Эмма Харт (№1) - Состоятельная женщина. Книга 1

В его глазах появилось страдальческое выражение, и – еще недавно он заставлял себя не делать этого – Адам поднес ее руку к своим губам и поцеловал. С закрытыми глазами. Ему казалось, еще секунда-другая – и сердце разорвется на куски.

Но тут он услышал сдавленный крик. Он открыл глаза. Голова Оливии откинулась на спинку дивана, уголки рта нервно подрагивали. На изогнутой мраморной-белой шее пульсировала маленькая жилка. Груди, обтянутые легким шелком, тяжело вздымались. Подвинувшись как можно ближе, Адам заглянул в темную глубину ее глаз. Ресницы Оливии почти касались его лица.

Как же он не понимал раньше! Ведь печаль, которую он все это время видел в ее глазах, вовсе не была печалью в прямом смысле слова. Нет, то было совсем иное. Теперь ему стало совершенно ясно, что именно: страсть, доставлявшая ей столько мучений, неприкрытое желание – отдаться ему! Итак, сомнений не было. В душе его поднялась волна радости. Склонившись над запрокинутой головой, Адам поцеловал Оливию с такой неистовостью, что ее зубы царапнули по его губам. Ее руки обвились вокруг его шеи, коснулись его затылка, плеч, спины, все сильнее и настойчивее прижимая его. Адам мог слышать, как бьется ее сердце; все ее тело сотрясала дрожь – впрочем, как и его самого.

Оливия чуть шевельнулась в его объятиях, и он почувствовал прохладное уверенное прикосновение ее рук на своей обнаженной груди. Адам осыпал поцелуями ее волосы, лицо, шею, не переставая все это время произносить вслух ее имя, называя своей любимой, дорогой, единственной. Он говорил ей то, что до сих пор никогда не говорил ни одной женщине, а в ответ слышал те же ласковые слова: голос ее дрожал от переполнявшей Оливию страсти – и это еще сильнее распаляло его собственное желание.

Резким движением Адам заставил себя отшатнуться от Оливии и встать. В ее застывших глазах стоял немой вопрос. Лицо его исказилось страстью, глаза сверкали, все его тело сотрясалось от необузданного желания. Возвышаясь над ней, он притягивал ее к себе как магнит, а она все не могла отвести от него свой завороженный взгляд.

Адам Фарли чувствовал, что больше не в состоянии сдерживать свои порывы. Его желание было, казалось, неодолимым: взыгравшая в нем после долгих лет добровольного воздержания чувственность усугублялась трепетом ответного желания, которое он ощутил у Оливии, и воздействием выпитого бренди.

И вот, не проронив ни единого слова, он взял Оливию на руки и понес через всю комнату к алькову, где стояла ее кровать.

Оливия всем телом прижималась к нему, крепко обвивая его шею руками, уткнувшись лицом в мягкие завитки волос на затылке. Ее ноздри вдыхали слабые запахи табака, бренди, одеколона „Герлен", запахи, слившиеся для нее в один-единственный запах – запах мужчины. Она слышала, как стучало его сердце. Так же громко, как и ее собственное. Оливия еще сильнее прижалась к Адаму.

Все ее былые принципы, все ее строгие правила, которых она придерживалась всю свою жизнь, окончательно рассыпались. Все они были сметены лавиной их страсти и необыкновенного влечения друг к другу.

Подавлявшиеся долгими годами чувства наконец-то вырвались наружу. Ни сдерживать их, ни раздумывать над тем, что она делает, она уже больше не могла. Ведь ее держал в своих объятиях единственный мужчина, которого она по-настоящему любила. Адам был тем человеком, которому, в сущности, она принадлежала с самого начала, с того самого дня, когда она его встретила. И только одно это имело сейчас значение для Оливии.

„Я не должен, не должен делать этого! – лихорадочно думал Адам. – Ведь это сестра моей жены! Религиозные правила, мое воспитание, кодекс чести – все противоречит тому, что я собираюсь сделать. Нет, нет, я не должен, не имею права так поступать! Это плохо, недостойно...”

Его внутренний голос оказался сильнее любых доводов.

„Я не отступлюсь от нее, черт меня побери!”

