Эмма Харт (№1) - Состоятельная женщина. Книга 1

Эмма благодарно улыбнулась, в ее глазах мелькнул огонек удовлетворения. Она быстро открыла засов, слегка толкнула калитку, вскочив на нижнюю перекладину, и проехала на ней вперед – на соседнее поле.

– Я тут всегда катаюсь на калитке, хотя это и не положено, – заметила она, все еще вися на калитке, пока та с тяжким скрипом наконец не остановилась. Живо спрыгнув, Эмма толкнула ее обратно, намереваясь, очевидно, повторить свой фокус. Глаза ее так и сияли, лицо раскраснелось.

Блэки поставил мешок на землю.

– Давай-ка я тебя подтолкну, Эмма. Тогда-то уж ты сможешь проехать на славу!

Эмма кивнула, предвкушая грядущее удовольствие от катания. Как только она снова забралась на перекладину и уцепилась за калитку своими маленькими потрескавшимися руками, Блэки с силой толкнул ее вперед. Калитка помчалась так быстро, что полы Эмминого пальто захлопали на ветру. Блэки от всей души наслаждался, видя, как она довольна. „Ведь она еще совсем ребенок, – подумал он с нежностью. – И ее, как и всех детей, простыми радостями можно по-настоящему осчастливить. Ничего другого и ожидать было нельзя. А я-то, дурачина, начал уж воображать неизвестно что”.

Соскочив с перекладины, Эмма махнула ему рукой.

– Давайте. Теперь за мной! А то я уже опаздываю, и миссис Тернер мне задаст...

Подхватив мешок, Блэки присоединился к Эмме. Обняв ее по-дружески, он зашагал с ней в ногу, и вскоре они уже были на другом конце поля.

– Знаешь, – обратился Блэки к своей спутнице, – должен тебе признаться, что меня очень интересует, что у вас в Фарли-Холл за люди. Ты не расскажешь, крошка?

– Да сами увидите через пару минут, – странно улыбнулась Эмма после недолгой паузы, – мы уже, считайте, пришли. – И вырвалась вперед, не произнеся больше ни слова.

Блэки нахмурился: его озадачила ее непонятная улыбка. „Такая кроха, – размышлял он, глядя, как она вприпрыжку скачет по дороге с самым вроде бы беззаботным видом. – Не поймешь, что у нее на уме. То настоящий ребенок, а то, не пройдет и минуты, и перед тобой словно бы совсем взрослая женщина, и лицо совсем другое, никакой тебе мягкости, в глазах ни смешинки, прямо изваяние, да и только. Вообще в этом Йоркшире все какие-то не такие, начиная с этого их резкого монотонного выговора, самостоятельного нрава и кончая мрачным упрямством, подозрительностью к чужакам и проницательностью суждений. А как они боготворят деньги! Правда, он убедился, что есть среди них и немало благородного гостеприимства и великодушия, не говоря уже о чувстве юмора, правда немного простоватого, а подчас и грубоватого. Одним словом, странный народ, так что все Эммины особенности, иногда ставившие его в тупик, возможно, объясняются ее йоркширскими корнями. Да, так оно, пожалуй и есть”, – окончательно решил он и, ускорив шаг, догнал Эмму, которая ждала его в рощице, окаймлявшей поле и скрывавшей имение от посторонних глаз.

– Ну вот, – произнесла она бесстрастным голосом, – мы и пришли в Фарли-Холл.

Блэки, с удивлением присвистнул, остановился как вкопанный. Дом теперь уже более или менее просматривался – и оказался совсем не таким, как он себе представлял после разговора со сквайром Фарли в Лидсе.

– Пресвятая Дева Мария! – воскликнул он с выражением крайнего недоверия на лице. – Не может этого быть! Кто это мог построить такой дом?

Он закрыл и затем резко открыл глаза, но видение не исчезало. Видение, вызывавшее в его душе не просто разочарование, но подлинный ужас.

– Это самое великолепное поместье в округе. Такого большущего дома не сыщешь вокруг, – проговорила Эмма тем же бесстрастным голосом, что и прежде. – Мой папа называет его не Дом Фарли, а Прихоть Фарли...

