Глава 24

– Ладно, хватит ждать. Давайте кончать с ним.

– Хозяйка сказала, что привезет шерифа.

– К черту шерифа! Ему плевать на нас, иначе он уже давно поймал бы эту сволочь!

– Все прекрасно знают, что произошло, когда шериф сунул нос в это дело! Как вы думаете, кто выбирает шерифа? Денежные мешки, вот кто, а ни у кого нет таких больших денег, как у леди Анны Хартли!

– Неужели мы позволим убийце Большого Джима ускользнуть от правосудия? Ради своей прихоти эта женщина сможет купить все…

– Старина Джим был простым ковбоем, как и мы. Сколько заплатили за его убийство богачи, которые наняли этого сукина сына?

Для Джоша все голоса слились в единый шум. Он мало что понимал из того, о чем говорили ковбои.

Один его глаз был закрыт распухшим веком, второй залит кровью и потом, которые Джош не мог стереть. По крайней мере два ребра были сломаны, при каждом вдохе легкие пронзала такая боль, словно в них тыкали ножом. Голова кружилась, раскалывалась от тупой, нарастающей боли. Джош понимал, что его ждет смерть, однако сейчас его это мало волновало. Тревожило Джоша только одно: Анна останется одна, и он уже ничем не сможет помочь ей. Она даже не узнает, кто ее настоящий враг.

Кто-то рывком выпрямил Джоша, волна боли окатила его, а потом в голове как будто что-то взорвалось. Джош задохнулся от боли и лишился сознания. Когда через некоторое время он пришел в себя, то увидел сквозь пелену перед собой знакомое лицо. Кто-то рванул его за связанные руки, и грубый голос приказал:

– Шевелись, черт бы тебя побрал! Если не пойдешь сам, мы потащим тебя на веревке.

Джош вгляделся в знакомое лицо.

– Шеп, – с трудом выдавил он сквозь распухшие губы, – выслушай меня.

В голосе Джоша было столько отчаяния, что Шеп на секунду остановился.

– Вы собираетесь убить меня. Я все понимаю и ничего не могу с этим поделать. У меня нет причины лгать тебе, Шеп, поэтому только прошу: выслушай.

Джош из последних сил напрягся, чтобы каждое его слово звучало как можно четче.

– Человек, убивший Большого Джима… он сбежал. Кто-то платил ему за его работу. Моя смерть не прекратит преступлений: тот, кто платит, жив, а значит, будут убиты и другие люди. Вы не сможете…

От резкого удара кулаком голова Джоша откинулась назад. Но ему удалось не потерять сознание.

– Черт бы вас побрал! – закричал Джош. – Шеп… вы, все! Сейчас вы отвечаете за ранчо! Его хотят уничтожить, и вы обязаны спасти его! Вы не можете…

– Заткнись, лживый сукин сын!

– Это был Дакота! – продолжал кричать Джош. – Поищите… где он? Найдите человека, который заплатил ему…

– Я сказал, заткнись, черт побери!

Снова удар по голове, и последнее, о чем Джош успел подумать, прежде чем потерять сознание, была Анна: “Прости, Анна, я пытался… Проклятие, я пытался…”

Над горизонтом уже появились первые серые лучи рассвета, когда проблески сознания вернулись к Джошу. Но рассвет был не для него. Его по-прежнему окружала темнота, еще более мрачная, пустая и безжизненная, чем самая черная полночь. Наверное, для него рассвет уже никогда не наступит.

Джош повернул голову и увидел четкие очертания петли, свисавшей с ближайшей буровой вышки. Так вот, значит, как ему предстоит завершить свой жизненный путь!

Сознание отказывалось верить этому. И дело было даже не в том, что его собирались повесить за чужие грехи, не в том, что ему было всего двадцать два года и он не хотел умирать. А в том, что ему предстояло умереть, не увидев еще раз Анну, не имея возможности сказать ей…

Джош почувствовал, что веревки, спутывавшие ноги, разрезаны. Чьи-то грубые руки поволокли его к лошади и забросили в седло. Джош почти ничего не видел, не слышал гул наполненных ненавистью возмущенных голосов. Однако мозг его работал четко, и это было хорошо. Человек не должен умирать, не понимая, что он оставляет после себя.

Джед Филдинг в двадцать два года сражался за свободу нации, прокладывал дороги среди дикой природы, начинал строить дом, в котором жили несколько поколений. Дела Джеда Филдинга изменили жизнь всех его потомков.

