Королевская четверка (№2) - Все твои тайны

Она уйдет от него, и поделом. Но даже сейчас Гринли не мог полностью отбросить сомнения.

«Высовершилиошибку, милорд. Нояусталазанеерасплачиваться. Ятолькоиделала, чтостараласьугодитьтебе, нотакинепреуспелавэтом. Тебеугодитьневозможно. Откровенноговоря, уменябольшенетсилподтебяподлаживаться. Такчто, сделаймилость, ничегомненеговори. Ине взваливайнамоиплечиновуюношуизсвоихневыполнимыхтребований».

Дейн сидел на кровати всего в нескольких дюймах от жены, сжимая в руках ворохи листков, пропитанных ее болью. Он не осмеливался снова встретиться с ней взглядом.

Что он с ней сделал? Вытянул из нее всю душу, высосал все великодушие, любовь и ласку, а потом как ни в чем не бывало заявил, что ему и этого мало. Мало доказательств, мало свидетельств, мало подтверждений тому, что она достаточно хороша для него. Она пошла со своей болью к Маркусу, а он обвинил ее. Она нашла себе друга в лице принца-регента, а он подумал о ней самое худшее.

Она сделала для него то, на что не отваживалась ни одна женщина, а он заподозрил ее в предательстве.

Она даже попыталась сама вернуть предателя, а он отверг ее, безжалостно вычеркнув из своей жизни.

«Ее родители сознались в заговоре. Оливия должна была опутать тебя своими чарами. Ты обязан ее допросить».

Он закрыл глаза, силясь заглушить недоверие, которое по-прежнему жило в его душе. Впрочем, не исключено, что всеми поступками Оливии двигало желание заставить его отбросить все, чем он жил, променяв свои принципы на любовь.

Любовь.

Он резко встал, словно для него находиться рядом с ней было все равно, что сидеть на раскаленных углях.

– Не буду больше вам докучать, миледи.

Неужели этот натянутый, звенящий голос принадлежит ему? Виконт заставил себя посмотреть на Оливию. Ее голова лежала на подушках. Глаза были закрыты, но, судя по напряженному виду, она не спала, а просто ждала, когда он уйдет.

И он смилостивился, тихо затворив дверь в комнату, где молча лежало его личное проклятие.

Оливия обессиленно обмякла, услышав щелчок дверного замка, затем осторожно перекатилась на живот и сунула руку под матрац. Там был дневник.

Пальцы, сжимавшие карандаш, мучительно ныли, но она усилием воли сосредоточила взгляд на пустой странице.

«Всетовремя, покаонбылвкомнате, частьменясгорала отжеланияброситьсяемунашеюивыплакатьвсесвоистрахиимечты. Ятакеголюблю…»

Карандаш дрогнул в ее руке. Беда в том, что она начала понимать: мужчины, которого она полюбила, никогда не существовало на самом деле. Она придумала его, задурила себе голову фантазиями о доблестном рыцаре, который всю жизнь будет ее любить, носить на руках и никогда не предаст.

Что за нелепая мысль! Мир – это юдоль скорби. В мире нет никакой вечной любви.

Она была глупым ребенком, а глупые дети обычно верят в волшебные сказки. Оливия чувствовала, как холодная и ничем не приукрашенная действительность вливается в ее душу, ожесточая и обращая прежние ее призрачные грезы в силу и решительность.

Оливия захлопнула дневник и швырнула его через всю спальню, стараясь вычеркнуть из памяти свое прошлое, но промахнулась. Книжица пролетела мимо огня, ударилась о каминную полку и завалилась в дальний угол. Долой с ее глаз!

«Янебессильна. Янепринцесса, запертаявбашне. Я – ледиГринли!»

Тут дверь отворилась, и в комнату вошел доктор с саквояжем в руке.

Дейн забрал бренди.

Он был в комнате напротив и мерил шагами пол. Ее хриплые крики были настолько слабы, что едва проникали сквозь толстенную дверь, однако каждый из них вонзался в его сердце, точно меч.

