Мадди, сердце которой разрывалось от горя, оглянулась на Эша, но он даже не посмотрел на нее.
Джек неуклюже потрепал ее по плечу, пытаясь хоть немного утешить.
— Бедняжка, — тихо сказал он, — ты его полюбила, не так ли?
Мадди посмотрела на Эша и, зная, что видит его в последний раз, всей душой желала, чтобы все было по-другому. Потом она расправила плечи и отвернулась.
— Да, — прошептала она.
Джек Корриган спокойно взглянул на Эша.
— Мы о ней позаботимся, — сказал он. — Она будет с нами там, где ее место, и ей будет хорошо. Ведь мы хотим лишь жить мирно. — Потом он повернулся к человеку, державшему Эша на прицеле, и сказал: — Боумен, приведи лошадей. Нам нельзя попусту тратить время.
Но не успел Боумен отойти, как прозвучал выстрел, и все застыли на месте. Выстрел прозвучал где-то близко, у подножия холма. Джек схватил Мадди за руку.
— Слишком поздно. Придется остаться и принять бой. — Толкнув Мадди за большой камень, он заставил ее лечь на землю. Прозвучал еще выстрел, уже ближе, потом еще один. Боумен бросился под прикрытие деревьев, но не успел. Пуля настигла его, он пошатнулся и упал лицом на землю. Последовали еще выстрелы.
Эш, извиваясь в своих путах, кричал:
— Да развяжите же меня, черт бы вас побрал! Дайте мне оружие! Мадди, Корриган, развяжите меня!
Мадди вскочила на ноги. Схватив ее за руку, Джек заорал:
— Нет!
Но Мадди видела лишь Эша, связанного и беспомощного. Она бросилась к нему, услышав, как Джек кричит вслед:
— Не делай глупостей, девочка! — и увидела, как пуля вонзилась в кору дерева, к которому был привязан Эш. Тяжело дыша, она упала на колени и сведенными от страха пальцами принялась развязывать веревки.
Джек выстрелил. Мадди невольно вскрикнула и чуть не выпустила из рук узел, который пыталась развязать. Прозвучал ответный выстрел, потом последовала пауза: перезаряжали оружие.
— Скорее, Мадди, скорее, — торопил Эш.
Наконец неподатливая веревка развязалась. Эш стряхнул ее с рук, и они вместе развязали последнюю — ту, которой он был привязан к дереву.
Джек снова выстрелил.
— Скорее беги сюда, девочка! — крикнул он. — Поторапливайся!
Веревка развязалась, и Эш снял ее с себя через голову. Прозвучал еще выстрел, и он, толкнув Мадди на землю лицом вниз, потянулся за пистолетом, выпавшим из руки Боумена.
Потом наступила тишина. Эш слышал звук своего хриплого дыхания и громкие удары сердца. Даже Мадди, вцепившаяся в траву в трех шагах от него, не двигалась и не издавала ни звука. Приподнявшись на локтях, он держал пистолет в обеих руках, чутко прислушиваясь и внимательно приглядываясь, чтобы вовремя заметить любое подозрительное движение. Но вокруг стояла тишина.
Потом вдруг послышался совсем рядом знакомый самоуверенный голос:
— Не спускай с них глаз, Киттеридж. Я иду. — Эш медленно поднялся.
— Вставай, — шепотом приказал он Мадди и добавил — уже во весь голос: — Корриган, выходи!
Он слышал, как Мадди медленно встала. Не оборачиваясь к ней, он схватил ее за руку и вытолкнул вперед. На мгновение он увидел ужас в ее глазах и услышал, как она охнула от неожиданности.
— Корриган, черт бы тебя побрал, поторапливайся! Джек Корриган с мрачной физиономией показался из-за камня. Физиономия у него была мрачная и злая. Человек позади него целился ему в спину. Послышалось шуршание осыпавшихся камешков, и прямо перед Эшем появился Уинстон — вооружен он был лишь пистолетом. Окинув взглядом поляну, он приказал сопровождавшему его человеку:
— Роберте, веди его сюда, чтобы я мог его видеть.
