Луи Буссенар. Собрание романов. Серия 1 ("Ладомир") - Необыкновенные приключения Синего человека (= Голубой человек)

      ______________
      * Кортеж - торжественное шествие.
      ** Прерогатива - исключительное право, преимущество.
      Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.
      Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.
      Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитами*.
      ______________
      * Сталактиты - известковые сосульки, свешивающиеся с потолка пещеры.
      Колдун, как главный церемониймейстер*, поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди грота**, в то время как мужская половина отправилась дальше.
      ______________
      * Церемониймейстер - наблюдающий за порядком проведения торжественных шествий.
      ** Грот - здесь: пещера.
      Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.
      В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.
      В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.
      Этот шедевр*, созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.
      ______________
      * Шедевр - образцовое произведение, вершина искусства.
      Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.
      Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.
      Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрации* сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.
      ______________
      * Вибрация - колебание, дрожание.
      Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделение*.
      ______________
      * Вожделение - здесь: предвкушение пиршества.
      Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.
      Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.
      Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатиды*.
      ______________
      * Кариатида - статуя, выполняющая роль столба, колонны.
      Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых - увы! были одеты по-европейски. Четвертый - почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.
      - Мне кажется, - вполголоса по-французски произнес один из связанных, что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?
      - Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!
      - Слушаю, дядя!
      - В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.
      - Не говорите так, - отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.
      - Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?
      - Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и... о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!
      - Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, - глухо зашептал Жан-Мари.
      - Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычники* принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?
      ______________
      * Язычники - приверженцы язычества, религии, признававшей многобожие.
      - Это паталосы...
      - Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?
      - Да!
      - Черт побери! Валяться здесь и не иметь возможности пошевельнуть ни рукой, ни ногой!.. Не иметь возможности врезать этим макакам*, швырнуть в них камень... Только ждать, когда тебя поджарят и подадут с гарниром из вкусных бататов...
      ______________
      * Макака - род обезьяны.
      - А все-таки взгляните, как здесь красиво. Похоже, что это из золота, настоящего золота. Его здесь, наверное, столько, что хватило бы на сто тысяч кораблей! На целый флот!
      - А уж на рыболовецкое судно и подавно! А, Беник?..
      - Да!.. И махнуть бы в Роскоф!..
      - В родную Бретань...
      - А бедняга месье Феликс...
      Тем временем паталосы с любопытством внимали разговору, в котором не понимали ни слова. Удовлетворив любопытство, они завопили еще сильнее прежнего. Вожделение вновь загорелось на их лицах. Скоро начнется праздник.
      Колдун поднес к губам флейту и заиграл свою жуткую мелодию. Индейцы, и без того подогретые выпитым за день, постепенно начали раскачиваться из стороны в сторону и трясти головами.
      Понемногу ритм ускорялся. Движения танцоров становились быстрее. Украшения из человеческих костей издавали зловещие звуки.
      Внезапно все остановились, а затем выстроились друг за другом. Вперед вышли вождь и колдун и взялись за иксообразный инструмент. Вся церемония повторилась.
      После этого паталосы на редкость синхронно* подняли вверх руки с кастетами** и с грохотом швырнули оружие оземь, потом стали приподнимать то одну, то другую ногу, откидывались назад, нагибались вперед, падали на колени, вскакивали, замирали, подобно статуям, и кричали, страшно, воинственно кричали.
      ______________
      * Синхронно, - одновременно.
      ** Кастет - металлическая пластина с отверстиями, надеваемая на пальцы для большей силы удара кулаком.
      Схватив факелы, индейцы сгрудились вокруг пленников и снова начали свои пляски.
      Они прохаживались между четырьмя мужчинами, лежавшими в метре один от другого. Бесконечная, неразрывная цепь вилась и вилась, как змея. Пламя факелов придавало этим демонам еще более страшный и свирепый вид.
      Наконец их неистовство достигло верхней точки. Все бросились к пленникам, сумасшедше сверкая глазами, что-то крича, скрипя зубами. К лицам жертв поднесли факелы, да так близко, что едва их не спалили. Глазам пытаемых стало невыносимо больно.
      Но это еще был не конец. Чудовищные приготовления продолжались.