Виконт остановился, прижавшисьлбом к прохладному дереву. Еще одного крика ему не вынести, подумал он, но тут же презрительно усмехнулся своему эгоизму. Ведь это не у него ковырялись в ноге ножом, разве не так?

Но крики вдруг прекратились. От этого он еще больше встревожился. Почему она замолкла? Доктор извлек пулю? Или она?..

Дверь перед его носом открылась. На пороге стоял доктор. В сюртуке, шляпе, с застегнутым саквояжем, он явно собирался уходить.

– Пулю я вынул, а последствия сотрясения постепенно сходят на нет. Ее сиятельство поправится, – бодро отрапортовал он. – Если, конечно, не заболеет лихорадкой и не умрет.

Дейн таращился на доктора. Тот энергично кивнул и прошел мимо. Вероятно, доктора стояли особняком на общественной лестнице. Они прекрасно сознавали, что без них не обойтись, и редко выказывали должное почтение знати.

Тут до сознания Дейна дошли слова врача: «Оливия поправится». И через мгновение: «Лихорадка».

Вдруг его обуял страх перед этим загадочным заболеванием. Промчавшись через гостиную, он ворвался в спальню Оливии.

Глава 30

Возле кровати сидела леди Рирдон и утирала влажной тряпкой пот с бледного лица Оливии.

– Тсс! – приказала она, не поворачивая головы. – Хвала небесам, она наконец-то потеряла сознание. Безрукий коновал, чтоб ему пусто было! – В ее голосе чувствовалось напряжение. – Я боялась, он провозится вечность.

– Что насчет лихорадки? – Леди Рирдон помотала головой:

– Оливия очень сильная, гораздо сильнее, чем я ожидала. У нее небольшой жар, но теперь, когда пулю вынули, все как рукой снимет.

Дейн опустился в кресло, придвинутое к кровати с противоположной стороны.

– Слава Богу!

Леди Рирдон метнула в него сердито-недоверчивый взгляд:

– Хм!.. Натаниель сказал мне, что вы по-прежнему держите ее родителей под замком. Вы даже не разрешили им повидаться с ней.

Дейн и бровью не повел.

– Лорд и леди Челтнем были в сговоре с опаснейшим агентом французской разведки…

– Который прижал их к стенке. – Уилла отложила в сторону тряпку и хорошенько подоткнула Оливии одеяло. – Вы когда-нибудь были в чьей-либо власти, милорд?

«Я люблю тебя, дуралей ты эдакий! Я только и мечтала о том, чтобы стать твоей женой».

– Один раз, – ответил Дейн. Голос его прозвенел, точно натянутая струна. – Всего один раз.

Леди Рирдон встала.

– Думаю, надо дать ей выспаться. Я пришлю одну из этих одинаковых с лица сестриц.

– Я останусь с ней, – тихо промолвил Дейн.

– Только если поклянетесь, что не станете ее связывать и сажать под стражу. Или делать еще какую-нибудь дурость.

Дейн медленно перевел на нее взгляд:

– Во всяком случае, не сегодня. – Леди Рирдон скрестила руки на груди:

– Вы мне не нравитесь, лорд Гринли. Натаниель, разумеется, думает, что я веду себя глупо. По правде сказать, мы впервые поссорились по-настоящему. Я считаю, что у вас нет сердца. Он считает, что вы прекрасно знаете свой долг. – Она уже было вышла из комнаты, но остановилась в дверях. – Я хочу задать вам всего один вопрос.

Дейн не повернул головы.

– И что же это за вопрос?

– Зачем вы вообще женились, если знали, что никогда не поверите женщине?

Дейн покачал головой:

– Доброй ночи, леди Рирдон.

Она вышла, и в комнате наступила тишина. Дейн придвинул кресло поближе к кровати и протянул руку к локону волос, прилипшему к влажной щеке Оливии. Она была бледная как полотно.

– Твои волосы всегда похожи на воронье гнездо, – прошептал он и разжал руку. Шелковистая прядь тотчас просочилась сквозь его пальцы и упала на подушку. – Мне снятся твои волосы.

