15

Им снова овладела необъяснимая тревога. Он все яснее понимал, что Эстер ведет себя как-то не так...

В камине затрещало полено, и он вздрогнул. Его испуганный взгляд перешел с пустой тарелки на столик на колесах, на котором они ужинали, потом остановился на молодой женщине...

Лежа на диване, положив голову на валик, Эстер, казалось, мечтала, глядя в потолок. Волна светлых волос свешивалась набок до столика с телефоном. Она лежала, прижавшись спиной к куче подушек, и выглядела настолько соблазнительной, что мысли Менцеля потекли совсем по другому руслу. Менцель хотел ее.

Она сказала своим прекрасным низким голосом с волнующими интонациями:

– Вы не прикурите мне сигарету?

Он, как зачарованный, выполнил ее просьбу, медленно проведя по губам тем концом сигареты, который она должна была взять своими губами, и вздрогнул, когда она взяла сигарету, с таким чувством, будто поцеловал ее...

Затем прикурил другую, для себя.

Входная дверь застонала под напором ветра. Он снова испугался и спросил в лоб:

– А что ваш брат?.. Вы, кажется, больше не волнуетесь за него?

И сразу же пожалел, что задал этот вопрос, хотя он мучил его все это время. После возвращения домой Эстер ни разу не упомянула о своем брате и как будто совершенно перестала беспокоиться о нем...

Менцель увидел, как она вздрогнула и как по щекам разлился румянец. Она медленно повернула свою прекрасную голову, чтобы посмотреть на него. В стеклах ее очков отразились пять ламп люстры.

– Почему вы об этом спрашиваете? – И с ноткой нервозности в голосе добавила: – Я не очень экспансивна. Что толку говорить... Он наверняка позвонит или даже вернется в ближайшее время.

Он опустил глаза.

– Я отвезу все на кухню, а потом подниму вас в вашу комнату. Вам не стоит проводить здесь еще одну ночь... Вам надо нормально отдохнуть...

Эстер подумала: «У него возникли сомнения, и он хочет меня удалить, чтобы уйти. Его нельзя отпускать... Он для меня единственный шанс спасти Артура».

– Я хочу остаться здесь, – сказала она. – В прошлую ночь я хорошо выспалась. А наверху мне будет страшно одной.

Ему захотелось сказать, что он охотно разделит с ней постель, и он удивился своей смелости, но не устыдился этого желания. Он очень хотел, чтобы она осталась рядом с ним.

– Как хотите, – сказал Менцель, вставая. – А почему разносчик так странно звонит? Три длинных и четыре коротких?

Она ответила не сразу, сделав сначала длинную затяжку.

– Это я просила его так делать...

Эстер старалась не смотреть на Менцеля. Но его такое объяснение не удовлетворило. Не сводя глаз с изящной лодыжки, высунувшейся из-под подола домашнего халата, он продолжал настаивать:

– Он не счел это странным?

Она смутилась:

– Нет, почему? Вернее, да... Но он быстро понял... Я одна...

Он покатил столик на колесах на кухню.

– Вы ему не платите?

Эстер пролепетала, радуясь, что он стоит спиной и не может ее видеть:

– Заплачу, когда все закончится. Он приносит мне продукты в кредит.

Он вышел. Слышался только скрип колес столика и звук медленных шагов Менцеля.

«Он что-то заподозрил, – подумала Эстер. – Я должна за ним следить, если не хочу, чтобы он попытался уйти». И вдруг ее охватила паника: «Я никогда не сумею продержать его здесь еще тридцать шесть часов. Это очень долго, слишком долго... Я должна что-то сделать...»

Она услышала, как Менцель гремит посудой на кухне. «Надо найти способ удалить его, чтобы позвонить Хирурго и выторговать освобождение Артура в обмен на выдачу Менцеля».

И тут же ужаснулась этой мысли. «Этот человек доверился мне, он в моей власти, и я не имею права так поступить с ним. Это было бы чудовищно... ЧУДОВИЩНО!»

Она вздрогнула от холода. Менцель продолжал возиться с посудой. На кухне что-то упало. Хлопнул ставень. В камине затрещало полено. Часы стиля ампир прозвонили половину двенадцатого... Эстер было холодно и страшно.

