Судя по всему, хозяину тоже хотелось поскорее отделаться от него, потому он сразу же перешел к делу.

— Итак, сэр Найджел, я сразу понял, что волна беспорядков, прокатившаяся по городу, носит организованный характер. Каторжники едва ли способны своими силами разработать и успешно осуществить планы побегов. Этим несчастным кто-то помогает, организует их, снабжает средствами и пищей, укрывает их в надежном месте и выводит за черту города.

— Поразительно, — пробормотал сэр Найджел, вежливо ставя кружку безвкусного чая на ближайший столик. — Я и не думал, что вы достигли таких результатов всего лишь за какие-то две недели.

Крысолов неопределенно помахал рукой:

— Не нужно быть гением, чтобы понять, что у самих каторжников ума не хватит осуществить подобный план. Нет, корень проблемы следует искать в другом месте — среди людей богатых, с положением, образованных, возможно даже, среди аристократии… — Его холодные глаза в упор уставились на сэра Найджела. — А возможно, и в правительственных кругах.

Сэр Найджел даже заерзал в своем неудобном кресле.

— Этого не может быть, сэр. Как можно предположить, что кто-то из моих знакомых… нет, это абсурд! Ни один англичанин не сделает этого!

Крысолов презрительно скривил губы.

— Всякие бывают англичане, сэр Найджел.

Сэр Найджел помолчал, чтобы переварить сказанное, но слова оставили неприятный осадок. Он потянулся было снова за чаем, но передумал. Лоб его озабоченно нахмурился: новость была чрезвычайно неприятная, он даже не знал, как преподнести ее губернатору. Однако если это окажется правдой и ему удастся разоблачить предателя, окопавшегося в их рядах, его будущее положение при губернаторе можно считать обеспеченным. Ситуация может принести даже большую пользу, чем он предполагал.

И все же… Он покачал головой и с сомнением произнес:

— Трудно представить себе, что я мог ужинать с предателем… что ему мог доверять сам губернатор…

— Не раз случалось, что глав государств обманывали. Но будьте уверены, дни предателя сочтены. Мне уже приходилось сталкиваться с такими, как он, и я не намерен позволить ему ускользнуть.

Сэр Найджел кивнул, старательно подавив возникшее отвращение. Крысолов славился своими зверскими расправами с нарушителями закона, и о его методах людям деликатным и чувствительным лучше было не вспоминать.

— У вас есть какой-нибудь план, милорд? — Крысолов медленно кивнул:

— Разумеется. Один из моих людей сыграет роль каторжника, замышляющего побег. Мы будем следить за ним и посмотрим, куда это нас приведет. Я уверен, что мы вскоре обнаружим источник этой проблемы.

Сэр Найджел зябко поежился. При виде того, как прищурились холодные глаза его собеседника в предвкушении победы, у сэра Найджела вспотели ладони. «Прозвище Крысолов очень подходит этому человеку, — подумал сэр Найджел, — он действительно напоминает голодного кота». Пробыв всего несколько минут в его присутствии, сэр Найджел уже благодарил судьбу за то, что находится не по другую сторону воображаемой мышиной норки.

— Ну что ж, — сказал он, — эта новость вселяет надежду, и я буду рад немедленно довести ее до сведения губернатора. И тем не менее, — не удержавшись, добавил он, — мне не верится, что этот ваш шпион приведет вас к кому-нибудь из нашего окружения.

На губах Крысолова снова появилась недобрая холодная улыбка.

— Поживем — увидим, — сказал он.

Когда сэр Найджел уже собрался — с некоторым облегчением — уходить, Крысолов взял со стола свою чашку и неспеша отхлебнул чаю, показывая всем своим видом, что разговор еще не закончен. Сэр Найджел весьма неохотно вновь опустился в кресло.

— Я слышал, что вы собираетесь направить в горы экспедицию на поиски банды Корригана. — Сэр Найджел вздохнул с облегчением, потому что речь шла об организованном им мероприятии, которым он заслуженно гордился.

— Именно так. И нам удалось для выполнения этой миссии заручиться услугами одного из самых выдающихся исследователей в мире.

Казалось, Крысолова его слова позабавили.

— Как же, как же, Киттеридж, — пробормотал он. — Я о нем слышал. Пожалуй, я хотел бы встретиться с ним до его отъезда — так, из любопытства.

