Глава 33

Джек еще раз прочитал на экране компьютера то, что напечатала Анна.

– Одолжении?

Вообще-то она говорила о личном одолжении. Она не просила его выполнить какую-то работу, которую и так сможет сделать любой наемный работник. Из-за этого прилагательного ее просьба перешла в другую категорию, к которой относилась вся деятельность более интимного характера. Джек откашлялся.

– Ну конечно, я постараюсь вам помочь.

Она вновь застучала по клавишам. «Я бы хотела вас сфотографировать», – прочитал Джек.

Он облегченно засмеялся. А может, в его смехе звучало разочарование. Этого он и сам не знал.

– Вы хотите меня увековечить? Зачем? Для чего?

Она встала и сняла с полки альбом, но не тот, который показывала ему раньше. Положив его перед Джеком, она стала ждать, когда он откроет кожаный переплет.

На первой фотографии была запечатлена группа детей, самозабвенно играющих под струями дождевальной установки.

Солнечный свет проходил через струи воды и отражался в лужицах, в которых возились дети. Как и на остальных фотографиях Анны, сильный эффект на зрителя производило именно это сочетание света и тьмы. Снимок передавал атмосферу ничем не омраченной радости, которой могут предаваться только маленькие дети, еще не подозревающие о тревогах, ждущих их впереди.

Фоном для другой фотографии служила грубая деревянная стена. Перед ней сидели двое пожилых людей, их разделяла поставленная на попа бочка, на которой они играли в домино.

На черных костяшках домино резко выделялись белые точки.

Один из игроков был негром, другой – белым.

На следующем снимке были изображены руки рабочего.

Крупным планом одни руки, испачканные в земле. Грязь забилась под ногти, въелась в складки морщинистой кожи.

Рабочий держал в руках прекрасную белую розу.

Перед открытым окном в деревянном кресле-качалке сидела женщина. Просторные занавески колыхались под порывами ветра.

Женщина кормила грудью новорожденного младенца. Темные волосы скрывали лицо женщины и падали на ее грудь. Волосы Анны. Грудь Анны.

– Господи, Анна! Почему вы… Почему вы не… – Не в силах подобрать нужных слов, Джек замотал головой. – Почему вы не занимаетесь этим профессионально? Я совсем не разбираюсь в фотографии, но эти снимки превосходны. Разве нет? Неужели вы не показывали их кому-то, кто может с ними что-то сделать?

Он снова перелистал альбом, разглядывая фотографии.

– Вам каждый скажет, что это хорошая работа. Слишком хорошая, чтобы прятать их в альбомах. Люди должны смотреть на них и наслаждаться.

Явно польщенная его замечаниями, Анна вернулась к компьютеру. «Я думала о том, чтобы продавать их для постеров, поздравительных открыток и тому подобного».

– Ну да! И что же случилось? Почему не продали?

Она грустно улыбнулась и, слегка пожав плечами, напечатала:

«Так сложились обстоятельства. Сначала болезнь Дина. Потом появился Дэвид. Потом…»

Джек накрыл ее руки своими.

– Делрею это не нравилось, поэтому вы отнесли фотоаппарат на чердак и постарались о нем забыть.

– Да, – знаком показала она и напечатала: «Я пыталась забыть об этом, но не смогла. Это все еще здесь. – Она прижала руку к сердцу. Возможно, если бы я не была глухая и могла бы выражать себя как-то по-другому, я бы так не любила фотографию. Но мне много есть что сказать, и я не знаю, как это сделать по-другому. Я хочу начать сначала. На этот раз я попытаюсь продавать свои работы. По крайней мере некоторые из них».

– Это правильно.

«Прежде всего мне нужно расширить свою коллекцию. Понадобится несколько месяцев, возможно год, чтобы создать коллекцию, которая может заинтересовать потенциального покупателя. Эта фотография, где изображены мы с Дэвидом, была последней. Она сделана пять лет назад. Мне надо много практиковаться. Это будет нелегко, но если уж начинать, то начинать немедленно. Вы позволите мне начать с вас?»