«Артуру грозит смертельная опасность. Если он не вернется, это будет означать и мою смерть. Обо мне некому будет заботиться. Значит, две жизни за одну. Это не моя вина. Я должна быть безжалостной... Он меня любит. Я вижу это по его глазам, по каждому его жесту... Он меня любит... и если бы я захотела, может быть, он женился бы на мне?.. Но как бы я стала жить с ним, зная, что могла спасти брата, выдав его? Это будет преследовать меня всю жизнь... Господи! Я схожу с ума...»

Она закрыла лицо руками, а когда убрала их, он стоял в дверном проеме с напряженным лицом.

– Вы очень бледны, – прошептал он.

Он подбежал к ней, упал на колени и обнял. Ее нервы не выдержали, и она зарыдала.

– Я вас люблю, – почти закричал он.

Она отрицательно покачала головой, и вдруг, каким-то чудом прочитав ее мысли, он понял, что ее тревожит. Его охватило желание пожертвовать собой. Он по-прежнему чувствовал себя героем кинофильма... Он прижал Эстер к себе так сильно, что ей стало больно, и бессвязно пробормотал:

– Не плачьте. Я не хочу... Я люблю вас. Скажите мне, что вы хотите, и я это сделаю. Все что угодно. Если я должен отдать свою свободу или жизнь, чтобы спасти вашего брата, я это сделаю... Немедленно. Я больше не могу... Я не хочу видеть вас такой.

У нее закружилась голова; в огромных зеленых глазах застыл испуг. «Он обо всем догадался... Он знает, что я хочу его выдать, и согласен». Вдруг к ее щекам прилила жаркая волна. «Он меня любит. Он только что сказал это... Мне никто никогда этого не говорил. Я была только калекой. Он меня любит... Я не могу его выдать. Артур, возможно, сам найдет способ спастись...»

Она почувствовала, что губы Стефана Менцеля прижались к ее губам, и чуть не потеряла сознание. Потом, без видимой причины, Эстер подумала о Гарри Брасселе, человеке, которого, по словам Арриго Нера, ничто не могло остановить и который хотел найти Артура. Не задумываясь, хорошо это будет или плохо, она мысленно пожелала ему удачи.

Два длинных луча фар пробежали по мокрому от дождя двору и остановились на сером фасаде дома с широкими влажными пятнами.

– Здесь, – сказал Паоло. – Мы приехали. Шеф ждет вас.

Адольф Крейсслер не ответил. С того момента как Паоло встретил его в аэропорту, он не произнес и пары слов.

Когда машина остановилась, он вышел, захлопнул дверцу и пошел к дому, не обращая внимания на потоки дождя.

Паоло шел следом, неся чемодан бывшего немецкого ученого.

Дверь открылась, и на пороге появился Хирурго, предварительно убедившись в личности приехавших.

– Добро пожаловать.

Адольф Крейсслер протянул руку, но взгляд его наткнулся на «маузер» итальянца.

– О! – произнес он, растянув тонкие бледные губы в презрительной усмешке.

– Да, – сказал Хирурго, которого не могло тронуть никакое презрение. – Проходите.

Он указал стволом пистолета на открытую дверь. Паоло поставил на пол чемодан и тут же исчез в темноте двора. Адольф Крейсслер прошел в комнату, обставленную как кабинет, остановился в центре и спросил:

– Разумеется, вы предупреждены о моем приезде?

Его голос был твердым и резким. Крейсслер служил добровольцем в СС, пока не был прикомандирован к гамбургскому «Физикалише Арбайтсгемейншафт» за свои выдающиеся способности в физике. Осторожный Хирурго, не выпуская из рук «маузера», сел за стол и ответил:

– Меня предупредили, что кто-то должен приехать. Хочу верить, что речь идет о вас.

Адольф Крейсслер пожал плечами и сел на стул, не дожидаясь приглашения. Хирурго спросил:

– Кто вас прислал?

Адольф Крейсслер ответил без смеха:

– Великий Могол! Тот, кто обрезает концы сигар золотой гильотиной.

Кажется, ответ удовлетворил Хирурго.

– Я вас слушаю, – сказал он. – Сигарету?

Немец отказался движением руки. Хирурго закурил, взяв сигарету из пачки, лежавшей на столе. Крейсслер начал:

– Надеюсь, я не опоздал... Вы еще не успели прикончить моего достойного коллегу Стефана Менцеля?

