Филдинги - Когда не нужны слова

Тревожно и ласково глядя в его глаза, она спросила:

— Что произошло?

Он взглянул на свою руку, как будто все еще удивляясь ее неспособности подчиняться простейшим командам или, возможно, надеясь, что когда-нибудь все изменится.

— Это часть цены, которую я заплатил за право жить, — усмехнувшись, сказал он.

Ей хотелось взять его искалеченную руку, погладить ее, приложить к шеке, дать ему понять, что и ей известно, что такое боль и утрата. Она, конечно, этого не сделала, а лишь тихо спросила:

— А какова была другая часть цены, которую вы заплатили?

Он помедлил, мысленно обратившись к одному из эпизодов минувшего. Глаза его затуманились болью, и Мадди пожалела, что спросила об этом.

— Невинность, — спокойно ответил он наконец. Потом он с явным усилием отвлекся от мучительных воспоминаний, улыбнулся и быстро сказал:

— Ну, хватит об этом. Вы, наверное, решите, что я страшный зануда. Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом, хорошо? Не хотите ли сыграть в карты? — Он жестом указал на карточный стол. — Я научу вас жульничать, как это делают в Америке. Возможно, когда-нибудь вам это пригодится.

Пытаясь подстроиться под его легкий тон, она уселась за стол.

— Что в этом проку, если единственным партнером, которого я смогла бы обжулить, будете вы?

— Тем не менее в наши дни молодой леди не помешает любая наука.

Из ящика маленького столика он достал карты, а Мадди с любопытством спросила:

— Зачем вы поехали в Америку, Эштон? — Он достал колоду карт и вернулся к столу.

— Это еще одна скучная история.

— Мне хотелось бы услышать ее, — просто сказала она. Он задумчиво посмотрел на нее, как будто сомневаясь в ее искренности, а возможно, в своем желании поделиться с ней воспоминаниями прошлого. Потом уголок его губ едва заметно дрогнул в улыбке, и он пробормотал:

— Ну что ж, кажется, у нас сегодня вечер жутких воспоминаний?

Он положил колоду в центр стола и принялся было отодвигать стол, но, видимо, передумал и подошел к письменному столу. Он открыл ящичек, в котором хранились сигары, и неспешно извлек одну.

— Это было давным-давно. — С сигарой в руке он отошел к столу, однако закурить не спешил. — Как ни странно, это случилось в доме лорда Уинстона — помните, я упомянул о нем на днях? Возможно, из-за него я в последнее время часто вспоминаю о прошлом. Когда я неожиданно увидел этого человека здесь, многое всколыхнулось в памяти.

За окном быстро сгущались сумерки, и ей показалось, что он не захочет продолжать разговор. Свет лампы резко обрисовывал его профиль. Мадди ухватилась за край стола и слушала медленные тяжелые удары своего сердца. Где-то вдали слышался резкий высокий лай динго.

— Там была девушка, — продолжил он мгновение спустя, обращаясь то ли к окну, то ли к самому себе. — Какая-то служанка… наверное, горничная. Самое удивительное то, что я нарисовал ее портрет. В те дни я не расставался с угольным карандашом и переносил на бумагу все, что поражало мое воображение. Насколько я помню, она была очень миловидной. В то время я считал, что ее портрет — это лучшее из всего, что я нарисовал. Юношеская фантазия… а может быть, и нет. Этого я никогда не узнаю, потому что это был последний из нарисованных мною портретов.

Она не одна прислуживала тогда в доме Уинстона. Там, видимо, было несколько десятков молодых служанок, и некоторые были прехорошенькие, какими часто бывают молоденькие деревенские девушки, но я нарисовал именно ее. Потом я увидел, как Уинстон избивает ее до смерти. Она была еще ребенком, и это обстоятельство особенно ужасало — ни один порядочный человек не может смотреть на такое и оставаться равнодушным. Но дело не только в этом. Понимаете, я чувствовал себя ответственным за нее, потому что рисовал ее, разговаривал с ней, то есть я ее в какой-то степени знал. Увидев, что все вокруг просто стоят и наблюдают, я почувствовал, что обязан остановить Уинстона. Он бросил мне вызов, и я ударил его кулаком так, что он свалился без памяти — то, что я сделал, было, сами понимаете, неприлично и привело мою семью в полное смятение. — Он невесело усмехнулся. — Чтобы пощадить их чувства, я был вынужден покинуть страну. Так, наверное, и начались мои приключения.