— Брось оружие! — приказал тот, что находился позади Джека, и ткнул его в спину дулом ружья. Тот бросил пистолет на землю и остановился рядом с Мадди. Эш стоял в двух шагах позади них. Роберте встал рядом с Уинстоном с пистолетом в руке, настороженно следя за происходящим.
Уинстон усмехнулся:
— Ну и ну! Вот так встреча! Здесь не только печально известная Мадди Берне, но и сам Джек Корриган! — Его взгляд переместился на Эша. — И ты тоже, Киттеридж. Полагаю, тебе бесполезно приказывать бросить оружие.
— Ты правильно полагаешь. Оружие останется при мне. — Уинстон кивнул, продолжая улыбаться и по-прежнему держа в руке пистолет, который мог быть нацелен, как ему вздумается, — на Мадди и Джека или на Эша.
— Ты ведь знаешь, что на нашей стороне численное превосходство.
— Похоже, так оно и есть, — сказал Эш, стараясь сдержать участившееся дыхание.
Уинстон хохотнул.
— Нам никогда не удавалось с доверием относиться друг к другу, не так ли? Но теперь оставим эти игры. Я не хочу, чтобы ты выставил себя полным идиотом. — Он перенес вес тела на другую ногу и стоял в расслабленной позе, но пистолет не опустил. — Видишь ли, — небрежным тоном продолжал он, — мне совершенно точно известно, что ваши отношения с бесценной мисс Берне имеют очень долгую историю. Пока я еще не выяснил до конца, каково твое участие в том, что здесь происходит, но могу догадываться.
Слова Уинстона показались Эшу полной бессмыслицей.
— Что за чушь ты несешь? — грубо спросил он. Уинстон удивленно приподнял брови.
— Полно тебе, не дури! Речь идет вот об этом, конечно. — Опустив дуло пистолета, он полез во внутренний карман. Он как будто умышленно дразнил Эша, но тог не поддачея на приманку. Человек, которого Уинстон называл Робертсом, стоял рядом с ним, готовый выстрелить в любого, кто первым пошевельнется.
Уинстон достал из кармана сложенный лист бумаги и, встряхнув, развернул его. Эш упорно не сводил с Уинстона взгляда, краем глаза наблюдая также за Робертсом.
Уинстон усмехнулся. Кажется, он наслаждался происходящим.
— Ну же, взгляни на это. Мы все здесь джентльмены и знаем правила войны. Посмотри внимательно. Уверен, что ты это вспомнишь.
Эш бросил взгляд на листок. Это был какой-то рисунок, но сначала Эш его не узнал.
— Вспомни последнюю ночь, когда мы были вместе в Вулфхейвене, — настаивал Уинстон. — Должно быть, именно тогда ты это нарисовал, потому что больше ты в моем доме не бывал. Взгляни еще раз, и ты все вспомнишь. Я, например, это лицо никогда не забуду.
Эш взглянул и замер на месте. Отдельные эпизоды прошлого вплетались в канву настоящего, но полная картина не вырисовывалась — получалась какая-то бессмыслица.
— Это вовсе не Мадди Берне, — продолжал Уинстон. — Это замарашка-служанка по имени Глэдис Уислуэйт, приговоренная к двадцати годам каторги за то, что она сделала со мной. Она беглая каторжанка, Эштон. А ты, мой мальчик, виновен в пособничестве побегу.
Медленно, с явным удовольствием Уинстон принялся комкать бумагу, но тут неожиданно вмешалась Мадди.
— Не смей! Это мое! — набросилась она на Уинстона. — Не прикасайся!
Уинстон схватил ее за горло и прижал к своему боку. Роберте прицелился из ружья в Эштона, а Джек оказался на мушке пистолета Уинстона.
Эштон держал палец на спусковом крючке.
— Отпусти ее, — потребовал он.
— Ишь чего захотел! — фыркнул Уинстон. — Нет уж, я заберу ее с собой, и ты не сможешь помешать мне.