– Я согласен со всем, что вы говорите. Не надо откладывать в долгий ящик. У вас есть талант. Это очевидно. И чтобы не утратить его, вам придется хорошенько потрудиться. Но если эта коллекция так важна для вас, то зачем там мои снимки?

«У вас необычное лицо», – напечатала Анна.

– У бородатой женщины в цирке тоже. Но ведь ее вы не захотите снимать?

«Я серьезно! – напечатала она. – Ваше лицо очень выразительно».

Он засмеялся.

– Оно говорит: не верь глазам своим.

Но она продолжала пристально смотреть на него, и вскоре Джеку стало не до смеха. Он даже перестал улыбаться, потому что она повернулась в кресле и передвинулась на самый его край, а затем, подняв руки, обхватила ими его лицо. Ее прикосновение было легким, почти незаметным, но Джеку казалось, будто Анна прижала к его щекам раскаленные утюги.

Он следил за выражением ее глаз, рассматривающих черты его лица. Вот Анна наклонила голову, и ее волосы скользнули по рукам Джека; его пальцы так сильно вцепились в спинку стула, что, должно быть, побелели. Джек не двигался, боясь спугнуть очарование момента и не понимая, что она нашла такого интересного в его физиономии.

Он ничего не говорил. Не отстранялся. Он оставался недвижим.

Придвинувшись еще ближе, так что ее бедра едва касались кресла, Анна погладила пальцами разбегавшиеся из уголков глаз морщинки, а затем дотронулась до бровей. Закончив с ними, она провела указательным пальцем вдоль носа до самого его кончика.

Ее руки снова обхватили подбородок Джека, и большие пальцы соединились как раз под нижней губой. Пошевельнувшись, они вновь встретились посередине, а затем Анна убрала руки и, сжав кулаки, прижала к своему подбородку, как ребенок, застигнутый за каким-то недозволенным занятием.

Сердце Джека бешено колотилось. И не потому, что подобные эротические эксперименты были для него в диковинку.

Вовсе нет. Невинность он утратил в пятнадцатилетнем возрасте со шлюхой-одноклассницей во время первого и единственного посещения школьного вечера. Под звуки медленного танца она вытащила Джека из украшенного бумажными гвоздиками физкультурного зала в пустой, темный коридор, и там, пока «Би джиз» пели о том, что никто больше не узнает такого блаженства, все и свершилось.

Много позже, когда он обслуживал бар на балу дебютанток в Форт-Уорте, с ним занималась французской любовью дочь одного мультимиллионера. Если бы оральный секс входил в программу Олимпийских игр, она наверняка завоевала бы там золотую медаль.

В Канзас-Сити во время лазерного шоу «Пинк флойд» какая-то девица, которую он никогда больше не встречал, расстегнула ему джинсы и довела до оргазма одной рукой, другой покуривая «косячок».

В Биллингсе он предавался этому на лошади во время снегопада.

Все указанные события остались в его памяти только потому, что выделялись на фоне остальных, В большинстве случаев Джек занимался обычным сексом с обычными женщинами, с которыми его объединяли две вещи: одиночество и физическая потребность.

Однако ничто из испытанного им ранее не было таким эротичным, как сейчас, когда Анна трогала его лицо, потому что она делала это с подлинным интересом и, может быть, с нежностью.

За всю жизнь к Джеку Сойеру нечасто относились с нежностью. Да, иногда ему оказывали любезность, но эта ласка обычно исходила от тех, кто был мил со всеми. Никто не любил его по-настоящему.

Ни мать, использовавшая Джека как средство давления на человека, который все время ее предавал. Ни отец, умевший хорошо говорить, но даже пальцем не пошевельнувший бы ради сына.

