не могут освоить подобные заклинания, – в их теле нет ни капли жидкости, кроме, может быть, машинного масла в тех, что из железа.

Маггот шагнул назад, я не двигался. Это было моей ошибкой. Не стоило давать ему преимущество. Его тело вспыхнуло, и тысячи сверкающих искр сорвались с обнаженных костей. Они взметнулись в воздух, устремившись ко мне.

Я поднял оружие, но мифриловая секира не могла защитить от шипящего злого облака. Яркие волны накрыли меня, заставив раствориться в них. Я чувствовал, как мой разум рвется на крохотные части. Каждая из них была мной, и каждая была непохожа на другие.

Не помню, как упал на колени, не помню, как сумел подняться. Длинный стебель секиры повернулся в моих руках, разнося блестящий от крови череп.

Маггот дернулся, взмахивая руками, и со стороны казалось, будто он пытается поймать разлетающиеся кусочки костей.

Второй удар рассек его грудь. Я выдернул секиру, и осколки ребер посыпались на пол склепа. Только сейчас я почувствовал, что боль отпускает меня.

Она откатывалась медленно, с глухим и приятным шумом, словно океанская волна. Я не хотел, чтобы она возвращалась, – эта простая и детская мысль вспыхнула в сознании и превратилась в человечка, который шел за болью и подталкивал ее руками, выгоняя из моего мозга.

Потом все ушло. Только разрубленный скелет Маггота лежал передо мной на полу.

Человек без костей шагнул к демонессе.

С каждым шагом он вздымал над собой алую радугу. Тонкие струйки бежали по разодранной плоти.

– Это и называется «выйти из себя», – пробормотала Франсуаз.

Чародей пробормотал заклинание. В его правой руке появился ледяной меч. Морозные облачка срывались с прозрачного лезвия и обволакивали колдуна. Холод останавливал кровь и закрывал раны.

Девушка подняла катану, готовая отразить удар.

Но искалеченное тело, лишенное скелета, оказалось удивительно гибким. Маггот сделал выпад, который был невозможен для обычного человека.

Волнистое лезвие скользнуло по плечу демонессы. Холодное лезвие стало алым. Франсуаз уклонилась в сторону, как делала тысячу раз. Но там ее уже ждал короткий клинок, появившийся в левой руке волшебника. Перекрутившись, извернувшись всем телом, подобно траве на ветру, Артемиус нанес демонессе глубокую рану в бок.

Френки попятилась.

Весь ее опыт, все воинское чутье были теперь бесполезны. Чародей двигался так, как не под силу ни человеку, ни зверю. Снова вспыхнул ледяной клинок, метя между высоких грудей девушки.

Франсуаз с силой пнула тварь ногой в живот, но ее сапожок лишь глубоко ушел в месиво алой плоти, даже не заставив мага пошатнуться.

Девушка отбросила меч. Ее глаза вспыхнули. Острые короткие рожки начали подниматься над роскошными каштановыми волосами. Черные кожистые крылья распахнулись за спиной дьяволицы.

Столб рокочущего огня вырвался из рук демонессы. Он охватил окровавленное тело Артемиуса, покрывая обнаженную плоть тысячами поцелуев боли. Под сводами склепа пронесся вой страха и отчаяния, смешанный с тяжелым запахом паленой плоти.

– Пощади, – прошептал Маггот.

Но было поздно. Никто не смог бы остановить пляшущую круговерть пламени. Чародей обвалился на землю – не как падает умирающий человек, но словно фарш, выпущенный из мясорубки.

Его рот распахнулся, и огонь вырвался оттуда, умывая лицо ожогами. Голова Артемиуса содрогнулась и опала, утонув в костре из горящей плоти.

– Ну что же, – сказала Френки, хмуро оглядывая лежавшие на полу останки. – Надо чаше ходить на кладбище.

Обугленные куски плоти пришли в движение.

Артемиус Маггот медленно поднимался на ноги. Разрубленные кости погружались в распахнутую плоть, глубокие раны закрывались, кровь, растекшаяся по гранитным плитам, с вязким хлюпанием втягивалась в тело.

– Меня нельзя убить, – произнес чародей.

Он понял это только сейчас. Колдовская сила, пропитавшая его тело, была столь огромна, что не позволила чародею переступить порог, отделяющий жизнь от смерти.