— Ну что ж, я уверен, это можно организовать. — Сэр Найджел так обрадовался безобидности этой проблемы, что у него даже потеплел голос. — Он каждый вечер бывает в «Кулабе», а поскольку я и сам собирался заглянуть туда сегодня, то был бы рад, если бы вы присоединились к нам. Лицо Крысолова снова стало холодным и замкнутым.

— Едва ли я смогу, сэр Найджел, — с нескрываемым презрением сказал он. — Я не посещаю и не одобряю такие рассадники порока, как ваша «Кулаба». Потворствовать порокам — признак слабости, а слабость я не могу допустить ни в себе, ни в моих сподвижниках.

Сэр Найджел почувствовал, что краснеет. Он не знал, как на это ответить.

— Да, — промямлил он наконец. — Да, конечно. Возможно, мне удастся организовать вашу встречу в более нейтральной обстановке. Скажем, к концу недели.

Хозяин поднялся на ноги и слегка поклонился.

— Я был бы крайне признателен вам. Благодарю за визит, сэр Найджел.

Разговор оборвался так же внезапно, как и начался. Сэр Найджел, неуклюже пробормотав что-то на прощание, поспешил удалиться. Он вышел на изнывающую от зноя улицу с чувством глубокого облегчения и, усевшись в экипаж, поспешно приказал везти себя прямо домой. Ему хотелось поскорее чего-нибудь выпить, чтобы прогнать неприятное ощущение, словно он прикоснулся к чему-то мерзкому.

Мадди вышла из экипажа на повороте дороги, строго приказав своему телохранителю из аборигенов не сопровождать ее, хотя он обычно никогда не отходил от нее дальше чем на двадцать шагов. Она осторожно поднялась по пологому склону на вершину утеса, откуда хорошо был виден океан. Внизу поблескивал в лучах солнца ее экипаж, а рядом, сложив руки на груди, стоял с непроницаемым выражением лица телохранитель, наблюдавший за каждым ее шагом. Он был недалеко: стоило крикнуть — услышит. Мадди оказалась наедине с рокотом прибоя и шелестом ветра. Впервые почти за две недели она чувствовала себя в безопасности.

Все дела, назначенные на четверг, она закончила почти час назад, но почувствовала, что не в состоянии возвратиться в «Кулабу». Последние семь лет — самые важные семь лет ее жизни — «Кулаба» давала ей чувство защищенности и уверенности. Однако за последние две недели она стала местом, где Мадди испытывала страх и угрозу; она уже не хранила ее тайну, а грозилась разоблачить ее. Проходя, как обычно, по знакомым залам клуба, она все время испытывала напряженное ожидание, так что сегодня, не выдержав, вынуждена была сбежать сюда.

Теплый бриз легко раздувал ее пышные юбки и поигрывал нарядными оборочками зонтика. Капризный ветерок то и дело менял направление, хлопал лентами ее шляпки и оставлял на губах привкус соли. Далеко внизу рокотал, словно отдаленный гром, прибой и расстилалась синева гавани. Покачивались на волнах рыбацкие лодки, торговые и пассажирские суда, а Сидней с такого расстояния казался маленьким, аккуратным и спокойным, словно игрушечный.

Ей вспомнилось, как она впервые усидела этот маленький городок на берегу гавани, когда стояла на палубе судна, прибывшего из ада; она вспомнила стоны каторжников и зловоние, доносившееся из порта. Каким великолепным, каким многообещающим он тогда ей показался и каким абсолютно недостижимым. С тех пор все изменилось, но сегодня она была такой же растерянной и испуганной, как и семь лет назад.

В течение двух последних недель Эштон Киттеридж ежедневно приходил в «Кулабу» — иногда с друзьями, иногда один. Он всегда приезжал рано, но иногда, когда у него были назначены другие встречи, задерживался совсем ненадолго. В остальные вечера он оставался до закрытия. Он никогда не мешал ей, не заговаривал с ней и не смущал ее, был самым вежливым и благовоспитанным из джентльменов. Он просто наблюдал за ней. Куда бы она ни пошла, она чувствовала на себе взгляд его глаз, словно подернутых дымкой.