Лекарь перебинтовал ей руки. Дейн бережно взял ее ладошку и поднес к губам.

– Как же мне с вами быть теперь, миледи? – ласково спросил он. – Рядом с вами я невольно понимаю, как мой отец мог совершить то, что совершил. – Гринли испустил вздох и закрыл глаза. – Я никогда не рассказывал тебе об отце, так ведь? Конечно, так. Я вообще ни о чем тебе не рассказывал.

Он устало откинулся на спинку кресла, по-прежнему сжимая ее перевязанную ручку в своей.

– Пойми, он строго с меня спрашивал, но я гордился этим. Мне казалось, столь высокие требования говорят об исключительно твердых принципах и глубочайшей нравственности. И когда мне удавалось угодить ему, я понимал, что не просто «неплохо справился», не просто «поработал на славу». Я понимал, что мне хоть на йоту, но удалось превзойти его ожидания. Я думал, что поднялся на ступень, откуда рукой подать до совершенства. – Дейн вздохнул, погрузившись в воспоминания. – И все же он был обыкновенным человеком. Слишком обыкновенным. – Сцена в кабинете вновь со всей отчетливостью встала у него перед глазами. – Я был невероятно горд оттого, что я – тот, кто я есть, – так непоколебимо уверен, что знаю все на свете… Я презрел его, вынес ему приговор, отрекся от него, глядя ему в лицо. В моей душе не было ни капли жалости или сочувствия. Я назначил себя судьей, присяжным и палачом.

Оливия, разумеется, никак не отозвалась на его слова, но Дейн и без того догадывался, что она могла сказать. То же самое, что и Маркус.

«Никто не заставлял твоего отца кончать жизнь самоубийством».

Гринли помотал головой, словно опровергая это утверждение.

– Я не оставил ему иного выбора, кроме самоубийства. Я был до того зол и оскорблен в своих лучших чувствах… Я сказал ему, что послал письмо премьер-министру и донес на него. Но я солгал.

Он потер лицо рукой, словно пытаясь побороть усталость.

– Я написал письмо. Оно по-прежнему лежало на моем туалетном столике, потому что у меня не хватило духу его отправить. Но я хотел уязвить его, ударить побольнее, выбить у него почву из-под ног, как он выбил у меня.

Застарелый гнев вновь напомнил о себе.

– Он обязан был пройти этот путь до конца. Он мог бы посмотреть в лицо последствиям своего злодеяния и понести наказание. – Дейн угрюмо хмыкнул, противореча самому себе. – Правда, наказанием наверняка оказалось бы повешение. Он выдал ей важнейшие планы о битвах, которые мы потом проиграли, о людях, которых мы тоже потеряли. С другой стороны, может, он застрелился не из-за меня? Может, он просто не мог жить с самим собой?

Виконт открыл глаза и посмотрел на спящую жену.

– Или жить без нее? Как раз тогда она исчезла. Как пить дать сбежала во Францию. Понимаешь, он любил ее. Любил больше всего на свете. Больше своей страны, больше своего долга и даже больше…

«Даже больше меня».

Дейн порывисто поднялся на ноги.

– М-да, это просто смешно, – пробормотал он себе под нос. – Сижу в темноте и разговариваю с пустотой.

Он направился к двери. Надо распорядиться, чтобы кто-нибудь из этой троицы из ларца сменил его у постели больной.

Под его ногой хрустнул клочок бумаги. Гринли машинально нагнулся, поднял его и продолжил путь. В конце концов, его ждут важные дела.

И он ушел, затворив дверь в спальню, где на кровати лежала женщина и смотрела ему вслед широко открытыми глазами.

Очутившись в библиотеке, виконт вдруг вспомнил о клочке бумаге, расправил его и равнодушно осмотрел со всех сторон. Оказалось, что это обрывок страницы – оторванный уголок, исписанный корявым, убористым почерком.

Нахмурившись, он подошел поближе к свечам.