Удивительно, но я часто думал о том, что стало с этой девушкой. Во многом я обязан ей жизнью — я имею в виду мою нынешнюю жизнь, — а ведь я даже не узнал ее имени.

Мадди затаила дыхание, вцепившись в край стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев. «Эштон, — думала она, — это ты спас меня в ту ночь, это все-таки был ты».

Неведомая сила повлекла ее к нему. Ей хотелось многое сказать ему, утешить, ободрить, но она никак не могла отыскать подходящие слова.

Она плохо видела от слез, стоявших у нее в глазах, и не могла свободно вздохнуть из-за комка в горле. Нерешительно подняв руку, она прикоснулась к нему. Сквозь ткань сюртука она почувствовала твердые и напряженные мускулы, но он не повернулся. Она робко положила обе руки ему на плечи и прижалась щекой к его спине.

— Не буду возражать, если ты тоже обнимешь меня, — почти шепотом сказала она.

Он повернулся к ней. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она увидела его лицо, напряженное от боли, и услышала, как он тихо вздохнул. Потом он медленно обнял ее и зарылся лицом в ее волосы. Так они стояли, обнявшись, чувствуя боль друг друга, разделяя ее и черпая в том утешение.

Хотя Мадди и представить себе не могла, что сможет добровольно предложить мужчине свои объятия, с Эштоном это было более чем правильным. Она чувствовала, как у нее на груди бьется его сердце, а его дыхание — теплое и прерывистое — касается ее виска. Она подняла руку, погладила его по волосам, ласково прикоснулась к шее. Она утешала его, как мать утешает ребенка, как друг, который ишет утешения в объятиях друга. Это самое малое, что она могла дать ему за все, что он давал ей долгие годы, сам не зная об этом. Они заслужили эту минуту близости за все перенесенные ими страдания той страшной ночью. Этого мало, но пока придется довольствоваться тем, что есть.

— Ах, Мадди, — произнес Эш низким глуховатым голосом. — Ты заставляешь меня чувствовать себя… достойным человеком.

Мадди лишь крепче обняла его и прижалась щекой к груди. Она подняла голову, взглянула ему в глаза. Заметив в ее глазах слезы, он удивленно спросил:

— Ты плачешь? Тебе жаль меня?

Она не смогла солгать ему — в этот момент.

— Мне жаль нас обоих, — невнятно произнесла она. Он наклонился и легонько поцеловал ее в лоб, лаская кончиками пальцев нежную щечку.

— Мадди, — хрипло произнес он, — с того самого момента, как я увидел тебя, я заметил, что в тебе есть нечто такое, что притягивает и завораживает меня, словно какой-то почти забытый запах или вкус. Я не мог понять, что именно будит во мне воспоминания и не отпускает. Теперь я знаю. Ты напоминаешь мне о том, каким я мог быть, и заставляешь чувствовать, будто я значительно лучше, чем есть на самом деле.

Его губы очень нежно прикоснулись к ее щеке, потом к губам. Мадди замерла, охваченная новыми ощущениями, но не испуганная. Он заглянул ей в глаза. Взгляд был нежный, вопрошающий. Очевидно, увидев ответ в ее глазах, он прижался губами к ее полуоткрытым губам. Его руки ласково скользнули по ее спине и рукам, обнимавшим его за шею. Она и представить себе не могла, что в прикосновении мужчины может быть столько нежности, а в поцелуе — столько наслаждения. Ее внутренний голос тщетно пытался предупредить ее об опасности, но она и слушать не хотела.

