После полуночи мы услышали шаги. Идут нам. Нас не забыли. Появились двое связны; они пришли снять нас с поста. Немцы не знали, что в эту ночь они малыми силами могли захватить нашу позицию, проникнуть в самое сердце повстанцев и отрезать путь к отступлению, мысль об этом несколько утешала нас.
      Мы покинули баррикаду, за которую долгие недели шел бой, и темными разрушенными улицами добрались до входа в канал на углу Светоерской и Новинярской улиц. Его держали бойцы Армии Краевой, но через этот вход прошли в канал и бойцы Армии Людовой, и гражданские лица.
      В канале были уже сотни людей. На протяжении нескольких километров людской поток тек под землей в направлении Жолибожа. Все бойцы были уже под землей. На поверхности осталось лишь несколько солдат, замыкавшие спуск, члены Еврейской Боевой Организации, несколько гражданских лиц и несколько евреев, шедших с нами.
      Постепенно все они спускались в канал. Спуск проходил спокойно и организованно. Никто не толкался, все стояли на своих местах в очереди и по одному спускались вниз. Снова - в который раз! - ступает моя нога по железным перекладинам, ведущим вниз - в канал. И чем ниже спускаюсь я по перекладинам, тем сильнее вонь канала. Мои руки и ноги еще держатся за перекладины, а над головой уже стоит следующий. Цепь человеческих тел скользит вниз в неизведанную глубину. Всплеск воды означает, что один уже прыгнул вниз, и следующий может готовиться к прыжку. Грязная и липкая вода, холод, намокшая одежда, вызывали дрожь во всем теле, и даже я, чувствовавший себя здесь "как дома", дрожал, как все новички.
      Ноги топали по воде канала долгие часы, и мы забыли обо всем, что за пределами канала, будто мы выросли тут в этой вязкой грязи.
      Тонкие лучи света, пробивавшиеся сквозь щели люков, напоминали нам о том, что на земле уже занимается утро. Но мы боялись солнца и света, как злых духов. Мы чувствовали себя увереннее, удаляясь от этих люков и погружаясь в темноту проходов, не имеющих никакой связи с внешним миром. Там, в темноте, двигалась против течения толпа людей к своей очень ненадежной цели. Шагавшие впереди уже добрались до Жолибожа, а задние все еще в Старом Мясте, никто ничего не видит перед собой, люди держаться друг за дружку, положив руки на плечи идущего впереди.
      Пройдя чуть больше половины пути, мы очутились в самом опасном месте, тут решалась наша судьба. В этом месте потоки, текущие с разных сторон, образовали мощный водопад. Бурлящие воды сливались из узких верхних каналов, проходивших над широким каналом, по которому мы шли. Прорваться через этот водоворот помогла нам веревка, прикрепленная к стенке канала: держась за нее, чтобы поток не унес нас, мы пробегали этот участок.
      Опаснее этого водоворота, тянувшего за собой людей, даже державшихся за веревку, был выход из канала. У каждого люка подстерегала людей опасность. Спасти тебя могли только быстрота и осторожность. Прорвался сквозь поток воды, выкарабкался в верхний канал, а там - тебя, может, ждет враг. Две опасности, каждой из которых в отдельности было довольно, чтобы накликать на наши головы беду, слились здесь в одну.
      Долгие часы тянулись люди друг за другом по этим опасным местам, но все шло благополучно. Пока не настала очередь бойцов Еврейской Боевой Организации. Как только Ицхак ухватился за веревку, готовясь прорваться сквозь поток, а мы вслед за ним, раздался взрыв: немцы бросают гранаты в канал, осколки летят вокруг нас. Ицхаку повезло, и он нырнул благополучно обратно в канал. Колонна, шедшая за нами, остановилась. Двигаться дальше не имело смысла. Но и оставаться у водопада нельзя было. Надо вернуться назад, иначе немцы могут преподнести нам новые сюрпризы. По цепочке передается приказ: последним отступить назад.
      Мы тут на другом конце с нетерпением ждем, когда же, наконец, колонна двинется.
      "Поляки, поднимайтесь! Не бойтесь! Поляки зовут вас!" - кричат нам по-польски из люка. Но мы знали, что эта "братская забота" не что иное, как новый немецкий трюк. Оставаться здесь дольше нельзя. Но как вернуться? Канал забит, а там, впереди, никто не трогается с места. Видно, не верят устным приказам. Кто-то протолкнулся в тесноте через всю колонну, и она, наконец, двинулась.
      Теперь мы возвращаемся в Старе Място, быть может, уже захваченное врагом, - будто идем сдаваться. А если враг еще не захватил Старе Място, мы ведь все равно погибнем от голода и бомбежек.
      Тем временем мы добрались до нового люка и остановились, боясь, что немцы и тут ждут нас. Один только подумал об этом, другой уже говорит, что немцы оцепили люки, и теперь ни войти, ни выйти отсюда, мы похоронены здесь заживо. Оказалось, что путь назад, к Старому Мясту, свободен... и мы двинулись дальше.