      Колдун подал знак своему помощнику, и тот протянул бутылочную тыкву, которая тоже, видимо, составляла элемент колдовской церемонии.
      Чародей откупорил тыкву и опустил большой палец в белую жидкость. Затем подал сигнал вождю, который приблизился и замер с серьезным видом.
      С необычайной ловкостью колдун провел по его рукам и груди пальцем, намоченным чем-то белым, нарисовав на теле кости скелета.
      Вслед за вождем подошел другой индеец, потом еще и еще.
      Вскоре целая группа одержимых была раскрашена таким образом. А если мы вспомним, что все тела имели иссиня-черный цвет, то легко представим себе, насколько впечатляющими казались белые скелеты на этом фоне.
      Покончив с рисованием, индейцы вновь принялись кричать и дергаться в страшной пляске смерти, которая стала еще более исступленной.
      Пленники поняли, что наступают последние минуты их жизни. С тревогой наблюдая за происходящим, они вполголоса простились и, собрав последние силы, приготовились к смерти.
      Никто не проявил ни малейшей слабости, никто не просил о пощаде. Мужество и самообладание истощенных, измученных людей удивило даже индейцев.
      Ах! Если бы с ними не было Ивона! Как спокойно простились бы с жизнью Беник, Жан-Мари и Генипа! Им нечего стыдиться, не о чем жалеть.
      Теперь же все трое думали лишь об одном: как ободрить ребенка. Хотя, надо правду сказать, юнга демонстрировал чудеса стойкости, хладнокровия и выдержки, прямо-таки невероятные для ребенка.
      - Ивон, мой мальчик, - чувствуя приближение смерти, боцман был суров и немногословен, - думаю, что это конец.
      - Ну что ж! Прощайте, дядя! Прощай, Жан-Мари! Прощай, Генипа!
      Тут голос паренька сорвался, но он быстро взял себя в руки:
      - Бедная моя мама!..
      - Ивон, сынок, я ведь всегда был добр к тебе, никогда не причинял зла, верно? Не так ли? Может, порой и покрикивал, но ведь ты матрос... Слово старого моряка, ты настоящий матрос!
      - Дядя, вы заменили мне отца. Родного я ведь совсем не помню... Но теперь уже совсем скоро встречусь с ним, совсем скоро...
      - Ивон, дитя мое, дорогой мой малыш! Я проклинаю себя!.. Одна вещь сейчас мучает меня...
      - Что же, дядя?
      - Я не могу тебя обнять как следует, расцеловать.
      - Дядя... мама... - пробормотал паренек дрогнувшим голосом.
      - Гром и молния! - Беник в отчаянии попытался разорвать путы, но только покраснел от натуги. - Возможно ли, чтобы Господь допустил такое несчастье?!
      - Не богохульствуйте, дядя... Нам лучше смириться.
      - Пресвятая дева Мария, яви чудо!.. Жан-Мари!
      - Слушаю, матрос.
      - Если бы нам удалось выбраться из этого ада, я прошел бы босиком отсюда до нашей церкви и поставил бы свечу в десять ливров*. Я голову сломал, размышляя, как бы вызволить парня.
      ______________
      * Ливр - серебряная французская монета XVIII века, несколько меньше франка.
      - А то еще можно было бы пожертвовать храму венец из самого чистого золота, убранный огромными алмазами. В этой проклятой стране много и того, и другого.
      - Точно... Было бы здорово!..
      - Пресвятая дева Мария! Помоги несчастным матросам, взывающим к тебе! Освободи наши руки от этих пут. Если я прошу слишком многого, то помоги хотя бы ребенку! Ведь он и согрешить-то еще не успел.
      Однако пламенная мольба осталась без ответа.
      Вдруг каннибалы прервали свой ритуал. Крики смолкли. Люди, исполнив последнее движение, выстроились вокруг пленников.
      Их час настал!
      По знаку колдуна из строя вышли два воина и, подойдя к озеру, опустили в него факелы. Вода забурлила, и огонь погас.
      Взглянув внимательно на пленников, двое выбрали Ивона, схватили его один за ноги, а другой за голову - подняли, как пушинку, и потащили к жертвеннику.