Когда он наконец оторвался от ее губ, ей показалось, что она теряет частицу самой себя. В изумлении она взглянула на него и увидела, что его лицо пылает страстью, а глаза горят.

— Ах, Мадди, — прошептал он, — я никогда еще не жалел так сильно о том, что больше не могу рисовать. Как бы мне хотелось изобразить на бумаге то, что я сейчас вижу в твоих глазах…

Она позволила ему прочесть в своих глазах неудержимую потребность в нем, не в силах скрыть разгоравшееся в ней пламя. Она почувствовала, как участилось его дыхание, увидела восхищение в его взгляде, и ее сердце затрепетало в предвкушении. Он потянулся к ее губам, но что-то насторожило его, и он медленно поднял голову, прислушиваясь.

Мадди не сразу поняла, что случилось, потом услышала звук конских копыт и позвякивание сбруи внизу во дворе.

— Кто это? — тихо спросила она.

— Я никого не ожидаю, — ответил Эш. Он улыбнулся ей, отступая. — Не беспокойся, я все улажу.

До его ближайших соседей было несколько дней езды верхом, и он понимал, что неожиданное появление гостей среди ночи не сулит ничего хорошего. Подойдя к камину, он снял со стены один из пистолетов. Было слышно, как внизу, возле входной двери, с кем-то пререкается его экономка. Крепко сжимая в руке пистолет, он решительно направился к выходу.

Внезапно он услышал как охнула Мадди и мужской голос произнес:

— Оставайтесь в комнате, мистер Киттеридж.

Он круто повернулся и поднял пистолет, но было поздно. Возле открытого окна стоял, целясь в него из ружья, какой-то человек. Он уверенно и спокойно держал оружие, и Эш понял, что это не обычный грабитель, а человек, выполняющий привычную работу, что было опаснее всего.

Пока Эш в нерешительности оценивал ситуацию, а дверях гостиной появился еше один человек — тоже вооруженный. Позади него с округлившимися от страха глазами стояла, прижав кулак ко рту, его экономка. Это была шестнадцатилетняя ирландская девчонка, которая едва справлялась с повседневной работой по хозяйству, а теперь совсем обезумела от ужаса. Вскрикнув, она повернулась и пустилась наутек.

Человек у окна сказал:

— Извините, сэр, но мы выполняем приказ.

Эш не осмеливался двинуться с места, потому что между ним и человеком у окна стояла, остолбенев от страха, побледневшая как полотно Мадди.

— Что все это значит? — сердито спросил Эш. — Что вам нужно?

Человек, стоявший позади него, сделал шаг вперед. Не веря своим глазам, Эш увидел, что он держит на прицеле Мадди.

— Именем короля Георга Четвертого и губернатора Нового Южного Уэльса эта женщина арестована.

Мадди отпрянула назад, ухватившись за спинку дивана, чтобы не упасть. Она хотела что-то сказать, но голос ее не слушался.

Эш перевел взгляд с Мадди на человека у окна.

— В чем ее обвиняют? — спросил он. — И чей это приказ?

— Это приказ лорда Уинстона, сэр. Джордан, бери ее, и идем.

— Идемте, мэм, — сказал Джордан и протянул руку, чтобы взять Мадди за предплечье. — Не сопротивляйтесь, и вам ничего не будет. Вы поедете с нами.

— Черта с два! — взревел Эш, держа пистолет обеими руками. С такого расстояния даже он не мог бы промахнуться, и Джордан это понял. — Отойдите от нее прочь!

— Мы не хотим кровопролития, мистер Киттеридж, — сказал человек у окна. — Нам всего лишь приказано привезти женщину, и все.

— Убирайтесь немедленно из моего дома! — приказал Эш. Он не спускал глаз с Джордана, но обращался к ним обоим. А в голове его без конца прокручивалась история, которую он только что рассказал Мадди. Может быть, сейчас ему предоставляется еще один шанс сыграть роль героя? Сможет ли он выстрелить из пистолета, если придется? Или будет медлить, пока не окажется слишком поздно? Сколько раз с той памятной ночи много лет назад от него требовалось воспользоваться оружием в целях самозащиты? Американские команчи, испанские пограничники — быстрые, неожиданные нападения, которые заканчивались, едва успев начаться. Он никогда не стрелял в человека, хотя были моменты, когда мог бы это сделать. Убийство было противно его природе: существовала определенная черта, которую он никогда не преступал.