Джейк Филдинг в свои двадцать два управлял богатейшим в Техасе ранчо, перегонял огромные стада по Чизхолмской тропе на пустые рынки Севера, выводил новые породы скота, чье потомство и сейчас заполняет пастбища Техаса. Все, что осталось сегодня от ранчо “Три холма”, создавал Джейк Филдинг.

Ни Джед, ни Джейк не были великими или идеальными людьми. Просто они делали то, что должны были делать. Они как бы оставили потомкам часть себя, а большего и нельзя было требовать.

Но ему, Джошу, нечего было оставить после себя. Он причинил страдания своей семье, бросил родных. Проехал два штата, чтобы заявить свои права на то, что ему никогда не принадлежало, и путь его был отмечен кровью и ложью. Джошу Филдингу в двадцать два года нечем было гордиться. Даже женщина, которую он полюбил, возненавидела его.

Ковбои повели лошадь к буровой вышке, ее копыта скользили по грязи. Сердце Джоша билось медленно и ровно, он сидел в седле выпрямившись. Ему оставалось только одно – достойно умереть.

– Давай, парни, кончать с этим. Мы и так потратили слишком много времени на этого подонка.

Кто-то забрался на балку и накинул петлю на шею Джоша, грубая пенька скользнула по горлу, петлю стали затягивать.

Горизонт уже начал желтеть, но Джош понимал, что ему не суждено увидеть, как солнце снова встанет над ранчо “Три холма”. Он закрыл глаза.

– Джонсон, да перестань ты возиться с этой чертовой веревкой! Пора кончать.

Джош попытался прочесть молитву. Мать одобрила бы это. Но слова молитвы упорно ускользали от него.

– Проклятие! Кто-то скачет! Джонсон, слезай оттуда… хлестни лошадь!

– Если ты сделаешь это, тебя самого вздернут, – прогремел голос Джорджа Гринли. Держа в руке ружье, он направил свою лошадь на толпу, лицо его было твердым как камень. Гринли сопровождал помощник шерифа. Крики стихли, но чувствовалось, что толпа по-прежнему зла и возбуждена.

Анна соскользнула с седла, и ее ноги тут же глубоко увязли в грязи. Пошатнувшись, она едва не упала, но не отрывала взгляда от Джоша. Он возвышался над колышущейся толпой. Руки его были связаны за спиной, он смотрел прямо перед собой, а на его шее была затянута петля. Анна стала пробираться сквозь толпу, казалось, что понадобится целая жизнь, чтобы добраться до Джоша…

– Это не ваше дело, Гринли! – крикнул кто-то из ковбоев. – Убирайтесь отсюда. Мы сами разберемся.

– Эй, Гринли, с каких это пор вы стали защищать бродяг и убийц? Нам здесь такие не нужны. И Бог свидетель, сегодня мы избавимся от одного из них!

Толпа с угрожающим видом двинулась вперед. Гринли, остановивший свою лошадь между Джошем и толпой, вскинул ружье. Помощник шерифа подъехал к Джошу, снял петлю с его шеи и разрезал веревки на запястьях.

– Шериф просил передать вам, что не смог сам приехать сюда, потому что сейчас он разбирается с настоящим убийцей Большого Джима, – сообщил Гринли.

– О чем вы говорите, черт побери? Мы уже поймали убийцу Джима, а вы хотите освободить его!

Кто-то из ковбоев выхватил револьвер, и Гринли моментально направил на него ствол ружья. Помощник шерифа тоже выхватил оружие из кобуры. В воздухе повисло такое напряжение, что казалось, его можно было потрогать.. Джордж Гринли медленно опустил ружье и обвел толпу взглядом, полным презрения и сожаления.

– Вы просто дураки, – спокойно промолвил он. – Да на любого из вас даже пулю тратить жалко.

Анна наконец пробилась через толпу, но дальше не могла ступить ни шагу. Джош стоял рядом с лошадью и с отсутствующим видом потирал запястья. Одежда его была изодрана, лицо распухло, на шее краснел след от веревки. Сердце Анны замерло, ей захотелось крикнуть, позвать Джоша, однако она не могла даже пошевелиться.

Джордж Гринли говорил тихо, но голос его звучал отчетливо в рассветной тишине:

– Посмотрите на себя. Посмотрите друг на друга. Вы решили сами устроить расправу, но так увлеклись этим, что упустили настоящего убийцу, а повесить хотели невиновного. Причем повесить только за то, что он чужак, что заставлял вас работать, стараясь возродить ранчо.