      Мы завидовали тем, кто благополучно миновал опасные места и добрался до цели. Но от судьбы не уйдешь. Некоторые хотели еще раз попытаться добраться до Жолибожа. Наши ребята были согласны с ними. Мы знали: так или иначе мы обречены на гибель, так уж лучше попробовать прорваться сквозь водоворот, многие, верно, погибнут, но кто-нибудь, быть может, спасется.
      Мнения разделились. Одни тянут в Жолибож, другие за то, чтобы вернуться в Старе Място. Некоторые совсем отчаялись, у них нет ни сил, ни желания думать, они идут, куда их поведут. Нам трудно было дотолковаться до чего-нибудь друг с другом, попытаться объяснить, убедить. Многие не хотели уж никуда двигаться, и мы все вынуждены были оставаться на месте.
      Через некоторое время колонна все же двинулась к водопаду. Делать нечего: пройдем - так пройдем, нет - так нет, нам теперь все равно! Невозможно проследить, все ли идут. Кажется, некоторые отстали. Тернист наш путь: пробиваемся по горло в воде и доходим до водопада. Ждем.
      Первыми двинулись сквозь водоворот мы, ребята из Еврейской Боевой Организации. Ицхак Цукерман пошел вперед, за ним Марек Эдель-ман, Цивья, я. Первые двое прошли благополучно. Но Цивью затянуло в водоворот, н она начала тонуть. Я бросился вперед, схватил ее за волосы и вытащил из воды. Когда она стала на ноги, волна сбила меня. И тут немцы начали снова бросать гранаты в люк.
      Гремят взрывы. Кричат раненые. Поток уносит людей. Марек заметил, что мы в опасности. Он бросился в боковой канал, вытащил меня и толкнул Цивью к стенке. Осколки летели вокруг, но не попадали в нас. Марек пробрался за Цивьей, таща меня за волосы, в верхний канал. Тащить меня было нелегко, потому что сзади кто-то держался за мою ногу, чтобы не утонуть.
      Меня тащили с двух сторон: Марек не хотел отпускать меня, и тот второй тянул вниз. Этот человек из последних сил старался подняться на ноги, схватив меня за рюкзак на спине, но ремни рюкзака оборвались, и несчастный вместе с рюкзаком исчез в потоке. Этот порвавшийся ремень спас мне жизнь. Если бы не он, утопленник увлек бы меня за собой в бездну.
      Когда я поднялся в боковой канал, где смог вздохнуть свободнее, там было уже немало народу. Все наши были здесь, и еще несколько чужих. И снова колонна разделилась: большая часть осталась по ту сторону потока, не имея сил преодолеть препятствие. Во второй раз! Они, конечно, завидуют нам, как раньше мы завидовали тем, кто прошел до нас. Но мы ничем не можем помочь им.
      В боковом канале мы немного успокоились и с удивлением разглядывали друг друга: неужели мы вышли из этого ада, где огонь и вода поднялись против нас?
      Из последних сил мы двинулись дальше с верой, что выйдем на свободу. 28 августа в полдень мы выползли из канала и оказались в Жолибоже.
      ЖОЛИБОЖ ПЕРЕД БУРЕЙ
      Жолибож поразил нас своей красотой. Новые дома, утопающие в зелени палисадников и садов, улицы и парки, - все было свежим, все нетронутым, будто рядом и не было разрушенной Варшавы. Всюду царил порядок, все стояло на своих местах. Движение на улицах свободное, во дворах, как в доброе старое время, играют дети. Люди спят по ночам у себя в квартирах, хотя и приготовили на всякий случай бункеры. Изредка слышались взрывы и залпы немецкой артиллерии.
      Иногда снаряд разрывался где-то близко, но массированных вражеских налетов не было. И только продуктов не хватало, как и всюду в Варшаве. Жители этого района не привыкли еще к трудностям и страдали от этой нехватки.
      Нам, прибывшим из Старого Мяста, все это казалось очень странным. Пробираясь сюда подземными каналами, каждый из нас в душе сомневался, стоит ли тратить силы: мы были уверены, что попадем из огня да в полымя. Оказалось стоило. Но никто не тешил тебя иллюзиями, что так будет продолжаться долго. Немцы покончат с другими районами и возьмутся за Жолибож. А пока благословенна и эта короткая передышка, возможность придти в себя, собрать силы в преддверии новой бури.
      Да и к тому же Варшава - не гетто, боровшееся без шансов на успех, отделенное сотнями километров от фронта. Теперь была реальная надежда, что короткая эта передышка принесет нам освобождение, что за это время приблизится армия-освободительница, и это поддерживало наш дух.
      Затишье в Жолибоже продолжалось три недели. Это были последние относительно спокойные для гражданского населения и для армии дни. Армия Краева и Армия Людова использовали их для того, чтобы закрепиться на этом участке. Строились стратегические оборонительные позиции, формировались по всем правилам боевые подразделения, укрепившиеся за счет прибывающих из Старого Мяста боевых единиц. Жолибож стал военным лагерем.