Осталось всего три строчки:

«…слепоеобожание…

Чтобыононеиссякло, когдаонузнаетправду…

Удастсялимнеобманомзавладетьегосердцем?»

«Ага! – злорадно воскликнул его недоверчивый внутренний голос. – Я так и знал!»

Дейн вглядывался в оторванный клочок бумаги, заставляя себя посмотреть правде в глаза. Оливия не жертва родительских интриг, она с самого начала все знала.

«Наплевать. Она все равно мне нужна».

Неудержимый страх сдавил ему грудь, грозя задушить его.

«Она все равно мне нужна».

Чувства калейдоскопом сменяли друг друга, оставляя в душе кровавые раны. Оливия поправится. Она замешана в заговоре. Она открыла для него мир страсти. Она сказала, что любит его. Она хотела обманом завладеть его сердцем. Она попыталась задержать Самнера. Он бросил ее, раненую и беспомощную, на произвол судьбы.

Лгунья. Оливия. Вина. Страсть. Стыд. Недоверие. Долг. Оливия.

Гринли развернулся и вышел из библиотеки. Только один человек мог протянуть ему руку помощи, только одна душа могла его понять.

Дверь кабинета была заперта. Ключ исчез. Не долго думая Дейн вышиб ее ногой. Комната насквозь выстудилась. Повсюду висела паутина, мебель покрывали пыльные чехлы. Дейн сорвал их, зашвырнув в угол, а потом упал на колени на пол, некогда устланный цветастым ковром. Его сожгли, потому что он был весь заляпан кровью и мозгами.

– Отец, помоги мне! – огласил мертвую комнату его хриплый шепот. – Что мне делать?

Уже и тело его заледенело, и пыль осела на пол, и взошла луна, и комната погрузилась в темноту. А он все стоял и стоял на коленях.

Отца здесь не было. В кабинете не витал дух Генри Колуэлла, любившего и потерявшего себя. Это была обыкновенная комната, холодная и заброшенная.

Дейн уронил голову на грудь. Он тоже обыкновенный человек, не лучше и не хуже своего отца. Слабый, противоречивый. Ему не чуждо было и непостоянство человеческой натуры.

Но он Лев! Поэтому знал, как должен поступить.

Рано утром, спустя два дня после того, как в нее стреляли, Оливия снова собиралась в дорогу.

Дейн объяснил, что ей не обязательно уезжать прямо сейчас.

– Но мне все равно придется уехать, – напомнила она ему. – Поэтому зачем тянуть с отъездом?

Он лишь кивнул:

– Я доеду с тобой до Гринли…

– До Челтнема, – сказала она, высоко вскинув голову. – Я поеду в Челтнем.

«Я не бессильна. Я вольна решать, где мне жить. И я буду жить в Челтнеме».

Вряд ли Дейн захочет, чтобы свет видел, как она ходит в обносках. Он непременно назначит ей содержание. Эти деньги пойдут на Челтнем. Ее родители довольно молоды и проживут в имении еще много счастливых лет, но потом оно перейдет в ее единоличное владение. Да, ей не суждено быть женой Дейна, но она станет хозяйкой Челтнема.

Ей не составило труда получить согласие Дейна. Да и чему тут удивляться, если он спал и видел, как бы поскорее от нее избавиться?

Оливия позволила лакею снести ее вниз по лестнице, но затем настояла на том, чтобы идти самой. Так она никогда не выздоровеет, если не будет пользоваться ногой.

– Вы необычайно сильная женщина, – с печальной улыбкой промолвила леди Рирдон. – Рядом с вами я чувствую себя заморышем.

– И вовсе я не сильная.

Они миновали комнату, где полным ходом шла уборка. Судя по ее виду, здесь давно следовало пройтись тряпкой.

– В этой комнате погиб прежний лорд Гринли, когда чистил свой пистолет, – мягко сказала леди Рирдон.

– А-а… – Оливия усилием воли подавила все чувства по поводу мужниной утраты. Дейн не нуждался в ее сострадании. – Как думаете, погода не испортится?