Эммин спутник не успел заметить горькой усмешки, промелькнувшей на ее лице, когда она произнесла последние слова.

– Да, это уж точно, – пробормотал Блэки, еще ни разу в жизни не видевший столь нелепой постройки. От недоумения у него даже отвисла челюсть и широко открылся рот – в особняке не было ни одного сколько-нибудь сносного архитектурного решения. Несмотря на отсутствие специального образования, Блэки О'Нил обладал на редкость совершеннейшим вкусом в вопросах пропорций и линий. Изучать архитектуру было его самым заветным желанием, но, увы, он не мог себе этого позволить. В детстве их пастор, отец О'Донован, всячески поддерживал его интерес к архитектурной учебе: Блэки много читал и, благодаря природным способностям и своему горячему желанию приобрести как можно больше знаний, сумел стать весьма сведущим во всем, что касалось строительства и архитектурных стилей.

Поэтому сейчас он критически разглядывал постройку. Чем ближе они приближались к поместью, тем больше Блэки убеждался, какое это чудовищно безвкусное сооружение. Со стороны все выглядело так, словно посреди тщательно спланированного парка присело на корточки какое-то неизвестно откуда взявшееся чудовище – каменные стены придавали всей постройке отталкивающе-угрюмый вид. Выдержанные в готическом стиле шпили венчали с четырех сторон центральную часть усадьбы, построенную в виде квадрата и почему-то покрытую аляповатым куполом. На глаз Блэки определил: это здание самое старое во всем ансамбле – возведено, вероятно, в самом конце семнадцатого века. Будь оно единственной постройкой, можно было, пусть с натяжкой, но все же говорить о каком-то подобии архитектурного стиля, даже некоторой импозантности. Но, должно быть, с годами появились многочисленные пристройки, причем, по-видимому, уже без всякого плана – они лепились с боков, никого не смущало то, что не соблюдались ни пропорции, ни формы. Опытный глаз мог бы уловить в них, пожалуй, вульгарное толкование регентского и викторианского стилей, перемешанных таким образом, чтобы создать впечатление полного хаоса.

По существу Фарли-Холл являл собой пеструю смесь различных периодов, которые словно спорили друг с другом за первенство, что создавало фасад, начисто лишенный всякой симметрии или красоты. Дом был действительно огромным, солидным и богатым – настоящий особняк. Все было бы хорошо, если бы не архитектурная безвкусица, делавшая все сооружение просто ужасным. Блэки тяжело вздохнул: он обожал простоту и с грустью вспомнил чудесные георгианские особняки в своей родной Ирландии с их классическими пропорциями и мягкими линиями, делавшими их столь гармоничными. Конечно, он не ожидал увидеть нечто подобное здесь, в Йоркшире с его мрачными вересковыми пустошами. Но будучи наслышан о положении, которое занимало семейство Фарли в обществе, и об их богатстве, он все же готовился к встрече с чем-то, обладавшим куда большим вкусом и утонченностью.

Они уже почти совсем приблизились к поместью, когда Эмма, прервав его размышления, спросила:

– Ну, что вы об этом скажете? – И заглядывая Блэки в глаза, тихонько потянула его за рукав.

– Что тут скажешь! Твой отец прав, это и на самом деле Прихоть Фарли. Может, в округе ничего получше и нету, но на мой вкус дом никуда не годится.

– Значит, если вы, как задумали, в один прекрасный день станете миллионером, то такой дом вам не подойдет? – осторожно осведомилась Эмма, сверля его проницательным взором. – А я-то думала, что все миллионеры живут в особняках, как у Фарли.

– Да, живут, – быстро откликнулся Блэки, – но только не в таких безобразных, как Фарли-Холл, милая моя Эмма. И такого дома я уж наверняка не захочу. Глаза бы мои на него не смотрели – ни красоты, ни гармонии, ни стиля.

Еще раз бросив взгляд на поместье, Блэки скорчил гримасу отвращения, давая понять, что жить в подобном „мавзолее” ни за что бы не согласился.