... Адам бережно опустил Оливию на кровать. Ее голова покоилась теперь на высоких подушках. Глаза Оливии, не отрываясь, смотрели на него. Лицо по-прежнему покрывала бледность, дыхание было прерывистым и напряженным.

Присев на край постели, Адам склонился к Оливии. Осторожно дотронувшись до ее шеи, он расстегнул ожерелье, а затем, так же осторожно, вынул из ушей сапфировые серьги. И то и другое он аккуратно положил на стоявшую рядом тумбочку. Потом нежно склонился над ней и долго, страстно целовал ее.

И вдруг, как-то странно усмехнувшись, вскочил на ноги и быстрым шагом направился к двери.

В эту минуту он услышал за спиной сдавленный крик. Адам обернулся и посмотрел на Оливию. Он увидел в этом любимом лице боль и замешательство. В глазах ее застыл немой ужас.

– Я ждала тебя целых двадцать лет, – прошептала Оливия со стоном. – Это же половина моей жизни, Адам Фарли! Скажи, ведь ты не уйдешь сейчас?!

– Нет, – твердо покачал головой Адам. – Я не уйду, дорогая. Теперь уже никогда!

Он не мог отвести взгляда от ее лица. Одной рукой закрывая дверь на ключ, другой – он принялся расстегивать сапфировые запонки на манжетах своей рубашки.

19

Эмма сидела за столом на кухне в усадьбе Фарли. Она пришивала белый кружевной воротничок к шелковой блузке, подаренной ей Оливией Уэйнрайт вместе с темно-зеленым хлопчатобумажным платьем и ярко-красной шерстяной шалью плотной вязки. Эти обновки были очень кстати при ее скудном гардеробе, и самые добрые чувства к Оливии Уэйнрайт переполняли сердце Эммы.

В просторной кухне было тепло и уютно. В очаге весело потрескивал огонь, лучи солнца лились сквозь сверкающие стекла окон, и вся кухня была наполнена ярким солнечным светом. Начищенная медная посуда сияла, отражая солнечные блики, и даже пол, выложенный каменными плитами, казался в свете солнца золотым. Было воскресенье, и все дышало покоем и умиротворением. Мергатройд только что уехал в Падси к своей сестре, а горничная Энни в столовой наверху накрывала стол к обеду, следуя указаниям Эммы. Огонь гудел и рвался в камине, и с его треском почти сливалось похрапывание пышнотелой миссис Тернер. Кухарка дремала у огня, развалившись на стуле; ее колпак съехал набок, а высокая грудь умиротворенно поднималась и опускалась в такт ее спокойным снам. Тишину нарушали только тиканье часов и шум ветра, рвущегося в окна. Несмотря на солнце и ясное, лазурно-голубое небо, на улице бушевала настоящая апрельская вьюга.

Эмма разгладила блузку и, подняв ее перед собой, стала рассматривать. У девушки был тонкий вкус и проницательный взор, ей хватило беглого взгляда, чтобы понять, насколько вещь элегантна. Почти совсем не ношенная и такого прелестного голубого цвета. „Как небо за окном и как мамины глаза”, – подумала она и решила подарить блузку маме, когда вернется домой на выходные. Сердце Эммы наполнилось невыразимой радостью при мысли, что она сможет подарить матери такую прелесть, и ее обычно строгое лицо вдруг озарилось восторженной улыбкой. Она взяла кружевную манжетку и принялась аккуратно пришивать ее к пышному длинному рукаву, а в мыслях она перенеслась в Лидс, к своему Плану с большой буквы.

Неожиданно дверь кухни с улицы так резко распахнулась, с таким шумом и треском, что Эмма вздрогнула. Она подождала немного, глядя на дверь, и решила, что это сильный порыв ветра открыл ее. Девушка собралась было закрыть дверь, как вдруг из-за косяка показалось радостное лицо. Черные кудри трепетали на ветру, в сияющих над смуглыми щеками глазах весело плясали искры, а большой рот растянулся в озорной улыбке.

– Я думаю, вы не прогоните озябшего бродягу в этот ненастный день? – В его речи слышались певучий ирландский акцент, смех и неистребимая любовь к жизни. – И уж чашку-то чая, я надеюсь, вы мне предложите.