Он заметил нерешительность в глазах обоих вооруженных людей. События разворачивались в соответствии с привычными правилами игры: выпад, отступление; запугивание и демонстрация силы. Люди редко склонны рисковать жизнью из принципа — разве что в пылу боя. Приказы ничего не значат, если на тебя нацелено с короткого расстояния дуло пистолета. Эш умел играть в эту игру и был намерен одержать победу.

— Отойдите от нее, — спокойно сказал он.

Джордан, казалось, был готов подчиниться. Но тут случилось то, чего Эш не мог предугадать. Очевидно, эти люди боялись гнева Уинстона больше, чем смерти, потому что на физиономии Джордана неожиданно появилась решимость и он сказал:

— Я не могу этого сделать, сэр. — Он снова протянул руку к Мадди.

— Ни с места, джентльмены! — раздалось вдруг.

Голос принадлежал Рейли Бордерсу, появившемуся в дверях гостиной. События стали развиваться с молниеносной быстротой. Джордан круто повернулся, Эш схватил Мадди и толкнул ее на пол. Прогремел выстрел, зазвенело разбитое стекло, и Джордан покачнулся, схватившись за предплечье. Эш перекатился по полу, стал прицеливаться, но тут выстрелил человек у окна, и Рейли осел на пол. Эш спустил курок, и пуля оставила дырку в шторах. Оба незваных гостя бежали, выбравшись через окно. Было слышно, как заржали лошади, потом послышался стук копыт — и все было кончено.

Эш слышал тоненькие сдавленные всхлипывания Мадди и свое прерывистое хриплое дыхание. Он поднялся и подбежал к окну, но увидел лишь горящие факелы в руках бежавших к дому работников да услышал лай собак. Его охватила бессильная ярость, и он швырнул пистолет на пол.

В комнате слышались испуганные восклицания домашних слуг, прибежавших на шум. Мадди стояла на коленях возле Рейли, неумело пытаясь наложить повязку на рану в ноге. Лицо у нее было бледное, заплаканное, рукав испачкан кровью.

— Рана серьезная? — спросил Эш.

Рейли взглянул на него, поморщившись от боли.

— Выживу, — проворчал он, — могло быть хуже.

— Отнесите его наверх, — приказал Эш, и двое слуг сразу же бросились исполнять приказание. — Пошлите кого-нибудь за Люси Эванс. — Люси была местной повитухой, но бралась врачевать любые болезни и травмы. В таком отдаленном месте, как Роузвуд, она исполняла роль лекаря, и ее услуги пользовались большим спросом. Эш наклонился к Рейли и, положив руку ему на плечо, сказал:

— Спасибо за то, что вовремя успел.

— Это моя обязанность, сэр, — пробормотал он, поморщившись от боли, когда его стали поднимать с пола.

Все стали постепенно расходиться, и Мадди пошла было следом за Рейли, но Эш схватил ее за руку и развернул к себе лицом.

— Ну, хватит, — сказал он. — Что было нужно здесь этим людям? И что хочет от тебя Уинстон?

Мадди дрожала, глядя на него огромными от пережитого страха глазами.

— Не знаю. Должно быть, ошибка…

— Не лги мне! — заорал Эш, встряхнув ее за плечо. — Ты ведь знала об этом, не так ли? — в бешенстве спросил он. — Так вот почему ты так торопилась уехать из Сиднея? Все эти разговоры в твоей комнате тем вечером, эти твои большие невинные глаза… ты готовила себе почву для бегства?

— Нет! Клянусь тебе, нет!

Ужас в ее глазах был таким искренним, что ярость Эша несколько поостыла. Он пристально уставился на нее.

— Выкладывай правду! — приказал он.