Она вздрогнула, несмотря на жару, и позволила ветру отклонить назад зонтик, так что солнечные лучи упали ей на лицо. Вкус свежего ветра и тепло солнечных лучей напомнили ей, что она свободна, а тогда, семь лет назад, она думала, что свобода для нее недостижима. Но какие бы мрачные мысли ее ни посещали, каким бы неопределенным ни было ее будущее, она могла вволю вдохнуть свежего воздуха, подставить лицо солнцу и подумать: «Это по крайней мере принадлежит мне. И не будет больше темных углов и убогих каморок, пока я могу дышать». Но все дело в том, что она больше не чувствовала себя свободной: ее преследовало прошлое, где было множество тесных запертых комнат, из которых она не могла найти выхода, как ни старалась.

Почему он приходит каждый вечер? Почему так пристально смотрит на нее? Что ему от нее надо? Возможно ли, что после стольких лет он все-таки вспомнил ее? В таком случае почему он не заговаривает об этом? Что он против нее замышляет? И сколько времени придется ей терпеть эти мучения и оставаться в неведении, пока он не нанесет удар?

Хотя разум подсказывал Мадди, что его следует по возможности избегать, какой-то более мощный инстинкт упорно заставлял ее исподтишка наблюдать, чтобы узнать как можно больше о нем — человеке, державшем в руках ее судьбу. Когда по прошествии стольких лет она услышала его имя, то испугалась, а когда увидела его лицо, ее сердце учащенно забилось, причем не только от испуга, но и от непонятного предвкушения. Она думала о нем день и ночь, просыпалась и засыпала с мыслью о нем, он снился ей по ночам. Какая-то неведомая сила тянула ее к нему, хотя она чувствовала опасность, исходившую от него. Эштон Киттеридж держал в своих руках ее жизнь, и она не могла вырваться из его рук, да и не хотела, как ей вскоре стало понятно.

Она часто слышала его имя: Эштон Киттеридж был знаменитым исследователем, и его приезд в Сидней произвел настоящую сенсацию. Джентльмены, часто бывавшие в «Кулабе», были страшными сплетниками. В этом искусстве они перещеголяли своих жен, и по обрывкам разговоров, которые ей удавалось подслушать, она узнавала о прошлых подвигах Эштона и его планах на будущее, о том, чья дочь пользовалась за последнее время его вниманием, какая из честолюбивых матрон надеялась «заарканить» его и на что еще могут решиться хозяйки местных салонов, чтобы заполучить к себе этого нового и весьма желанного гостя. Однако она узнала также, что Эштон держался отчужденно и равнодушно и, будучи вежлив со всеми, остерегался отдавать кому-нибудь предпочтение. Разумеется, это до крайности будоражило воображение романтически настроенных молодых леди. Но Мадди, иногда исподтишка наблюдая за Эштоном, когда тот играл в карты, видела у него совсем иное выражение лица. В компании других мужчин, когда ему не нужно было притворяться, выражение его лица становилось непреклонным, а взгляд — жестким. Он весь подбирался, настораживался, движения его тонких пальцев художника становились быстрыми и точными.

И тогда она понимала, что многого о нем не знает и не знала никогда. С тех пор как он однажды неуклюже сунул ей в руки сделанный угольным карандашом набросок, он побывал в таких местах и занимался такими вещами, что ей и не снилось, и в нем, как и в ней, произошли немалые изменения. Он стал человеком властным, решительным и может, если пожелает, причинить ей немалый вред.

А что, если он все-таки не помнит ее? Даже если у него исключительно хорошая память, едва ли можно узнать в женщине, какой она стала сейчас, ту тринадцатилетнюю служанку в простеньком чепце, из-под которого выбивались кудряшки? Ей сейчас двадцать лет, она стала уважаемой деловой женщиной, имеет собственное состояние, да и находятся они за восемь тысяч миль от того места, где виделись в последний раз.

За шумом ветра и рокотом прибоя послышалось позвякивание колокольчика, и она ничуть не удивилась, увидев, как из остановившегося у подножия утеса экипажа появился высокий мужчина с золотисто-каштановыми волосами. На нем были элегантный светло-серый костюм из тончайшего сукна и белоснежный галстук, сапоги его поблескивали на солнце. Словом, у него был вид заправского денди. Мадди затаила дыхание. Ей хотелось убежать или жестом приказать телохранителю задержать его, но она взяла себя в руки. Лучше уж встретить опасность с высоко поднятой головой, чем трястись от страха, не зная, когда будет нанесен удар. И Мадди, осторожно приподняв юбки, пошла по высокой траве ему навстречу.