– Блэки! – вскрикнула Эмма, совсем забыв о блаженно спящей миссис Тернер. Девушка вскочила и побежала к двери, юбка развевалась вокруг ее стройных ног; лицо ее расцвело в улыбке. Огромный Блэки протиснулся в дверь и в три прыжка спустился со ступенек. Он подхватил Эмму своими сильными руками, закружил ее так, что кухня завертелась у нее перед глазами, и затем осторожно поставил на ноги. Нежно поддерживая девушку, он отступил на шаг и принялся внимательно ее рассматривать.

– Каждый раз, как я вижу тебя, ты все хорошеешь и хорошеешь, крошка, – воскликнул он. – Я думаю, что ты самая прелестная девушка во всей Англии, ей-богу, так оно и есть.

Эмма мило зарделась.

– Ах, Блэки, ты просто дразнишь меня. Перестань глупить. – Девушка сказала это довольно резко, но вся она светилась от удовольствия.

Шум, суета и внезапная суматоха разбудили кухарку. Она выпрямилась на стуле, протирая глаза и моргая, совершенно сбитая с толку.

– Что тут происходит? – закричала она, сердито глядя на Эмму. – Ты так шумишь, что мертвого разбудишь.

Не успела Эмма сказать ей о внезапном приезде Блэки, как он сам быстро пересек кухню, чтобы успокоить кухарку.

– Ей-ей, мне так приятно вас видеть, дорогая миссис Тернер! – сказал Блэки. – Это всего лишь я, привез вам свой поклон и вот это. – Остановившись около нее, он церемонно достал из кармана пальто коричневый бумажный пакет и, изысканно поклонившись, подал ей. При виде Блэки О'Нила миссис Тернер мгновенно перестала сердиться, ведь она успела проникнуться к нему самыми добрыми чувствами.

– Блэки, да ты ли это? – воскликнула кухарка, не скрывая своей радости. Она заглянула в пакет, и ее карие птичьи глазки засияли.

– Ах, Блэки, мои любимые ириски и мятные конфеты! Спасибо, мальчик. Ты такой заботливый. Да-да. А ты слышал наши новости? Мы можем больше не бояться Мергатройда. Да, черт возьми, больше не будем. – Ее лицо приняло торжествующее выражение, и она сообщила: – Ему подрезали крылышки, вот так-то, мой мальчик. Здесь все очень изменилось с тех пор, как приехала миссис Уэйнрайт. – Одарив его довольной улыбкой, кухарка продолжала: – Она всегда так добра к нам. Да-да, ко всем нам. Ах, эта женщина просто ангел!

– Судя по тому, что я о ней слышал, она, должно быть, действительно ангел, – согласился Блэки, весело глядя на нее. – Да я и сам вижу, что все изменилось к лучшему, слава богу.

Блэки украдкой взглянул на Эмму и еще больше поразился. Расцветая, она действительно превращалась в восхитительную молодую женщину. „Она не только красива, но еще и очень хорошо ухожена”, – подумал он, увидев ее сияющее лицо, шелковистые волосы, аккуратное синее платье и накрахмаленный белый фартук.

– Право же, сердце мое радуется от того, что эта девушка так прекрасно выглядит, – добавил Блэки, одобрительно кивая. Кухарка хмыкнула в знак согласия и откинулась на спинку стула. Она сунула в рот мятную конфету и удобно устроила ноги на каменной плите у камина.

А Блэки сел за стол напротив Эммы. Он пошарил в кармане пальто и вытащил маленький пакетик.

– А это для тебя, крошка, – произнес он со значением и положил его на стол перед ней. Он нежно смотрел на нее своими веселыми черными глазами. Эмма засмотрелась на пакетик, а затем подняла удивленные глаза на Блэки.

– Что это? – тихо спросила она.

– Так, пустяки. Подарок тебе ко дню рождения, – ответил он. Его губы подрагивали от удовольствия при виде растущего любопытства и ожидания в глазах девушки.