Мадди беззвучно плакала, безуспешно пытаясь отцепить руку, сжимавшую ей горло и душившую ее, но Эшу показалось, что она пытается добраться до рисунка, который Уинстон все еще держал в руке.
Палец Эша, лежавший на спусковом крючке, дернулся, и он заметил, что Уинстон напряженно следит за каждым его движением.
— Ты в этом уверен, Уинстон? — как можно спокойнее спросил Эш, чувствуя, как его охватывает дикая ярость.
Уинстон лишь улыбнулся — как показалось Эшу, снисходительной улыбкой.
— Полно тебе, Эштон. Ну что ты можешь сделать? Убьешь меня из-за этой ничтожной проститутки, вина которой не вызывает сомнения? Думаю, ты не настолько глуп, чтобы сделать это. Хотя ты всегда был мастер делать глупости.
— Отпусти ее, — повторил Эш. Он говорил очень тихо, но голос его эхом отозвался на поляне.
Уинстон печально покачал головой:
— Какая великолепная демонстрация храбрости, совершенно неуместная, кстати. Подумай, Эш, ты никогда не был хорошим стрелком. И ты не выстрелишь в меня, рискуя попасть в нее. Но даже если ты осмелишься, мой человек выстрелит в тебя из ружья, а с такого близкого расстояния получится отвратительное кровавое месиво. А теперь положи на землю свой пистолет, и будем вести себя как подобает джентльменам. Я не имею намерения выдвигать против тебя обвинение. Мы с тобой как-никак друзья, и у меня в отношении тебя большие планы. — Уинстон заглянул в глаза Эшу и усмехнулся. — Вижу, ты наконец меня понял. Твоя беда в том, старина, что ты мечтатель, а не человек действия. Такие, как ты, теряются в критические моменты. Я, кажется, уже говорил тебе, что если дело дойдет до драки между нами, то я всегда выйду победителем?
Уинстон небрежно махнул рукой и шагнул в сторону, еще сильнее стиснув горло Мадди, так что она, задыхаясь, сдавленно вскрикнула. Ее взгляд, обращенный к Эштону, был полон отчаяния и ужаса.
— Только не в этот раз, Уинстон, — спокойно произнес Эштон и, вскинув пистолет, выстрелил.
Он увидел изумленный взгляд Уинстона, на груди которого расплывалось большое кровавое пятно. Уинстон покачнулся и упал на землю, а Мадди рухнула на колени. Роберте на мгновение остолбенел от неожиданности, и это мгновение стоило ему жизни: Джек успел поднять ружье с земли и выстрелил в него. Роберте упал.
Потом наступила тишина. Эштон стоял, все еще сжимая в руке пистолет и глядя на безжизненное тело Уинстона. Он пытался понять, что чувствует — триумф, удовлетворение, удивление, сожаление, — но нет, он не чувствовал ничего. Он знал лишь, что поступил как должно.
Мадди поднялась на ноги и стояла в сторонке, прижимая к груди портрет, который выпал из рук Уинстона. Волосы у нее растрепались, заплаканное лицо побледнело, но она владела собой.
Их взгляды встретились, но ни он, ни она не произнесли ни слова.
Подошел Джек и спокойно сказал:
— Я, пожалуй, позабочусь о трупах.
Схватив тело Уинстона за ноги, он поволок его куда-то, и Мадди с Эштоном остались одни. Они долго молчали. Потом Мадди тихо сказала:
— Ты и не знаешь, как долго я жила исключительно благодаря этому рисунку. Когда я забывала, кто я такая и зачем живу, ты напоминал мне. Я берегла его, как сокровище, потому что он помогал мне хранить память о тебе.
Губы Эша дрогнули в улыбке.
— Меня всю жизнь считали наблюдательным человеком. Но на этот раз я, наверное, увидел то, что мне хотелось увидеть. Это многое объясняет, — устало закончил он.
— Я давно хотела рассказать тебе, — почти шепотом сказала Мадди, прижимая к груди портрет. — Я не раз пыталась это сделать.
Эш устало вздохнул.