Хирурго холодно ответил:

– Пока что он где-то бегает... Точнее, отсиживается. Я почти полностью уверен, что он не мог покинуть Свободную территорию.

– Прекрасно, – прошептал Крейсслер. – Значит, я прилетел не напрасно. Приказ изменился. Теперь надо не убирать Менцеля, а захватить живым и обеспечить его доставку в Россию. Он нужен нашим хозяевам...

– Каким хозяевам? – спросил искренне удивленный Хирурго.

Крейсслер счел, что отвечать излишне и небезопасно.

– Вот приказ: срочно узнать, где скрывается Менцель. Когда узнаете, сделайте так, чтобы я смог с ним поговорить. Я должен уговорить его. Мы давние знакомые.

Хирурго посмотрел на немца с враждебностью и любопытством:

– Как вас зовут?

– Рихард.

– Это псевдоним?

– Разумеется.

– Вы немец?

– От вас ничего нельзя скрыть.

– Я не люблю немцев.

– А вас никто не просит их любить. Особенно они сами. Немцы не нуждаются в любви. Они хотят только внушать страх...

Хирурго плюнул на паркет. Крейсслер сжал челюсти. По возвращении в Москву он напишет об этом наглом самодовольном толстом мешке макарон настолько негативный рапорт, насколько это возможно. Он сухо продолжил:

– Вы удерживаете журналиста, предавшего дело широкой огласке. Чего вы от него добились?

Хирурго буркнул:

– Я как раз собирался снова заняться им. Хотите мне помочь?

Крейсслер, прямой и полный спеси, встал:

– Охотно! Где он?

Хирурго тоже поднялся:

– Следуйте за мной...

– А что вы сделали с его сестрой? – спросил Крейсслер, глядя в широкую спину Хирурго.

Хирурго, не оборачиваясь, ответил:

– Она у себя дома, под наблюдением. Возможно, Менцель попытается встретиться с Ламмом. С другой стороны, нам известно, что этой же идеей одержим один американец. Мышеловка поставлена...

Крейсслер остановился:

– Одну секунду. Пленный может нас слышать отсюда?

– Нет.

– Прекрасно. Совершенно необязательно оставлять женщину в доме, чтобы добиться желаемого результата. Привезите ее сюда и оставьте на месте нескольких решительных ребят, чтобы встретить любого, кто туда сунется. Благодаря сестре мы заставим говорить брата...

Хирурго вдруг стало не по себе.

– Она калека, – буркнул он.

Немец презрительно сморщился:

– Калека? Тем лучше. Человечество не понесет большой утраты.

– Не рассчитывайте на меня, чтобы пытать женщину-калеку, – отрезал итальянец. – Убить – пожалуйста ... но чисто, без пыток.

– Я на вас и не рассчитывал, – холодно бросил Крейсслер. – Сделайте все необходимое. Нужно, чтобы журналист сказал все, что знает.

Хирурго повернулся, чтобы пойти отдать приказ Паоло.

– Отлично, – пробормотал. – Раз вы все берете на себя...

Юбер и Тито, не сговариваясь, повернули на площадь и пошли назад.

Буря не только не улеглась, но бушевала еще сильнее.

– Надо найти способ проникнуть в этот дом, – повторил Юбер. – Мужчина, находящийся в нем, может быть только Артуром Ламмом. Мне совершенно необходимо с ним поговорить. Один он может вывести меня к цели...

Тито не знал всю историю, но догадался, когда было произнесено имя Артура Ламма, что дело тесно связано с сенсационной статьей о «летающих тарелках», появившейся в вечерних газетах.

– Войти незаметно в дверь невозможно, – ответил он, перешагивая через лужу. – Остается крыша. В соседнем доме несколько квартир, а крыша чуть выше, чем у нашего.

– И дальше что?

Юбер прекрасно понимал, что время работает против него. Он готов был пойти на что угодно, но прогулка по крышам при таком сильном ветре не вызывала у него восторга.

– Я этот вариант уже обдумал, – невозмутимо продолжал Тито. – С стороны улицы чердачного окна нет, значит, оно находится с другой, то есть наблюдатель его видеть не может.

Он сделал паузу, глубоко вздохнул, придерживая воротник плаща своими толстыми пальцами.