Эш, остановившись у подножия утеса, смотрел, как она приближается. На ней было изящное платье со светло-лиловым узором, так непохожее на наряды темных тонов, в которых она обычно появлялась в клубе. Широкий атласный пояс и широкополая шляпка, притенявшая лицо, придавали ей вид совсем юной девушки, а оборочка нижней юбки, мелькнувшая, когда ветер шаловливо приподнял край ее платья, лишь дополняла это впечатление.

Давным-давно человек по имени майор Джереми Боумен говорил Эшу, что самым большим его достоинством является способность видеть то, чего не могут видеть другие. Годы жизни в суровых условиях отточили эту его способность, которую он научился использовать не только с целью распознания опасностей, подстерегающих в лесу или на равнине, но и в отношениях с людьми. В Мадди Берне он видел нечто, чего не мог понять, и он знал, что не успокоится до тех пор, пока не разгадает загадку.

Они встретились в том месте, где утес начинает постепенно спускаться к морю. Она некоторое время молча смотрела на него, потом просто сказала:

— Вы следили за мной.

Эштон снял цилиндр и, почувствовав, как ветер взъерошил волосы, поклонился ей.

— Да, следил.

У Мадди тревожно забухало сердце, и каждый его удар требовал: «Беги, спасайся!» Собрав в кулак всю свою храбрость, она пренебрегла этим предостережением и спокойно спросила:

— Почему?

Эштон прищурил глаза, защищаясь от солнца. Его губы тронула чуть заметная улыбка.

— Вы меня заинтересовали. Когда молодая очаровательная женщина пользуется огромным авторитетом, это весьма необычная ситуация, особенно в такой суровой стране как эта. — Он не отводил от нее пристального взгляда. — Короче, вы — редкое явление, мисс Берне, а я обязан по роду своей деятельности не оставлять без внимания ни одной редкости.

Мадди изо всех сил вцепилась в ручку зонтика. Она гордо вскинула голову и сказала:

— Вы очень дерзкий молодой человек, — и хотела было пройти мимо него.

Он тихо рассмеялся, и она остановилась.

— Что правда, то правда, — признался он. — Но у меня есть множество других приятных качеств. Почему бы вам не дать мне шанс продемонстрировать их?

Мадди понимала, что если сейчас уйдет, то потерпит поражение. Поэтому она медленно повернулась и смело посмотрела ему в глаза.

Когда-то давным-давно Джек Корриган восхищался ее способностью смотреть человеку в глаза. Он ошибочно принимал это за признак храбрости. В те дни, когда самое худшее с ней уже произошло и терять ей было нечего, то, что он принимал за храбрость, было всего лишь бравадой. Теперь ей было что терять, и она боялась. Но больше всего она боялась показать Эштону Киттериджу свой страх, поэтому она безмятежно улыбнулась и, собрав все свое самообладание, сказала самым снисходительным тоном:

— Я взяла за правило никогда не общаться на личном уровне со своими клиентами.

— Но, мисс Берне, мне хотелось бы считать себя больше чем клиентом.

Она помедлила, не понимая пока, к чему ведет этот разговор, но чуя опасность. Изобразив легкое сожаление, она сказала:

— Вы забываетесь, мистер Киттеридж. О вас говорит весь город… вы доверенное лицо губернатора, представитель аристократии… а я даже добропорядочной женщиной не считаюсь. Вам не следовало бы быть здесь со мной. — Она повернулась к экипажу.

Он слегка пожал плечами и пошел рядом с ней.

— Добропорядочные женщины наводят на меня скуку. — Он усмехнулся, но слова его звучали серьезно, и Мадди похолодела от страха. — Я вот целую неделю думаю и не могу решить, кто вы такая на самом деле.

Мадди замедлила шаг и взглянула на него.

— Ну и?.. — холодно спросила она.

Он остановился, широко расставив ноги и держа цилиндр обеими руками за спиной, и посмотрел на нее испытующим взглядом.