Знаете, что я вам скажу, ребята? У этого чужака больше прав находиться здесь, чем у любого из вас. Его зовут Джош Филдинг, и это ранчо основал его дед. Но не думаю, что для вас это имеет большое значение. В наши времена уже мало что имеет большое значение.

Среди ковбоев раздался ропот, но Гринли спокойно продолжил:

– Скажу вам еще кое-что. Многие пролили свою кровь на этой земле, стараясь дать ей жизнь, и я не могу без содрогания видеть, когда на ней творится такое. Но на мне лежит такая же вина, как на каждом из вас. – Взгляд Гринли стал угрюмым, глаза потемнели. – Надо знать, когда следует остановиться. И насколько я понимаю, сейчас как раз наступил такой момент. Я привык гордиться тем, что я владелец ранчо, Гринли, техасец. Но признаюсь вам, ребята… – он еще раз обвел толпу хмурым взглядом, – сейчас я этим совсем не горжусь.

Гринли повернул свою лошадь и подъехал к Джошу. Взгляды мужчин встретились, но они не промолвили ни слова. Затем Гринли присоединился к помощнику шерифа, и они медленно удалились.

Толпа начала рассасываться. На лицах ковбоев отразилась растерянность, они как будто не знали, куда идут. Все молчали. Затем они побросали факелы в грязь и уселись в седла. Джош видел каждого проезжающего мимо, но ни один из них не смотрел на него.

Осталась только Анна.

Она стояла всего в нескольких футах от Джоша, платье ее было перепачкано грязью, волосы рассыпались по плечам, лицо бледное, напряженное, испачканное. “Ох, Анна…” – только и подумал Джош. Он не мог ничего сказать, не мог ничего сделать. Ему нечего было предложить Анне, чтобы вернуть ей то, что он у нее отнял.

Она не отрывала глаз от Джоша, и он заметил кровавые пятна на ее лице и платье.

– Ты в порядке? – хрипло спросил он.

При звуке его голоса у Анны защемило в груди.

– Да, – прошептала она и повторила уже громче: – Да. Дакота… мертв. Это… это Стивен платил ему.

Джош медленно кивнул:

– Мне следовало бы догадаться.

Анна хотела сказать совсем другое, потому что все это сейчас не имело значения. Ничто не имело значения, кроме Джоша, чье распухшее лицо стало неузнаваемым, чьи запястья кровоточили, а глаза говорили о том, как он постарел за это недолгое время, как смертельно устал. Вот он, Джош, живой, рядом… и вместе с тем далеко. Ужасно далеко.

Анна шагнула ему навстречу.

– Шериф… забрал его в участок. Все позади, Джош. Сердце Анны билось учащенно и громко. Ей так много хотелось сказать Джошу, объяснить, но слова застревали в горле. Да и какие ее слова могли бы отогнать прочь ужас прошедшей ночи, что она могла сделать, чтобы унять боль в своей душе или заполнить пустоту в глазах Джоша?

Анна подняла руку, как будто хотела дотронуться до распухшего лица, но рука повисла в воздухе. Она сама во всем виновата, она не стала слушать Джоша, когда он просил поверить ему. У нее не хватило ни веры, ни силы воли, чтобы стать на его сторону. И теперь Анна не могла просить Джоша простить ее за это. Не могла даже простить себя сама.

Анна заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо:

– Поедем… домой. Позволь мне…

Джош медленно покачал головой:

– Нет, со мной все в порядке. Я и так доставил тебе столько неприятностей, поэтому думаю, – ему еще никогда не было так трудно произносить слова, – мне лучше уехать отсюда.

Вот и все. Джош ждал, что теперь он почувствует облегчение, он ожидал радости хотя бы оттого, что просто остался в живых. Но он посмотрел на Анну и не ощутил ничего, кроме внезапного головокружительного желания. Оказывается, еще не все. Наверное, это никогда не кончится.

Джошу захотелось обнять Анну, но он не мог этого сделать. Слишком много вины, слишком много боли, слишком много лжи разделяло их. Это нельзя было вычеркнуть. Джош мог только попытаться найти какой-то способ, чтобы жить с этим прошлым.

Анна почувствовала, как жизненные силы уходят из нее.

– А куда… ты поедешь? – Голос ее был едва слышен. Джош медленно повернул голову к горизонту, где сквозь остатки серого мрака ночи уже пробивались розовые лучи солнца. Куда он поедет? В двух тысячах миль отсюда жила его семья, которую он, оказывается, вовсе не знал. А здесь, в Техасе, находился дом, порога которого он уже не сможет перешагнуть, и женщина, которую он едва не погубил.

