Телекомментатор поинтересовался:
      - Кто это?
      - Мой второй отец, - отозвался я. - Доктор Калинников, который родил меня заново.
      Я стал суеверен: надел латаные-перелатаные шиповки, те самые, в которых установил последний мировой рекорд - два двадцать восемь. Как только я приступил к прыжкам, сразу почувствовалось, что люди на трибунах желают мне одного - удачи, победы над собой. И пришли они сюда затем, чтобы ее увидеть.
      Начал я осторожно - с одного метра семидесяти пяти сантиметров. Потом метр восемьдесят, метр восемьдесят пять, метр девяносто... Все эти высоты взял с первого раза.
      На метре девяноста пяти застопорился. Этот рубеж не покорился и моему последнему сопернику, перворазряднику. Он выбыл. У меня осталась последняя попытка.
      Я встал на место разбега, глянул в сторону Калинникова. Он уже не ёрзал, а сидел тихо, я бы даже сказал, как-то прибито. Все прыжки, которые я совершил до этого, были и его прыжками. Неожиданно мне стало обидно за доктора: если я сейчас не перелечу через планку, значит, через нее не перелетит и он... Он, который столько сделал для этого и который сейчас, беспомощно застыв на скамейке, уже ничего не может поправить. И вдруг он поднял руку, сжал ее в кулак. Мол, я с тобой.
      Страх, скованность мигом исчезли. Через его жест я ощутил силу. Силу души Калинникова, которая каким-то чудом на время переселилась в меня. Я с удовольствием побежал, с удовольствием оттолкнулся, с удовольствием взлетел. Взял!
      Сотни зрителей зааплодировали.
      Я попросил установить два метра и пять сантиметров для запаса. Как всегда, подготовка новой высоты заняла больше времени, чем сам прыжок. Она мне покорилась сразу.
      После соревнований я, Калинников, Кислов отправились в ресторан. Вдруг официант вручил мне телеграмму,
      Кислов пошутил:
      - Правительственная?
      - Почти что, - ответил я. - Какой-то Ешуков из Вологды.
      Он писал: "Товарищ Буслаев! Огромное отцовское человеческое спасибо! Моя двенадцатилетняя дочь два года была прикована к постели. Она боялась вставать. С ней случилось это после испуга. Сегодня она увидела ваш прыжок и пошла. Представьте, встала и пошла, как раньше. Вы вернули в дом счастье. Спасибо".
      Я спрятал телеграмму в карман.
      - Что там? - спросил Калинников.
      - Да так... - ответил я.
      И вдруг подумал: "Она все оправдала, эта девочка: мой путь в спорт, рекорды, катастрофу и сегодняшний прыжок. Стоило жить и сопротивляться хотя бы ради одного: чтобы она пошла..."
      КАЛИННИКОВ
      Сидя за столом, я отстранился от разговоров, неожиданно пришел к простой мысли: "А ведь по сути дела мы все занимаемся одним и тем же: носим землю в подолах рубах, как когда-то я таскал ее в детстве, засыпая каменистую почву. Только каждый на свой участок. В спорт, литературу, медицину... И носить ее будем, наверное, до конца дней, потому что мы из одной и той же породы: "Не измени себе".
      И еще подумалось: "Если бы всякий человек приносил в подоле своих деяний хоть одну полезную песчинку, то земля наша никогда бы не исчезла и не иссякла. Она не может беспрестанно давать людям жизнь, не получая от них ничего взамен. Земля - нам, мы - ей. Вероятно, это и есть единственный вечный двигатель всего нашего живого, разумного и бесконечного мира".
      В Сургану я отправился железной дорогой. В поезде мне хотелось вволю отоспаться, подольше побыть наедине с самим собой.
      Состав лязгнул, стронулся, набирая скорость, застучал на стыках колесами. Я поехал обратно, в глубь России...