24

Несколько часов спустя буря утихла так же внезапно, как и ворвалась в их жизнь. Проливной дождь перешел в редкую изморось, а она вскоре так неожиданно прекратилась, что стало жутко.

Мощный порывистый ветер, обрушившийся на эти безмолвные холмы, умчался прочь, и мертвая Тишина наполнила все вокруг. Высокое безоблачное небо, в бурю темно-зеленое, почти черное, теперь стало кристально чистым и наполнилось удивительным, неведомо откуда исходящим светом. Появилась полная луна, надменно сияя своей неприветливой белизной. Прекрасное светило застыло высоко в небе, холодном и бескрайнем, освещая болотистые, поросшие вереском торфяники так безжалостно, как будто это было полуденное солнце. Яркий лунный свет беспристрастно обнажил ужасные следы жестокого опустошения. Отгрохотавшая буря обезобразила все вокруг.

Зубцы огромных скал, разбросанных над торфяниками, возвышались отвесными громадами, и нескончаемые потоки дождевой воды стремительными каскадами срывались вниз и настолько переполняли естественные водопады, что те лавинами врезались в ручьи и реки, выходившие из берегов, размытых напором воды. Ливень пронесся над торфяниками подобно волне гигантского прилива, его мощь была так велика, что он с ходу вырывал из земли кусты и деревья, сметал огромные камни и валуны и неумолимо швырял их вниз. Узкие долины и ложбины меж холмами, разделявшими вересковые пустоши, были полностью залиты водой.

Животные, не успевшие спастись бегством и застигнутые врасплох бешеной стихией, погибли. Овцы, отбившиеся от стада, утонули в потоке, их окоченевшие туши нелепо плавали в темной мути вновь образованных водоемов. Измятые птицы валялись на земле, искалеченные, со сломанными костями и окровавленными перьями. Трели их песен смолкли навсегда.

Молния тоже повсюду оставила свои следы. Она разила деревья, ровно и гладко раскалывая их на куски, превращая в черный пепел их скудную листву. Лошадь, оставленная на привязи на лугу близ ложбины Топ Фолд, в одно мгновение была убита молнией, прежде чем ее хозяин успел до нее добежать. Она лежала теперь с опаленной гривой, ее шкура была покрыта красными и черными пятнами. Не обошла гроза и деревню. Шифер с крыш был сорван, стекла выбиты, штукатурка с внутренних стен облетела, снежной порошей рассыпавшись в мелкие хлопья, а один дом был полностью разрушен. Витражи церкви Фарли разлетелись на сотни переливающихся осколков. Это были витражи, недавно подаренные Адамом Фарли в память об усопшей Адели.

Вода прорвалась сквозь возвышавшуюся гряду Рэмсденских скал, и земля у их подножия превратилась в жидкую слякоть, будто разлили масло, в настоящее болото, липкое и скользкое. Два одиноких дерева, много лет простоявших часовыми слева от скал, были опрокинуты, словно оловянные солдатики, и тоже расщеплены бесчисленными клинками безжалостных молний.

Эдвин первым выбрался из пещеры и протянул руку Эмме. Они выскочили из воды, беспорядочным потоком лившейся со скал у самой расщелины. Их ноги по самые щиколотки погрузились в хлюпающую грязь. Эдвин поставил корзину на валун и помог Эмме забраться вверх на камни, проворно карабкаясь вслед за ней. Они ахнули почти одновременно, встревоженно переглянувшись при виде столь ужасающего опустошения. Их лица были в смятении.

– Ну и повезло же нам вовремя найти пещеру, – сказал Эдвин стоявшей рядом Эмме, с изумлением озиравшейся вокруг.

Он огляделся, потрясенный видом изломанного и обезображенного мира.

– Ты понимаешь, не спрячься мы вовремя, мы наверняка погибли бы! Нас убило бы молнией или мы утонули бы в потоке.

Эмма молча кивнула, вздрогнув при мысли об их случайном спасении.

– Взгляни наверх, на водопад у Димертон Фелл! – воскликнул Эдвин. – Я никогда прежде не видел его таким полноводным и беснующимся. Это просто невероятно!