Прежняя горькая улыбка снова заиграла на Эмминых губах, а в глазах блеснуло нечто вроде злорадного удовлетворения. Хотя нигде кроме своих вересковых краев она не бывала и поэтому ей не с чем было сравнивать, инстинкт подсказывал Эмме, что этот дом – просто бельмо на глазу. Ни благородства, ни красоты. Пусть отец и другие деревенские жители зовут поместье Прихотью Фарли, втайне она знала, оно все равно им нравится. При мысли об этом она мстительно усмехнулась: прекрасно, что Блэки только что полностью подтвердил ее собственное впечатление от Фарли-Холл!

Теперь она смотрела на своего спутника с еще большим уважением, чем до сих пор.

– Ну а в каком доме, – спросила она с жадным любопытством, – вы согласились бы жить, если бы стали богачом?

Мрачное выражение на лице Блэки сменилось радостным предвкушением грядущих перемен.

– Мой дом, – воскликнул он, и черные глаза его засияли, – будет в георгианском стиле – из чистого белого камня, с красивым портиком, высокими колоннами и широкими ступенями парадного входа. Окна – высокие и их должно быть много, чтобы было побольше света. Перед домом зеленые газоны, деревья. Комнаты просторные, высоченные потолки – всегда светло и никакой духоты. Полы сделаем из полированного дуба, все камины – в стиле Роберта Адама. В прихожей – она обязательно будет большая – пол отделаем белым мрамором, лестница на верхние этажи непременно должна быть резная. Все комнаты выкрасим в пастельные тона, светло-голубые и бледно-зеленые. Они мягкие, и глаз на них поэтому всегда отдыхает. Мебель куплю самую лучшую и обставлю ею все комнаты. Что касается меня, то я предпочитаю стиль шератон или хепплуайт, ну, может, еще чиппендейл. Ну и, конечно, картины и всякие другие прекрасные вещи. Так что, крошка, это будет такой дом, что у любого, кто его увидит, слюнки потекут, помяни мое слово. Это я тебе точно говорю. А построю я его сам – и по своим собственным чертежам. Как решил, так и будет.

– Сам... по своим чертежам... Как это, – повторила зачарованная Эмма. – Значит, вам известно, как их делать? Да, Блэки?

– Еще бы мне не знать, милая моя, – с гордостью ответил он. – Я хожу в вечернюю школу в Лидсе, где преподают черчение. А это, считай, та же архитектура. Вот увидишь, Эмма, я его себе построю. А ты, когда станешь настоящей леди, приедешь ко мне в гости. Договорились?

Эмма поглядела на Блэки с благоговейным трепетом.

– А что, все могут ходить в эту вечернюю школу и там учить всякие вещи? – спрашивая, она прежде всего имела в виду своего брата Фрэнка.

Блэки взглянул на ее лицо, полное ожидания и надежды, и с уверенностью заявил:

– Все, кто хочет. И учат там всему, что твоей душе угодно.

Ответ привел Эмму в неподдельный восторг. Она запомнила все, что сказал ей Блэки, чтобы потом обсудить это с Фрэнком, и с присущей ей любознательностью спросила:

– А кто это такие Роберт Адам, которого вы упомянули, и все остальные? Шератон, и Хепплуайт, и Чиппендейл?

Лицо Блэки засияло от удовольствия: на подобные темы он мог говорить часами.

– Роберт Адам, девочка, великий архитектор восемнадцатого века. Он построил множество великолепных домов для знатных людей. Не дома, а загляденье. Но славен он не только этим одним. Он еще и обставлял те дома, которые строил. И с каким вкусом, как изящно! Лучше, чем он, никто не мог! А другие, о ком я говорил, – продолжал Блэки с воодушевлением, – все трое делали превосходную мебель. Я имею в виду времена первых Георгов. Так вот эти трое поставляли обстановку в дома самых знатных господ. – Он улыбнулся и подмигнул ей. – Я хотел сказать, что когда стану богатым, то буду брать только самое-самое. В чем же и смысл больших денег тогда, верно? Я себе часто говорю: ”Послушай, Блэки О'Нил, деньги должны приносить удовольствие!" В общем, я буду их тратить. Для этого они и существуют. Ты что, не согласна?