– Но мой день рождения будет только в конце апреля, – сказала Эмма. Она взяла пакетик и высыпала его содержимое на ладонь, не скрывая своего интереса. Никогда прежде ей не дарили таких подарков. Таких красивых, завернутых в серебряную бумагу и перевязанных серебряной ленточкой. Никогда в жизни. Казалось невероятным, что эту красоту она может открыть.

– Да, я знаю, когда у тебя день рождения, – ответил Блэки. – Но мой дядя Пэт посылает меня в Хэррогейт на большое строительство, и меня не будет недели три, а то и больше. Мне не хотелось пропускать такое событие, как твой день рождения. Поэтому я и принес тебе подарок сегодня, моя милая.

Эмма снова взглянула на подарок на ладони. Щеки ее разрумянились, а в ясных искрящихся глазах мерцали зеленые огоньки.

– Значит, я могу открыть его прямо сейчас? – спросила она, горя от нетерпения. – Ведь ждать не обязательно?

– Конечно, открывай. – Он пришел в восторг, видя ее детское нетерпение.

Эмма с величайшей осторожностью развязала серебряную ленточку и сняла серебряную бумажку. Под ней оказалась маленькая черная шкатулка, на которую Эмма смотрела широко открытыми глазами, и сердце ее трепетало в груди. Она медленно подняла крышку.

– Ах, Блэки, какая прелесть! – выдохнула девушка, и ее глаза раскрылись еще шире. Дрожащими от волнения руками она вынула маленькую брошку в виде банта, украшенную яркими зелеными камешками. Она поднесла ее к свету. Дешевенькая брошка так чудесно засверкала на солнце, что уже не казалась откровенно безвкусной, больше того, в Эмминых руках она словно выглядела особенно изящной. Блэки был поражен.

– Взгляните, миссис Тернер. – Эмма подбежала к кухарке.

– Как же тебе повезло! А Блэки молодец, что не забыл о твоем пятнадцатилетии, – похвалила она.

– Это всего лишь стекляшка, – произнес тот, извиняясь. – Но когда я увидел ее в Лидсе, в одном из огромных пассажей, я сказал себе: „Да ведь она же как раз под цвет изумрудных глаз Эммы”. Вот я и купил ее, долго не раздумывая. – Блэки улыбнулся своей подкупающей улыбкой. – Когда в один прекрасный день я стану джентльменом и миллионером, я куплю тебе точно такую же брошку, крошка. Только она будет из настоящих изумрудов, это я тебе обещаю, – весьма самонадеянно заявил он.

– Тебе незачем покупать другую, – перебила его Эмма. – Красивее этой броши я никогда не видела. Я вечно буду хранить ее. Не нужны мне никакие изумруды, Блэки. Эта брошь прекрасна. – Она лучезарно ему улыбнулась и поцеловала его в щеку. Он крепко обнял ее и сказал:

– Я рад, Эмма, что она тебе нравится.

Все еще улыбаясь, Эмма села и, помедлив немного, осторожно положила ее в футляр, но крышку закрывать не стала, чтобы еще немного полюбоваться.

– Ну а как насчет чашки крепкого чая, парень? – спросила кухарка, пыхтя поднимаясь со стула. Она поправила свой колпак, разгладила фартук и продолжала: – Чайник на плите, и я в два счета заварю чай. – Потом неторопливо подошла к кухонному шкафу, сняла с полки коричневый котелок и заварной чайник и занялась приготовлением.

– Спасибо, миссис Тернер, не откажусь, – отозвался Блэки и, закинув одну ножищу на другую, поудобнее устроился на стуле. Теперь он целиком переключился на Эмму.

– А что ты в воскресенье здесь делаешь, могу я узнать? – Он нахмурился. – Я думал, у тебя, как всегда, сегодня выходной. Я собирался заглянуть к твоему отцу и оставить тебе подарок, после того как навещу миссис Тернер.

– Вчера вечером сквайр устраивал большой прием, и миссис Уэйнрайт попросила меня поработать в выходные, ведь здесь надо было хорошенько прибраться, – объяснила Эмма. – Я не попаду домой до четверга, но госпожа, как всегда, добра ко мне, и она сразу даст мне четыре свободных дня. Два – за эти выходные и еще два – за следующие.