А вот Анна… Она доверила ему свои мечты, которыми не делилась ни с Делреем, ни даже, возможно, с мужем. Она ценила его мнение, иначе не стала бы просить его совета относительно сделки с древесиной. Она не поленилась привести себя в порядок перед ужином и позаботилась о том, чтобы пригласить Джека на ужин.

Прошло уже несколько секунд после того, как Анна отняла руки, но она по-прежнему смотрела на губы Джека – и в ее взгляде ясно угадывалось желание их поцеловать. Затем, убрав свои руки из-под подбородка, она положила их на руки Джека, по-прежнему цеплявшегося за стул так сильно, словно мощный вихрь грозил смести его с поверхности земли.

Прошептав ее имя, Джек чуть-чуть подался вперед, боясь, что Анна сейчас убежит, но еще больше – что она останется.

Она наклонила голову и приоткрыла рот.

«Боже, помоги мне», – подумал Джек, уже ощущая на губах ее поцелуй.

Эззи чувствовал себя круглым дураком. Он уже почти надеялся, что ее нет дома, и тогда он мог бы с чистой совестью уйти, не вступая в беседу.

Так как никто не ответил на звонок, он сделал два шага вправо и сквозь оконное стекло заглянул в гостиную.

Телевизор был включен, но смотрел его только внук Делрея.

Приглядевшись, Эззи обнаружил, что на самом деле мальчик спит. Даже звонок в дверь его не разбудил.

Заслышав приближающиеся шаги, Эззи вернулся к двери и встал прямо под фонарем, чтобы его легко можно было узнать.

Дверь немного отворилась, и в узком просвете показалось лицо Анны Корбетт.

Эззи подумал, что видел ее в последний раз очень давно. Он совершенно забыл, какая она симпатичная, особенно когда у нее горят щеки, как сейчас. Он помнил Анну школьницей с длинными тощими ногами и большими голубыми глазами. Глаза у нее по-прежнему оставались голубыми, однако ноги больше не были тощими.

– Добрый вечер, миссис Корбетт, – коснувшись полей шляпы, сказал Эззи.

Узнав его, она распахнула дверь настежь, приглашая войти.

– Спасибо. – Эззи шагнул в прихожую и снял шляпу, удерживая в другой руке тарелку. – Мы с миссис Хардж очень сожалеем о смерти Делрея. Мы хотим, чтобы вы это знали.

Она кивнула и одними губами произнесла «Спасибо», повторив это знаками.

– Мне жаль, что я сегодня не был на похоронах. У меня были кое-какие дела.

Огорченный отказом Фостера, угнетенный пустотой в доме, которая столь явно напоминала о его теперешней никчемной жизни, Эззи еще сильнее наказал себя тем, что вновь побывал на месте, где умерла Пэтси Маккоркл.

Там та же самая жара, те же жалящие насекомые, та же лениво несущая свои воды река, то же самое отчаяние.

Отбиваясь от муравьев и москитов, Эззи долго сидел на пустом стволе поваленного дерева с банкой теплого «Доктора Пеппера» в руке и думал о том, как хорошо было бы вернуться на двадцать два года назад.

Он хотел знать, что случилось с этой девушкой. И всего лишь. Больше ничего.

Он не собирался наказывать того, кто ее убил. Может быть, наказывать здесь не за что. Может быть, ее смерть была случайной. Им двигала не месть. Возможно, то отрицательное влияние, которое этот случай оказал на жизнь его и его семьи, и давало основания для мести, но Эззи с радостью готов был отказаться от возмездия только ради того, чтобы узнать, при каких обстоятельствах умерла Пэтси Маккоркл и кто в этом виноват.

Ему необходимо знать, что произошло, чтобы умереть спокойно.

– Как бы там ни было, – сказал Эззи Анне Корбетт, – я принес вам эту лазанью. – Он неловко подал ей тарелку. – Моя жена приехала бы сама, но она у сестры в Абилене. Она посылает вам с мальчиком свои соболезнования.