Мадди закрыла лицо дрожащими руками, пытаясь спрятаться от ярости и презрения в глазах Эша. Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас признаться во всем, чтобы не было больше лжи, не было страха и не нужно было убегать. Эш позаботился бы о ней, он бы ей поверил. С ним она была бы в безопасности.

Но ее хотели убить. Они чуть не убили Рейли, могут убить Джека, а если потребуется, и Эша. То, чего она боялась, произошло. Боже милосердный, прошло столько лет, но это все-таки случилось, и она была не в состоянии остановить этот кошмар.

«Помоги мне, Эш. Не надо меня ненавидеть».

Все они зависели от нее: Джек, Рейли и даже Эш, хотя он не знал этого. От нее зависели их жизни.

— Одна женщина, — начала она дрожащим голосом, — она ждала ребенка, а ее мужа собирались разлучить с ней и продать в другое место. — Мадди судорожно вздохнула. — Они пришли ко мне, и я дала им еды и приютила на ночь. — Она беспомощно взглянула на Эша. — Что в этом плохого? Но даже если это преступление, то неужели я заслуживаю смерти?

Эш глубоко вздохнул и долго смотрел на нее. Он вспомнил женщину, которая бросилась на помощь своему мужу на пыльной улице. Он отлично знал разницу между добром и злом. Разве не боролся он сам со злом всю свою жизнь?

Но знал он и другое: существуют банды беглых каторжников, они нападают на ни в чем не повинных путников и поселенцев и жестоко убивают их. Убийства и изнасилования случаются прямо на улицах Сиднея. Недоверчиво прищурив глаза, он спросил:

— Почему они пришли именно к тебе? И как ты узнала об их судьбе?

— Я деловая женщина, — ответила Мадди. — Я хозяйка таверны. Мне приходится иметь дело с самыми разными людьми, и далеко не все они такие высокородные, как ты! Они пришли ко мне, и я не прогнала их, о чем ни капельки не жалею! Тебе это понятно? Не жалею!

Эш резко втянул в себя воздух, но ничего не сказал. Он злился на нее, на себя, а больше всего — на Уинстона. Он злился из-за того, что был нарушен покой этой ночи, что исчезла мечта, которая была так близка к осуществлению, когда он держал ее в своих объятиях…

Вглядевшись в ставшее дорогим для него лицо, он увидел в ее глазах страх, потрясение и что-то еще, чего он не мог понять, потому что слишком устал. Но он увидел также отчаяние, беспомощность и доверие.

— Черт возьми, — пробормотал он, — если бы ты не выглядела такой невинной…

У него болела голова, кровь пульсировала в висках. Что ему теперь делать? Отдать ее в руки этого мясника в Сиднее за то лишь, что она, поддавшись чисто женскому сочувствию, совершила ошибку? Поверить, что Уинстон тоже проявит к ней сочувствие? Да пусть он пропадет пропадом, этот Уинстон! Сочувствие ему неизвестно, и урезонивать его нет никакого смысла. Это подтверждают предпринятые им нынче ночью действия. Он направил вооруженных людей в дом Эша. чтобы насильно увезти его гостью, — и это несмотря на то, что Эштон Киттеридж является доверенным лицом губернатора и получил поручение от самого сэра Найджела. И несмотря на то, что всего лишь несколько дней назад Уинстон сам радушно приветствовал в его лице пополнение своей «бригады». Нет, этого человека остановить невозможно. Не исключено также, что он ополчился на Мадди только из-за их отношений, так сказать, в порядке мести. Новоявленный защитник моральных принципов, Уинстон был способен преследовать Мадди за одно лишь то, что она была хозяйкой таверны. У Мадди нет ни малейшего шанса убедить его в своей невиновности.

Он окинул взглядом комнату: отверстия от пуль в деревянной обшивке, вдребезги разбитые лампы. Он побелел от ярости, понимая, что дело здесь не только в Мадди Берне, независимо от того, виновна она или нет. Это касалось его и Уинстона, и на сей раз Уинстон зашел слишком далеко.