– Рад это слышать, – откликнулся Блэки. – Значит, сквайр давал обед. Держу пари, это был настоящий пир, а, Эмма? Думаю, здесь было полно господ, – усмехнулся он. – Уж в этом я нисколечко не сомневаюсь. Да уж, деньги – чудесная штука.

Эмма серьезно кивнула, а глаза ее засверкали.

– Ты прав, Блэки, любой может стать господином при деньгах. – Она внимательно оглядела его. – Да ты сам весьма недурно выглядишь. На тебе новый костюм?

Блэки просиял и, выпрямившись на стуле, разгладил добротное тонкое сукно строгого черного пиджака.

– Да, верно. И еще кое-что, – добавил он с гордостью, коснувшись синего галстука. Он подмигнул. – Конечно, на мне лучший выходной наряд. Не думаешь же ты, что я приеду к воспитанной молодой леди в рабочей одежде?

Эмма улыбнулась и, оставив без ответа его вопрос, сказала:

– Если б ты видел моих хозяек! Они были такие красавицы. И обе такие изящные. Как на фотографиях в журнале.

– Могу себе представить, – согласился Блэки. Он нежно посмотрел на Эмму и добавил: – Когда-нибудь и ты будешь такой, моя хлопотунья, когда станешь знатной дамой.

Эмма вспыхнула.

– Я не понимаю, о чем ты, – прошептала она, внезапно смутившись. – Ну а расскажи-ка мне, что творится в Лидсе, и поподробнее, Блэки. Чем ты там занимался в последнее время?

– Да новостей немного, – осторожно ответил Блэки, подозрительно глядя на девушку. Ее лицо опять приняло то выражение, которое появлялось всегда, когда она упоминала о Лидсе.

– Мне кажется, там ничего не изменилось. Увы, ничего потрясающего я не могу тебе рассказать, крошка. Все, чем я занимался со дня нашей последней встречи в марте, – это много работал. У нас с дядей Пэтом было в эти дни больше работы, чем мы могли выполнить. Спасибо сквайру, ведь именно он помог нам преуспеть в нашем деле. Он дал нам рекомендации и все такое прочее. – Не в силах больше скрывать свое ликование, он напыщенно проговорил, даже не подумав, какое впечатление на девушку могут произвести его слова: – Я не солгу, Эмма, если скажу, что бизнес все больше процветает в Лидсе.

Эмма внимательно посмотрела на него и подумала:

„В таком случае мне поскорее нужно туда поехать”, но сказала другое:

– А какой интерес сквайру рекомендовать вас на эту работу?

Блэки запрокинул свою крупную голову и захохотал до слез.

– Никакого интереса. Откуда у тебя такие мысли, моя милая? – Он достал из кармана красный платок, промокнул глаза и вытер нос.

– Потому что я знаю сквайра и то, что он никогда ничего не делает просто так, – сказала она с презрительной усмешкой, попав в самую точку. – У него такое суровое лицо, что на нем можно гвозди выпрямлять.

Блэки опять засмеялся и хлопнул себя по колену.

– Ах, Эмма, Эмма! Не все ведь делается ради барышей и корысти, – мягко возразил он. – Особенно это относится к такому господину, как сквайр. Он просто дал нам рекомендации, потому что знает, как мы работаем. Он знает нас с дядей Пэтом как хороших каменщиков и строителей. В этом все дело. – Ирландец помолчал и добавил уверенно: – Я думаю, он рекомендовал нас еще и потому, что мы ему нравимся.

– Ах, вот как? – сухо обронила Эмма, с сомнением глядя на него. Ей трудно было в это поверить.

Блэки наклонился через стол и доверительно сказал:

– Пожалуй, это больше чем симпатия. Знаешь, крошка, мой дядя Пэт три года назад спас сквайру жизнь, и он благодарен ему.

– Спас сквайру жизнь, – холодно повторила Эмма. – И как же ему это удалось?

– Сквайр ехал в своей двуколке через Лидс, кажется, это было у Даун Бриггейт, и его лошадь понесла. Дядя Пэт увидел это и, отважно вскочив на лошадь, с большим трудом успокоил ее. Думаю, это была страшная картина. – Блэки невольно расправил плечи. – Мой дядя – крепкий и сильный мужчина, но ему пришлось постараться изо всех сил. Сквайр наверняка мог погибнуть и погиб бы, если б не дядя Пэт. Опасность была очень серьезная. Лошадь чуть не затоптала дядю и не покалечила его на всю жизнь.

