Глава 2

Когда дверь в спальню отворилась, в голове Оливии первым делом мелькнула мысль, что пора бы завязывать с необдуманными желаниями.

Вторую мысль было выразить невозможно. Скорее, это накатила волна жара и изумления, жгучим бурливым потоком прокатившаяся через все ее существо.

По широким, необъятным плечам лорда Гринли свободно струились длинные золотистые волосы. На нем была только свободного кроя белая рубашка, заправленная в черные брюки, плотно обтягивающие его мускулистые ноги, отлично обрисовывая упругие бедра и плоский живот. Он стоял напротив нее во всей своей грациозно-непринужденной кошачьей красе.

Оливия подумала о божественной красоте своего мужа. Да, в ее спальне, бесспорно, стоял бог. Богам, внезапно решила Оливия, воистину следовало бы почаще появляться в спальнях.

Если только она не ошибалась – а она слишком долго прожила в деревне, чтобы ошибаться, – он тоже был рад их встрече. Оторвав взгляд от внушавшей трепет области ниже пояса мужа, девушка постаралась рассмотреть его целиком.

«Да, божество», – вновь подумала Оливия. Обликего излучал необузданность, грациозность и дикарскую мощь. Ни дать ни взять норманнский вождь из тех времен, когда цивилизация еще не совсем вытеснила варварство.

Еще тогда, при первой встрече, в реке, Оливия решила, что он хорош собой. Увидев его в холле своего дома, она подумала, что он бесподобен. Во время брачной церемонии она почти не видела его сквозь кружевную вуаль, а во время свадебного завтрака ее так мутило, что ей не удалось как следует его рассмотреть.

Теперь, оставшись с мужем один на один, Оливия почувствовала, как под воздействием его внушительных размеров вкупе с золотистым великолепием ей становится нечем дышать. Казалось, его мощные плечи заполнили собой всю комнату, которую она раньше считала просторной. Голубые глаза Дейна притягивали ее взгляд как магнит. По правде говоря, ей по-прежнему было нечем дышать, и от этого у нее закружилась голова.

Оливия приложила руку ко лбу. Очень… очень сильно… закружилась голова…

Лорд Гринли одним махом оказался рядом и подхватил ее даже раньше, чем у нее ослабли колени. Оторвав ее от пола, словно она весила не больше кошки – а Оливия точно знала, что весит больше, чем целая орава хорошо откормленных кошек, – он в мгновение ока перенес ее в кресло перед камином.

– Тебе нездоровится? – Мягкое и теплое дыхание Дейна коснулось ее щеки. Оливия закрыла глаза, обескураженная его заботой и слишком смущенная проявлением своей слабости, чтобы дать ответ. – Может, позвать камеристку?

Муж по-прежнему сжимал ее стан, будто поддерживая, хотя она чувствовала себя просто прекрасно. Она как будто оказалась зажатой меж двумя каменными арками, словно никакая сила на свете не могла заставить виконта отпустить ее. Жар его тела приятно обволакивал ее каким-то незнакомым дурманящим ароматом. Оливия зарделась, поймав себя на мысли, что ей это очень нравится. К сожалению, она не могла вечно лежать в его объятиях. Оливия никогда не умела лгать, поэтому и выложила все как есть:

– От тебя у меня дух перехватывает.

Виконт ослабил хватку. Тут же пожалев о своих словах, Оливия с трудом сдержала порыв вновь упасть на его широкую грудь в глубоком обмороке. Внезапно девушка поняла, что вправе позволить себе любую вольность, ведь в этом ничего не будет зазорного. Теперь он принадлежит ей.

Но какой бы соблазнительной ни была эта мысль, Оливия не хотела показаться слишком навязчивой.

– Я не совсем это имела в виду, – промолвила она, с отвращением чувствуя, как пунцовый румянец заливает лицо. Она никогда не умела очаровательно краснеть, как некоторые барышни, у которых на щеках распускались розы. Румянец на ее щеках, пожалуй, походил на две кляксы. – Я сегодня не поела. Немного нервничаю. Ты такой… огромный!