— Вы чрезвычайно красивая женщина, — сказал он наконец, — которая добилась успеха в мире мужчин, оставшись при этом каким-то непостижимым образом незапятнанной этим миром — почти невинной. Вы такая ловкая, такая любезная, у вас такие хорошие манеры, как и подобает благовоспитанной молодой леди, однако вы при этом достаточно умны, чтобы управлять дюжиной слуг и весьма прибыльным заведением, что само по себе является загадкой. В вашем присутствии мужчинам хочется быть лучше, однако… — Он помедлил, задумавшись. Выражение его лица не изменилось, хотя взгляд стал более напряженным. — Однако, — промолвил он, — мне кажется, что все это не более чем маска. В вас есть сила, хотя ее не сразу заметишь, как клинок, прикрытый бархатом. И это мне кажется интереснее всего. Невинность и сталь. Где же настоящая Мадди Берне? И что все это значит?

Слушая его, Мадди чувствовала, как ее охватывает паника. Хватит! Достаточно игр, неопределенности, она больше этого не вынесет. Ей хотелось накричать на него, бросить зонт на землю и избить наглеца кулаками. В горле у нее пересохло, но она спросила хриплым голосом:

— Чего вы от меня хотите?

Он тряхнул взлохмаченными ветром волосами и тихо рассмеялся. Этого она от него никак не ожидала. Она с недоумением уставилась на него.

— Дорогая моя девочка, — сказал он, явно насмехаясь над самим собой, — разве вы не догадались? Что обычно хочет такой мужчина, как я, от такой женщины, как вы?

Она молчала, уставясь на него непонимающим взглядом. Эштон покачал головой и с покаянным видом прикоснулся пальцем к своим губам.

— Не знаю, как бы это сказать поделикатнее… Я хотел бы — как это называют французы? — быть вашим близким другом… нет, лучше сердечным другом. — Он по-прежнему говорил с иронией. — Или, возможно, мне следует набраться храбрости и прямо признаться, что я уже давно воспылал страстью к вам и, будучи не в силах молчать, вынужден умолять вас, дорогая мисс Берне, не отвергать меня.

Она по-прежнему не проронила ни слова и лишь молча смотрела на него так, словно он говорил на незнакомом ей языке. Когда он это заметил, выражение его лица смягчилось.

— Неужели это вас удивляет? — озадаченно спросил он. Мадди вздохнула и отвела глаза, чтобы он не заметил, что у нее отлегло от сердца. Значит, он хочет, чтобы она стала его любовницей? Она уже несколько дней и ночей места себе не находит от страха и отчаяния, а он всего лишь хочет стать ее любовником.

Она ненадолго закрыла глаза, наслаждаясь солнцем, впитывая его, позволяя теплу проникнуть в самые отдаленные уголки своего существа. Она спасена. Он ничего не подозревает, ничего не знает, ему всего лишь хочется забраться в ее постель. Все ее тревоги были напрасны, потому что он ничего не знает и ей ничего не угрожает.

Он прикоснулся к ее пальцам, все еще судорожно сжимавшим ручку зонтика. Мадди повернулась к нему. Он стоял так близко, что тень от зонтика падала на его лицо, а ее юбки, раздуваемые ветром, прикасались к его ногам. От прикосновения его пальцев к ее затянутой в перчатку руке у нее учащенно забилось сердце: его близость вызвала у Мадди какое-то странное и неожиданное волнение. В его глазах снова появился насмешливый огонек, а выражение лица стало непроницаемым.

— Вижу, мне не удалось добиться успеха стремительным натиском. Досадно. Наверное, я слишком много лет провел в обществе мужчин. Разучился очаровывать женщин. Надо, пожалуй, заняться этим.

Мадди с удивлением смотрела на него. Ей впервые удалось увидеть то, что он скрывает под маской, — боль, возможно, или печаль и даже гнев. Сама того не желая, она была тронута и заинтригована.

— Вы очень суровый человек, мистер Киттеридж, не так ли? — тихо сказала она.

Кажется, вопрос удивил его не меньше, чем ее. Маска на мгновение снова сползла с его лица. Он опустил глаза.

— Я не всегда был таким, — тихо ответил он. — Мне пришлось этому научиться. — Потом, не упрекая ее, а просто высказывая предположение, добавил: — Как и вам.