Блэки лукаво взглянул на Эмму.

– Во всяком случае, сквайр, как я уже сказал, был благодарен и потрясен храбростью дяди Пэта. Он хотел отблагодарить его. – Блэки покачал головой и насмешливо продолжал: – Но мой дядя ни за что бы не взял денег. „Только варвар берет деньги за то, что спас человеку жизнь”, – ответил он сквайру. И вот из неизменного чувства благодарности он дает нам работу и рекомендации, – торжествующе закончил Блэки, кивая головой. – И мы очень рады получать и то и другое, моя дорогая.

– Твой дядя, должно быть, очень смелый, – сказала Эмма. Она подумала немного и, сжав губы, жестко добавила: – Надеюсь, вы прилично берете со сквайра и с тех, кому он вас рекомендует.

– Эмма Харт! Да что такое ты говоришь! – вскричал Блэки, притворно ужаснувшись. Он подавил усмешку и воскликнул: – Да я вижу, ты превращаешься в настоящую практичную йоркширскую барышню.

– Чай готов, – объявила кухарка, прервав их разговор. – Эмма, достань лучшие чашки и блюдца и накрой стол самой лучшей кружевной скатертью, ведь сегодня воскресенье и у нас гости. – Переваливаясь с одного бока на другой, она принесла поднос с чаем.

– Чем я могу вам помочь, миссис Тернер? – спросил Блэки, резко вскочив.

– Не беспокойся, мальчик. Усаживайся. Через пару минут все будет готово. – Она заторопилась и несколько минут спустя вернулась с другим подносом, на котором были разложены большие бутерброды с ветчиной, куски чудесного пирога с телятиной и окороком, горячие мясные рулеты, а на маленьких тарелочках – маринованный лук, свекла, острые пикули, теплые лепешки с маслом, ежевичный джем, а еще – огромный кекс с тмином.

– Клянусь, я сроду не был на таком чаепитии, миссис Тернер, – сказал Блэки. – Вы просто превзошли себя, голубушка. Это, без сомнения, самый роскошный пир, какой я только видел.

– Ты говоришь так, будто перед отъездом из Ирландии приложился к Камню лести, – проворчала кухарка, но глаза ее смеялись и искрились весельем. Она с теплотой посмотрела на Блэки и хлопнула его по плечу. – Ну тебя, парень! Будешь льстить такой старухе, как я, многого не добьешься!

В этот момент горничная Энни спустилась со второго этажа. Это была высокая и крепкая девушка, кровь с молоком, у нее были льняные волосы и светло-голубые глаза. Со своими степенными манерами она больше походила на типичную молочницу, чем на горничную.

Расставляя чашки и блюдца, Эмма взглянула на нее и спросила:

– Ты все закончила наверху, Энни? Все в порядке, дорогуша?

Энни важно кивнула, но на ее лице не было обычного безмятежного выражения. Эмма тотчас заметила это.

– Тогда пойди к умывальнику и вымой руки, милочка, сейчас будем пить чай, – быстро проговорила Эмма, отводя Энни в другой угол кухни, и, когда кухарка не могла их слышать, спросила: – Ты что-нибудь разбила?

– Нет, Эмма. Я была очень осторожна, как ты мне наказывала.

– В чем же дело? Ты кажешься до смерти напуганной. Да ты просто на себя не похожа!

– Это все миссис Фарли, – заговорщически зашептала Энни, – это она напугала меня.

– Что случилось? – Эмма открыла кран и сделала вид, что моет руки, чтобы заглушить их голоса.

– Я поднялась к госпоже, как ты мне говорила, после того, как накрыла на стол. Когда я постучалась в дверь, она не отозвалась. Я все же вошла в гостиную и увидела, что она сидит в темноте и болтает без умолку...

– Ну и что ж такого? – нетерпеливо перебила ее Эмма.

– Как ты не понимаешь! Она была одна. Она обращалась к пустому стулу, – прошептала Энни, и глаза ее округлились, как блюдца.