Леди Рирдон бросила на нее быстрый взгляд.

– Пожалуй, вас ожидает приятное путешествие, – непринужденно ответила она. – Вот бы и наша поездка через неделю прошла так же гладко!

Лорд и леди Рирдон собирались прогостить в Керколл-Холле до конца недели, так же как и принц-регент, и герцог и герцогиня Холсуик. Прочие гости поспешили убраться восвояси после того, как Оливию принесли обратно домой, подстреленную и истекающую кровью. Очевидно, в их числе была и мисс Хакерман, умчавшаяся к прочим великосветским кумушкам с ворохом сплетен о новоиспеченной леди Гринли.

«Могу себе представить».

Неожиданно для себя Оливия поняла, что ее это нимало не заботит. Ей даже не верилось, что она и есть та девушка, которая так отчаянно жаждала угодить свету своими увеселениями на Охотничьем балу.

На подъездной дорожке снова царила упорядоченная суматоха. Дейн уже собирался ехать верхом, предоставив карету в распоряжение Оливии, но откуда ни возьмись появилась Петти.

– Я вам точно не понадоблюсь, миледи?

Оливия покачала головой, выдавив из себя слабую улыбку:

– Я просто хочу немного отдохнуть, Петти. От границы рукой подать до Челтнема. К вечеру мы уже будем там. Я сама прекрасно со всем справлюсь.

По правде сказать, она умирала от желания побыть одной. Спору нет, неустанная забота помогала вернуть здоровье, но в то же время доводила до умопомрачения. Ей жутко хотелось только одного – завыть волком.

Опустив глаза, она увидела в руках камеристки свою шкатулку и вспомнила о…

– Петти, ты уложила мой дневник? – Петти сглотнула.

– Миледи, я… вы бросили его в камин. Я решила, он вам больше не нужен.

Оливия вздохнула:

– Ничего страшного. Главное, он больше никому не попадется на глаза.

Не дай Бог кто-нибудь еще прочитал бы ее наивно-восторженные каракули о Дейне.

Ее внимание привлек грохот копыт. По подъездной аллее мчалась лошадь. Оливия предусмотрительно отступила назад. Меньше всего ей сейчас было нужно очередное падение, а лошади почему-то так и норовили на нее наехать.

С лошади спрыгнул лорд Уиндем, весь покрытый дорожной пылью.

Из дома навстречу ему вышел Дейн.

– Ну ты даешь, старина! Ты никак скакал галопом от самого Лондона?

– Я ехал на перекладных.

Он бросил пронзительный взгляд туда, где стояли Маркус и лорд Рирдон. Нейт с Маркусом тсстчас повернули к дому. Чего-чего, а интуиции «Королевской четверке» было не занимать.

Вчетвером они вошли в дом. Дейн провел их в заново открытый кабинет. В конце концов, это обыкновенная комната с отремонтированной дверью, из которой вынесли почти все книги и предметы обстановки, чтобы освободить место для нового убранства. Не тронули только огромный письменный стол. Присев на край стола, Дейн кивнул Уиндему:

– Выкладывай.

– Вчера ночью Барроби преставился, так и не назвав наследника, – вкратце доложил Стентон.

– Проклятие! – в один голос воскликнули Маркус с Нейтом. Их взволновало отнюдь не отсутствие законного наследника. «Четверке» было глубоко наплевать на судьбу стариковского имения, но умереть, не назвав имя нового Лиса?

– Ливерпул требует нас всех в имение Барроби. И немедленно!

На самом деле премьер-министр не был уполномочен созывать экстренное собрание, но факт оставался фактом: без Лиса конструкция под названием «Королевская четверка» потеряла былую прочность.

Маркус передернул плечами.

– Я могу остаться на страже его высочества. Людей у нас более чем достаточно, к тому же теперь мы начеку.

Дейн кивнул:

– Не думаю, что принцу сейчас грозит большая опасность. Заговорщики сделали ставку на неожиданность, но проиграли.