— Теперь это не имеет значения. Думаю, мы оба с самого начала всего лишь делали то, что должны были делать. Иди вместе с Корриганом туда, где ты будешь в безопасности. А я… — он взглянул на восток, где всего несколько дней назад началось их путешествие, — я должен представить отчет губернатору.
У Мадди нестерпимо заныло сердце. Она и не подозревала, что можно испытывать такую боль и все же продолжать жить.
— Что ты будешь делать дальше? — прошептала она. Эш взглянул на нее и очень тихо сказал:
— Возможно, впервые в жизни я намерен сделать то, что считаю правильным. — С этими словами он повернулся, чтобы уйти.
Мадди шагнула к нему.
— Я понимаю, что сейчас слишком поздно и уже не имеет значения, но я действительно люблю тебя. Я всегда любила тебя, — еле слышно прошептала она.
Эш взглянул на нее. В его глазах не было ни ненависти, ни горечи. Только печаль.
— До свидания, Мадди, — сказал он.
Мадди стояла, прижимая к груди портрет, пока лес не поглотил звук лошадиных копыт. Она крепко зажмурилась, но слезы, просочившись из-под ресниц, медленно потекли по щекам.
— Не Мадди, а Глэдис, — прошептала она. — Меня зовут Глэдис.
Глава 23
Миновала жаркая австралийская зима, уступив место благоухающей весне. Мадди была на реке. Она наполнила ведра водой и уже положила на плечи коромысло, готовясь к трудной обратной дороге в лагерь. Это была нелегкая работа, но в общине Джека Корригана каждый трудился, как мог, и Мадди не желала быть исключением.
Шелка и атлас в ее одежде давно сменились ситцем, а на некогда тщательно охраняемой от солнца коже уже начали появляться последствия воздействия его горячих лучей. Ее жизнь вновь коренным образом изменилась, и она довольно легко приспособилась к ней, потому что считала это изменение правильным. Здесь она была дома, среди друзей, которые прошли через такие же невзгоды, как она, и все они вместе своими руками строили что-то очень хорошее — жизнь, которой смогут гордиться. Здесь было ее место, и она была довольна — нельзя сказать, что счастлива, но довольна.
Существенной части себя она лишилась — причем навсегда, но она многое получила взамен, и за это должна быть благодарна судьбе. Ей было грустно, что женщины, лежавшей некогда в объятиях Эштона Киттериджа, которую он знал как Мадди Берне, больше не было.
Джек сказал, что со временем все пройдет. Мадди хотелось спросить, сколько же времени потребуется для того, чтобы прошла ее любовь к Эшу, но она и без него знала ответ: ей не хватит всей оставшейся жизни.
Сначала было много споров о том, следует ли переносить в другое место лагерь, но Джек занял твердую позицию, решительно отказавшись тащить женщин и детей через горы в пустыню, бросив здесь возделанные земли и построенные дома.
— Мы слишком долго бежали, — говорил он на собрании членов общины, — но теперь остановились и будем защищать то, что создали.
Первое время после ее появления лагерь охранялся особенно бдительно и все жили в тревожном ожидании. Но шли месяцы, и ничего не происходило, так что постепенно все успокоились и жизнь потекла своим чередом. Если бы солдаты имели намерение прийти за ними, то они бы давно уже были здесь, и Джек поверил, что им больше ничего не угрожает. У Мадди такой уверенности не было. Только одно она знала наверняка — насколько глубокую боль причинила Эштону. Если бы он пожелал отомстить, она не противилась бы этому.
Только было она собралась подцепить на коромысло второе тяжелое ведро, как услышала стук копыт на тропе за рекой. Прикрыв ладонью глаза от солнца, она увидела фигуру Джонси, который в тот день нес караульную службу. С ним был еще какой-то человек, лица которого она не разглядела.
— Добрый день, мисс Мадди, — приветливо сказал Джонси и, соскочив с лошади, повел ее бродом на берег, где стояла Мадди. Следом за ним шел его спутник. — Я привел гостя. Пойду доложу Джеку.