– Да нет, Энни, милочка, этого не может быть. Может, госпожа Уэйнрайт тоже была там? Наверно, она была где-нибудь в комнате, а ты ее не заметила, – возразила, нахмурившись, Эмма, хотя уже начала понимать, что, возможно, горничная права.

– Миссис Уэйнрайт еще не вернулась из Киркенда, – проговорила Энни. – Во всяком случае, когда хозяйка увидела меня, она перестала разговаривать со стулом. Я спросила, будет ли она пить чай. Я спросила очень-очень вежливо, как ты мне и наказывала. Она ответила, что не будет, но просила передать тебе, что поужинает позже в своей комнате, – сообщила Энни. Она вздохнула немного свободнее от того, что была уже в полной безопасности, вернувшись на кухню.

– Я, пожалуй, поднимусь к ней, – озабоченно предложила Эмма.

– Нет, Эмма, не надо. Госпожа сказала мне, что устала, и я помогла ей лечь в постель. Она улеглась и почти тотчас же уснула. – Энни умолкла и взяла Эмму за руку. – Эмма, – робко начала она и снова замолчала.

– Да, милочка, что такое? – спросила девушка.

– От госпожи Фарли так странно пахло. От нее пахло виски. Во всяком случае, мне так показалось, – сообщила Энни.

Глаза Эммы сузились, но она заговорила с недоверием:.

– Ах, Энни, ты просто выдумываешь.

– Нет, Эмма, честное слово!

Эмма строго взглянула на нее.

– Во-первых, Энни Стед, откуда ты знаешь, как пахнет виски? Ведь твой отец пьет только пиво. – Она строго посмотрела на горничную и покровительственно добавила: – Миссис Фарли принимает особое лекарство. Это оно так пахнет, Энни Стед.

– Ну, если ты так говоришь... – произнесла Энни, благоговевшая перед Эммой и к тому же побаивавшаяся ее. Все же она собралась с духом и добавила: – И все-таки госпожа разговаривала сама с собой. Я не ошиблась.

Эмма, чувствуя себя обязанной защищать Адель Фарли, быстро сообразила и понимающе усмехнулась:

– Да, я вспомнила, что госпожа Фарли часто читает вслух. Возможно, она как раз этим и занималась, когда ты вошла к ней. Ты просто не заметила книгу, вот и все. – Девушка так строго посмотрела на Энни, что та побледнела и отвела глаза.

– Но если ты так беспокоишься, я поднимусь к ней прямо сейчас, – сухо добавила Эмма.

Энни покачала головой:

– Нет-нет! Оставь ее в покое, Эмма. Когда я выходила из комнаты, она уже крепко спала.

– Эй, вы, девицы! Что вы там все шепчетесь у умывальника? Вы знаете, что мне такие выходки не нравятся, – сердито крикнула миссис Тернер. Она захлопала в ладоши. – Эмма! Энни! Сейчас же идите пить чай! Я не потерплю, чтобы вы там шептались!

– Ничего не говори кухарке, – предупредила Эмма.

Она завернула кран, вытерла руки и попыталась выглядеть непринужденно. „Итак, Энни тоже почувствовала запах спиртного”, – с тревогой подумала она. Но, сев за стол, решила, что нет смысла идти наверх, раз госпожа Фарли уже спит. „Для нее это сейчас самое лучшее”, – решила Эмма с присущим ей здравым смыслом.

Под напором кипучей жизнерадостности Блэки Эмма вскоре повеселела. Он был чудесным рассказчиком и все время, пока они пили чай, не переставая смешил их своими забавными историями и шутками. Эмма обнаружила, что может совсем не думать об этой истории с Аделью Фарли, и принялась веселиться не меньше остальных. Она все время смеялась, к большому удовольствию Блэки. По его мнению, Эмма всегда была слишком серьезной, и теперь он очень радовался ее хорошему настроению.

Обстановка царила самая что ни на есть непринужденная: под сводами кухни звенели безудержный хохот Блэки и хихиканье визжавших от восторга девушек, а кухарка лишь добродушно увещевала их „шуметь потише”, сама захлебываясь от смеха.