Он не имел представления, много ли она разобрала из того, что он сказал. Ее родители в свое время решили не отдавать девочку в специальную школу для глухих детей, и Анна ходила с переводчиком в обычную школу. Эззи слышал, что она очень умна и что глухота является ее единственным серьезным недостатком.

У него не было опыта общения с глухонемыми. Ему приходилось сталкиваться с ними только по воскресеньям во время службы в Первой баптистской церкви, когда какой-то мужчина разговаривал знаками с группой глухонемых, приезжавших туда из нескольких протестантских общин округа. Эззи особенно нравилось смотреть, как они «поют» псалмы, выражая слова знаками. Наблюдать за этим было приятнее, чем слушать те же самые псалмы в исполнении церковного хора. А пока Эззи глядел на глухонемых, служба как будто проходила быстрее.

В целом глухонемые казались обычными людьми, поэтому он сам не мог понять, почему сейчас чувствует себя так неловко.

Эззи не знал, объясняется ли это глухотой Анны Корбетт или самой ситуацией.

Скорее всего последним, потому что исполнение подобных обязанностей обычно выпадало на долю Коры. Самому Эззи постоянно приходилось собирать на шоссе то, что осталось от Генри, Джо или Сюзи – которые были кому-то дороги, – и укладывать это в мешок, а потом сообщать страшную новость их родным. Но на этом его обязанности заканчивались, и в действие вступала Кора, которая и ходила на похороны.

Когда сегодня Эззи сказал ей о смерти Делрея, она спросила:

– Много было народу на похоронах?

– Я не ходил.

– Почему? Может, по крайней мере что-то отнес?

– Отнес? – тупо повторил он.

Разговор о смерти Делрея Корбетта был только предлогом для звонка Коре. Единственное, что он действительно хотел, – это услышать ее голос и, если она будет в подходящем настроении, попросить ее вернуться домой. А она ухватилась за возможность поговорить о чем-то, не касающемся их отношений.

– Ради Христа, Эззи, ты обязан что-нибудь ей отнести.

– Делрей не был моим закадычным другом, Кора. Мы даже не были близко знакомы.

– Но ведь мы знали этого человека практически всю жизнь. А теперь бедная девочка должна одна растить сына. Я думаю, что из-за сплетен вряд ли кто-то предложил ей помощь. Некоторые женщины, считающие себя христианками – даже из моего окружения, – на самом деле очень злые.

– Каких сплетен?

– Господи, Эззи! Неужели ты не можешь оторваться от этого дела Маккоркл хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что происходит вокруг?

– Наверно, я слышал и просто забыл. Обычно я не уделяю внимания сплетням, – сказал он, стараясь говорить как можно самоувереннее.

– Да уж конечно! – протяжно вздохнув, произнесла Кора. – Об этом судачили не один год.

– Что они…

– Да. Что после смерти Дина их отношения изменились и стали более близкими, чем это допускается. Но мне до этого нет никакого дела. Спали они вместе или нет, она все равно его потеряла. Ты должен что-нибудь отнести.

Сказанное Корой ошеломило Эззи. Делрей Корбетт и его невестка? Они не просто жили под одной крышей, но и спали под одним одеялом? Неужели Делрей был способен проявить страсть?

Неужели возможен роман с таким холодным и неприветливым, таким суровым человеком?

– Черт возьми, я не могу себе представить, чтобы Делрей снимал с себя одежду даже для того, чтобы принять душ, а тем более чтобы валяться голым с женщиной.

– Ты меня провоцируешь, Эзра?

– Нет.

– Да.

Еще один раздраженный вздох.

– Поминальная еда лежит в холодильном шкафу с правой стороны.

– Что?

Он не ожидал, что Кора так хорошо подготовилась к любой катастрофе, которая может постичь их друзей или соседей. Когда разговор закончился – речь о примирении так и не зашла, – Эззи направился в подсобное помещение и у правой стенки холодильного шкафа действительно нашел несколько запечатанных тарелок с едой, ярлычки на которых указывали, на сколько порций они рассчитаны и как их следует разогревать.