Эмма взглянула на него, сразу посерьезнев. Обычно, думая о деньгах, она имела в виду необходимые вещи, которые нужны семье. Блэки же нарисовал перед ней совсем иную картину.

– Да, наверно, вы правы, – ответила она уклончиво. – Если их достаточно и хватит на всякую роскошь.

Блэки так и покатился со смеху, на глазах даже выступили слезы.

– Вот ты какая! Настоящая йоркширская девчонка! – воскликнул он, по-прежнему давясь от смеха. – Что значит достаточно? Сколько раз приходилось мне слышать о богачах, которым никогда не достаточно, чтобы ублажить все свои прихоти.

„Таким, как сквайр Фарли”, – с горечью подумала Эмма, но спросила о другом:

– А где будет ваш дом? В Лидсе или другом месте?

– Нет, не думаю, что в Лидсе, – ответил Блэки, покачав головой и вытирая слезы на глазах тыльной стороной ладони (голос его постепенно становился все серьезнее). – Скорее в Харрогейте, где живут все богатеи, – уточнил он. – Да, там и буду строить. – Голос его зазвучал увереннее. – Прекрасное место. Курорт. Подходящее для такого, как я... Слыхала про этот город?

– Да. Моя мама была там. Правда, давно. Ездила к своей кузине Фреде. Она как-то раз мне рассказывала. Говорила, что место прямо чудесное.

Он рассмеялся.

– Еще бы! А скажи-ка мне Эмма, тебе понравился мой дом? Ну тот, который я построю в один прекрасный день?

– Ой, Блэки! Очень понравился. Он будет такой замечательный. Просто прелесть, я знаю. Не то что этот дом! Вы бы только посмотрели на него ночью. Мне так страшно бывает, лучше уж мимо кладбища пройти, честное слово, – доверчиво поделилась она со своим спутником.

Нахмурившись, он тут же посмотрел на ее маленькое личико, такое детское, доверчивое, и успокаивающе заметил:

– Но это же всего лишь дом, моя милая. А дом тебя обидеть не может.

Эмма ничего не ответила на его замечание, только сжала губы и ускорила шаг – они входили в усадьбу, отбрасывавшую на них огромные голубовато-серые тени. В этот момент Блэки заметил еще одну особенность этого здания, которая внушила ему, пожалуй, особое беспокойство. Дом на сей раз показался ему не только мрачным, но и каким-то враждебным: похоже, он не знал ни смеха, ни радости, ни оживления. Ему вдруг представилось, что те, кто пересекают порог Фарли-Холл, навсегда становятся его пленниками. Наверно, глупо, подумалось ему, воображать такое, по спине его невольно поползли мурашки, пока он безуспешно пытался стряхнуть с себя это наваждение.

Блэки поглядел вверх: на него и Эмму взирали гигантские занавешенные окна, словно они хотели наглухо отгородить обитателей дома от окружающего мира. Окна, напоминавшие глаза слепца, – пустые и мертвые. Луч света ударился о черные каменные стены; и эти темные таинственные окна в сочетании с ярким солнцем еще раз заставили Блэки почувствовать, как недоступен и мрачен Фарли-Холл. Пусть такой вывод и смешон, убеждал он себя, но все равно его воображение продолжало рисовать ему самые страшные картины, пока они с Эммой, обогнув дом, не вышли из отбрасываемой им тени на вымощенный булыжником двор, где располагались конюшни. Здесь было светло, и небо над их головами казалось совсем голубым. Они быстро прошли к служебному входу. Блэки снова положил руку на плечи девушки, но тут же понял всю нелепость своего поведения: путешествие закончилось, и она больше не нуждалась в его защите. Скорее в защите мог теперь нуждаться он.

Эмма с улыбкой взглянула на своего спутника, словно опять прочла его мысли. Но вот они стали подниматься по ступенькам к входной двери – и улыбка угасла, глаза Эммы потускнели. Лицо девушки приняло озабоченное выражение. Она повернула железную ручку двери, и они вошли на кухню.