– Не знаю, – медленно произнес Джош. – Есть еще много мест, которых я не видел. Думаю, где-нибудь найдется дело для бездомного ковбоя.

Он еще раз оглядел просторные поля и смутные силуэты холмов позади них. Взгляд Джоша был полон сожаления.

– Забавно, я приехал сюда, чтобы узнать правду, а попал в ловушку собственной лжи. Думал, что у меня многое украли – родовое имущество, гордость за собственное имя, и я посчитал, что смогу вернуть кое-что из этого, если сделаю ранчо таким же процветающим, каким оно было раньше. И имя Филдингов обретет былую славу… Но сейчас это уже не имеет никакого значения. – Джош внимательно посмотрел на Анну. – Наверное, ты права: времена меняются, и нет смысла оглядываться назад. Ты все делаешь правильно, Анна, и не позволяй никому разубедить тебя.

Анна почувствовала комок, подступивший к горлу. “Нет, – захотелось закричать ей, – не делай этого…” Однако она не смогла произнести ни слова, а только кивнула.

Джош продолжал смотреть на Анну, и в глазах его была боль и пустота. Как же ему хотелось, чтобы все вышло по-другому! Чтобы он сам мог стать другим. Если бы можно было одним движением руки стереть последние несколько недель, все обиды, всю ложь и стать достойным любви Анны. Но сделанного не воротишь.

– Я не могу измениться, Анна, – признался Джош. – И здесь я чужак.

Не шевелясь, Анна смотрела, как он взял в руки поводья. Сердце ее разрывалось на части, пустота буквально пожирала ее, не оставляя ничего, кроме ощущения беспомощности. Джош прав. У него здесь ничего не осталось… у них обоих ничего не осталось, кроме разбитых надежд, океана боли, предательства. Да, так будет лучше. Ни один из них не сможет измениться, и с этим ничего не поделаешь.

Джош замешкался. Луч надежды блеснул на секунду, но тут же исчез. Джош повернул голову.

– К зиме еще многое надо успеть. – Голос его звучал напряженно, как будто слова давались ему с большим трудом. – Отбраковать животных, отловить в лесах телят… Деньги, которые за скот дадут на рынке весной, тебе будут не лишние. А лучше всего найти хорошего управляющего.

Анна выпрямилась и расправила плечи. Ну вот и все. Они расстаются.

– Мне не нужен управляющий, – заявила она. – Я теперь знаю, что нужно делать, я сама справлюсь.

Анне показалось, что Джош улыбнулся.

– Да, – согласился он, – пожалуй, справишься. Боль пронзила его, когда он вскакивал в седло, но это была боль не только от ран и сломанных ребер. Джош превозмог ее и не обернулся.

Анна стояла не шевелясь, высоко подняв голову, крепко сжав кулаки, и наблюдала, как лошадь Джоша медленно тронулась с места. Не надо было ему вообще приезжать сюда, не следовало позволять ему остаться на ранчо! С самого начала их отношения стали вереницей ошибок, и вот сегодня Джош едва не погиб. Оставалось только одно – постараться все забыть и начать жизнь заново.

Но она никогда его не забудет, она не знает, ради чего стоит начинать жизнь заново. Наверное, единственное, в чем бы она могла проявить свое мужество, которым когда-то так гордилась, это с достоинством перенести поражение.

Но мужество оставило ее.

Она разозлилась на себя, и это придало ей силы, глаза засверкали, щеки запылали.

– Ну и уезжай! – закричала Анна. – Уезжай отсюда! – Она сделала несколько торопливых шагов, но затем остановилась, тяжело дыша. – Однако это не спасет тебя, Джошуа Коулман Филдинг! Ты от меня так легко не избавишься!

Джош остановился. Он сидел на лошади неподвижно, спиной к Анне. Анна сделала еще шаг вперед, и тут Джош медленно развернул лошадь.

Анна почувствовала, как застучала кровь в висках, казалось, с каждым ударом сердце ее увеличивалось в объеме. Анна стояла, не шевелясь, и смотрела на Джоша. Все ее существо тянулось к нему. Анна взглянула ему прямо в глаза.

– Я буду воздухом, которым ты дышишь, солнечными лучами на твоем лице, той болью, которую ты ощутишь в темноте одиночества, – тихо промолвила Анна. – Я буду тем именем, которое ты станешь выкрикивать в ночи, тщетно ожидая ответа. Я буду лихорадкой в твоей крови, голодом, который невозможно утолить. Я буду преследовать тебя, Джошуа Коулман Филдинг, каждую минуту, днем и ночью, всю оставшуюся жизнь. Ты никогда не избавишься от меня.