      Как только грубые руки дотронулись до тела мальчика, самообладание оставило юнгу. Природа взяла свое. Ивона охватил смертельный ужас, он дернулся, забился в цепких руках и душераздирающе закричал:
      - Мама!.. Мама!.. Они убивают меня!..
      Обезумев от этого крика, Беник и Жан-Мари выли и плакали, пытаясь разорвать веревки. Но те не поддавались, а лишь в кровь сдирали кожу на запястьях.
      - Бандиты!..
      - Негодяи!..
      - Оставьте парнишку в покое!..
      - Убейте нас!
      - Сожрите нас!
      - Несчастный ребенок ни в чем не виноват!..
      Колдун бросил жертву на сверкающую слюдяную пластину. Положил голову мальчика на возвышение, а тело наклонил над желобком, который явно был предназначен для слива крови.
      Затем помощник, до того наблюдавший за всем со стороны, подал колдуну кинжал с костяной ручкой - длинный клинок вулканического стекла, тщательно отполированный и хорошо отточенный.
      Служитель культа принял оружие, замахнулся и, обернувшись к паталосам, произнес заклинание. После этого он нагнулся к жертве и поднес нож к горлу.
      Беник и Жан-Мари едва не потеряли сознание.
      Уаруку зарычал так страшно и грозно, что стены грота дрогнули.
      - Остановитесь!.. Негодяи!.. Остановитесь!
      Крик раздался внезапно и, казалось, исходил из-под сводчатого потолка.
      Озадаченный, напуганный шаман так и замер. И рука его замерла у горла Ивона.
      - Остановись!.. - вновь повелительно прогрохотал некто.
      А вслед за этим раздался шум и плеск воды. С потолка кто-то прыгнул прямо в озеро. Вокруг взлетели тысячи сверкающих капель, потом из воды выступило что-то черное. Наконец на берег вылез человек. Он приблизился к колдуну, схватил за руку и без видимых усилий швырнул в воду.
      ГЛАВА 2
      Высшие силы. - Живой омлет. - Хозяева обеспокоены. - Птичья республика. - Ткачики. - Бегство. - На дне оврага. - Древесный папоротник. Взрывы. - Почему не видно огня? - Грибы-монстры. - А вниз он добрался куда быстрее. - Золотые россыпи. - Золотая лихорадка. - Скелет. - Долина Смерти. - Таинственная пещера.
      Совершенно очевидно, что виновник происшедшего никак не мог оказаться Синим человеком. Ведь бедняга разбился о скалы, и душа его должна бы быть на небесах.
      И тем не менее это был он.
      В жизни случается всякое. Самые неожиданные и невероятные вещи становятся вдруг реальными. Скромный парижский бакалейщик, несчастный муж мадам Обертен, урожденной Аглаи Ламберт, предотвратил катастрофу.
      Подумать только! Если бы умную голову той самой Аглаи Обертен не посетила счастливая идея, как приумножить и без того солидное состояние семьи, если бы не мучило ее страстное желание сделаться патронессой в Орлеане и если бы, наконец, не мечта выдать дочь за маркиза, ее мужу никогда не довелось бы совершить столь беспримерный подвиг.
      Феликсу Обертену не пришлось бы побывать в шкуре повещенного. Он не стал бы Синим человеком, не бежал бы как персона нон грата* через всю Бразилию, не спасался бы от муравьев, взбираясь на скалу по узенькому карнизу.
      ______________
      * Персона нон грата - личность, неугодная правящим кругам, преследуемая ими.
      Карниз этот не представлял серьезной преграды для того, кто не боится высоты и не знает, что такое головокружение. Друзья Феликса Обертена преодолели его без труда. Но как только он сделал первый шаг, прильнув спиной к шершавому гранитному откосу, то сразу почувствовал, как упало сердце. Слово в слово припомнив все наставления, которые давал ему боцман, Феликс зажмурился, стараясь не думать о самом страшном - о пропасти, что разверзлась у ног. Так прошла минута. Придя, как ему казалось, в норму, бакалейщик решил продолжать путь. Но тщетно! Он не мог заставить себя открыть глаза, а когда все-таки приоткрыл их, ресницы задрожали, а небо над головой из ярко-голубого превратилось в пепельно-серое. В глазах рябило.