Дейн посмотрел на свою новоиспеченную жену с глубоким разочарованием. Все-таки он ошибся. Во время их предыдущих встреч она показалась ему этакой славной пышечкой: выносливой и полной здравого смысла. Гринлй довольно неохотно выпустил ее и встал. Она была такой приятной на ошупь, и он так надеялся…

Очевидно, она гораздо слабее и застенчивее, чем он считал. Ей не по силам даже смотреть на него. Не важно. Сделанного не воротишь. Теперь она его жена. Его долг – защищать ее, даже если защищать придется от самого себя. Она ничего не могла поделать со своей слабохарактерностью, равно как и он ничего не мог поделать со своей… проблемой.

– Я позвоню, чтобы пришла камеристка, – мягко сказал он, спрятав разочарование. – А потом уйду, чтобы тебя не тревожить.

Его новоиспеченная женушка изумленно вскинула на него глаза, и огненно-красный румянец медленно сбежал с ее лица.

– Уйдешь?

Лицо Дейна приняло холодно-высокомерное выражение.

– Разумеется, не такой я человек, чтобы навязывать себя…

– Нет! – В мгновение ока она оказалась на ногах. – Я не желаю снова через это проходить!

Дейн вздрогнул.

– Разумеется, я не стану ничего требовать…

Невероятно, но его скромница жена, предполагаемый образец самообладания и благоприличия, топнула ногой и вскинула на него свирепый взгляд.

– Ты хоть представляешь, что я пережила, когда ждала тебя нынче вечером? А каких мук мне стоили последние две недели, если на то пошло? Да у меня такое чувство, будто я только и делала, что неделями сиднем сидела у окна! А теперь, не побыв со мной и пары минут, ты снова… снова… собираешься уйти? – Она скрестила руки под грудью и свирепо уставилась на него. – Нет уж! Ты остаешься!

С минуту Дейн только и мог, что стоять и молча смотреть на нее. Никто не разговаривал с ним в подобном тоне. Никогда.

Уже в шестнадцать лет он вымахал точно пожарная каланча и возвышался над прочими мальчишками. С тех пор к нему все относились исключительно с боязливым почтением. Дейн никогда не прибегал к своему росту для устрашения, но, с другой стороны, он и не сталкивался с подобной необходимостью. Ему достаточно было открыть рот, и он мог поручиться, что каждое его слово будет услышано и исполнено.

Гринлй попытался уменьшить исходившую от него угрозу, нацепив на себя маску рубахи-парня. Это противоречило его серьезному нраву, но одиночество, вызванное этим настороженно-почтительным отношением, только усугубилось, когда он окончательно окреп и возмужал. Даже принц-регент в присутствии Дейна сводил свои капризы к минимуму, а лорд Ливерпул, премьер-министр, всегда пасовал перед мнением Дейна.

И тем не менее вот эта барышня, еще совсем девчонка, коли на то пошло, только что топнула на него ногой!

Либо она сумасшедшая, либо гораздо смелее, чем показалось ему поначалу. Как бы то ни было, но, видимо, она понятия не имела, что происходит с ее полными грудями в прозрачной ночной сорочке, когда она скрещивает руки. Дейн обнаружил, что ему трудно отвести взгляд от ее прелестей.

– Ты требуешь, чтобы я остался? – Оливия раздраженно вскинула бровь:

– Именно так.

Ради интереса Дейн тоже скрестил руки на груди и расставил ноги в стороны. До сих пор на его пути не встретился ни один мужчина, который бы нисколько не дрогнул при виде этой устрашающей позы.

Уму непостижимо, но в ответ новоиспеченная леди Гринлй, у которой еще молоко на губах не обсохло, тоже расставила ноги в стороны, и гневный огонь в ее взгляде полыхнул с удвоенной силой. Тяжелый локон светлых волос соскользнул с ее плеча и легким занавесом опустился на одну налитую грудь. От изнеженной, хорошенькой, безмятежно-спокойной дочери Челтнема не осталось и следа. Теперь она напоминала разгневанную богиню плодородия.