Отголоски слов повисли между ними, словно застывшее в воздухе эхо. Казалось, все замерло, даже дыхание, даже солнце остановило свой восход. А потом Джош медленно спешился.

Он сделал шаг навстречу Анне, потом второй. Со сдавленным криком Анна преодолела разделявшее их расстояние. Их руки сплелись, дыхания и сердцебиения перемешались, они с неистовой силой сжимали друг друга в объятиях, а солнце тем временем уже взошло, и наступило новое утро.

Эпилог

1 января 1900 года

Вся мебель из холла, гостиной и столовой в доме на ранчо “Три холма” была вынесена, вместо нее расставили ряды стульев, и каждый ряд украсили шелковыми лентами и гирляндами зеленых веток. На стульях расселись празднично одетые гости, это были самые лучшие люди округа.

Струнный квартет, исчерпавший весь свой репертуар, уже в пятый раз исполнял Бетховена, озабоченные гости ерзали на своих стульях и оживленно переговаривались.

Поодаль стояли работники в своих лучших праздничных костюмах. Они неуютно чувствовали себя среди этого сборища, но понимали, что удостоились чести – их пригласили…

– Уже пятнадцать минут четвертого, – пробормотал кто-то из ковбоев, ослабляя галстук-шнурок. – А во сколько должна была начаться эта вечеринка?

– Но ты же не думаешь, что он сбежал от нее, а?

– Если бы кто и сбежал, то только не он. Мисс Анна такая красивая, от таких не убегают.

– Не знаю, как вам, парни, а мне здесь очень нравится.

– А мне вот как-то не по себе каждый раз, когда я смотрю ему в глаза, – тихо произнес кто-то, и наступило неловкое молчание.

– Что ни говори, – нарушил молчание другой ковбой, – этот парень достоин восхищения. Я бы на его месте, после того что случилось, уже давно убрался отсюда. А он работает как ни в чем не бывало и к нам относится нормально. Он славный парень, и мне не стыдно работать с таким управляющим.

В ответ послышались одобрительные возгласы, ковбои дружно закивали. Но даже между собой им все еще было трудно говорить о происшедшем в ту ночь при свете факелов, хотя с тех пор уж прошло три месяца. Чтобы как-то перевести разговор, один из ковбоев посмотрел на лестницу, вздохнул и снова спросил:

– Так во сколько начнется вечеринка?

Гости в праздничных платьях и накрахмаленных воротничках были озабочены тем же.

– А может, что-то случилось?

– Надо кому-то пойти и узнать.

– Ее ведь никто не поддерживал, правда?

– Надо знать мисс Анну, она все делает не так, как другие.

– Вы можете в это поверить? Леди Хартли выходит замуж за своего наемного работника!

– От этой женщины всего можно ожидать.

– Боже мой, Джулия, но он же на самом деле не простой работник…

– Странно: Джейк и Джессика не приехали на свадьбу…

– Я слышала, что у них была какая-то ссора…

У входа раздались оживленные голоса, и все повернулись туда.

– Посмотрите, это же Джордж Гринли!

– Расхаживает с таким гордым видом, будто он отец невесты.

Гринли пробрался к столу, раскланиваясь по пути и добродушно улыбаясь. Несколько человек поднялись и пересели, чтобы уступить ему место в самом центре. А затем гости вернулись к своим разговорам.

– А знаете, что я слышала? Он преподнес мисс Анне на свадьбу портрет, который она давно хотела заполучить. Ну, знаете, тот самый, где изображена Элизабет Филдинг, он раньше ни за что не хотел расставаться с ним.

– Да, теперь они прямо-таки лучшие друзья.

– Это ведь именно его показания помогли упрятать за решетку Стивена Брейди.

– Старина Стивен… До сих пор не могу поверить! Оказывается, за ним тянется такой хвост преступлений, что на свободу он выйдет очень не скоро.

– Иногда так трудно разобраться в людях! Все эти годы Брейди был президентом банка, мы доверяли ему свои деньги. И он оказался преступником. А Джош Коулман, оказывается, – Филдинг. Кто бы мог подумать!

– А в этом что-то есть: Филдинги возвращаются на ранчо “Три холма”.

– Леди Анна Хартли и Филдинг? – Говоривший презрительно фыркнул и недоверчиво покачал головой. – Этот брак распадется через шесть месяцев.