9

– И сколько, ты думаешь, сейчас времени, что ты разгуливаешь себе в свое удовольствие, а? Уже новый день наступил, моя милая, а ты все где-то гуляешь! Я уж думала, что тебя не дождусь!

Скрипучий голос, раздавшийся из глубины кухни, принадлежал пухлой женщине, настолько же раздавшейся вширь, насколько она была мала ростом. Бусинки карих глаз так и бегали; щеки горели ярким румянцем – весь ее вид выражал крайнее возмущение. Белый накрахмаленный поварской колпак, из-под которого выбивались седые волосы, воинственно подрагивал у нее на макушке.

– И нечего стоять там и глазеть на меня, как утенок на свою мамашу! – Продолжала она, сердито размахивая половником перед самым Эмминым носом. – И давай-ка пошевеливайся, слышишь? Сегодня у нас каждая минута на учете.

– Простите меня, миссис Тернер! – воскликнула Эмма, на бегу разматывая шарф и сбрасывая пальто, кое-как свернув их, она бросила все это в угол. – Я вышла вовремя, миссис Тернер, честное слово. Но туман был такой густой, особенно в лощине и...

– И конечно, каталась, как всегда, на своей любимой калитке, – с нетерпением прервала ее кухарка. – Смотри, попадет тебе как следует в один прекрасный день, доиграешься.

Но Эмма между тем уже скрылась в кладовке под лестницей, которая вела в жилые комнаты.

– Я сейчас, вы же знаете, я все наверстаю, – донесся издалека ее приглушенный голос.

– Наверстать-то наверстаешь, знаю, – язвительно пробормотала кухарка. – Только сегодня у нас такая запарка начнется, не приведи Господь. И миссис Хардкасл еще в Брэдфорде, а вся компания из Лондона вот-вот приедет, да еще и Полли подводит.

Она покачала головой, тяжело вздохнула, представив, какая тут будет суета, поправила свой колпак и стукнула половником по столу. Только после этого она наконец соблаговолила развернуться и обратить внимание на Блэки, уставившись на него. Уперев руки в боки, она окинула его с головы до ног оценивающим взглядом своих напоминавших бусинки глаз.

– Это еще что за явление такое? – с подозрительностью спросила она, стараясь в то же время придать своему голосу как можно больше ехидства.

Блэки сделал шаг вперед и уже открыл рот, чтобы ей ответить, как из кладовки донесся Эммин возглас:

– Это тот моряк, миссис Тернер, которого вы ждали, чтоб он починил дымоходы и все остальное. Его зовут Шейн О'Нил, по прозвищу Блэки.

– Доброго вам утра! – зычно приветствовал кухарку гость, широко улыбаясь и отвешивая учтивый поклон.

Миссис Тернер, однако, полностью проигнорировала его дружелюбный тон и грозно спросила:

– Ирландец, видать? Ну что ж, я против них ничего не имею. А ты, я смотрю, не из слабаков! Это хорошо. Здесь у нас в доме слабакам делать нечего. – Она сделала паузу, метнув взгляд на мешок, который Блэки поставил на пол рядом с собой. Он был старый и очень грязный. – Что там у тебя в этой... ветоши? – спросила она с презрительной гримасой.

– Инструмент и кое-какие... мои вещи, – ответил Блэки, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Только не вздумай таскать свою грязь по моему чистому полу! – строго предупредила она. – Положи его вон в тот угол, где он никому не будет мешать. – Она прошла к плите, заметив уже более миролюбиво: – Давай-ка сюда, парень, хоть обогреешься малость.

И миссис Тернер захлопотала у плиты, гремя крышками от кастрюль, заглядывая в булькавшие на огне горшки и что-то бормоча себе под нос. Чувствовалось, что злость ее уже прошла. Собственно говоря, это была даже не злость, а просто раздражение. И вызвано оно было к тому же вовсе не опозданием Эммы, а тревогой, что той приходится одной таскаться по безлюдным тропам. Подумаешь, припозднилась на какие-то там полчаса! Какое это имеет значение! Миссис Тернер даже улыбнулась про себя. Эмму она любила – хорошая девушка, ничего не скажешь, не то что другие. В наше время такие, как она, – большая редкость.