Натаниель медленно кивнул и посмотрел на Маркуса:

– Я могу оставить жену на твое попечение?

– Разумеется.

Все посмотрели на Дейна. Он колебался. На то, чтобы добраться до Челтнема, плетясь за вереницей карет, уйдет целый день, к тому же имение Барроби совсем не по пути.

«Ты же Лев, а позволяешь ей определять каждый твой шаг».

– Я готов ехать.

Рирдон кивнул и пошел собирать вещи. Уиндем плюхнулся на ближайший диван, чтобы соснуть, ведь он выехал сразу после полуночи. Дейн с Маркусом принялись обсуждать, надо ли принимать дополнительные меры безопасности, поскольку Маркус остается за главного.

– Поезжай, Дейн. Я справлюсь. – Дейн широко улыбнулся другу:

– Знаю. Ты ведь понимаешь? Если у Лиса действительно нет преемника, то по логике выбор падает на тебя.

Маркус пожал плечами:

– Я живу, чтобы служить родине.

Но Дейна было не так-то легко провести. Он знал, что для Маркуса значило место Лиса. Похлопав друга по спине, Дейн направился к выходу. Надо было уладить еще одно дело.

Глава 31

– Понятно, – тихо промолвила Оливия, когда Дейн сообщил, что ей придется ехать без него.

Он отослал леди Рирдон к мужу, и теперь они стояли одни у парадного входа Керколл-Холла.

– Ты будешь в полной безопасности, – заверил ее Дейн. – Я отряжу еще нескольких лакеев.

«Вооруженных лакеев, но ей не обязательно об этом говорить».

Оливия вздернула подбородок:

– В таком случае я хочу тебя кое о чем попросить. Я пришлю тебе записку через пару недель, если мои женские дни не придут вовремя. А если придут… что ж, я понимаю, наш разлад не освобождает меня от обязанности родить тебе наследника. Но прошу тебя, дай мне немного побыть одной. Мне… мне будет легче видеть тебя спустя некоторое время.

Его наследник. Во всей этой кутерьме он совсем упустил из виду такую возможность. Быть может, уже сейчас она носит под сердцем их дитя.

И снова она выбила его из равновесия. Он мог бы поклясться, что ничем не выдал своего душевного волнения, но, по-видимому, она читала его как открытую книгу. Взгляд ее сделался пустым и холодным, словно скованное льдом озеро.

Развернувшись, Оливия похромала прочь. Лакей помог ей забраться в карету, и она плавно тронулась с места.

Дейн смотрел, как вереница карет покатила по длинной подъездной аллее и скрылась из виду за поворотом. Сзади подошли Нейт со Стентоном.

– Ну что, трогаем?

Дейн кивнул. Его поклажу уже вынули из кареты и привязали к седлу. Молча взяв поводья Галаада, он сел в седло и присоединился к остальным, потрусив по подъездной аллее.

В разлуке с Оливией из его головы выветрится вся шелуха, а разум обретет покой. Да, так оно и будет.

В свое время.

Физическая больтолько помогала прояснить мысли. После каждого подпрыгивания кареты на ухабах по бедру Оливии снова прокатывался бурный поток нестерпимой боли. Подвеска у кареты была самой лучшей, какую можно только купить за деньги, да и Эррол поклялся везти ее со всей осторожностью, но теперь она поняла, что сглупила, решив путешествовать. Последние несколько часов были сущим адом. До Челтнема осталось еще часа три-четыре. Ей ни за что их не пережить.

Глупая гордыня и отчаяние толкнули ее на то, чтобы объявить себя здоровее, чем она была на самом деле. Ее пугала перспектива пролежать в кровати еще несколько дней, пока Петти изводит ее своей заботой, а Дейн расхаживает где-то по дому. Невыносимо было ощущать его присутствие, но не видеть его, зная то, что ей открылось…

Она слышала каждое слово из его рассказа об отце и поняла, что надежды нет. Дейн считал любовь слабостью, болезнью, позорным пятном, которое надо смыть с души.

Она лежала там, слушала и понимала, что ей не нужна такая любовь, на которую способен Дейн.