Анна Корбетт сейчас держала в руках одну из них.

– После того как она оттает, – говорил Эззи, – надо разогревать ее тридцать минут при трехстах пятидесяти градусах. Вы поняли? – с сомнением спросил он.

Кивнув, она повернулась, чтобы поставить холодную, влажную тарелку на стол в прихожей. Эззи невольно отметил, какая у нее красивая фигура.

Подозревая, что на ней нет лифчика, он старался смотреть ей прямо в лицо. Может быть, из-за этого она так волнуется?

Женщина все время одергивала блузку, потирала руки и вообще вела себя так, как будто ее застигли за чем-то нехорошим.

Да, красивое создание. Но когда Эззи думал о том, как она и Делрей ложатся в постель, он просто не мог представить себе эту картину. Даже в холодную зимнюю ночь Делрей не стал бы вот так к кому-то прижиматься. Нет, эти сплетни – просто чепуха, или он совершенно не разбирается в людях.

– Ну, наверно, я пойду, миссис Корбетт. Вам что-нибудь нужно?

Анна покачала головой.

– Если что-нибудь понадобится, просто позвоните. – И тут же, боясь, что допустил ужасную оплошность, добавил:

– А вы можете звонить?

Она энергично закивала.

– Тогда ладно. Хорошо. Скажите тому, с кем поддерживаете контакт, что я к вашим услугам.

Снова кивнув, Анна открыла дверь. Эззи вышел на веранду, но уходить ему не хотелось. Не желая ее пугать, он все-таки счел необходимым упомянуть о Херболдах.

– Миссис Корбетт, я знаю о визите Сесила Херболда, – повернувшись, сказал он. – Он угрожал вам или вашему мальчику?

Она покачала головой и губами показала «нет».

– Я не знаю, слышали вы или нет – у вас ведь были похороны, – что они с Карлом объединились и ограбили банк. Братья все еще на свободе. Вы об этом знаете?

Анна утвердительно кивнула.

– Я удивлен тем, что вас никто не охраняет.

Она подняла палец, призывая подождать, и нырнула в дом.

Вернувшись с небольшим блокнотом, она написала: «Власти предлагали охранять дом, но Делрей отказался».

– Может быть, ему не стоило отказываться?

«Я не боюсь, – написала Анна. – Сюда они придут в последнюю очередь».

– Возможно, вы и правы, – сказал Эззи, хотя и не очень был в этом уверен. Исходя из своего опыта, он знал, что преступники часто бросаются к родным и друзьям. Чем жарче погоня, тем больше вероятность того, что они вернутся в знакомые места.

Будь она его родственницей, он не позволил бы ей остаться здесь одной, даже если бы она нормально слышала.

Но тут он не имел права настаивать. Поэтому Эззи только сказал:

– Если что-нибудь заметите, сразу же кому-нибудь звоните. Немедленно. Вы понимаете? Вам нужно заботиться о сыне.

Улыбаясь, она написала ему: «С нами все будет хорошо. Здесь Джек».

– Джек?

Она кивнула в сторону сарая. Повернувшись, Эззи увидел мужчину, закрывавшего дверь сарая. Кажется, он ее запер и размашистым шагом направился к стоявшему в ста метрах от дома трейлеру.

– Ах да, ваш работник, – сказал Эззи скорее самому себе, чем Анне. Он вспомнил, как Делрей в «Молочной королеве» представил ему мужчину в ковбойской шляпе. Вежливый парень.

Гораздо жилистее, моложе и сильнее, чем Делрей. По таким женщины с ума сходят.

Откашлявшись, Эззи вновь повернулся к Анне.

– Прошу прощения за свой вопрос, миссис Корбетт, но вас, гм, не беспокоит, что вы здесь одни с человеком, который у вас так недолго работает? Вы ему доверяете?

Она наклонила голову в знак того, что не испытывает никаких сомнений.