Он снова повернулся к Мадди.

— Тебе небезопасно оставаться здесь. Они вернутся — или те же самые, или другие. Я достаточно хорошо знаю Уинстона.

— Ты отправишь меня в Сидней? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха.

— Нет. Я знаю одну супружескую пару. Их зовут Ханнибал и Рейчел Грэм. Они ухаживали за моим дядюшкой, когда он заболел, и присматривали за поместьем, пока я не приехал. Это хорошие, честные люди. У них ферма в трех днях езды отсюда, в предгорье. Уинстону не придет в голову искать тебя там. Я отвезу тебя туда. С ними ты будешь в безопасности, а я… я вернусь в Сидней и остановлю этого сумасшедшего.

— Но я не могу уехать! — испуганно воскликнула Мадди. — Ты сказал, что они вернутся и… — Она вовремя остановилась. Она подумала о Рейли, раненом и беспомощном, о Джеке, который еще не знал о том, что случилось, и об Эше. Как удержать его от поездки в горы? А если Эш поедет в Сидней, что он там обнаружит? В какой степени Уинстону удалось разоблачить ее? Если Эш вернется в Сидней, то он не остановит Уинстона. Они возвратятся сюда за ней вместе.

«Все кончено, Мадди. Все кончено». Случилось самое худшее, и ей придется бежать. Если ее не поймают, то против Рейли, Дарси и других не будет никаких доказательств, а у нее все-таки останется шанс добраться до Джека. Если Эш возьмет ее в горы и если ей удастся сбежать.

Она обнаружила, что Эш как-то странно смотрит на нее.

— Я не могу причинять тебе еще большее беспокойство. Ты не можешь уехать… — сказала она, указав жестом на лестницу, ведущую на верхний этаж.

Эш не сразу понял, о чем она говорит.

— Люси гораздо лучше позаботится о моем управляющем, чем я. А в Сидней я тебя, уж конечно, не возьму, пока не выясню, что все это значит. Если потребуется, я дойду до губернатора. Уинстона надо остановить.

У Мадди заныло сердце. Эш многим рисковал ради нее, а она была вынуждена предать его. Нет, она не сможет сделать этого.

— Ты сделаешь это ради меня? — прошептала она.

Эш стиснул зубы и отвел взгляд. Ему вдруг показалось, что все случившееся сегодня было лишь началом. Он еще многого не знал, чтобы составить четкий план действий. Одно было совершенно ясно: подобной пародии на торжество закона, имевшей место сегодня ночью в его доме, больше нельзя допустить.

— Поездка будет тяжелой, — сказал он. — Придется ехать верхом. По дороге нет ни селений, ни гостиниц, так что придется ночевать под открытым небом. Возьми с собой только самое необходимое. Мы выезжаем на рассвете.

Сказав это, он вышел из комнаты, даже не взглянув на нее.

Глава 19

Двое людей стояли перед Крысоловом навытяжку, как солдаты по команде «смирно». Лишь вспотевшие лбы да бегающие глаза выдавали их возбужденное состояние. У Джордана была на перевязи рука, а лицо побледнело от боли, но он не осмелился, сославшись на рану, уклониться от личного доклада. Тем более что ранение он получил по собственной глупости.

Уинстон сидел в своем кресле с прямой спинкой, скрестив ноги и сложив на коленях руки. Он был мрачен и явно разочарован.

— Вы подвели меня, джентльмены. Я не люблю, когда меня подводят мои люди. Следовало мне поехать туда самому.

Роберте судорожно глотнул воздух. Собравшись с духом, он пустился в объяснения:

— Мы почти схватили ее, сэр. Кто мог ожидать, что Киттеридж окажет сопротивление? Он созвал своих людей. Одного мы ранили, но когда началась стрельба, мы побоялись задеть ее. Вы же сами сказали, что не хотите, чтобы ей причинили увечье, сэр.