Эмма взглядом проследила за его рукой, и у нее перехватило дыхание. Обычно спокойный водопад, хорошо заметный в лунном свете, торжественно мерцающий ледяным блеском, превратился теперь в невероятный волшебный пенящийся каскад, жуткий в своем величии. И все же Эмма вынуждена была признать, что он прекрасен. Она так и сказала Эдвину. Но нужно было скорее возвращаться в усадьбу Фарли, и ее беспокойство росло с каждой минутой.

– Эдвин, как ты думаешь, не попытаться ли нам вернуться? Тебе ведь попадет от кухарки, да и мне тоже.

– Да, думаю, нам следует отправиться сейчас же, – согласился Эдвин. – Слава Богу, луна светит ярко. По крайней мере, мы разглядим дорогу. Идем?

Эдвин собрал вещи, но Эмма потянула его за рукав.

– А как же вход в пещеру? – Она кивнула головой по направлению к лазу. – Глыба, что закрывала его раньше, кажется, совсем утонула в грязи.

– Да, ты права, – Эдвин повертел головой, словно ища что-то. Заметив сломанные деревья, он предложил: – Я возьму вон там ветви и закрою расщелину, а потом как-нибудь вернусь и поставлю глыбу на место.

Он слез с валунов и упрямо побрел по скользкой мути; он приволок одно из деревьев, и глубоко и надежно воткнув его в размокшую землю, загородил им вход в пещеру. Искривленные ветви полностью скрыли лаз.

Не будучи уверенными, что их не поджидают другие несчастья, Эдвин и Эмма все же храбро отправились в путь. Их ноги утопали в липкой грязи, в ботинках хлюпало, но они спешили покинуть Вершину Мира, прямиком направляясь к оврагу Рэмсден. Когда они перевалили через гряду, Эмма поскользнулась на размытой земле. Эдвин тотчас подхватил ее и бережно обнял рукой, помогая удержать равновесие, пока они не выбрались на узкую проселочную дорогу. Им приходилось осторожно нащупывать тропу, переступая через сорванные с мест камни и расщепленные ветви, выброшенные на дорогу оползнем. На подходе к оврагу Рэмсден они в замешательстве остановились, с изумлением глядя вниз. Лунный свет так ярко освещал глубокую лощину, что им было видно, как пузырилась вода, наполнявшая ее до краев. Казалось, вода вот-вот выплеснется через край. Мертвые птицы, кролики, изуродованная туша овцы покачивались на ее жуткой черной поверхности среди обломков и мусора как ужасное напоминание о бешеной стихии, отбушевавшей совсем недавно. Эмма охнула и прижалась лицом к широкому плечу Эдвина.

Эдвин повернулся, бережно поддерживая ее.

– Я должен был сообразить, что овраг будет затоплен. Нам придется вернуться и спуститься с хребта к ручью, перейти его и идти в усадьбу нижней дорогой.

– А если и ручей разлился? – предположила Эмма, кусая губы.

– Очень может быть. Но он, по крайней мере, намного уже, и берег его не такой обрывистый, как склон оврага. Там не должно быть слишком глубоко. Мы сможем переплыть его.

– Я не умею плавать, – жалобно прошептала Эмма.

– Не бойся. Я не оставлю тебя, Эмма. Я ведь уже говорил тебе, что со мной тебе всегда будет спокойно и надежно. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда!

Он нежно привлек ее к себе, стараясь успокоить. Потом взял за руку и повел назад по тропе, а затем вниз по склону, все время заботливо поддерживая ее. К несчастью, предсказание Эммы сбылось. Небольшой ручей, где они умывались утром, превратился в бурный стремительный поток, извергавший воду, несший ее по каменистой равнине с поразительным напором, образуя у берега бурлящие водовороты, окутанные белесым туманом. Эдвин бросил корзину на землю и, сжав зубы, спустился с берега и вошел в бурлящую глубину. Вода была ему по грудь.