То ли этот парень действительно заслуживает доверия, то ли она слишком наивна, то ли слухи о ней верны, думал Эззи.

Тогда получается, что молодая вдова высосала все соки из Делрея и теперь планирует, что работник займет его место.

Пожалуй, это на нее не похоже, решил Эззи, однако видит Бог – он и раньше ошибался в людях.

Глава 34

Они пришли сразу после рассвета. Их было двое.

Коричневая форма сидела на них как влитая. Ботинки ярко блестели. Широкополые ковбойские шляпы и солнечные очки с зеркальными стеклами закрывали все лицо, оставляя на виду только сурово сжатые, неулыбающиеся губы.

– Мистер Сойер?

Услышав шум приближающейся машины, Джек прекратил работу.

– Да? – Он оперся на ручку лопаты, которой копал яму для новой опоры под кормушку.

Несмотря на раннее время, было уже жарко и пот катился с него градом. Но когда Джек потянулся к заднему карману, чтобы вытащить оттуда носовой платок, стражи порядка сразу напряглись. Один из них даже положил руку на висевший у него на бедре шестизарядник. Джек сделал вид, что этого не заметил. Вытащив носовой платок, он вытер им лицо.

– Чем могу служить, джентльмены?

– Мы из управления шерифа округа Блюэр.

– Ага!

– Нам надо задать вам несколько вопросов.

– О чем?

– Мы слышали, что у мистера Корбетта – покойного мистера Корбетта – на прошлой неделе отравили скот.

– Я был с ним, когда он их обнаружил, – проговорил Джек. – Трех коров. Еще две пали на следующий день.

– Как сказал доктор Андерсен, это был достаточно распространенный яд. – Помощник шерифа передвинул ком табака из одного угла рта в другой. – Ничего особенного. Его легко достать. Но при грамотном применении можно нанести некоторый ущерб.

– Управление шерифа расследует это дело?

– Что вас беспокоит, мистер Сойер?

– Ничего. Я сам советовал Делрею обратиться куда следует. Он думал иначе.

– Кто-нибудь слышал, как вы ему это предлагали?

– Мы были одни.

– Гм!

– Как вы считаете, почему из всех окрестных ранчо пострадало только ранчо Корбетта?

– Я не знаю.

– А вы подумайте.

Джек ткнул лопатой в кормушку, которую ремонтировал.

– Может быть, кто-то имел зуб на Делрея.

– Кто, например?

– Я пришлый и пробыл здесь недолго.

– Стало быть, у вас нет никаких предположений?

Джек ничего не ответил.

Глядя на него с подозрением, младший из помощников шерифа поправил кобуру.

– Ну, до сегодняшнего дня мы не проводили расследования. Корбетт нас сюда не пускал. Мы даже ничего не знали, пока кое-кто не привлек нашего внимания. Тогда мы позвонили ветеринару, и он все подтвердил.

Джек посмотрел на них с удивлением, хотя на самом деле он нисколько не был удивлен. Он знал, почему они здесь.

Помощники шерифа не совершают столь ранних визитов просто ради вежливости.

– И что же?

– Ну и, – жующий табак сделал паузу, чтобы сплюнуть, – мы хотим, чтобы вы поехали с нами в город, и там мы еще немного поговорим об этом деле.

– Меня подозревают?

– Не больше, чем других.

– Но арестовывают меня.

– Мы не называем это арестом.

– А как вы это называете?

– Мы просто будем ценить вашу готовность к сотрудничеству, вот и все.

– Однако я буду чувствовать себя спокойнее, если вы снимете этот нож и передадите его мне, – добавил его напарник.

Джек не спеша отцепил ножны. Один из помощников шагнул вперед и забрал их у него.

– Вы совершаете ошибку, – сказал Джек.

– Наверное, но вы все равно поедете с нами, мистер Сойер.

– Можно мне поехать в своем грузовике?

– У нас в машине для всех хватит места.