У Уинстона напряглось лицо, но что было толку ругать этих людей за глупость, если это было их врожденное качество? Они ворвались в дом Киттериджа, словно разбойники с большой дороги, размахивая оружием. Что тому оставалось делать? Самый робкий человек будет защищаться, если ему будут угрожать, а Киттеридж всегда питал слабость к беззащитным женщинам. Даже если бы они специально планировали провалить дело, то не смогли бы добиться больших результатов, но что можно еще ожидать от этих недоумков? Они были неплохими солдатами, но понятия не имели, как действовать в цивилизованном мире.

— Одного я ранил, сэр, — напомнил Джордан.

— Киттериджа? — спросил Уинстон, и в глазах у него на мгновение зажегся интерес.

— Нет, сэр.

Трудно сказать, облегчение или разочарование отразилось на физиономии Уинстона. Но мгновение прошло, и лицо снова стало непроницаемым.

— Ага. Значит, Киттеридж взял ее под свое крылышко, не так ли? Интересный поворот событий.

— Сэр! Если вы дадите мне людей и если мы лучше подготовимся, я вас больше не подведу. Мы могли бы выехать сегодня, на рассвете окружить дом…

— Нет. — Уинстон поднялся на ноги. — Это моя обязанность, и я лично привезу сюда Мадди Берне. А пока нас ждут другие неотложные дела. Передайте капитану, чтобы в течение получаса прислал в «Кулабу» дюжину людей. — Он направился к двери, по пути сняв с крючка свою шляпу. — Я буду ждать их.

Два часа спустя служащие «Кулабы» находились в камере предварительного заключения и ожидали допроса. Комнаты на нижнем этаже были разгромлены, столы перевернуты, картины содраны со стен, хрусталь перебит, напитки вылиты из бутылок, обои и ковры были исполосованы ножами в тщетной попытке отыскать тайники или входы в потайные помещения. Они не нашли ничего.

У входа собралась возбужденная толпа любопытных, уличное движение остановилось; несколько влиятельных лиц, часто бывавших в «Кулабе», протолкались внутрь, требуя объяснений, но узнав, по чьему приказу произведен погром, они, пристыженные и испуганные, поспешили ретироваться.

Да, это показательное представление ни у кого не оставило сомнений в могуществе Крысолова. Однако Уинстон устроил его совсем не по этой причине. При виде всей этой роскоши ему становилось не по себе. От запаха алкоголя его чуть не вырвало желчью. Карточные столы и игральные кости казались ему смертельным оружием, угрожавшим неосторожным простакам. Он пылал праведным гневом в своем стремлении избавить город от вертепа, который устроила здесь эта проститутка. Но и это еще не все. Он заслужил свою репутацию не только благодаря упорству в преследовании жертвы — он носом чуял зло. Судя по его прозвищу, он брал след преступника и загонял его в угол. И никогда не ошибался. Сейчас инстинкт подсказывал ему, что след ведет сюда, к Мадди Берне, и отсутствие доказательств выводило его из себя. Разрушение «Кулабы» было единственным выходом для душившей его ярости. Пусть даже пока он не поймал ее с поличным, но он ее сломает. И со знанием дела он продолжал крушить все вокруг.

Оставив своих людей довершать дело в нижних помещениях, он поднялся наверх в ее личные апартаменты. Простота меблировки и убранства ее жилища поразила его. Кружевные занавески на окнах были раздвинуты, стекла чисто вымыты, ковры несколько выгорели на солнце. Со своими обоями в розочках и занавесками, отороченными оборочками, ее чистенькая спальня была похожа на комнату ребенка. Она едва ли была похожа на будуар проститутки.

Он подошел к окну, задумчиво потрогал накрахмаленные шторы и злобно сдернул их с крючков на пол. Потом подошел к кровати. Он представил себе ее голую под одним из многочисленных клиентов — возможно, под самим Киттериджем — и почувствовал омерзение. Стащив с кровати матрац, он исполосовал его ножом, выпустив пух, которым он был набит. Перевернув на бок остов кровати, он перешел к ящикам комода, вывалив их содержимое на пол. Постояв немного, он расправил плечи и приступил к более тщательному обыску.