– Стекло легко выбить. В такую погоду ничего не будет слышно.

– О'кей, – сказал Юбер. – Пойдем через чердачное окно.

Стефан Менцель подбросил в камин полено и повернулся к Эстер:

– Проблема неразрешима, если мы не последуем вашему первоначальному плану.

Эстер провела дрожащей рукой по своему бледному и осунувшемуся лицу.

– Нет ничего неразрешимого, – без особой уверенности возразила она.

Она во всем ему призналась, все объяснила. Стефан Менцель выслушал ее молча. Когда она кончила, он не обвинял, не упрекал. Просто из его наивных светлых глаз исчезла всякая нежность, и он разговаривал с ней, как с совершенно чужим человеком.

Эстер посмотрела на него. Менцель снова грыз ногти, а на щеке остался красный отпечаток ее губ. Очевидно, он этого не знал, иначе стер бы. Она решила ничего ему не говорить: он как будто носил ее тавро, как будто до сих пор принадлежал ей...

Без злобы, тоном, каким отчитывала бы своего ребенка, Эстер произнесла:

– Перестаньте грызть ногти. Это негигиенично...

Он сильно покраснел и повернулся к ней спиной, потом с неожиданной силой заговорил:

– Это не может продолжаться! Раз они прослушивают телефон, все очень просто: я снимаю трубку и говорю, что я здесь и они могут за мной приехать...

Эстер возразила:

– Это глупость. Они все равно не отпустят моего брата!

И тут же рассердилась на себя. Она действительно больше не понимала, кого предпочитает... Стефан... Артур... Прошлое... настоящее... будущее...

– Ну, так сделайте это сами, – почти выкрикнул он. – Имейте смелость хоть на это!

Эстер больше не могла держаться. Куда девалась ее душевная сила, спокойствие, смелость, отстраненность от суеты жизни? Она вдруг почувствовала, что ее захлестнула волна бессильной злости, и неузнаваемым голосом бросила:

– Я сделаю это.

Она поняла, что он не ощутил страха, и испугалась выражения его глаз. В них тоже была злость, злость за то, что произошло.

Они стали врагами.

Она сняла трубку и покрутила диск наугад. Главным было привлечь внимание человека, прослушивающего линию.

– Алло, – четко произнесла она. – Говорит Эстер Ламм. Я хочу передать сообщение для Хирурго. Передайте ему, что я знаю, где прячется Стефан Менцель, и готова сказать ему это, если он гарантирует выполнение своих обещаний в отношении моего брата. Повторяю: говорит Эстер Ламм. Я хочу...

Смертельно бледный Стефан Менцель слушал, сжимая челюсти. В нем кипела ярость. До сих пор ему приходилось делать над собой неимоверные усилия, чтобы не выдать своей любви к этой женщине, предавшей его. Теперь он так же сильно ненавидел ее, не отдавая себе отчета в том, что эта ненависть была та же любовь, любовь, с которой бессмысленно бороться.

Он посмотрел, как она положила трубку, и очень спокойно сказал:

– Прекрасно. Теперь остается только ждать...

16

Ветер трепал полы плаща, дождь лил сплошной стеной. На шесте крутился флюгер. Внизу громко хлопал ставень. Где-то далеко сорвало печную трубу, и грохот кирпичей показался Юберу бесконечным.

Вися на руках на карнизе, он никак не решался спрыгнуть на крышу дома Ламмов. «Самоубийство, настоящее самоубийство...» Юбер поднял глаза и сквозь струи воды различил какой-то темный шар. Очевидно, это была голова Тито.

Он разжал руки.

Падение было коротким. Удар ногой о выступ и сползание, которое невозможно остановить.

Его охватила паника – сейчас он свалится с высоты в десять метров и переломает себе кости...

Вдруг его ботинок наткнулся на что-то твердое... Он вытянул руку и судорожно ухватился за железный крюк, служащий кровельщикам, чтобы цеплять лестницу.

Юбер замер, задыхаясь, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он лежал на шиферной крыше, превратившейся в большой водосток...

Вода текла в его рукав, как в трубу. Он был весь мокрый, словно только вылез из бассейна.

Юбер услышал сверху голос, едва различимый из-за шума бури. «Славная профессия!» – подумал он и поднял голову, чтобы ответить.