      Какая-то неведомая сила заставила взглянуть вниз. Бакалейщик не мог отвести взора от пропасти, хоть смотреть было невыносимо страшно. Качало так, что вспомнились первые дни на "Дораде". Однако здесь куда страшнее, чем в открытом море.
      Показалось, что деревья на дне ущелья медленно растут, верхушки тянутся ввысь. Вот-вот густые кроны приблизятся к карнизу. Феликс пошатнулся, попытался за что-нибудь зацепиться. Ему захотелось врасти в эту гранитную стену. Онемев, не в состоянии даже крикнуть, растерянный, с глазами, полными ужаса, Обертен не мог больше противиться силе, которая тянула его вниз. Голова его, а за ней все туловище подались вперед, тело согнулось, словно сломанный стебель, ноги перестали чувствовать землю. Парижанин падал, переворачиваясь в воздухе. Это было приятное, захватывающее ощущение. Но его внезапно прервал дикий крик Беника. Лишь услышав этот вопль отчаяния, Синий человек понял, что происходит.
      Воистину неисповедимы пути Господни.
      Феликс очнулся и удивился этому. Он не мог сказать точно, сколько времени прошло. Казалось, он во власти какого-то непрекращающегося кошмара. До слуха долетали приглушенные крики, сотни птиц величиной с голубя кружили над ним. Вероятно, француз потревожил их, и теперь пернатые злобно клевали и щипали его, как бы давая понять, что место занято, что ему надо убираться отсюда.
      - Попугаи, - произнес он вслух. - А впрочем, нет. У этих не такие мощные клювы. Черт побери! Где я? И что произошло? Ах да! Я же свалился сверху... А где же остальные? Боже мой! Да я разбился... А тут еще эти мерзкие птицы норовят клюнуть в глаз. Правда, клювы у них слабоваты, пожалуй, это не опасно.
      Рассуждая вслух, путешественник между тем осмотрелся. Он лежал на спине в тени деревьев, на подстилке из сломанных ветвей.
      Феликс попытался подняться, но не тут-то было. Все тело занемело от сильного удара при падении. Он не смог пошевелить ни рукой, ни ногой.
      - Еще этого не хватало! Я теперь, наверное, похож на кусок мармелада. Но почему-то мое тело все желтое... Это что-то новенькое. Боже мой! Да тут яичная скорлупа! Ого! Нет, я похож не на мармелад, а на омлет. Просто копия. На такой омлет, пожалуй, нужно дюжин сорок яиц... Одним словом, злоключения продолжаются, свободно переходя от трагедии к гротеску* и обратно. Что-то еще будет?.. Похоже, я угодил в гнездо...
      ______________
      * Гротеск - изображение людей и предметов в фантастическом преувеличении, в уродливо-комическом виде. Здесь: ...от трагического - к смехотворному и обратно...
      Синий человек не ошибся. Волею провидения* он упал не на землю, что означало бы мгновенную гибель, а в гнездо. И в какое гнездо!
      ______________
      * Провидение - здесь: Бог.
      Оно состояло из множества туго переплетенных веток и в ширину достигало метров шести. В середине находилось углубление, дно которого оказалось так крепко слажено, что по нему можно было без страха топать ногами. Это воздушное сооружение нисколько не пострадало от мощного удара.
      А вот яйца, кроме, быть может, пары десятков, погибли. Феликс явился невольной причиной этого несчастья.
      Торговец колониальными товарами мог заметить, что в стране кофе, сахара и кампешевого дерева* существовали и другие удивительные вещи. Он стал непрошеным гостем прекрасных птиц, родичей дроздов. Они живут обычно стаями. Понимая, какие преимущества несет с собой такая жизнь, пернатые собираются в огромные колонии. В такой колонии все общее: добыча, жилище, дети. Птицы сообща добывают пропитание, сообща обороняются от врагов, сообща выращивают потомство.
      ______________
      * Кампешевое дерево - дерево из семейства бобовых, растущее в Центральной и Южной Америке.