Дейн хотел было улыбнуться, но заподозрил, что это только подольет масла в огонь. Поскольку, по совести говоря, его обделенная вниманием женушка имела полное право досадовать на него. Гринли развел руками и улыбнулся:

– В таком случае я остаюсь.

– Хорошо.

На долгое время повисла неловкая пауза. Дейн выжидал. Его молодая жена беспокойно переминалась с ноги на ногу, но любопытство все-таки пересилило, и Гринли поинтересовался:

– Э-э… ты не соизволишь пояснить, для чего я остаюсь?

Гнев в ее взоре потух, а раздражение уступило место внезапной робости. Дейн с интересом наблюдал за этой переменой. Лицо ее было похоже на зеркало, в котором отражались все движения ее души. Что-то сейчас творится в ее головке?

Оливия смущенно откашлялась.

– Я думала, может, мы обсудим… то есть, мне бы очень хотелось узнать, что… что ты от меня ждешь?

Дейн с любопытством разглядывал ее.

– Я жду, что ты будешь мне хорошей женой.

На миг смущение отпустило Оливию. Она метнула в него насмешливо-недоверчивый взгляд. «Не валяй дурака», – говорил этот взгляд.

Надо бы развеять ее страхи, хотя ему очень понравилось наблюдать за игрой противоречивых эмоций на ее лице. Похоже, только в одной области леди Оливия не могла бросить ему вызов.

– Я не настаиваю на немедленном скреплении наших обетов, – спокойно заметил Дейн. – Надеюсь, ты будешь умницей и вскоре разделишь со мной радости любовной близости.

Покусывая губу, Оливия отвела взгляд в сторону.

– Ты ручаешься, что твои представления… о любовной близости не выходят за рамки обычных? – Она устремила на него неожиданно пронзительный взгляд. – Видишь ли, я наслышана о таких вещах.

Гринли не удержался. Слишком уж она была обворожительной. Он напустил на себя озадаченный вид.

– Прости, ты не могла бы выразиться яснее?

Оливия и впрямь открыла рот, собираясь ответить, но, должно быть, что-то в лице Дейна выдало его. Глаза ее сузились.

– Не вижу ничего забавного. Ты знаешь, о чем я. Черт! Ну ладно.

Гринли развел руками, признавая свой промах.

– Знаю. И могу заверить вас, миледи, что я… э-э… совершенно нормальный человек. – Это не вполне соответствовало действительности, но сейчас не время поднимать этот вопрос. В любом случае она спрашивала не об этом.

Леди Оливия испустила долгий вздох и ласково улыбнулась:

– Что ж, очень хорошо. Садись, пожалуйста. Давай немного побеседуем.

До тех пор пока его молодая жена оставалась в тонюсеньком пеньюаре, тесемки которого держались на честном слове, Дейн был согласен часами сидеть напротив нее и беседовать о чем угодно. Оказывается, она куда соблазнительнее, чем представлялось поначалу, но эта потрясающая грудь сразу бросилась ему в глаза.

Придвинув стул от туалетного столика поближе, Гринли усадил в него Оливию, а сам занял кресло побольше. Не по-джентльменски, конечно, но не мог же он сейчас ей объяснять, что за свою жизнь сломал не один стул. Наклонившись вперед, Дейн уперся локтями в колени и принялся со знанием дела разглядывать жену.

«Вот уж воистину изумительная…»

– Мои глаза находятся чуть выше, милорд, – сухо заметила Оливия.

Когда Гринли оторвал взгляд от ее груди, лицо ее было каменным.

«Ага, она снова поймала меня с поличным». Дейн улыбнулся уголком рта:

– Примите мои глубочайшие извинения, миледи. Уверяю, у меня и в мыслях не было ничего, кроме восхищения.

Оливия вскинула голову:

– Даже не знаю, то ли сказать спасибо, то ли залепить пощечину, ведь положение мужа освобождает от соблюдения некоторых приличий…

Гринли уверенно кивнул:

– Ода.