Блэки поставил свой мешок в угол и приблизился к очагу, такому огромному, что он занимал большую часть стены. Грея у огня замерзшие руки, он вдруг ощутил, что не только продрог, но и проголодался. Вдыхая теплый, пропитанный ароматами пищи воздух кухни, он почувствовал это особенно остро. У него прямо слюнки потекли от аппетитного запаха жарившейся на сковородке копченой деревенской грудинки, теплого сладковатого аромата свежевыпеченного хлеба и волнующего, забивавшего все остальные, запаха кипящего овощного рагу. В животе у него заурчало, и Блэки с жадностью облизнул губы.

Постепенно его большое тело начало „оттаивать" – Блэки с удовольствием потянулся, став похожим при этом на огромного кота, зыркающего глазами по сторонам: осмотром своим он остался явно удовлетворен, что помогло ему избавиться от дурных предчувствий, охвативших его при виде Фарли-Холл. На кухне, по крайней мере, ничего зловещего взгляду Блэки не открылось. Она показалась ему на редкость уютным и ослепительно чистым местом: медные тазы и всякого рода кастрюли, висевшие на беленых стенах, так и сверкали; ярко поблескивали при свете газовых горелок белые каменные плитки пола; потрескивали дрова в очаге, и вверх, в широкое горло дымохода, устремлялись языки пламени, бросавшего мягкие розоватые отблески на добротную, тщательно отполированную, дубовую мебель. Но тут скрипнула дверь, и Блэки повернул голову – в комнату вернулась из кладовки Эмма. Одета она была теперь в темно-синее платье из саржи, совершенно такое же, как и у миссис Тернер; войдя на кухню, она быстро завязала тесемки большого ситцевого фартука в белую и синюю полоску и направилась прямо к плите.

– Так что, у Полли опять неважные дела? – бросила она на ходу.

– Господи, какой же у нее кашель! Прямо ужас. Я ей утром сама сказала, чтоб она сегодня не вставала с постели. Ты можешь к ней попозже заглянуть. Проведаешь, может, ей что требуется...

В голосе кухарки звучало неподдельное тепло, обращенное к Эмме лицо дышало мягкостью. „Да в ней же, – решил Блэки, – нет и следа той враждебности, которая мне вначале почудилась. И Эмму она просто обожает, это совершенно ясно по выражению ее глаз, когда она смотрит на девушку".

– Непременно зайду к ней после завтрака. Как только мы управимся. Отнесу ей немного рагу, хорошо? – отозвалась Эмма, стараясь не выдавать своего беспокойства. Она-то была убеждена, что у Полли та же болезнь, что и у ее матери: такая слабость, температура и душераздирающий кашель.

Миссис Тернер кивнула.

– Умница! – Она нахмурилась и поглядела на Эмму сквозь выбившийся из-под крышки пар. – Тебе, детка, к сожалению, придется сегодня делать и свою работу, и Полли. Тут уж ничего не попишешь, милая моя. Мергатройд мне сказал, что сегодня днем к нам приедет миссис Уэйнрайт. Сама понимаешь, что без миссис Хардкасл нам с тобой вдвоем придется повертеться как следует. – С досадой вздохнув, она в сердцах стукнула ложкой по горшку. – Хотела бы я служить тут экономкой, скажу я тебе. Вот уж работенка не бей лежачего, как говорится. Да только досталась она не мне, а Нелли Хардкасл. И никогда-то ее нет на месте! – заключила кухарка, снова распаляя себя.

Эмма с трудом подавила улыбку. Место экономки было в Фарли-Холл поистине яблоком раздора.

– Конечно, миссис Тернер, вы правы. Но ничего, мы как-нибудь и вдвоем управимся, – успокоила она кухарку, к которой была искренне привязана: ведь та по существу одна проявляла к ней заботу и внимание. Поэтому-то Эмма всегда стремилась ей угождать.