      Ткачики, а именно так их здесь называют, на редкость дисциплинированы, им чужд дух соперничества. Они все вместе строят огромное гнездо - общий дом для крылатой республики. Нужно видеть этих неутомимых тружеников, снующих туда-сюда по округе в поисках строительного материала. Если попадается тяжелая ветка, колонисты собираются по три-по четыре и в клювах приносят ее к будущему гнезду.
      Мастерски сплетенные, с необыкновенным терпением и знанием дела подогнанные одна к другой, все эти ветки вскоре превращаются в настоящую цитадель*; которая надежно защищает пернатых от здешних ураганов.
      ______________
      * Цитадель - крепость.
      Когда приходит время кладки яиц, то все они оказываются вперемешку на дне гнезда. Птицы разбиваются на группы. И пока одна присматривает за кладкой, остальные заняты поисками пропитания.
      Едва появившись на свет, малыши-птенчики ощущают родительскую заботу и тепло и не знают точно, кто из добрых мам их родная мать. Самки ткачиков любят всех птенцов одинаково, независимо от того, чьи это дети. Нежности материнского сердца хватает на всех.
      Самцы ткачиков - истинные воины, которые зорко следят за безопасностью колонии, отважно отбивая нападения врагов, будь то обезьяна-любительница яиц или кровожадный хорек, охотник до нежного мяса только что вылупившихся малюток. Самоотверженно сражаются они и с крупными хищниками, атакуют их большими стаями и обращают в бегство.
      Кроме того, инстинкт безошибочно подсказывает нашим героям место вблизи осиного гнезда. Здешние осы очень крупны, у них красное брюшко. Насекомые строят свои гнезда среди ветвей по нескольку на одном дереве.
      Две колонии, птичья и осиная, великолепно сосуществуют рядом, живут в полном согласии, а при случае приходят друг другу на помощь. Горе обезьяне, хорьку или пальмовой крысе, подобравшейся к гнезду ткачиков. На врага обрушивается осиный рой. В свою очередь благодарные соседи защищают ос от хищников-осоедов.
      Вот в эту веками отлаженную жизнь и вторгся несчастный Феликс Обертен. Хотя теперь его вряд ли можно было назвать несчастным. Скорее, наоборот. Гнездо ткачиков, площадь которого составляла не менее пятнадцати квадратных метров, спасло его от верной гибели.
      Птицы галдели без умолку, так что француз совсем оглох. Однако он постепенно приходил в чувство и вскоре, прислушавшись к себе, с радостью понял, что сильно ушибся, но не повредил кости. На теле не было ни одного перелома. Весь в поту и в яичном месиве Обертен сел и вдруг ощутил, что страшно голоден. Он проворно схватил яйцо, даже не проверив, свежее ли оно и нет ли внутри маленького существа, готового при первой же возможности больно клюнуть его в нос.
      Однако тут же возникли непредвиденные сложности. Крики ткачиков не слишком беспокоили незваного гостя. Но птичий гам привлек внимание ос, которые вылетели из своего гнезда и стайками кружили теперь над его головой. Зная по опыту, насколько болезненны укусы свирепых насекомых, путешественник пустился в бегство. К счастью, дерево, на верхушке которого он находился, высокое и с густой листвой, не было чересчур толстым, и бакалейщик без труда обхватил его руками. Нащупав лиану, он крепко взялся за один ее конец, ногами оттолкнулся от ствола и таким способом улетел от гнева ткачиков и их грозных соседей, столкновение с которыми не сулило ничего доброго. Теперь опасность была позади. Голод тоже слегка утих. Синий человек поднял голову. Вековые деревья шумели над ним, и за их кронами почти не было видно неба. Сколько времени прошло с тех пор, как товарищи потеряли его из виду, он не знал. Где они сейчас? Что с ними? Феликс несколько раз протяжно крикнул в слабой надежде быть услышанным. Но вокруг - тишина.
      Там, наверху, экваториальное солнце сжигает листву, там, наверху, раскаленные скалы. Там поют птицы, жужжат букашки, там кипит жизнь.
      Здесь, внизу, прилипчивые мухи, чей укус вызывает лихорадку. Здесь отвратительный гнус, сырость и мало света.