Шкатулку для писем он оставил напоследок, потому что был уверен, что обнаружит там какую-нибудь улику инкриминирующего характера — отмеченные в календаре даты, список имен, какое-нибудь подозрительное письмо, — и ему хотелось не спеша посмаковать свой успех. Открыв крышку, он вынул лежавший сверху сложенный лист плотной бумаги.

Рисунок не сразу привлек его внимание, и он хотел было отложить его в сторону. Но тут он заметил нацарапанную внизу подпись. Он прищурился, глаза его потемнели от удивления.

— Киттеридж! — пробормотал он вслух.

Он повернулся к окну, пытаясь догадаться, что бы это значило. Насколько тесно связан Киттеридж с этой женщиной? С каких пор все это продолжается? Листок бумаги выглядел старым, был сильно потерт на сгибах. Кажется, он от кого-то слышал, что Киттеридж больше не рисует?

Он рассмотрел рисунок внимательнее, и постепенно ему открылась правда. Лицо его побелело, на щеке рельефно обозначился шрам.

Сперва он этому не поверил. Но память вернула его в другую жизнь, на тысячу лет назад. И чем больше вглядывался он в портрет, тем меньше сомнений у него оставалось. Вот оно, возмездие. Грехи прошлого описали полный круг, чтобы не остаться неотмщенными.

Он подошел к двери и крикнул вниз:

— Роберте! Принеси мне декларации всех судов, прибывших в сиднейский порт в 1817 и 1818 годах. Займись этим лично и принеси их мне домой до конца дня.

— Слушаюсь, милорд!

Уинстон вернулся в спальню и еще долго сидел там, вглядываясь в портрет и вспоминая. Потом он осторожно сложил рисунок по сгибам и засунул в карман плаща. Из «Кулабы» он уходил с улыбкой победителя на губах.

Эша многое тревожило. Когда гнев понемногу прошел, он начал понимать безрассудство своей затеи и чуть было не повернул назад. Только сумасшедший мог потащить женщину без предварительной подготовки в такие дебри. Здесь водилось больше ядовитых змей, чем где-либо в мире. Здесь же находился естественный ареал обитания собак динго, лай которых слышатся по ночам, и это были коварные, безжалостные создания, способные завалить лошадь или кенгуру раньше, чем человек успеет достать оружие. В пещерах и дуплах деревьев скрывались и другие смертоносные твари, названий которых он даже не знал. Не следовало также забывать о том, что где-то в этих горах бродит Джек Корриган со своей бандой убийц и мародеров. Едва ли они спускаются до этих предгорий, но такая уязвимая группа путников, как Эш и Мадди, представляет собой легкую добычу.

Он бросил раненого и беспомощного управляющего, оставил без присмотра свое поместье. Трудно себе представить, что он может найти там по возвращении. И что произойдет, когда эти мерзавцы вернутся и обнаружат, что поместье никем не охраняется?

Он тревожился о том, как Мадди перенесет это путешествие. Она была не очень опытным наездником и не привыкла скакать по пересеченной каменистой местности предгорий. К тому же здесь сильно досаждали насекомые и изнурительная жара. Но Мадди даже если и страдала, то не показывала виду. Замотав шарфом голову от насекомых, она крепко держала в руках поводья и не жаловалась. Она вообще ничего не говорила.

Ее стоическое молчание лишь напомнило Эшу о том, что тревожило его больше всего. Ситуация, в которую он так безрассудно ввязывается, усложнялась с каждой минутой. Предполагалось, что он работает на губернатора, однако он не подчинился приказу об аресте и сейчас, преступая закон, помогает преступнику скрыться. За это ему, несомненно, еще придется поплатиться, но совесть у Эша была чиста и последствия его мало волновали. Ему приходилось справляться и с худшими ситуациями. Его раздражало лишь, что он позволил себе впутаться в этот клубок политики и заговоров, до которых ему не было дела и от которых он принципиально держался подальше. Но сейчас, сам того не желая, он оказался вовлеченным именно в такую ситуацию.