– Эмма, оставь мешок и забирайся ко мне на спину, – крикнул он. – Обхвати меня руками за шею, дорогая, и держись крепче, если хочешь жить. Я сумею плыть за нас двоих.

Эмма колебалась. Эта девушка, которая, в сущности, ничего не боялась, испытывала странный необъяснимый страх перед водой. Еще в детстве, когда мама мыла ей головку, она всегда кричала: „Мамочка, не лей воду на лицо!” Неприятный беспричинный страх возникал в ее душе.

– Эмма, иди же! – торопил Эдвин. – Вода очень холодная!

Отбросив свои опасения, Эмма последовала его указаниям и, дрожа, взобралась к нему на спину. Эдвин оттолкнулся и быстро поплыл к другому берегу, но он не рассчитал силу воды, и несколько раз ему казалось, что поток унесет их вниз. Стремнина жадно лизала его ноги водоворотами. Теперь он уже не знал, сможет ли доплыть. Их закружило в одном из водоворотов, но Эдвин отважно боролся и выбрался, захлебываясь, на поверхность; он плыл вперед и вперед, гребя что было сил. Для Эдвина их возвращение стало изнурительной битвой, а Эмме, крепко обхватившей его, принесло ужасные переживания. Наконец они доплыли до другого берега. Эдвин отплевывался, часто и тяжело дыша, крепко ухватившись за куст, чудом сохранившийся на берегу. Он помедлил, переводя дыхание и, вырывая куст из земли, рывком вытянул их обоих из бурлящего потока и вышел на берег, беспрестанно оступаясь и спотыкаясь. Они рухнули на землю и несколько минут лежали, тяжело дыша, икая и откашливаясь, вытирая воду с измученных лиц.

Наконец Эмма сказала:

– Благодарю тебя, Эдвин. Был момент, когда я подумала, что мы утонем. Я даже была уверена. Но ты отлично плаваешь.

Грудь Эдвина тяжело вздымалась, он все еще не мог говорить, только криво улыбнулся ей в ответ и утомленно кивнул головой.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Эмма с беспокойством посмотрела на него. При свете луны ей было видно, что он бледен, как полотно, совсем обессилел, и дрожь бьет его сильнее, чем ее.

– Да, – он сел, застонав. – Нам надо идти дальше. Холодно, Эмма. – Эдвин печально улыбнулся, увидев, как вода стекает с ее волос, лица и одежды. – Мы похожи на двух крыс, упавших в воду.

– Но все уже позади, и мы скоро будем в усадьбе, – подбодрила его девушка.

Нижняя дорога тоже была размыта и вся усыпана камнями и ветками. Несмотря на скользкое месиво под ногами и всевозможные преграды на пути, они продолжали свой путь быстрым шагом, а когда Эдвину удалось отдышаться, даже пустились бегом, крепко держась за руки. Они замедляли шаг, лишь когда приходилось обходить валуны и расщепленные деревья, и потому добрались до главного въезда в усадьбу намного раньше, чем рассчитывали. Половина высоких железных ворот со сверкающим бронзой фамильным гербом Фарли была сорвана с петель и беспомощно свисала с высокой каменной стены, окружавшей усадьбу. Поднимаясь по дорожке, посыпанной гравием, они увидели, что и здесь буря оставила многочисленные следы разрушения. Цветочные клумбы были разорены, кусты изломаны, изгородь порушена, а искусно подстриженные самшиты и тисы были беспощадно изодраны и изуродованы до неузнаваемости.

Эдвина необычайно потрясло, что один из могучих дубов был расколот ударом молнии на части. Памятник целой эпохе был в щепки разбит небесным гневом и непредсказуемым нравом природы. Именно здесь Эдвин остановился и обнял Эмму. Он смахнул ее мокрые волосы и пристально посмотрел ей в лицо. Оно было забрызгано водой и грязью, но это ничуть не умаляло ее красоту. Лунный свет пробирался сквозь листву старого дуба над их головами и, тихо мерцая, рисовал причудливые узоры на ее милом лице. Эдвин наклонился к ней, крепко и долго целуя ее в губы, но теперь его страсть разлилась безграничной нежностью. Они прильнули друг к другу и тихо покачивались.