      У парижанина было такое ощущение, что он в теплице: кругом плесень, воздух влажен и горяч.
      Отыскав немного затхлой воды и едва-едва утолив мучительную жажду, Обертен решил, что отсюда надо скорее выбираться. Однако в какую сторону идти? Солнце, обычный помощник в таких случаях, не проникало в чащу. Пришлось двигаться прямо, куда глаза глядят, время от времени, наудачу, издавая протяжный, призывный клич.
      Бакалейщик долго пробирался меж двух гранитных стен, пока ему не показалось, что ход сужается. На мгновение стало жутко. Сперва Феликс испугался, что впереди тупик, каменный плен, но вскоре заметил, что растительность меняется. Исчезли деревья, подобные тому, на котором высилось гнездо ткачиков. Сумрак еще более сгустился, сырость стала совсем невыносимой.
      Начались заросли древесного папоротника. Это были двадцатиметровые исполины с громадными листьями. Их плотный покров совсем не пропускал света, так что путник мог передвигаться лишь на ощупь. Он шел вперед, спотыкаясь на каждом шагу. Глаза не видели препятствий, но воспаленное воображение рисовало картины одна невероятнее другой.
      Мало-помалу Феликса охватило смутное волнение. Этот безотчетный страх, вполне понятный в подобных обстоятельствах, овладевает подчас и самым отважным человеком, порождая панику, с которой почти невозможно бороться. Такое чувство знакомо солдатам. Но в походе они не одиноки, ощущение полной изолированности им не ведомо. Солдат ждет смерти, но знает точно, от кого, от какого врага она может прийти. Враг для солдата - такой же человек, как и он сам, в его руках то же оружие.
      Для Синего человека враг был неизвестен. Он мог появиться всякую минуту откуда угодно. Таинственная темнота рождает чудовищ - кровожадную рептилию*, смертоносное насекомое, ядовитое растение, всегда готовое погубить беззащитного человека. Неизвестность - вот что самое страшное.
      ______________
      * Рептилия - пресмыкающееся животное, здесь змея.
      Обертену захотелось пойти быстрее, побежать, но куда? Но и оставаться на месте, продлевать этот ужас было невозможно.
      Вдруг до его слуха донесся странный звук. Выстрел? Нет, не то. Пожалуй, он согласился бы сейчас услышать свист пули у собственного виска. Окажись рядом самый заклятый враг, ему было бы не так одиноко и жутко.
      Парижанин сделал еще несколько шагов и вздохнул, услыхав второй звук, да так близко, что едва не оглох. Потом еще и еще, штук двадцать, через равные промежутки времени.
      Это были настоящие выстрелы. Однако ни дыма, ни огня не было видно. Заинтригованный и испуганный бакалейщик внимательно осмотрел все вокруг, насколько позволяло зрение и сумрак. Вдруг меж гигантских стволов папоротника он заметил возвышения неопределенного цвета, неправильной сферической формы, напоминающие дыню величиной с бочонок. Синий человек с опаской приблизился к одному из этих предметов, казавшихся ему чудовищами.
      - Боже мой! Да это же грибы! Гигантские, как и все в этом краю. Ими можно накормить великана. Невероятно!
      Пока Феликс восхищался и рассуждал вслух, гриб, возле которого он стоял, вдруг с грохотом взорвался, словно бомба, раскидав вокруг белые хлопья. Вслед за ним взорвались и другие.
      Торговец колониальными товарами расхохотался. Это был нервный смех.
      - Грибы! Это напоминает мне кушанья, которые так чудесно готовила старая Мариет. Волованы, фаршированную курицу, омлет. Много, много вкусного. Но это забавно, ей-богу! Почему эти громилы принялись взрываться при моем появлении? Вот тебе и еще одна тайна вроде моей синей кожи. Да, а ведь я все еще Синий человек! Какая все-таки глупая штука жизнь!