Тито в свою очередь повис на руках на карнизе.

Юбер поменял правую руку на крюке на левую и приготовился принять удар...

Он увидел, как его помощник камнем полетел вниз и покатился, забрызгивая его водой и кусочками шифера, оторванными от крыши.

Юбер схватил его и остановил падение.

Получилось.

Тито почувствовал, что его ноги уперлись в переполненный желоб водостока. Он порыва ветра у него перехватило дыхание. Он отдышался и крикнул:

– Отпускайте меня! Я держусь!

Юбер осторожно отпустил его и отчитал:

– Не надо так кричать!

Тито чихнул. Его ботинки были полны воды.

– Надо поторапливаться, – отозвался он, – а то тут сдохнуть можно.

Он провел рукой по мокрому лицу и поднял глаза, чтобы осмотреть крышу. Юбер сделал то же самое. Оба одновременно заметили в нескольких метрах левее чердачное окно.

– Не двигайтесь, – бросил Тито. – Я доползу, опираясь на водосток...

Он пополз, замер на полпути до новой линии крючков, сделал знак Юберу, который вытянул ногу, коснулся плеча своего помощника, тяжело надавил на него, разжал руку и метнулся влево. Его вытянутая рука ухватилась за другой крючок. Он перестал опираться на Тито, и тот продолжил продвигаться по водостоку...

Только третий аналогичный маневр привел Юбера к окну. Поддерживаемый Тито, он попытался открыть фрамугу. Безуспешно. Оставался один способ: разбить стекло.

Он прижал руку к стеклу, чтобы помешать течь воде, не позволявшей рассмотреть, что внутри, и заглянул в окно.

Полная темнота. Очевидно, там был пустой чердак. Он достал пистолет, взял его за ствол и ударил рукояткой по окну.

Вой бури заглушил звон разбитого стекла. Юбер просунул внутрь руку, открыл задвижку и поднял фрамугу.

Путь свободен.

Сунув в окно голову, Юбер прислушался...

Никакого подозрительного шума.

Он убрал оружие, взялся за край подоконника и подтянулся, освободив плечи Тито. Подав руку югославу и подтянув его до окна, Юбер, отпустив Тито, начал спускаться.

Его ноги коснулись опоры. Он хлопнул Тито по руке, давая понять, что он может следовать за ним, и осторожно отодвинулся вбок на два шага.

Голова Тито появилась в узком квадрате окна. Юбер включил карманный фонарик и наставил луч на пол. На пыльных досках уже образовалась лужа. Он повел лучом вокруг себя.

Чердак. Классическое нагромождение старых чемоданов, колченогой мебели и самых разных предметов. Посередине черная дыра лестницы, огражденная с двух сторон перилами.

Тито приземлился на ноги рядом с Юбером.

– Уф! – сказал он. – Здесь намного лучше.

Юбер шагнул к лестнице.

– Только бы и дальше все шло хорошо, – прошептал он.

Стефан Менцель вдруг перестал грызть ногти и посмотрел на потолок. В камине ярко горел огонь, дождь хлестал в железные ставни.

– Кажется... – начал он.

Он замолчал, встал и продолжил, равнодушно глядя на Эстер, по-прежнему лежавшую на диване:

– Я поднимусь на верхний этаж. Наверное, плохо закрыт ставень.

Менцель сам проверял все запоры и знал, что услышанные звуки имеют другое происхождение. Она вздрогнула, тоже почувствовав тревогу, но попыталась успокоить себя:

– Нет. Скорее, ветер срывает с крыши шифер. Не ходите, я не хочу, чтобы вы оставляли меня одну...

Он жестоко усмехнулся:

– Боитесь, что я уйду?

Эстер опустила тяжелые веки на блестящие от усталости глаза.

– Да, – прошептала она, – боюсь.

Он был признателен ей за откровенность и подумал, что она, очевидно, правильно определила причину шума: ветер срывал с крыши шифер.

Менцель сел и достал из кармана револьвер Артура, найденный в его комнате на верхнем этаже. Эстер приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть. С тех пор как произошло непоправимое, они стали совершенно чужими друг другу. «Он соврал, что любит меня. Он только играл, потому что я была ему нужна. Как он мог в меня влюбиться?.. Я ведь калека».