Чародей подошел к гробу своей жены и поднял младенца.

Я сложил руки на груди.

– Почему ты думаешь, что ребенок будет служить тебе? – спросил я. – Ты нарушил ход событий, описанный в легенде. Убил его родителей.

Маггот остановился.

– О чем ты говоришь? – спросил он. – Я его отец. Я покачал головой.

– Только не делай вид, будто не знал, что у Амалии был роман с шофером. Тем самым, который погиб вместе с ней в автокатастрофе. Это удалось скрыть от прессы, чтобы не позорить ее после смерти. Но ты должен был знать.

На лице Маггота замерло недоумение, словно печать, выжженная раскаленным металлом.

– Как же ты сможешь любить этого ребенка? – спросил я. – Ведь он – память о твоем позоре. Ты используешь его, а потом погубишь – так же, как его родителей.

– Нет! – воскликнул Артемиус, но было поздно. Маленькая головка младенца стала подниматься все выше и выше на гибкой змеиной шее. Его зеленые глаза вспыхнули, и тысячи крошечных зубов впились в шею убийцы.

Я отступил назад. Маггот пытался бороться, но он был бессилен против адского порождения. Длинный червь с детским лицом пожирал его, разбрасывая вокруг куски горячей плоти.

Потом все кончилось. Артемиус не ошибся – от него не осталось даже костей. Демонический ребенок взглянул на меня, его глаза снова вспыхнули, и он исчез, провалившись в мраморный пол.

Франсуаз медленно выдохнула.

– Я не знала про ее связь с шофером, – сказала она.

– Никто не знал, – ответил я. – Я это выдумал. Как говорил Артемиус, мнение важнее фактов.

ГЛАВА 9

– Не знаю, как вас благодарить, – говорил Хаммелсдор, снова и снова порываясь пожать мне руку.

Я вежливо уворачивался.

– Деньгами, – предложил я, когда наметился просвет в его рыскающих движениях.

Напоминание о деньгах – лучший способ придушить человеческую благодарность, и Хаммелсдор печально сник.

– Конечно, – сказал он, в душе наверняка жалея, что не умер вовремя.

Его лицо утратило мертвенную бледность, однако оно еще не скоро станет излучать былое самодовольство, если когда-нибудь это чувство вообще вернется к финансисту.

Религия учит, что смирение полезно для всех нас. Я в это не верю. Будь это так, смирению должен был учить нас сам Господь, но он трусливо послал на смерть собственного сына, вместо того чтобы страдать самому.

Рождать детей, чтобы они платили за наши ошибки, – да, в этом мы похожи на христианского бога.

У меня нет детей.

Саргон Хаммелсдор уныло скрипел пером и делал это так долго, словно переписывал на кантонском диалекте «Войну и мир». Но расставаться с деньгами нелегко, а с большой суммой – тем более.

– Поедем обедать? – спросила Франсуаз.

Саргон Хаммелсдор стоял возле своего роскошного дома и махал нам вслед. Не знаю, возможно, он считал своим долгом проводить нас. Или хотел убедиться, что мы не выкопаем по дороге пару кустов сирени.

Он взмахивал рукой, удаляясь в зеркале заднего вида – такой маленький и ничтожный рядом с огромным, богатым особняком.

Кто кому принадлежал? Скорее Хаммелсдор был рабом дома, работы и своего богатства, которым вовсю наслаждались его жена и дети, но не он сам.

Стоило ли спасать его – его жизнь и его бессмертную душу только для того, чтобы он сразу же возложил их на алтарь нового Молоха?

Артемиус Маггот не мог обрести свою силу сам. Нечто иное – мощное и полное зла – питало его, превратив из модного шарлатана в чудовище.

И я знал, что рано или поздно мне придется встретиться с ним – не потому, что так велели судьба и зодиакальный круг.

Пословица говорит – это тесный мир, но она лжет. Наш мир велик и прекрасен, но каждый из нас живет в своем крохотном, замкнутом мирке. Здесь все рано или поздно сталкиваются со всеми.

Однако сейчас мне не хотелось об этом думать.

Франсуаз вела машину. Я медленно закрыл глаза.

Я устал.

Часть третья

ОРДЕН КОРАТОЛЛЫ