Наконец они покончили с едой, и Эмма попросила:

– Спой нам, Блэки, пожалуйста!

– Ну, конечно, спою, крошка. А что бы ты хотела услышать?

– Спой песню „Дэнни бой”, Блэки. Миссис Тернер нравится, что... – Эмма запнулась и уставилась на дверь черного хода, широко распахнувшуюся и качавшуюся на петлях на ветру. Девушка была поражена, увидев на пороге своего брата Фрэнка. Он с силой захлопнул дверь и слетел вниз, стуча каблуками по каменным ступеням. Его лицо было бледным и суровым, все его хрупкое тело, облаченное в поношенный пиджак, буквально сотрясалось.

– Господи, Боже мой! Что все это значит? – вскричала кухарка.

Эмма вскочила и пронеслась через всю кухню к брату.

– Фрэнк, мальчик мой, что случилось? – воскликнула она, притягивая его к себе.

Фрэнк с трудом переводил дыхание, на его лице выступили веснушки, а глаза были широко раскрыты от страха. Эмма подвела его к огню, по-матерински суетясь и мягко похлопывая по плечу. Мальчик с трудом восстановил дыхание, но все еще не мог говорить, ведь он пробежал весь путь от деревни до усадьбы. Наконец он смог выдохнуть:

– Отец велел тебе сейчас же прийти, Эмма. Скорее!

– Да что же произошло? – закричала Эмма, с тревогой вглядываясь в лицо брата, в голове ее лихорадочно роились мысли.

У Фрэнка навернулись слезы на глаза, и не успел он вымолвить слово, как Эмма интуитивно почувствовала, что именно он скажет. Она затаила дыхание и умоляла Господа, чтоб это было не так.

– Эмма, наша мама... Отец велел сказать тебе, что ей очень плохо. И доктор Мак там. Бежим! – выкрикнул он, сильно дернув ее за руку.

Лицо Эммы стало белым как мел, от страха ее глаза стали темно-зелеными, как малахит. Она сорвала с себя фартук, подбежала к шкафу и, ни слова не говоря, схватила свои пальто и шарф. Блэки и миссис Тернер встревоженно переглянулись.

– Ну что ты, девочка, я уверена, что ничего страшного не случится. Не мучай себя понапрасну. Ты же знаешь, что твоей маме стало гораздо лучше в последнее время, – проговорила кухарка, стараясь успокоить девушку, но на ее округлом лице было видно, что и она обеспокоена.

Блэки встал и заботливо помог Эмме надеть пальто. Он сжал ее руку и сказал, утешая:

– Миссис Тернер права. Не бойся. Врач хорошо позаботится о маме. – Он умолк и посмотрел в ее напряженное лицо. – Может, мне пойти с тобой?

Эмма взглянула на него и покачала головой.

– Но ведь раз доктор Мак там, значит, что-то серьезное. – Голос девушки задрожал, глаза наполнились слезами.

– И все же не спеши делать выводы, – возразил Блэки как можно мягче, стараясь унять ее страх. – Твоя матушка поправится, моя милая. Обязательно поправится.

Эмма горестно взглянула на него и ничего не ответила. Он обнял ее своей сильной рукой и привлек к себе. Чуть погодя он отпустил ее и нежно коснулся ее щеки.

– Ты должна надеяться на лучшее, – произнес он тихо, глядя ей в глаза.

– Да, Блэки, – прошептала девушка, завязывая шарф. Она схватила Фрэнка за руку и побежала к двери. – Боюсь, я не успею вернуться, чтоб помочь вам с ужином, миссис Тернер, – крикнула она, взбегая по ступеням. – Но я постараюсь.

Дверь за ними захлопнулась. Кухарка тяжело опустилась на стул.

– Вряд ли ей это удастся. То, что ее мать чувствовала себя лучше последние несколько недель, это затишье перед бурей, если вам угодно знать мое мнение, – сурово пробормотала она. – Бедное дитя, ей было так хорошо сегодня.

– Давайте не будем думать о плохом, миссис Тернер. У ее матери, может быть, легкий приступ, и только. Возможно, это ложная тревога, – возразил Блэки с напускным спокойствием, но на сердце у него было тяжело, и в его черных глазах стояла грусть.