Несколько мгновений они стояли молча, потом Эдвин сказал:

– Я люблю тебя, Эмма. Ты тоже любишь меня, ведь правда?

На изумрудные глаза Эммы падал свет, и они по-кошачьи мерцали в темноте. Она заглянула ему в лицо, и острая боль пронзила ее, сжимая и переворачивая все внутри. Сердце Эммы наполнилось странным чувством, никогда не испытанным прежде. Это было сладкое чувство с легким привкусом грусти и смутного, непривычного желания, необъяснимого и непонятного ей.

– Люблю, – тихо ответила она.

Он легонько коснулся ее лица, одарив таким же проникновенным взглядом.

– Тогда приходи на днях, когда наладится погода, к пещере на Вершине Мира. Ты придешь?

Она молчала. До сей минуты Эдвин и не предполагал, что Эмма может отказаться, но теперь эта горькая мысль так сильно напугала его, что все его существо было исполнено паническим страхом.

– Пожалуйста, скажи, что ты придешь! Пожалуйста! – умолял он, принимая за колебание ее затянувшееся молчание. Он еще крепче обнял ее. – Мы могли бы снова устроить пикник, – упрашивал Эдвин.

Эмма не отвечала.

– Ах, Эмма, прошу, не отвергай меня. Пожалуйста! – шептал он хриплым шепотом, в котором вновь послышалось отчаяние. Эдвин чуть отстранился и заглянул ей в лицо, такое бледное и непроницаемое. Ее застывший взгляд привел юношу в замешательство, он не понимал его значения.

– Ты не сердишься за то... за то, что случилось? За то, что мы сделали. Нет? – тихо спросил Эдвин, с нарастающей тревогой гадая, это ли было причиной ее внезапного оглушительного молчания. И тут он увидел, как вся она зарделась, освещенная призрачным светом луны, просочившимся сквозь крону деревьев. Сердце оборвалось в его груди. Да, она гневалась на него.

Эмма отвернулась. Но хриплое дыхание Эдвина болью отозвалось в ней, и она тут же повернулась снова, с волнением заглядывая в его серо-голубые глаза. От того, что она увидела в них, ее сердце счастливо забилось, и радостное чувство наполнило ее Его глаза были полны любви и тоски, но за этими смешавшимися воедино чувствами она разглядела мерцающие искры страха. Теперь Эмма окончательно поверила, что Эдвин действительно любит ее так сильно, как он уверял. И она его любит. Он стал уже частью ее. Эмма поразилась, как много для нее может значить этот единственный на всем белом свете человек, как за несколько часов он смог стать столь необходимым ей и самым дорогим. Она никак не ожидала этого и даже в мыслях не допускала ничего подобного. Эмма не могла больше вынести боль, застывшую в его глазах.

– Да, Эдвин. Я приду к пещере, и я не сержусь за то, что произошло. – Она улыбнулась той самой улыбкой, что всегда озаряла сиянием ее прекрасное лицо.

Лицо Эдвина, омраченное недобрым предчувствием, тоже осветилось улыбкой. Это была улыбка облегчения. Его опасения улетучились, и он в радостном порыве крепко прижал девушку к себе.

– Ах, Эмма, Эмма! Моя ненаглядная Эмма! Ты все для меня! Ты одна!

Они стояли под старым дубом, заключив друг друга в объятия, и эти минуты отразились на их дальнейшей судьбе. Они забыли обо всем на свете: о своей мокрой одежде, о бившем их ознобе, о промозглой сырости ночи. Они помнили лишь друг о друге и своих страстно бушующих чувствах, не сознавая в своем восторге, что эти чувства могут привести к душевному опустошению, столь же ужасному, как изломанный и изуродованный мир вокруг них. Наконец они разжали объятия, с трепетом ища губы друг друга в подтверждение своей безграничной любви. Эдвин кивнул ей, обнимая взором, полным нежности, и Эмма улыбнулась ему в ответ, и они молча направились к дому, взявшись за руки. Эдвин был весел и, казалось, ни о чем не беспокоился. Эмма же, практичнее глядевшая на мир, вдруг представила себе, что за встреча их ожидает. Она ясно понимала, что прием будет далек от сердечного и полон жестоких упреков.