Оливия решила, что прекрасно проживет в одиночестве. Очень долгое время она была одинока, даже при жизни Уолтера. Это было ее привычное состояние.

Правда, малоприятное.

Она обхватила руками живот, думая о том, что уготовило ей будущее. Может статься, она уже понесла. Если Дейну не нужен ее ребенок, она вырастит его сама, в Челтнеме. Она запретила себе думать о том, как все сложится, если Дейну все-таки нужен ее ребенок. Если она родит мальчика, разумеется, он от него не откажется. Что происходит в том случае, если влиятельному лорду нужен ее ребенок, а она сама – нет?

Раньше Оливия с уверенностью заявила бы, что Дейн не способен на столь бессердечный поступок, теперь она гадала, так ли это.

Очередная встряска напомнила ей о более приземленной и насущной проблеме, нежели ее воображаемый отпрыск. Ей надо было справить нужду, что невозможно было сделать во время движения кареты.

Опершись на противоположное сиденье, она вытянулась во весь рост и постучала ладонью по потолку кареты. Эррол тотчас открыл маленький люк в крыше.

– Да, миледи?

– Эррол, по-моему, пора сделать остановку.

– Слушаюсь, миледи. Позвать вашу камеристку?

При мысли о квохчущей Петти Оливию чуть не передернуло.

– Нет, я хочу побыть в тишине. Я… я, пожалуй, вздремну. – Вряд ли ей это удастся, когда у нее так дергает ногу, но по крайней мере чрезмерно предупредительная прислуга Гринли оставит ее в покое. Оливии не терпелось оказаться дома, рядом со своим дворецким и экономкой – глупыми, нерасторопными и славными, которые зависели от нее и нуждались в ее заботе.

Карета замедлила ход и остановилась так, что комар носа не подточит.

– Эррол, ты чудо! – крикнула Оливия. Надо непременно оставить у себя Эррола. Умелые возницы на дороге не валяются.

Возница соскочил с козел, а вслед за ним с кареты горохом посыпались прыгающие на землю лакеи. Господи, она казалась себе собакой, на которой развелось слишком много блох.

Что ж, теперь они не спеша примутся за еду, думая, что госпожа мирно дремлет.

Оливия нагнулась и достала из-под сиденья чистый ночной горшок. Как на грех, оказалось, что она не может им воспользоваться из-за раненой ноги.

Она могла бы позвать Петти. Та не раз помогала ей за последние дни. Но тогда она нипочем от нее не отделается.

Ногу у нее дергало, мочевой пузырь мучительно ныл, а в висках начинало стучать. Теперь, когда карета не двигалась, ей становилось все хуже.

Свежий воздух – вот что ей нужно. Подышать свежим воздухом, осторожно размять ноги и… Как-никак она выросла в деревне.

Оливия выскользнула из кареты с противоположной стороны от того места, где слуги расположились со своими корзинками. Ее собственный обед лежал в карете, но она решила поесть, когда вернется.

День выдался не по сезону теплый. Несколько минут Оливия ходила туда-сюда возле кареты прихрамывая. Боль в бедре немного утихла. С величайшими предосторожностями Оливия сошла вниз по пологому склону к зарослям кустов у дороги. Слава Богу, он не имел ничего общего с дорожной насыпью в Керколле. Она решила зайти поглубже в заросли и отыскать какой-нибудь густой кустик.

Оливия тотчас нашла, что искала. Какое облегчение! Она неуклюже нагнулась и ополоснула руки в крошечном ручейке. Рядом хрустнула ветка. Оливия осторожно выпрямилась.

– Ну-ну, не сердись, Петти. Я просто…

Перед ней стоял Самнер. Весь в грязи, вид просто безумный, а в голубых глазах… отчаяние.

Оливия резко отпрянула, позабыв о ране. Вскрикнув, она почувствовала, как у нее подогнулась нога. В мгновение ока Самнер навалился на нее, зажав рот рукой.