Они выбрались на берег, и тут Мадди наконец удалось разглядеть незнакомца: шапка золотистых волос, загоревшая на солнце кожа, ясный взгляд серебристо-серых глаз. Сердце Мадди испуганно пропустило несколько ударов, потом заколотилось с сумасшедшей скоростью.
Он остановил лошадь и посмотрел на Мадди сверху вниз. Ее захлестнула сумасшедшая волна изумления и радости, но она быстро овладела собой и произнесла сдержанным тоном:
— Значит, ты вернулся.
— Значит, вернулся.
Лицо его было печально. Подул легкий ветерок, и прядь его волос упала на лоб. Ей безумно захотелось прикоснуться к его лицу и пригладить волосы, но она понимала, что это невозможно. И никогда больше не будет возможно: ей нет прощения.
Она выпрямилась и расправила плечи.
— Прошу тебя, не вовлекай в это остальных, ведь ты пришел за мной. Мой арест важнее для губернатора, чем поимка нескольких десятков беглецов, а я сдамся без сопротивления.
Эш легко спешился и остановился рядом с ней.
— Я на это надеюсь, — сказал он, продолжая смотреть на нее. Молчание затянулось.
Она судорожно глотнула воздух и, жестом указав на тропу, по которой он приехал, сказала:
— Удивительно, что тебя не застрелили. Как это тебе удалось уговорить Джонси пропустить тебя?
— Похоже, его предупредили, чтобы он ждал меня. Очевидно, твой Джек Корриган больше верил в меня, чем я сам.
Не понимая, она уставилась на Эша. Он на мгновение опустил глаза, а потом сказал:
— Всю свою жизнь я буквально разрывался между тем, что я есть, и тем, что от меня ожидают. Возможно, это случилось, когда я столкнулся с Уинстоном, а может быть, произошло гораздо раньше, и я просто этого не заметил. Но благодаря тебе я понял, кто я на самом деле, — немного мечтатель, немного дикарь и еще много всего, кроме этого, но самое главное — я мужчина, который любит женщину.
Ей казалось, что сердце у нее сейчас остановится. Он осторожно взял ее за руки.
— Мадди, — тихо сказал он, — не для того я искал тебя всю жизнь, чтобы теперь ты меня прогнала.
Она почувствовала, как тепло его рук проникает в каждую клеточку ее тела, и прошептала:
— Я так боялась. Я думала, что ты никогда не вернешься ко мне.
Он улыбнулся, нежно глядя на нее.
— Глупышка. Разве ты не знаешь, что с того момента, как я впервые тебя увидел, у меня не было выбора?
Она закрыла глаза и вздохнула, едва осмеливаясь поверить в чудо: вернулся Эш, он здесь, и он ее любит…
Когда она снова открыла глаза, в ее взгляде была печаль.
— Нельзя, — сказала она, с усилием заставляя себя отстраниться от него. — Я не могу вернуться в Сидней, а ты не смог бы жить здесь. — Она жестом указала в сторону лагеря. — Слишком поздно, Эш.
— Если потребовалось бы, я стал бы жить с тобой хоть в глухом лесу, хоть в бесплодной пустыне, хоть в землянке. — Он улыбнулся. — К счастью для нас обоих, мне не придется этого делать.
Она вопросительно взглянула на него, не смея надеяться.
— Твои служащие из «Кулабы» освобождены. Они целы и невредимы, — сказал он. — Без свидетельских показаний Крысолова им нельзя было предъявить никаких обвинений. Ущерб, причиненный твоему заведению, будет возмещен. Когда я сообщил губернатору о том, что банда Джека Корригана была полностью уничтожена в сражении, во время которого, к сожалению, погиб лорд Уинстон… — взгляд его при этих словах стал жестким, — губернатор предложил мне вознаграждение за мои услуги, но мне ничего было не нужно, кроме этого. — Он вытащил из кармана сложенный листок бумаги. — Это документ о досрочном освобождении некой Глэдис Уислуэйт. Ты теперь свободная женщина, моя дорогая, — сказал он и тихо добавил: — Ты выйдешь за меня замуж?