Войдя в конюшенный двор, вымощенный камнем, они увидели, что дверь кухни распахнута и в проем падает свет. На ярко освещенном пороге стояла в смятении миссис Тернер. Она стояла совершенно неподвижно, в напряженном ожидании уперев руки в бока, с окаменевшим лицом всматриваясь в темноту. Однако весь ее спокойный вид очень красноречиво говорил о предстоящем наказании, упреках и ужасных последствиях. Эмма вырвала свою ладонь из руки Эдвина и отступила, пропуская его вперед.

Увидев Эдвина, кухарка вздохнула с огромным облегчением и пришла в неописуемую радость. Но ее тревога была столь очевидна, и она так переволновалась за эти часы, что могла успокоиться, лишь бурно выразив свой гнев. Только потому, что Эдвин был молодым хозяином, а значит, требовал к себе должного уважения, кухарка сдерживала свои бушующие чувства. Но все же, увидев его, она пронзительно закричала:

– Мастер Эдвин! Ну где же вы пропадали?! Не вернулись вовремя домой, и заставили меня так волноваться. Ведь уже почти десять часов. Я уж думала, что вы заблудились на пустошах или погибли в эту кошмарную бурю. Ох, я так и думала! – Она энергично потрясла головой, ее глаза заблестели. – Ей-ей, мастер Эдвин, вам очень повезло, что сквайр сейчас в отъезде, а мастер Джеральд уехал на выходные в Брэдфорд, а то бы вам попало, да еще как! Я ведь дважды посылала Тома с фонарем искать вас!

Кухарка тяжело вздохнула, и ее пышная грудь заколыхалась.

– Ну же, молодой человек, не теряйте попусту время, входите же в кухню!

Она развернулась и поспешно вошла в дом, за ней по каменным ступенькам поднялся и Эдвин. Она не заметила Эмму, стоявшую в нерешительности поодаль. Эдвин остановился на пороге кухни и махнул Эмме.

– Ну же, все в порядке, Эмма. Я все улажу с миссис Тернер, – прошептал он.

– У меня греется вода в котле в прачечной, – крикнула кухарка, стоя посреди кухни и быстрым взглядом окинув испачканную и промокшую одежду Эдвина и его перемазанное грязью лицо. – Ну и вид же у вас, мастер Эдвин, – фыркнула она. – Похоже, будто вас протащили сквозь изгородь задом наперед, да-да.

И тут только миссис Тернер заметила Эмму, проскользнувшую в дверь и тихо спускающуюся по ступенькам. Кухарка застыла, открыв рот, не веря своим глазам.

– Эй, детка, а ты что здесь делаешь? Я-то думала, что ты спокойно сидишь дома со своим отцом. Мне и в голову не могло прийти, что ты выйдешь на улицу в такую погоду.

Эмма не ответила. Миссис Тернер осеклась на полуслове, переводя взгляд с Эммы на Эдвина.

– Ты так и не объяснила мне, почему ты приплелась вслед за мастером Эдвином в такой поздний час, и похожа при этом на мокрую курицу. Ну же, девонька, отвечай! – Уперев руки в боки, кухарка сверлила Эмму глазами, нетерпеливо притопывая ногой.

Прежде чем Эмма успела ответить, Эдвин вышел вперед и заявил весьма самоуверенно и с видом превосходства, дабы напомнить кухарке, кем он является:

– Я повстречал Эмму на пустошах во время бури, миссис Тернер. Она сказала мне, что должна сегодня вечером вернуться в усадьбу, чтобы помочь вам сварить варенье или еще что-то в этом роде. Мы вместе попытались было вернуться, но я решил, что в бурю идти слишком опасно. Мы, как сумели, укрылись в Рэмсденских скалах, чтоб переждать непогоду. – Он прервался и холодно посмотрел на сердитую кухарку. – Было очень нелегко добраться сюда, даже когда дождь уже кончился. Овраг затоплен, и ручей у нижней дороги тоже вышел из берегов. Но вот мы здесь, живы и здоровы, разве что немного испачкались. – Он заразительно улыбнулся, с неотразимым отцовским обаянием, в полной мере унаследованным им.