– Я не хотел причинять тебе зла, – выдохнул он. – Старался изо всех сил, но ты все равно взяла и влюбила его в себя.

Оливия почувствовала, что ее волокут по земле. Уносят прочь от дороги и людей, которые могли бы прийти ей на помощь. Она исступленно сопротивлялась, молотила по воздуху руками и ногами, впустую тратя силы. Самнеру все это надоело. Он с силой оторвал ее от земли и скрылся вместе с ней в лесной чаще.

Оливия очнулась. Вокруг было темно.

– Мне жуть как надоело приходить в себя на земле, – с трудом пробормотала она сквозь кляп. Но на этот раз она лежала на полу из шершавых досок. Голова раскалывалась, а бедро просто превратилось в отбивную. После бурного сопротивления все ее усилия, благодаря которым рана успела поджить, пошли прахом.

Руки у нее не болели, что верно, то верно. Скорее всего они просто онемели, стянутые за спиной. Ее связали, но это она легко могла исправить. Детские игры с братом не прошли для нее даром, ведь Оливия далеко не в первый раз оказывалась в путах.

– Меня связывали и пираты, и краснокожие индейцы, – пробурчала она. – Ты, Самнер, всем им и в подметки не годишься.

Она сделала глубокий вдох, приготовившись терпеть острую боль. В ее состоянии это было неизбежно. Согнувшись почти пополам, она протащила руки под ягодицами, затем под бедрами. «Дыши глубже и не останавливайся, чего бы это ни стоило». Наконец она подняла кольцо рук вверх и вытащила связанные ступни.

Сначала она вынула кляп, затем пустила в ход зубы, пытаясь распутать узел.

«Хм! У Самнера явно не было брата».

Узел был самый простой – двойной и не такой уж тугой. Оливия сумела ослабить его зубами и развязать, хотя к тому времени, как она закончила, у нее здорово ныла челюсть.

«Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу тебе за это спасибо, Уолтер».

Развязать путы на ногах оказалось проще простого. Освободившись, она вдруг обнаружила, что заперта в темном помещении. Вздохнув, девушка принялась изучать обстановку. Пол сделан из плохо обструганных досок. Значит, она не в доме, по крайней мере не в слишком добротном доме. Оливия осторожно продвигалась вперед, не отрывая ног от пола, боясь, что доски где-нибудь прогнили. Ее вытянутые руки уперлись в стену. Снова шершавые доски.

Так-так, стало быть, это какая-то хозяйственная постройка. Конюшня? Кладовка?

Теперь она слышала шум бегущей воды. И этот запах… она помнила этот запах. Смесь сырости, гнили, сухого дерева и…

Старой муки.

Она в заброшенной мельнице Челтнема!

Оливия громко рассмеялась:

– Самнер, ты олух! Да я знаю это место вдоль и поперек!

Теперь она припоминала, что и раньше, бывало, лежала здесь, связанная, до того как им с Уолтером запретили играть в разрушающемся строении.

Она двинулась дальше вдоль стены и нашарила грубо обтесанную дверь. Заперта!

– Я так и думала.

Отвернувшись, Оливия уверенно направилась в середину помещения. Гигантский мельничный жернов наверняка так и стоит там до сих пор. Он такой тяжелый, что его никому не стащить.

– Раз, два, три…

Оливия споткнулась и перелетела через что-то омерзительно мягкое и податливое. Осторожно пошарив впереди себя, она неожиданно резко отдернула руку. Ее пальцы нащупали холодную плоть.

Она заперта в старой мельнице на пару с мертвецом.

Оливии пришло в голову, что мертвецом может быть и Самнер. Настроение у нее поднялось.

– Раньше я не была такой кровожадной, – объяснила она неподвижному телу, – но теперь считаю, что некоторые люди заслуживают смерти.

Она осторожно вытянула руку и принялась ощупывать покойника, ища какие-нибудь отличительные признаки. Самнер был высоким, и мертвец тоже. У Самнера были большие руки, и у мертвеца. У Самнера были длинные грязные волосы, и у мертвеца.