Вот и сейчас она стремглав бросилась обратно в кладовку под лестницей и вытащила оттуда большую корзину с кисточками, фланелевыми тряпками, мастикой и банками с графитовым порошком.

– Я, пожалуй, начну, – обратилась она к миссис Тернер, начав подниматься по лестнице и помахав Блэки на прощание.

– Ну уж нет, милая! – затрясла головой кухарка. – Чтоб я да была такой бессердечной? Нет уж, пойди сначала обогрейся. Ты вся как сосулька. Посиди у плиты, съешь рагу, а потом уже отправляйся наверх наводить порядок.

С этими словами она сняла крышку с большого чугунного горшка, энергично помешала ложкой томившееся там рагу, удовлетворенно причмокнула и стала накладывать еду в большую миску.

– А тебя не угостить, парень? – Повернулась она к Блэки, уже наполнив вторую миску чуть не до краев.

– Я бы с удовольствием отведал, – радостно воскликнул тот. – Большое вам спасибо!

– Иди-ка сюда, милая. Дай Блэки его миску и возьми свою, – позвала Эмму кухарка, тут же снова обратившись к Блэки. – А против кусочка бекона ты, надеюсь, возражать не станешь, а? С рагу будет в самый раз.

– Может, кто другой и возражал бы, но не я, – откликнулся на это предложение Блэки. – Я что-то здорово проголодался.

– А тебе, Эмма?

– Спасибо, миссис Тернер. Мне, пожалуй, не надо, – ответила на предложение Эмма, принимая из рук кухарки обе миски. – Я не голодная, – и добавила, увидев устремленный на себя недоверчивый взгляд миссис Тернер, – честно.

Но кухарку это объяснение явно не устроило.

– Ты слишком мало ешь, дорогая. С одного рагу и чая особенно не растолстеешь.

Эмма поднесла миски к очагу, где сидел Блэки, и вручила ему его порцию, не говоря ни слова. Но едва она присела на соседний стул, как при взгляде на счастливое выражение лица своего нового знакомого расплылась в улыбке. От прежней настороженности не осталось и следа.

Блэки в ответ тоже улыбнулся.

– Спасибо, крошка, – тихо произнес он и пристально взглянул на девушку.

В сущности за все время их краткого знакомства после случайной встречи на вересковой пустоши, возле скал, он впервые по-настоящему увидел ее.

Молча поглощая свое рагу, он продолжал рассматривать ее самым внимательным образом, стараясь, правда, чтобы она этого не заметила. И чем больше смотрел, тем большего труда ему стоило скрывать свои истинные чувства. Откровенно говоря, он испытывал нечто вроде настоящего потрясения. Куда подевалась та замухрышка, обмотанная шарфом так, что и лица-то толком не разобрать! Теперь, когда она сняла пальто, тесное и ветхое, он мог наконец рассмотреть девушку как следует. Да, без шарфа и пальто она совсем-совсем другая. Может, красивой он бы ее и не назвал, если сравнивать с красавицами на цветных открытках, которых в его время принято было считать эталоном. Да, она и не соответствовала эдуардианским канонам и в ней не было ничего от розоватой мягкости суфле, она не отличалась головокружительной женственностью; пусть Эмма не выделяется так нравящейся мужчинам миловидной внешностью или, напротив, развязными манерами, есть в ней что-то непередаваемое, привлекающее к себе внимание, нечто такое, что занимает все его мысли и заставляет сильнее биться сердце. Лицо совершенной овальной формы, довольно высокие резко очерченные скулы, прямой тонкий нос, нежные очертания рта, в уголках которого каждый раз, когда она улыбалась, появлялись две очаровательные ямочки. Зубы ровные, маленькие, мраморно-белые; губы бледно-розовые и, как показалось Блэки, странно беззащитные и сладко манящие – в те редкие минуты, когда Эмма позволяла себе расслабиться. Лоб, может быть, чуть-чуть широковат, но тем не менее и он, по-своему, привлекателен с его „вдовьим пиком”, скрадывавшим чрезмерную ширину, как и золотисто-каштановые брови, двумя арками нависающие над широко расставленными глазами. Глаза эти, уже и раньше поразившие его воображение, своим блеском и зеленым цветом больше всего напоминали изумруды; золото густых, длинных ресниц оттеняло нежную бледность кожи, шелковистой, изумительно гладкой. Роскошные красновато-коричневые волосы уложены просто, без всяких ухищрений – гладко зачесанные назад и полностью открывающие лицо, они были собраны на затылке в пучок и, в отблесках огня, казались бархатной шапочкой, прошитой золотыми нитями.