      Салют, так удививший Обертена, на самом деле не представлял собой ничего из ряда вон выходящего: француз оказался среди грибов-трутовиков. Известно, что грибы размножаются с помощью спор*. В данном случае созревшее растение раскидывало споры, взрываясь, словно мина. Где-нибудь в средних широтах эти взрывы не так заметны, грибы там крохотные. В Бразилии же они огромны и потому взрываются с неимоверным грохотом. Споры разлетаются во все стороны, оседают на почву и таким образом создается грибная колония.
      ______________
      * Спора - семя водорослей грибов и др.
      Наткнувшись в темноте на один из гигантских грибов, Синий человек случайно повредил его шляпку. Раздавшийся взрыв вызвал цепную реакцию, и соседние живые мины принялись хлопать одна за другой.
      Этот забавный инцидент* был очень кстати. Вдоволь насмеявшись, Обертен приободрился, и будущее не казалось ему уже столь беспросветным. Он отправился дальше.
      ______________
      * Инцидент - случай происшествие.
      Дно лощины стало понемногу подниматься. Вот уже исчезли из виду древесные папоротники и исполинские грибы. Почва становилась более сухой и каменистой. Растительность здесь была не такой буйной и пропускала свет. Легче дышалось.
      Парижанину приходилось прикладывать все большие и большие усилия, чтобы продвигаться вперед. Он думал, что вряд ли стоило так стремительно падать, чтобы теперь с таким трудом карабкаться обратно. К тому же кто знает, что ждет его там, наверху. Быть может, еще более опасные приключения?
      Однако выбора не было. Перед ним лежала единственная дорога, по обе стороны которой ввысь уходили гранитные стены.
      Обертен пришел к заключению, что шагает по дну высохшей реки. В сезон дождей сюда с плато стекала вода.
      Путешественник ежесекундно спрашивал себя: "Куда я иду?" И тем не менее упорно продолжал изнурительный подъем, несмотря на жару, усталость, жажду и голод. Проклятое русло извивалось, причудливо змеилось и петляло среди каменных глыб и гранитных утесов, а бедный Синий человек, то и дело спотыкаясь о булыжники, скользя по щебенке, шел и шел вперед. Едкий пот заливал глаза, но Феликс все же ухитрился разглядеть сверкающие вкрапления желтого металла в серых каменных монолитах*.
      ______________
      * Монолит - цельная каменная глыба.
      - А что, если это золото?! Конечно, золото! Почему бы и нет? На этой земле есть все каучуковые деревья и гремучие змеи, несметные птичьи колонии и гигантские папоротники, алмазы и взрывающиеся грибы... Если здесь встречается даже Синий человек, почему бы не быть золоту?.. А забавно будет, если я, сам того не подозревая, открою месторождение века, что-нибудь вроде тех, которые преобразили Калифорнию и Австралию.
      Бакалейщик нагнулся, что-то поднял, внимательно разглядел, потом подбросил на руке, прикидывая вес. Находка оказалась камнем - довольно тяжелым, с металлическим блеском. Недолго думая, наш изыскатель сунул его в карман, а метров через двадцать заметил другой, еще более красивый образец.
      - Это определенно золото, - шептал он сам себе, и на душе становилось веселее.
      Чувство неимоверной радости все сильнее овладевало им. Этот несчастный, лишенный всего, едва не погибший, полуживой от усталости, один, затерянный в непроходимых дебрях, совершенно позабыл о своем незавидном положении. Им овладела золотая лихорадка - болезнь, которой подвержен всякий белый, будь он самый уравновешенный из всех уравновешенных и самый хладнокровный из всех хладнокровных.
      Феликс не ощущал больше ни жара, ни жажды, ни саднящих ран на ногах. Словно безумный, кидался он от одного камня к другому, иной хватал и жадно разглядывал, а иной в раздражении швырял подальше. Всякий раз, когда под руку попадался самородок, Феликс оживлялся, издавал победный клич. Он понял, что наткнулся на золотую жилу. Золота становилось все больше. Куда ни взгляни, повсюду сверкал и переливался песок, блестела галька, слепили слитки. Синему человеку захотелось иметь руки Титана*, чтобы унести отсюда сокровища.
      ______________
      * Титаны - в древнегреческой мифологии - название гигантов, вступивших в борьбу с Зевсом.
      - Миллионы! Их можно загребать лопатой.