Это был короткий момент истины. Они оба почувствовали искреннюю симпатию друг к другу. Она заметила странную доброту в его глазах, которой в нем и подозревать не могла. Ей показалось вдруг, что нашелся тот человек, который сможет все понять и принять и разделить с ней любую тяжесть. Человек, с которым можно чувствовать себя в безопасности.

Она была потрясена собственными мыслями. Как это можно? Эштон Киттеридж держит в руках ее будущее. Ему ничего не стоит уничтожить ее, а она осмеливается чувствовать себя с ним в безопасности?

Очевидно, Эштон почувствовал, что в ней что-то изменилось. Момент, когда обнаружилась его уязвимость, прошел, и он вкрадчиво сказал:

— Я, конечно, понимаю, что не первый обращаюсь к вам с подобным предложением, но, чтобы вы не сомневались в серьезности моих намерений, хочу признаться, что долго размышлял, что мне делать, чтобы не присоединиться к толпе несчастных мужчин с разбитыми сердцами, которых вы отвергли до меня. — Он снова говорил холодным тоном, и маска вновь плотно закрывала его лицо. Мадди было больно видеть, что человек, которого она только что узнала, исчез с такой легкостью. — Чем бы я мог соблазнить вас? Богатством? Но вы и сами богаты. Уютным особняком в городе, обставленным красивой мебелью? Но у вас все это есть. Защитой? — Он взглянул на ее телохранителя-аборигена, который стоял, не сводя с нее глаз. — Судя по всему, это вы и без меня обеспечили. Поэтому умоляю вас сказать мне, мисс Берне, что мне сделать, чтобы вы благосклонно рассмотрели мое предложение? Что предложить вам, чтобы вы стали моей? — Ей не хотелось грубо обрывать его, потому что она еще не забыла, как заметила уязвимость под его маской. Тем более что в его присутствии она почувствовала себя в безопасности. На какое-то время. По чистой случайности она получила отсрочку: он ничего не знает. Но долго ли это сможет продолжаться? И сколько еще она сможет испытывать судьбу?

Ей оставалось одно: решительно расправив плечи, она вздернула подбородок и взглянула на него безжалостным взглядом.

— Вам нечего предложить мне, мистер Киттеридж, — сказала она. — Ваше предложение я считаю оскорбительным, а ваши манеры отвратительными. Будьте добры больше меня не беспокоить. А если будете преследовать меня, я пожалуюсь констеблю. Если вы еще раз появитесь на пороге моего заведения, вас силой выставят вон. Если вы хотя бы поздороваетесь со мной на улице, я сочту это оскорблением, и, как вы уже видели… — она указала глазами на телохранителя, — у меня имеются свои методы защиты от нежелательных посягательств. — Она перевела дыхание и одарила его презрительным взглядом. — Вы правы, — холодно сказала она в заключение, — ко мне уже обращались с этим гнусным предложением, но должна признаться, никогда еще это не делалось в такой вопиюще вульгарной манере. В этом вам нет равных. Всего хорошего, мистер Киттеридж. — Закрыв зонтик, она повернулась, чтобы уйти, но он, низко поклонившись, преградил ей путь.

— Браво, мисс Берне! — воскликнул он и выпрямился. Она заметила в его глазах искорки смеха. — Вот это здорово! Еще никогда в жизни меня с таким изяществом не ставили на место!

Мадди вспыхнула от праведного гнева.

— Прочь с дороги! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Все еще улыбаясь, он отступил на шаг.

— Я запомню ваши слова, — пообещал он, — но должен предупредить, что меня не так легко обескуражить, и все, что вы сказали, лишь еще больше подогрело мое любопытство. Возможно, со временем вы сами захотите пересмотреть свое отношение.

Мадди, шурша юбками, стала спускаться по склону, спиной ощущая на себе его насмешливый самоуверенный взгляд. Только оказавшись внутри экипажа, она позволила себе оглянуться. Он все еще стоял там, смотрел в ее сторону и улыбался.

Мадди уселась поудобнее на сиденье и, обняв себя руками, попыталась унять дрожь возмущения и отчаяния. Ей почему-то показалось, что она лишь ухудшила ситуацию. Ей снова стало страшно. Какие еще неожиданности сулило ей будущее?