„Она еще маленькая и худенькая”, – подумалось ему. Через несколько лет, когда она вырастет, от нее глаз нельзя будет оторвать: высокая, стройная, с ее-то лицом и этими волшебными глазами! Все в ней уже сейчас обещает пышно расцвести – молодые упругие груди, угадываемые даже под неплотно облегающим фигуру передником, высокие бедра, длинные ноги, делающие ее движения такими грациозными...

Врожденное чувство красоты, присущее Блэки, отнюдь не ограничивалось одной архитектурой или искусством, а распространялось также на женщин и лошадей. Тяга к последним почти что (но не совсем!) даже перевешивала интерес к первым: он, к примеру, гордился тем, что в состоянии точно определить чистокровную породу, которой по-настоящему восторгался. И сейчас, глядя на Эмму, он про себя думал: „Вот уж где чистокровная порода, так это тут! Да, конечно, она всего лишь бедная девочка из простой деревенской семьи, но у нее же лицо настоящей аристократки, утонченное, породистое...” Все это вместе взятое и создавало то „нечто”, которое нельзя было описать, но которое он сразу ощутил. Подлинная патрицианка, да и только. И эта ее природная грация и чувство достоинства! Лишь одно в ней выдавало ее положение в обществе – руки, маленькие, цепкие, потрескавшиеся и красные, а ногти неухоженные и обломанные. Он слишком хорошо знал, отчего у нее такие руки – это все тяжкий каждодневный труд!

„Интересно, – продолжал Блэки свои размышления, – что с ней станет?” Тут его охватила грусть, которой обычно он не был подвержен. В самом деле, что ей сулит будущее? Что может ждать ее здесь, в этом доме, в этом унылом фабричном поселении посреди вересковых пустошей? Может, она действительно права, когда хочет попытать счастье в Лидсе? Может, там она и вправду сумеет не просто выжить, но и жить по-настоящему?

Его размышления прервала миссис Тернер – подскочив к очагу, она сунула ему в руки тарелку с бутербродами в своей обычной экспансивной манере.

– А вот и твой бекон с хлебушком, парень! Ешь, пока сюда не заявился Мергатройд. Вот уж кто скряга, так это он. Дай ему волю, так мы бы тут все с голоду перемерли. Жадюга – не приведи Господи! Настоящий... – Она закусила нижнюю губу, чтобы не сказать лишнего, с опаской поглядев на дверь, которая была наверху лестницы.

Повернувшись к Эмме, кухарка продолжала:

– Сегодня можешь не надраивать графитом каминные решетки. Ничего, обождут до завтра. Но не забудь разжечь огонь в гостиной, протри мебель, почисть щеткой ковры и накрой стол для завтрака, как это делает Полли. Она ведь тебе показывала, да? Потом возвращайся ко мне и помоги приготовить завтрак. Потом уберешь в столовой, гостиной и библиотеке. Смотри, будь внимательной, когда начнешь протирать панели в библиотеке – сперва три поперек, а уж потом вдоль, сверху вниз, чтобы пыль собиралась только на плинтусе. И про ковры, понятно, не забудь. После этого уберешься в верхней гостиной миссис Фарли. К тому времени как раз пора уже будет подавать ей завтрак. До ланча ты успеешь застелить кровати и вытереть пыль в детской, а после него догладишь, что осталось из белья. Еще надо почистить серебро и протереть фарфор... – Миссис Тернер перевела дух после утомившего ее длинного перечня и затем извлекла из кармана скомканный листок бумаги. Разгладив его, она принялась читать то, что там было написано, от усилия шевеля губами.