Девушка рассеянно затеребила тесемку у ворота. Узел развязался окончательно, открыв еще один дюйм пухлой ложбинки. Гринли беспокойно поерзал на сиденье, кровь начала пульсировать в его чреслах. Похоже, эта затея с беседой оказалась каверзнее, чем он поначалу ожидал.

– Я почти ничего о тебе не знаю, – говорила Оливия. – К примеру, у тебя есть родственники, с которыми я должна буду познакомиться? Я обратила внимание, что нынче утром на свадебной церемонии не было ни души.

Родственники. Слово это не сразу пробилось сквозь пелену рассеянности к его сознанию.

– Нет-нет, моих ближайших родственников уже нет в живых. Матушка ушла из жизни, когда я еще был ребенком, а отец… – Что он делает? Ни с кем раньше он не обсуждал Генри Колуэлла.

Леди Оливия ободряюще смотрела на него.

– А отец?

Дейн заставил себя небрежно пожать плечами:

– Скончался два года назад. Несчастный случай. – Надо бы уточнить некоторые подробности, не то она может услышать что-нибудь совершенно иное, хоть он и сделал все возможное, чтобы замять то дело. – Погиб, когда чистил свой пистолет. Ну, сама понимаешь.

Оливия подалась вперед и накрыла ладонью его сцепленные в замок пальцы.

– До чего же это тяжело, да? Я, конечно, люблю своих родителей, но когда мой брат Уолтер утонул месяц назад… – Она умолкла, тяжело сглотнув. – Ближе брата у меня никого не было, – тихо промолвила она.

Лорд Уолтер, по всеобщему мнению, был испорченным оболтусом, но едва ли испорченнее прочих юных лордов, ныне заполонивших Лондон. По всей видимости, Оливия любила этого лоботряса, несмотря на дурную славу, ходившую о нем после кончины. Это говорило в ее пользу.

– Однако ваша семья не слишком строго соблюдала траур, – заметил он, следя, чтобы в голос не вкралось осуждение.

Оливия все гадала, когда же кто-нибудь задаст ей этот вопрос. Они с родителями носили полутраур: одевались в приглушенные тона и пропускали все танцы на светских раутах. Но этих незначительнейших знаков скорби было явно недостаточно, чтобы подобающим образом почтить память Уолтера.

– Мне надо было сделать хорошую партию в этом году, – медленно проговорила она.

Дейн накрыл ее ручку, сочувственно сжимавшую его пальцы, огромной теплой ладонью.

– Полно, миледи. Я сам пришел к такому же выводу. – Оливии понравилось, как ручища виконта устроилась на ее руке. Ради интереса она просунула под его ладонь вторую руку. Места хватило для них обеих и осталось еще. Рядом с ним она чувствовала себя Дюймовочкой.

Какое чудесное ощущение! А уж какое возбуждающее! Оливия запрокинула голову, чтобы как следует рассмотреть мужа, потому что даже сидя в кресле пониже он все равно нависал над ней.

– Пожалуй, я не прочь разделить с тобой пару-другую радостей любовной близости, – выпалила она.

Дейн оторопел:

– Сейчас? Прямо в кресле? – Глаза его снова блеснули лукавством.

– Опять ты меня дразнишь, – пожурила его Оливия. Дейн медленно кивнул:

– Извини. Не смог удержаться. Не самое подходящее время для шуток, да?

Оливия отдернула руки и встала. Она снова ляпнула что-то не подумав. Маменьке так и не удалось полностью искоренить в ней этот недостаток. Однако на попятный идти слишком поздно. Она в самом деле находила его весьма привлекательным, к тому же он так обнадежил ее относительно своих предпочтений…

Щеки ее зарделись, но она даже не попыталась отвернуться.

– Я тут подумала: зачем тянуть?

У Дейна тут же подскочил пульс, равно как и кое-что другое. Быть может, Оливия – именно та, кого он так долго искал? Она определенно его не боялась (по крайней мере пока он был в одежде). Едва ли это можно было сказать о… обо всех.