Не веря своим ушам, Мадди дрожащими пальцами прикоснулась к документу.
— Ах, Эштон, — беспомощно произнесла она, — как ты не понимаешь? Ведь я не Мадди Берне. Я не та женщина, которую ты знал и любил, а всего лишь простая служанка, рожденная проституткой и выросшая на кухне графского дома вроде твоего… а кроме того, я каторжанка, высланная сюда королем за свои прегрешения. Ты не можешь на мне жениться.
Эш долго молчал, глядя на нее, затем сказал: — Здесь не Англия, любовь моя. Это новая страна, в которой цивилизация пока еще неуверенно прокладывает свой путь и нормы, регламентирующие жизнь, еще предстоит устанавливать. Мы сами создадим эти нормы — мы, то есть те, кто живет здесь, на этой земле. Предстоят большие перемены. В Сиднее они уже начались, и некоторое время спустя никто и не вспомнит о том, кто был каторжником, а кто — вельможей, потому что все мы будем просто австралийцами. И мы с тобой будем работать вместе, чтобы приблизить этот день. — Он улыбнулся ей и снова взял ее за руки. — А пока давай решим проблему, касающуюся нас двоих. Я люблю тебя, Глэдис Уислуэйт. Согласна ли ты стать моей женой?
Ей хотелось сказать ему тысячу слов, но она утратила дар речи. В конце концов ей удалось прошептать всего одно слово: «Да!» — и он обнял ее. Да и нужны ли были какие-нибудь другие слова?
Эпилог
Австралия, Сидней 1989 год
Молодой американец скучал, не находил себе места, и все вокруг его раздражало. Предполагалось, что сейчас он должен был наслаждаться прогулкой под парусами, а вчера — заниматься подводным плаванием среди коралловых рифов, а еще раньше — участвовать в пикнике на вершине холма из песчаника. Он совершил ошибку, поверив агенту бюро путешествий, уверявшему, что в это время года погода в Сиднее бывает неизменно солнечной, сухой и теплой. Здесь три дня лил дождь, и его настроение ухудшалось по мере возрастания расходов, а в довершение всех бед сегодня утром он сделал невпопад какое-то замечание — сам не помнит, по какому поводу, — и его жена весь день почти не разговаривала с ним. Тот еще медовый месяц получается!
За последние три дня они посетили все музеи и исторические достопримечательности Сиднея, а он терпеть не мог музеев. Тот факт, что его молодая супруга, на которой он был женат уже восемь дней, обожает музеи, был одной из многих не слишком приятных ее особенностей, о которых он имел несчастье узнать только во время этого путешествия. Сейчас они находились в Австралийском художественном музее, и самоуверенная миниатюрная женщина-экскурсовод в голубом блейзере и такой же юбочке сообщила им, что здесь впервые демонстрируется собрание картин местных художников, отобразивших на своих полотнах уникальные аспекты австралийской цивилизации.
Шаркая ногами, небольшая группа экскурсантов переходила из одной пахнущей плесенью темной комнаты в другую, такую же плесневелую, глазея на предметы религиозных обрядов аборигенов, примитивные акварели, написанные каторжниками, и совершенно непонятные куски глины и дерева, которые могли быть чем угодно, только не произведениями искусства. Все это время экскурсовод упорно продолжала растолковывать разомлевшим от жары экскурсантам, почему на них должно произвести неизгладимое впечатление то, что они видят.
Молодой человек, почувствовав головную боль, хотел уйти. Они могли бы вернуться в отель, заказать немного шампанского — прикинув мысленно сумму, оставшуюся на кредитной карте, он решил удовольствоваться пивом — и, возможно, потом заняться любовью, хотя в его нынешнем состоянии ему даже этого не хотелось.
Он прикоснулся к локтю жены.
— Пойдем отсюда, — невнятно пробормотал он. — Я уже насмотрелся.
— Но ты даже не взглянул ни на что, — холодно оборвала она его.
— Все это хлам.