– Испачкались! Да это самая безбожная шутка в этом году, мастер Эдвин, ей-ей! – едко возразила миссис Тернер. – Ведь вы похожи на пару трубочистов, нет, хуже – на уличных бродяг. – Она опять покачала головой, возмущенно глядя на них. – Слава Богу, что Мергатройд в Шипли. Не думаю, что он любезно воспринял бы весь этот шум по поводу вашего исчезновения, мастер Эдвин. Помяните мои слова, он бы тут устроил!

– Я никуда не исчезал, миссис Тернер, – спокойно, но твердо ответил Эдвин. – Пришлось несладко на этих Богом забытых пустошах, но это не моя вина.

– Да уж, кажется, то, что вы говорите, правда, – пробормотала кухарка. – Она вдруг сердито воззрилась на них: – Вы только посмотрите на себя, да вы залили грязью весь мой чистый пол! Живо наверх, мастер Эдвин, и примите ванну. Я не хочу, чтоб вам опять стало худо. И скиньте свои гадкие ботинки. Я не допущу, чтоб вы заляпали весь ковер наверху, – выговаривала она, но уже не так свирепо.

Миссис Тернер обратилась к Энни, простоявшей безмолвно в течение всей перепалки, но широко раскрыв глаза и сгорая от любопытства:

– Энни, беги в прачечную и живо принеси наверх в ванную два больших ведра воды для молодого хозяина. А потом принеси сюда пару ведерок для Эммы.

Теперь все свое внимание кухарка обратила на Эмму:

– Тебе не следовало оставаться на пустошах с мастером Эдвином, девочка. Ты должна была вернуться домой. Вы оба в самом деле могли быстренько добежать до деревни, – отчитывала она девушку с нескрываемым раздражением. – Я-то думала, что ты поумнее, девонька, да и молодой хозяин тоже. Как бы там ни было, живо в ванную, что в людской, детка. Тебе просто необходима горячая ванна, а не то заболеешь.

Эмма через силу улыбнулась:

– Да, миссис Тернер.

Не глядя на Эдвина, она поспешила в ванную за кухней.

Эдвин сбросил ботинки и поднялся наверх. Там он обернулся и, обаятельно улыбаясь, нежным голосом пропел:

– Прошу прощения, миссис Тернер, за то, что причинил вам столько хлопот и неприятностей. Я не нарочно, вы же знаете.

– Да, мастер Эдвин, я знаю.

– Ах да, кстати, мне пришлось бросить там корзину с едой. Но я на днях заберу ее и верну вам.

– Да, конечно же, вернете, если от нее что-нибудь осталось, – пробормотала кухарка. На его лице отразилось такое огорчение, что она смягчилась, ведь Эдвин был ее любимец. – Как примете ванну, сразу отправляйтесь в постель, а я принесу вам тарелочку холодной баранины с тушеной капустой и картошкой. Я-то уж знаю, как вы это любите, – сказала она, указывая на сковороду, на которой мирно жарились овощи. – Я уже не раз подогревала их для вас, мастер Эдвин.

– Благодарю, миссис Тернер, – ответил юноша и ушел.

Кухарка внимательно посмотрела ему вслед и села на затрещавший под нею стул. На ее лице отразилась неподдельная тревога. Она замечала, как они вдвоем перешептывались и пересмеивались в разных потайных уголках дома, думая, что их никто не видит, и не ведая о ее безмолвном, но неусыпном надзоре. Она также видела их вместе в саду слишком часто в последнее время, и это совсем ей не нравилось. Она размышляла над рассказом Эдвина, на мгновение усомнившись в его правдивости. Кухарка нахмурилась. Это походило на правду, к тому же она никогда прежде не уличала молодого хозяина Эдвина во лжи или непорядочности, с самого его рождения. Он не был похож на Джеральда, хитрого и лживого.