Глядя на его колебания, Оливия испустила тяжелый вздох.

– Ну, не мне же начинать? Я даже не знаю с чего.

Ее наполовину раздосадованное, наполовину смущенное выражение лица разоружило Дейна.

– Ну, – медленно вымолвил он, вставая с кресла, – можно начать с поцелуя.

Оливия почувствовала, как лед и пламень вихрем пронеслись по ее телу, когда он двинулся на нее. И хотя она сама настояла на этом, она поймала себя на том, что отступает на шаг каждый раз, когда он делает шаг вперед. В конце концов она уперлась задом прямо в массивный столбик кровати и ухватилась за него, чтобы не упасть. Виконт продолжал наступать на нее. Он подошел так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– По-моему, выше тебя я никого не встречала, – услышала она свой тихий голос.

– Я внушаю тебе страх?

Из груди ее вырвался легкий, хриплый смешок. Уж чего-чего, а страха она решительно не испытывала. Гринли моргнул.

– Я так понимаю, это означает «нет»?

Оливия невинно распахнула глаза, не в силах удержаться от того, чтобы не уязвить его раздутое самолюбие, хотя сама с трудом переводила дух.

– Я могла бы прикинуться испуганной, если тебе угодно. – Уголок его точеного рта дрогнул.

– А я мог бы прикинуться коротышкой, если тебе угодно.

Надо же, здоровое чувство юмора! Еще одно восхитительное качество в копилку ее знаний о муже. Оливия буквально растаяла, а ее волнение снова пошло на убыль.

– Когда же ты наконец меня поцелуешь, муж мой? – прошептала она.

Гринли наклонился к ее уху, намеренно щекоча своим теплым дыханием чувствительные островки ее кожи.

– Когда же ты наконец замолчишь, жена моя? – «Жена моя».

Оливия вновь с потрясением осознала, что онажена норманнского бога.

«Теперь ты мой».

Должно быть, она произнесла эти слова вслух, потому что норманнский бог улыбнулся, уткнувшись ей в шею.

– Похоже на то, – промолвил он. Рокот его низкого голоса прокатился по закоулочкам ее существа, о существовании которых она даже не подозревала, отозвавшись ноющей болью где-то в животе и покалыванием в маковках грудей.

Теплыми губами Дейн коснулся шеи, линии подбородка. И вот его дыхание Коснулось ее уст. Замерев, он тянул время. И Оливия не вытерпела. Встав на цыпочки, она требовательно чмокнула его в губы. Гринли окаменел, когда Оливия с силой прижалась к его губам.

Вначале Оливия испытала острое разочарование. Ощущения от прикосновения к губам Дейна нельзя было назвать неприятными, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что она чувствовала, когда его дыхание ласкало ей шею. Девушка неуверенно отступила назад, но в этот момент Гринли рывком прижал ее к груди и припал к ее устам.

Дейн не собирался вот так на нее набрасываться, просто очень уж неожиданно она оказалась рядом: Она нежно коснулась его губ, а восхитительная тугая грудь уперлась в его плотное тело.

Он чертовски долго сдерживал себя…

И внезапно иссушающие душу унылые годы нескончаемого воздержания умчались прочь, а жаркая волна острого желания поглотила его безупречную выдержку. На короткий, вобравший в себя вечность миг он прижал к себе целомудренную, непорочную дочь Челтнема так, будто она была его единственной надеждой. Словно он боялся утонуть в этом потоке. На коротенький отрезок пути секундной стрелки он впился в ее уста, словно умирающий с голоду дикарь, которому нежданно-негаданно перепало роскошное угощение.

Это длилось всего секунду, или две… или десять. Но Дейн резко пришел в себя. Все его существо кипело возмущением от собственного буйства. Он вдруг обнаружил, что его целомудренная женушка, вцепившись обеими руками в его рубашку и прильнув к его губам, издает еле слышные жалобные звуки.

Дейн молниеносно захлопнул дверь перед носом необъяснимой вспышки вожделения, с трудом оторвавшись от губ жены. Притянув девушку к себе, он прижался подбородком к ее макушке, силясь вернуть утраченное самообладание. Этак он ничего не добьется. Перепугать молодую жену необузданной похотью – не самое удачное начало для того, чтобы подобающим образом подготовить ее к своему вторжению.

Выдержка была наиважнейшим условием для успеха его предприятия. Из-за своего физического недостатка ему всегда придется держать себя в узде, даже если он каким-то чудом склонит ее к близости. Он никогда не станет докучать ей своими низменными желаниями. Ни к чему пугать бедняжку. Оставалось надеяться, что он еще не успел окончательно все погубить.

Дейн в последний раз сделал глубокий вдох, но тут до его сознания дошло, что Оливия вовсе не казачась безнадежно испуганной. На самом деле барышня в его объятиях продолжала цепляться за него, неуклюже пытаясь поцеловать в шею.

По телу виконта разлилось облегчение. Обняв Оливию за плечи, он бережно отодвинул ее от себя, предусмотрительно натянув вожжи самообладания.

Оливия удивленно заморгала, когда ее мягко, но решительно отстранили.

– У меня… у меня плохо получилось? – вымолвила она, ловя ртом воздух и силясь сфокусировать взгляд. – Я старалась делать, как ты. Может, попробовать еще разок?

Леди Оливия шагнула вперед, собираясь так и сделать. Ей просто не терпелось вновь оказаться втянутой в этот мимолетный водоворот страсти. Она никогда – ни разу! – за всю свою жизнь не… Ну разумеется, нет! Ни одна добропорядочная девушка этого бы не допустила.

Гринли не выпустил ее плеч. Он опять отодвинул ее от себя, держа на расстоянии вытянутой руки. Оливия разочарованно посмотрела на него, сдвинув брови на переносице. Бесстрастное выражение его лица привело ее в замешательство.

– Почему?

«Ни одна добропорядочная девушка этого бы не допустила».

Маменька постоянно твердила Оливии, что она слишком несдержанна, что с ней вечно получаются какие-то конфузы. Да ведь она не только целовала его. Она его еще и лизала! Отшатнувшись, Оливия высвободилась из его рук, прижав ладошки к пылающим щекам.

– О Боже! Что-то ты должен обо мне думать…

Сначала она отчитала его за пренебрежительное отношение, потом бесцеремонно потребовала, чтобы он остался и скрепил их брак. А после набросилась на него! Какое безумие!

Их поцелуй был пылким, необузданным, он превзошел ее самые смелые мечты. Губы Дейна были горячими и жадными. Все было так волнительно. И обжигающая влага рта, и то, как его язык ворвался в ее уста, вторгаясь в святая святых. И то, как властно он притянул ее к своей огромной труди, – все это будоражило ее воображение. Оливия вдруг почувствовала себя беспомощной крохой, всецело отданной в его власть, а когда он накрыл ее губы, завладев ее ртом, разжег в ней самой такой огонь желания, который чуть было не поглотил ее всю.

Даже теперь, когда она стояла перед ним, охваченная мучительным стыдом, жаркая дрожь вожделения пробежала по ее телу при воспоминании об этом. Она неисправима!

– Оливия.

Дейн еще ни разу не называл ее по имени. Ей понравилось, как он его произнес, слегка понизив голос на втором слоге. Большими теплыми руками он притянул ее за плечи к твердыне своей груди.

– Оливия, не расстраивайся. – Она быстро помотала головой:

– Я держалась ужасно развязно. Я слишком… – Гринли легонечко ее встряхнул.

– Нет. Посмотри на меня, милая, – ласково велел он. Оливия повиновалась. Его голубые глаза смотрели на нее совершенно серьезно. Она впервые видела его таким. Обычно он производил впечатление беспечного весельчака, но и серьезное выражение подходило ему.

– Я твой муж, – сказал он. – И моя святая обязанность – направлять тебя во всем, что касается физической близости. Ты просто отвечала на мою несдержанность.

Она закусила губу.