— Так может говорить только человек, идеалом культуры которого является французский фильм по каналу для плейбоев.
— Леди и джентльмены, прошу вас пройти сюда… — призвала всех экскурсовод.
Его супруга двинулась вместе с группой, и он, смирившись, поплелся следом.
Они остановились в небольшом зале. На стенах висели акварели — главным образом пейзажи и зарисовки дикой природы, — и экскурсовод, подождав, когда затихнет шум шаркающих ног, продолжила рассказ:
— Здесь представлено собрание работ самого известного австралийского натуралиста и исследователя Эштона Киттериджа. Мистер Киттеридж приехал в Австралию в 1825 году и к концу своей жизни — а умер он в возрасте восьмидесяти шести лет — завершил работу над самым исчерпывающим каталогом австралийской флоры и фауны. Его работа в этой области до сих пор является непревзойденной. Следует отметить также его величайший вклад в развитие Австралии как государства. Он возглавлял одну из первых экспедиций через Голубые горы на западное побережье и был известен как инициатор социальной реформы. Он первым из землевладельцев стал обходиться без труда каторжников и выступал в парламенте за более мягкое обращение с каторжниками.
Семья Киттериджей остается одной из самых влиятельных семей в Австралии в области бизнеса, политики и защиты окружающей среды. Фонд Киттериджа по охране дикой природы является прототипом аналогичных организаций по всему миру.
К сожалению, Эштон Киттеридж при жизни почти не получил признания как портретист. Можете сами убедиться, что это было большим упущением со стороны критиков и коллекционеров того времени. — Экскурсовод отошла в сторону, открыв взглядам экскурсантов картину, находившуюся за ее спиной.
Молодой американец, без особого интереса разглядывавший какой-то рисунок, взглянул на портрет.
— Вот это да! — тихо сказал он. — Какая красота! — Его супруга с удивлением взглянула на него.
На портрете была изображена молодая женщина в белом платье, лежащая на лугу, заросшем полевыми цветами. К ней на четвереньках полз малыш, а она, смеясь, протягивала ребенку руку. Художник так направил освещение, что казалось, будто они находятся в солнечном луче.
— На картине изображена жена художника Глэдис Киттеридж с первенцем. Картина называется «Невинность».
— Очень подходящее название, — пробормотал американец. — Великолепно! Это самое лучшее из всего, что я видел за целую неделю.
Его молодая жена одобрительно взглянула на него, и впервые за весь день в ее голосе появились теплые нотки.
— Ты прав. Картина великолепна.
— Мы очень гордимся этим полотном. Большинство портретов серии «Мадди» — это портреты жены художника, написанные маслом и углем, — находится в руках частных коллекционеров. Последний портрет из этой серии был продан не далее как в прошлом месяце на аукционе «Сотби» за четыреста пятьдесят тысяч долларов.
— Интересно, сколько может стоить этот портрет? — спросил молодой американец.
Экскурсовод взглянула на него с холодной снисходительностью.
— Эта картина бесценна, сэр.
Молодой человек покраснел. Тут кто-то задал еще вопрос:
— Почему серия называется «Мадди», хотя жену художника звали Глэдис?
— Весьма уместный вопрос, — сказала экскурсовод. — Судя по всему, Глэдис Киттеридж сама была сослана в Австралию на каторжные работы, а по прибытии каким-то образом умудрилась получить имя Мадди. Уверяю вас, это захватывающая история.
Молодая супруга взяла мужа под руку и заглянула ему в глаза.
— Ладно уж. Я все равно тебя люблю, пусть даже ты совсем не разбираешься в искусстве.
Он ухмыльнулся с довольным видом и обнял ее за плечи. Головную боль как рукой сняло.
— Давай вернемся в отель.
Швейцар в униформе распахнул перед ними дверь, и молодая женщина остановилась на пороге, воскликнув:
— Вот здорово! Дождь перестал.
Молодой человек глубоко вдохнул свежий воздух и покрепче обнял жену за плечи.
— И впрямь перестал, — сказал он.
И они вместе шагнули на залитую солнцем улицу.
Notes