– Один из вас может поехать со мной. Мне бы хотелось иметь в распоряжении машину, чтобы, когда все выяснится, не беспокоить вас просьбой отвезти меня обратно.

Помощники шерифа переглянулись, и старший из них кивнул:

– Ладно. Я поеду с вами.

Самое унизительное – не то, что двое стражей порядка в полной форме выводят тебя отсюда, а то, что Анна глядит на это с веранды.

– Вы говорили с миссис Корбетт? – спросил Джек, когда они подошли к дому.

– Ну да, мы сказали ей, зачем приехали, но я не уверен, что она поняла.

– Она поняла, – с вызовом сказал Джек. – Я этого не делал, Анна. – Посмотрев на нее, он добавил:

– Клянусь Богом, не делал.

Но она выглядела расстроенной и разочарованной, глаза ее казались потухшими. Джек долго будет помнить эти глаза.

– Джек!

Из передней двери выбежал Дэвид. До сих пор Джек был рад тому, что хотя бы Дэвид этого не видит. Вполне достаточно, что здесь находится Анна. Тем не менее судьба распорядилась по-своему. Босой, заспанный Дэвид в одной пижаме стоял на веранде, подозрительно глядя на патрульную машину и окружавших Джека неулыбающихся людей в форме.

Несколько недель назад Джек притворился бы, что не замечает мальчика. Он бы просто отвернулся. В конце концов, кто ему Дэвид? Никто.

Но он не может этого сделать. Теперь не может. Джек хорошо помнит, что чувствовал, когда его предал тот, кого он очень хотел любить. Он не забыл, что испытывал, когда отец уходил от него: у маленького Джека щемило сердце от страха. Улыбаясь Дэвиду, Джек про себя проклинал Корбеттов, которые вновь пробудили в нем эти болезненные воспоминания.

– Эй! – с наигранной веселостью сказал Джек. – Ты сегодня что-то рано встал.

– Что здесь делают полицейские, Джек?

Джек большим пальцем сдвинул назад свою шляпу и посмотрел сначала на одного полицейского, потом на другого так, как будто увидел их впервые.

– Они приехали со мной поговорить.

– Ты с ними уедешь?

– Гм!

– Куда?

– В город.

– Надолго?

– Я не знаю.

Дэвид забеспокоился.

– А ты вернешься?

– Думаю, что да.

– Сегодня?

– Может быть, немного задержусь.

– А ты хочешь ехать?

– Разумеется, – сказал Джек. – Прямо-таки сгораю от нетерпения. – Он надеялся внушить Дэвиду, что все в порядке, но, кажется, перестарался.

У мальчика задрожали губы.

– Ты сердишься на меня?

– Конечно, нет.

– Разве я вчера плохо сделал то, что нужно?

– Ты все сделал прекрасно. Лучшего помощника и быть не может. Просто… – Господи, как все это тяжело. – Просто сейчас мне надо ехать.

– А можно мне тоже?

– Боюсь, что нет.

По щеке мальчика скатилась слеза.

– Когда ты вернешься?

Сладкая ложь стократ хуже горькой правды. Не плачь, сынок, ты же не маленький. Я тебе уже говорил, что мне только нужно доделать кое-какие дела, но я вернусь. И тогда мы все время будем вместе. Я обещаю.

Вспомнив эти лживые слова отца, Джек сказал:

– Я могу не вернуться, Дэвид.

Мальчик еще сильнее заплакал. Его плечи затряслись.

– Тогда быстрее уезжай! – крикнул он. – Я тебя ненавижу!

Опустившись на колени, Анна прижала к себе сына. Он обнял ее за шею и уткнулся лицом в плечо.

Джек шагнул вперед, но один из помощников загородил ему дорогу.

– Надо ехать, – вполголоса произнес он. Они довели Джека до пикапа, затем полицейский направился к патрульной машине.

Ключи от пикапа торчали в замке зажигания. Джек завел мотор, и тут его компаньон сказал: