Оркестр сыграл “Выкатим бочонок”. Компания “Пиво Хейгенбека” (город Фресно, штат Калифорния) угощала всех даровым пивом.
      Марсиан начало тошнить.
      Их неудержимо рвало. Даровое угощение фонтанами извергалось обратно.
      Давясь и отплевываясь, Эттил сидел в тени платана.
      — Это заговор… гнусный заговор… — стонал он ч судорожно хватался за живот.
      — Что вы такое съели? — над ним стоял Военный наставник.
      — Что-то непонятное, — простонал Эттил. — У них это называется кукурузные хлопья.
      — А еще?
      — Еще какой-то ломоть мяса с булкой, и пил какую-то желтую жидкость из бочки со льдом, и ел какую-то рыбу, и штуку, которую они называют пирожное, — вздохнул Эттил, веки его вздрагивали.
      Со всех сторон раздавались стоны завоевателей-марсиан.
      — Перебить подлых предателей! — слабым голосом выкрикнул кто-то.
      — Спокойнее, — остановил Наставник. — Это просто гостеприимство. Они переусердствовали. Вставайте, воины. Идем в город. Надо разместить повсюду небольшие гарнизоны, так будет вернее. Остальные ракеты приземляются в других городах. Пора приниматься за дело.
      Солдаты кое-как поднялись на ноги и растерянно хлопали глазами.
      — Вперед шагом… марш!
      Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!
      Городок, весь белый, дремал, окутанный мерцающим зноем. Все раскалилось, — столбы, бетон, металл полотняные навесы, крыши, толь — все дышало жаром.
      Мерный шаг марсиан гулко отдавался на улицах.
      — Осторожней! — вполголоса предупредил Наставник.
      Они проходили мимо салона красоты.
      Внутри кто-то украдкой хихикнул.
      — Смотрите!
      Из окна выглянула медно-рыжая голова и тотчас скрылась, будто кукла в театре марионеток. Блеснул в замочной скважине голубой глаз.
      — Это заговор, — прошептал Эттил. — Говорю вам, это заговор!
      В жарком воздухе тянуло духами, пряные запахи неслись от вентиляторов, что бешено крутились в пещерах, где под электрическими колпаками, точно какие-то морские дива, сидели женщины — волосы у них закручивались неистовыми вихрями или вздымались, будто горные вершины; глаза то пронизывали, то стекленели, смотрели и тупо и хитро; накрашенные рты алели ярко, как неоновые трубки. Крутились вентиляторы, запах духов истекал в неподвижный знойный воздух, вползал в зеленые кроны деревьев, исподтишка окутывал изумленных марсиан.
      Нервы Эттила не выдержали.
      — Ради всего святого! — вдруг закричал он. — Скорее по ракетам — и домой! Эти ужасные твари до нас доберутся! Вы на них только посмотрите! Видите, видите? Вот они, злобные подводные чудища, вот они сидят в своих стылых пещерах в искусственной скале!
      — Молчать!
      Только посмотрите на них, думал Эттил. Ноги как колонны, и платья над ними шевелятся, будто холодные зеленые жабры.
      Он снова закричал.
      — Эй, кто-нибудь заткните ему глотку!
      — Они накинутся на нас, забросают коробками шоколада и модными журналами, их жирно намазанные, ярко-красные рты оглушат нас визгом и криком! Они затопят нас потоками пошлости, все наши чувства притупятся и заглохнут. Смотрите, их терзают непонятные электрические машины, а они что-то жужжат, и напевают, и бормочут! Неужели вы осмелитесь войти к ним в пещеры?
      — А почему бы и нет? — раздались голоса.
      — Да они изжарят вас, потравят, как кислотой, вы сами себя не узнаете! Вас раздавят, сотрут в порошок, каждый из вас обратится в мужа — и только, в существо, которое работает и приносит домой деньги, чтоб они могли тут сидеть и пожирать свой мерзкий шоколад. Неужели вы надеетесь их обуздать?
      — Конечно, черт подери!
      Издалека долетел голос — высокий, пронзительный женский голос:
      — Поглядите на того, посередке — правда, красавчик?
      — А марсиане в общем-то ничего. Право слово, мужчины как мужчины, — томно протянул другой голос.
      — Эй вы! Ау! Марсиане! Э-эй!
      Эттил с воплем кинулся бежать…
      Он сидел в парке, его трясло. Он перебирал в памяти все, что видел. Поднимал глаза к темному ночному небу — как далеко он от дома, как одинок и заброшен! Даже и сейчас, сидя в тишине под деревьями, он издали видел: марсианские воины ходят по улицам с земными женщинами, скрываются в маленьких храмах развлечений, — там, в призрачном полумраке, они следят за белыми видениями, скользящими по серым экранам, и прислушиваются к странным и страшным звукам, а рядом сидят маленькие женщины в кудряшках и жуют вязкие комки резины, а под ногами валяются еще комки, уже окаменевшие, и на них навеки остались отпечатки острых женских зубов. Пещера теней — кинематограф.
      — Привет!
      Он в ужасе вскинул голову.
      Рядом на скамью опустилась женщина, она лениво жевала резинку.
      — Не убегай, — сказала она. — Я не кусаюсь.
      — Ох! — вырвалось у Эттила.
      — Сходим в кино? — предложила женщина.
      — Нет.
      — Пойдем — сказала она. — Все пошли.
      — Нет, — повторил Эттил. — Разве вы тут, на Земле, только этим и занимаетесь?
      — А чего тебе еще? — она подозрительно посмотрела на него округлившимися голубыми глазами. — Что же мне, по-твоему, сидеть дома носом в книжку? Ха-ха! Выдумает тоже!
      Эттил смотрел на нее, раскрыв рот, потом спросил:
      — А все-таки чем вы еще занимаетесь?
      — Катаемся в автомобилях. У тебя автомобиль есть? Непременно заведи себе новый большой “Подлер–шесть” с откидным верхом. Шикарная машина! Уж будь уверен, у кого есть “Подлер–шесть”, тот любую девчонку подцепит! — и она подмигнула Эттилу. — У тебя-то денег куча, раз ты с Марса, я уж знаю. Была бы охота, можешь завести себе “Подлер–шесть” — и кати, куда вздумается, я уж знаю.
      — Куда, в кино?
      — А чем плохо?
      — Нет-нет, ничего…
      — Знаете что, мистер? Вы рассуждаете, как коммунист! — сказала женщина. — Да, сэр, и такие разговорчики никто терпеть не станет, уж будьте уверены. Наше общество очень даже мило устроено. Мы люди покладистые, позволили марсианам нас завоевать, даже пальцем не шевельнули — верно?
      — Вот этого я никак не пойму, — сказал Эттил. — Почему вы нас так приняли?
      — По доброте душевной, мистер, вот почему! Так и запомните, по доброте душевной! — и она пошла искать себе другого кавалера.
      Эттил собрался с духом — надо написать жене; разложив бумагу на коленях, он старательно вывел: “Дорогая Тилла!” Но тут его снова прервали. Над самым ухом кто-то застучал в бубен, пришлось поднять голову — перед ним стояла тщедушная старушонка с детски круглым, но увядшим и сморщенным личиком.
      — Брат мой! — закричала она, глядя на Эттила горящими глазами. — Обрел ли ты спасение?
      Эттил вскочил, уронил перо.
      — Что? Опасность?
      — Ужасная опасность! — завопила старуха, затрясла бубном и возвела очи горе. — Ты нуждаешься в спасения, брат мой, ты на краю гибели!
      — Кажется, вы правы, — дрожа согласился Эттил.
      — Мы уже многих нынче спасли. Я сама принесла спасение троим марсианам. Мило, не правда ли? — она широко улыбнулась.
      — Пожалуй, что так.
      Она впилась в Эттила пронзительным взглядом. Наклонилась к нему и таинственно зашептала:
      — Брат мой, был ли ты окрещен?
      — Не знаю, — ответил он тоже шепотом.
      — Не знаешь?! — крикнула она и высоко вскинула бубен.
      — Это вроде расстрела, да? — спросил Эттил.
      — Брат мой, ты погряз во зле и грехе, — сказала старушонка. — Не тебя осуждаю, ты вырос во мраке невежества. Я уж вижу, ваши марсианские школы ужасны — вас совсем не учат истине. Вас развращают ложью. Брат, если хочешь быть счастливым, дай совершить над тобой обряд крещения.
      — И тогда я буду счастлив даже здесь, в этом мире? — спросил Эттил.
      — Не требуй сразу многого, — возразила она. — Здесь довольствуйся малым, ибо есть другой, лучший мир, и там всех нас ждет награда.
      — Тот мир я знаю, — сказал Эттил.
      — Там покой, — продолжала она.
      — Да.
      — И тишина.
      — Да.
      — Там реки текут молоком и медом.
      — Да, пожалуй, — согласился Эттил.
      — И все смеются и ликуют.
      — Я это, как сейчас, вижу, — сказал Эттил.
      — Тот мир лучше нашего, — сказала она.
      — Куда лучше, — подтвердил он. — Да, Марс — великая планета.
      Старушонка так и вскинулась и затрясла бубном у него под самым носом.
      — Вы что, мистер, насмехаетесь надо мной?
      — Да нет же! — Эттил смутился и растерялся. — Я думал, вы это про…
      — Уж, конечно, не про ваш мерзкий Марс! Вот такие, как вы, и будут вечно кипеть в котле и покроются язвами, вам уготованы адские муки…
      — Да, признаться, Земля — место мало приятное. Вы очень верно ее описываете.
      — Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер! — разъярилась старушонка.
      — Нет-нет, прошу прощенья. Это я по невежеству.
      — Ладно, — сказала она. — Ты язычник, а язычники все невоспитанные. Вот тебе бумага. Приходи завтра вечером по этому адресу и будешь окрещен и обретешь счастье. Мы громко распеваем, без устали шагаем, и если хочешь услышать наши трубы и барабаны, ты придешь, непременно придешь — да?
      — Постараюсь, — неуверенно сказал Эттил.
      И она зашагала прочь, колотя на ходу в бубен и распевая во все горло: “Счастье мое вечно со мной!”
      Изумленный Эттил снова взялся за письмо.
      “Дорогая Тилла! Подумай только, я наивно воображал, будто земляне встретят нас пушками и бомбами. Ничего подобного! Я жестоко ошибался. Тут нет никакого Рика, Мика, Джика, Беннона, никаких таких молодцов, которые в одиночку спасают всю планету. Вовсе нет.
      Тут только и есть что белобрысые розовые роботы с телами из резины; они вполне реальные и все-таки чуточку неправдоподобные, живые, и все-таки говорят и действуют как автоматы, и весь свой век проводят в пещерах. У них немыслимые, необъятные derriиres . Глаза неподвижные, застывшие — ведь они только и делают, что смотрят кино. И никакой мускулатуры, развиты лишь мышцы челюстей — ведь они непрестанно жуют резинку.
      Таковы не отдельные люди, дорогая моя Тилла, такова вся земная цивилизация, и мы брошены в нее, как горсть семян в гигантскую бетономешалку. От нас ничего не останется. Нас сокрушит не их оружие, но их радушие. Нас погубит не ракета, но автомобиль…”
      Отчаянный вопль. Треск, грохот. И тишина.
      Эттил вскочил. За оградой парка на улице столкнулись две машины. В одной было полно марсиан, в другой — землян. Эттил вернулся к письму.
      “Милая, милая Тилла, вот тебе кое-какие цифры, если позволишь. Здесь, на американском континенте, каждый год погибают сорок пять тысяч человек — они превращаются в кровавый студень в своих жестянках-автомобилях. Красный студень, а в нем белые кости, точно нечаянные мысли — смешные и страшные мысли, которые торчат в застывшем желе. Автомобили сплющиваются в этакие аккуратненькие консервные банки, а внутри все перемешалось и все тихо.
      Везде на дорогах — кровавое месиво, и на нем жужжат огромные навозные мухи. Внезапный толчок, остановка — и лица обращаются в карнавальные маски. Есть у них такой праздник — карнавал в день всех святых. Мне кажется, в этот день они поклоняются автомобилю или, во всяком случае, тому, что несет смерть.
      Выглянешь из окна, а там, тесно обнявшись, лежат двое, еще минуту назад они не знали друг друга, а теперь оба мертвы. Я предчувствую, наша армия будет перемолота, отравлена, всякие колдуньи и жевательная резинка заманят ее в капканы кинотеатров и погубят. Завтра же, пока еще не поздно, попытаюсь сбежать домой, на Марс.
      Тилла моя, где-то на Земле есть некий человек, которому довольно нажать на рычаг — и он спасет эту планету. Но человек этот сейчас не у дел. Заветный рычаг покрывается пылью. А сам он играет в карты.
      Женщины этой зловещей планеты утопили нас в потоках пошлой чувствительности и неуместного кокетства, они предаются отчаянному веселью, потому что скоро здешние парфюмеры переварят их в котле на мыло. Спокойной ночи, Тилла моя. Пожелай мне удачи, ведь я могу погибнуть при попытке к бегству. Поцелуй за меня сына”.
      Эттил Врай сложил письмо, немые слезы кипели в груди. Не забыть бы отправить письмо с почтовой ракетой.
      Он вышел из парка. Что остается делать? Бежать? Но как? Вернуться попозже вечером на стоянку, забраться одному в ракету и улететь на Марс? Возможно ли это? Он покачал головой. Ничего не поймешь, совсем запутался.
      Ясно одно — если остаться на Земле, тобой живо завладеют бесчисленные вещи, которые жужжат, фыркают, шипят, обдают дымом и зловонием. Пройдет полгода — и у тебя заведется огромная, хорошо прирученная язва, кровяное давление астрономических масштабов, и совсем ослепнешь, и каждую ночь будут душить долгие, мучительные кошмары, и никак из них не вырвешься. Нет, ни за что!
      Мимо с бешеной скоростью несутся в своих механических гробах земляне — лица застывшие, взгляд дикий. Не сегодня-завтра они наверняка изобретут автомобиль, у которого будет шесть серебряных ручек!
      — Эй, вы!
      Взвыла сирена. У тротуара остановилась огромная, точно катафалк, зловещая черная машина. Из нее высунулся человек.
      — Марсианин?
      — Да.
      — Вас-то мне и надо. Влезайте, да поживее, вам крупно повезло. Влезайте! Свезу вас в отличное местечко, там и потолкуем. Ну же, не стойте столбом!
      Ошеломленный Эттил покорно открыл дверцу и сел в машину.
      Покатили.
      — Что будете пить, Э Вэ? Коктейль? Официант, два манхеттена! Спокойно, Э Вэ. Я угощаю. Я и наша студия. Нечего вам хвататься за кошелек. Рад познакомиться, Э Вэ. Меня зовут Эр Эр Ван Пленк. Может, слыхали про такого? Нет? Ну, все равно, руку, приятель.
      Он зачем-то помял Эттилу руку и сразу ее выпустил. Они сидели в темней пещере, играла музыка, плавно скользили офищтиты. Им принесли два бокала. Все произошло так внезапно. И вот Ван Пленк, скрестив руки на груди, разглядывает свою марсианскую находку.
      — Итак, Э Вэ, вы мне нужны. У меня есть идея — благороднейшая, лучше не придумаешь! Даже не знаю, как это меня осенило. Сижу сегодня дома — и вдруг — бац! — вот это, думаю, будет фильм! ВТОРЖЕНИЕ МАРСИАН НА ЗЕМЛЮ. А что для этого нужно? Консультант. Ну, сел я в машину, отыскал вас — и вся недолга. Выпьем! За ваше здоровье и за наш успех. Хоп!
      — Но… — возразил было Эттил.
      — Знаю, знаю, ясно, не задаром. Чего-чего, а денег у нас прорва. И еще у меня, при себе такая книжечка, а в ней золотые листочки, могу ссудить.
      — Мне не очень нравятся ваши земные растения и…
      — Э, да вы шутник! Так вот, как я это мыслю. Сперва шикарная сцена: на Марсе разгораются страсти, огромное сборище, марсиане кричат и бьют в барабаны. В глубине — громадные серебряные города…
      — Но у нас на Марсе города совсем не такие…
      — Тут нужно красочное зрелище, сынок. Красочное. Папаше Эр Эру лучше знать. Словом, все марсиане пляшут вокруг костра.
      — Мы не пляшем вокруг костров…
      — В этом фильме придется вам разжечь костры и плясать, — объявил Ван Пленк и даже зажмурился, гордый своей непогрешимостью. Покивал головой и мечтательно продолжал: — Затем нам понадобится марсианка, высокая златокудрая красавица.
      — На Марсе женщины смуглые, с темными волосами и…
      — Послушай, Э Вэ, я не понимаю, как мы с тобой поладим. Кстати, сынок, надо бы тебе сменить имя. Как бишь тебя зовут?
      — Эттил.
      — Какое-то бабье имя. Подберем получше. Ты у меня будешь Джо. Так вот, Джо. Я уж сказал, придется нашим марсианкам стать беленькими, понятно? Потому что потому. А то папочка расстроится. Ну, что скажешь?
      — Я думал…
      — И еще нам нужна такая сцена, чтоб зрители рыдали — в марсианский корабль угодил метеорит или еще что, словом, катастрофа, но тут прекрасная марсианка спасает всю ораву от верной смерти. Сногсшибательная выйдет сценка. Знаешь, Джо, это очень удачно, что я тебя нашел. Для тебя это дельце выгодное, можешь мне поверить.
      Эттил перегнулся к нему через столик в крепко сжал его руку.
      — Одну минуту. Мне надо вас кое о чем спросить.
      — Валяй, Джо, не смущайся.
      — Почему вы все так любезны с нами? Мы вторглись на вашу планету, а вы все, как один, встречаете нас, точно родных детей после долгой разлуки. Почему?
      — Ну и чудаки же вы там, на Марсе! Сразу видно — святая простота. Ты вот что сообрази, Мак. Мы тут люди маленькие, верно?
      И он помахал загорелой ручкой в изумрудных перстнях.
      — Мы люди простые, обыкновенные, верно? Так вот, мы, земляне, этим гордимся. Наш век — век Простого Человека, Билл, и мы гордимся, что мы — мелкая сошка. У нас на Земле, друг Билли, все жители сплошь — Сарояны. Этакое огромное многочисленное семейство благодушных Сароянов, и все нежно любят друг дружку. Мы вас, марсиан, отлично понимаем, Джо, и мы понимаем, почему вы вторглись на Землю. Ясное дело, вам одиноко на вашем маленьком холодном Марсе и завидно, что у нас такие города…
      — Наша цивилизация гораздо старше вашей…
      — Уж, пожалуйста, Джо, не перебивай, не расстраивай меня. Дай я выскажу свою теорию, а потом говори хоть до завтра. Так вот, вам там было скучно и одиноко, и вы прилетели к нам повидать наши города и наших женщин — и милости просим, добро пожаловать, ведь вы — наши братья, вы тоже самые обыкновенные люди.
      А кстати, Роско, тут есть еще одна мелочь: на этом вашем вторжении можно и подзаработать. Вот, скажем, я задумал этот фильм — он нам даст миллиард чистой прибыли, это уж будь покоен. Через неделю мы пустим в продажу куклу-марсианку по тридцать монет Штука. Это тоже, считай, миллионы дохода. И у меня есть контракт, выпущу какую-нибудь марсианскую игру, она пойдет по пять монет. Да мало ли что еще можно придумать.
      — Вот оно что, — сказал Эттил и отодвинулся.
      — Ну и, разумеется, это отличный новый рынок. Мы вас завалим товарами, только хватайте — и средства для удаления волос дадим, и жевательную резинку, и ваксу — прорву всего.
      — Постойте. Еще один вопрос.
      — Валяй.
      — Как ваше имя? Что это означает — Эр Эр?
      — Ричард Роберт.
      Эттил поглядел в потолок.
      — А может быть, иногда случайно кто-нибудь зовет вас …м-м …Рик?
      — Угадал, приятель. Ясно, Рик, как же еще.
      Эттил перевел дух и захохотал, и никак не мог остановиться. Ткнул в собеседника пальцем.
      — Так вы — Рик? Рик! Стало быть, вы и есть Рик!
      — А что тут смешного, сынок? Объясни папочке!
      — Вы не поймете… вспомнилась одна история… — Эттил хохотал до слез, задыхался от смеха, судорожно стучал кулаком по столу. — Так вы — Рик! Ох, забавно! Ну, совсем не похоже. Ни тебе огромных бицепсов, ни волевого подбородка, ни ружья. Только туго набитый кошелек, кольцо с изумрудом да толстое брюхо!
      — Эй, полегче на поворотах, Мак. Может, я и не Аполлон, но…
      — Вашу руку, Рик! Давно мечтал познакомиться. Вы — тот самый человек, который завоюет Марс, ведь у вас есть машинки для коктейля, и супинаторы, и фишки для покера, и хлыстики для верховой езды, и кожаные сапоги, и клетчатые кепи, и ром.
      — Я только скромный предприниматель, — сказал Ван Пленк и потупил глазки. — Я делаю свое дело и получаю толику барыша. Но я уже говорил, Джек: я давно подумывал — надо поставлять на Марс игрушки дядюшки Уиггили и комиксы Дика Трейси — там все будет в новинку! Огромный рынок сбыта! Ведь у вас и не слыхивали о политических карикатурах, так? Так! Словом, мы вас засыплем всякой всячиной. Наши товары будут нарасхват. Марсиане их просто с руками оторвут, малыш, верно говорю! Еще бы — духи, платья из Парижа, модные комбинезоны — чуешь? И первоклассная обувь.
      — Мы ходим босиком.
      — Что я слышу? — воззвал Ван Пленк к небесам. — На Марсе живот одна неотесанная деревенщина? Вот что, Джо, уж это наша забота. Мы всех застыдим, перестанут шлепать босиком. А тогда и сапожный крем пригодится!
      — А-а…
      Ван Пленк хлопнул Эттила по плечу.
      — Стало быть, заметано? Ты — технический директор моего фильма, идет? Для начала получаешь двести долларов в неделю, а там дойдет и до пяти сотен. Что скажешь?
      — Меня тошнит, — сказал Эттил. От выпитого коктейля он весь посинел.
      — Э, прошу прощенья. Я не знал, что тебя так заберет. Выйдем-ка на воздух.
      На свежем воздухе Эттилу стало полегче.
      — Так вот почему Земля нас так встретила? — спросил он и покачнулся.
      — Ясно, сынок. Унас на Земле только дай случай честно заработать, ради доллара всякий расстарается. Покупатель всегда прав. Ты на меня не обижайся. Вот моя карточка. Завтра в девять утра приезжай в Голливуд на студию. Тебе покажут твой кабинет. Я приеду в одиннадцать, тогда потолкуем. Ровно в девять, смотри не опаздывай. У нас порядок строгий.
      — А почему?
      — Чудак ты, Галлахер! Но ты мне нравишься. Спокойной ночи. Счастливого вторжения!
      Автомобиль отъехал.
      Эттил поглядел ему вслед, поморгал растерянно. Потом потер лоб ладонью и медленно вошел по улице к стоянке марсиан.
      — Как же теперь быть? — вслух спросил он себя.
      Ракеты безмолвно поблескивали в лунном свете. Издали, из города доносился гул — там буйно веселились. В походном лазарете хлопотали врачи: с одним молодым марсианином случился тяжкий нервный припадок; судя по воплям больного, он чересчур всего нагляделся, чересчур много выпил, слишком много наслушался песен из красно-желтых ящичков в разных местах, где люди пьют, и за ним без конца гонялась от столика к столику какая-то женщина, огромная, как слониха. Опять и опять он бормотал:
      — Дышать нечем… заманили, раздавили…
      Понемногу всхлипывания затихли. Эттил вышел из густой тени и направился к кораблям, надо было пересечь широкую дорогу. Вдалеке вповалку валялись пьяные часовые. Он прислушался. Из огромного города смутно долетали музыка, автомобильные гудки, вой сирен. А ему чудились еще и другие звуки: приглушенно урчат машинки в барах, готовят солодовый напиток, от которого воины обрастут жирком, станут ленивыми и беспамятными; в пещерах кино вкрадчивые голоса убаюкивают марсиан, нагоняют крепкий-крепкий сон — от него так уже никогда и не очнешься, не отрезвеешь до конца дней.
      Пройдет год — и сколько марсиан умрет от цирроза печени, от камней а почках, от высокого кровяного давления? А сколько покончат с собой?
      Эттил стоял посреди пустынной дороги. За два квартала из-за угла вывернулась машина и понеслась прямо на него.
      Перед ним выбор: остаться на Земле, поступить на службу в киностудию, числиться консультантом, являться по утрам минута в минуту и начать понемногу поддакивать шефу: да, мол, конечно, бывала на Марсе жестокая резня; да, наши женщины — высокие и белокурые; да, у нас есть разные племена и у каждого свои пляски и жертвоприношения, да, да, да. А можно сейчас же пойти и залезть в ракету и одному вернуться на Марс.
      — А что будет через год? — сказал он вслух.
      На Марсе откроют Ночной Клуб Голубого канала. И Казано Древнего города. Да, в самом сердце марсианского Древнего города устроят игорный притон! И во всех старинных городах пойдут кружить и перемигиваться неоновые огни реклам, и шумные компании затеют веселье на дедовских могилах — да, не миновать.
      Но час еще не пробил. Через несколько дней он будет дома. Тилла и сын ждут его, и можно напоследок еще несколько лет пожить тихо и мирно — дышать свежим ветром, сидеть с женой на берегу канала и читать милые книги, порой пригубить тонкого легкого вина, мирно побеседовать — то недолгое время, что еще остается им, пока с неба не свалится неоновое безумие.
      А потом, быть может, они с Тиллой найдут убежище в синих горах, будут скрываться там еще год–другой, пока и туда не нагрянут туристы и не начнут Щелкать затворами фотоаппаратов и восторгаться — ах, какой дивный вид!
      Он уже точно знал, что скажет Тилле:
      — Война — ужасная вещь, но мир подчас может быть куда страшнее.
      Он стоял посреди широкой пустынной дороги.
      Обернулся — и без малейшего удивления увидел: прямо на него мчится машина, а в ней полно орущих подростков. Эти мальчишки и девчонки лет по шестнадцати, не больше, гонят открытую машину так, что ее мотает и кидает из стороны в сторону. И указывают на него пальцами и истошно вопят. Мотор ревет все громче. Скорость — шестьдесят миль в час.
      Эттил кинулся бежать. Машина настигала.
      Да, да, устало подумал он. Как странно, как печально… и рев и грохот… точь-в-точь бетономешалка.

УРОЧНЫЙ ЧАС