      Прибывшие из Старого Мяста, после короткого отдыха, вливались в местные части, выходили на вахту, участвовали в учениях. Отделение бойцов Еврейской Боевой Организации, входившие в роту поручика Витека, и здесь сохраняло свою обособленность. Мы получили приказ занять баррикаду на бульваре Польской армии, напротив Гданьского вокзала, который был в руках немцев. Как и защитникам других баррикад, нам нечего было делать. Мертвая тишина царила по обе стороны баррикад. Ни единого выстрела. Противники стояли друг против друга, наблюдали друг за другом - и выжидали.
      В Жолибоже жизнь текла по новому руслу. В Старом мясте, где опасность подстерегала нас на каждом шагу, мысли были заняты одним: как пережить вот эту минуту, здесь можно было подумать и о будущем. В долгие часы на посту или в часы отдыха в доме на улице Красинского, где нас расквартировали, мысли уносились далеко-далеко от баррикад Жолибожа и разрушенных кварталов Варшавы. Ухо жадно ловило голоса далекого мира, а глаза впивались в страницы подпольных газет. Мы снова жили политическими и военными событиями в мире и пытались разгадать, что готовит нам судьба в окутанном туманом будущем.
      Мы снова встретились с евреями. Их было несколько сот. Некоторые нашли здесь убежище еще до начала восстания. И хотя положение было не таким еще безнадежным, евреи жили в большем страхе и беспокойстве, чем поляки, из-за слухов о провале восстания в других районах Варшавы. Не давала покоя мысль, что и сюда, в Жолибож, могут вернуться немцы, которые жестоко расправятся с повстанцами и гражданским населением, с евреями и неевреями.
      14 сентября - в день, когда Красная и Польская армии освободили Прагу предместье Варшавы - произошел перелом в настроении восставших и всего населения Варшавы. Возродились надежды, которые реки крови уже давно унесли в небытие.
      Ожидания, утонувшие в море разочарований, вновь всплывали на поверхность и казались более реальными.
      Красная Армия стоит уже на правом берегу Вислы, а мы - на левом. От этих слов, казавшихся еще недавно мечтой, - становится легче. А если и остались в душе какие-то сомнения, то их развевал гул советских самолетов, свободно летающих в небе, который было нетрудно отличить от гула немецких "Мессершмидтов". Слышна уже перестрелка между двумя враждебными берегами Вислы, - значит, вот здесь, по соседству с раскинувшимся до самой Вислы цветущим Жолибожем, стоит армия, пришедшая, чтобы уничтожить нашего самого страшного врага. Хотелось протянуть руки солдатам, которые были так близко от нас и в то же время так далеко: нас разделяет немецкая армия, закрепившаяся на левом берегу. Мы радовались изгнанию немцев с правого берега реки и забывали о том, что они еще здесь, на левом берегу. Близок час - это ясно - когда их выбьют и отсюда.
      Повстанцы и гражданское население почувствовали себя увереннее, когда советские войска после освобождения Праги начали оказывать нам действенную помощь. С наступлением ночи появлялись советские самолеты, нагруженные оружием, боеприпасами, продовольствием. Специальные подразделения ожидали их на улицах и открытых участках. До поздней ночи стояли мы, подняв глаза к небу, пытаясь разглядеть в густой тьме очертания самолетов. И долго еще после того, как знакомый гул затихал вдали, из темноты спускались на землю тяжелые грузы.
      Работы у нас после этого было много. Сотни людей всю ночь до утра собирали эти пакеты, переносили на склады, распаковывали, сортировали новые автоматы, ружья, снаряжение, банки мясных консервов, сгущенное молоко и др. Казалось, ты чувствуешь тепло братских рук, собиравших все это. Казалось, нам говорят: "Мы с вами, не оставим вас!"
      Обнаружив, что повстанцам помогает Красная Армия, немцы решили выбить восставших с прибрежной полосы. Они атаковали нижний Жолибож у самого берега Вислы. Почти все жители покинули дома и разрушенные улицы и бежали в верхнюю часть Жолибожа. Но восставшие держались крепко на своих позициях и покинули лишь одну, выдвинутую вперед, которую нельзя было оборонять.
      Немцы не успокоились. Они открыли огонь из всех своих батарей. Кончились спокойные дни Жолибожа. Немцы непрерывно обстреливали его с позиций на Гданьском вокзале, в Цитадели и в Центральном институте физкультуры.
      Жолибож весь в огне! Немцы почти не вводили в действие авиацию, видно, опасаясь советских зениток, стоявших на другом берегу. Зато они не жалели артиллерийских снарядов. И снова десятки убитых, раненых, разрушенные дома. Повторялась история Старого Мяста. Оттуда можно было отступить, но из Жолибожа - куда двинешься?
      Вначале штабы Армии Краевой и Армии Людовой готовили позиции к бою. Советские самолеты сбрасывали еще оружие и боеприпасы. Укрепление позиций сопровождалось перегруппировкой частей. Моему подразделению было приказано сняться с позиции на бульваре Польской армии и перейти в нижний Жолибож. Здесь нас разделили на две группы. Я был в той, которая двинулась к "полицейским домикам" на улице Беневецкой, самой близкой к врагу позиции.
      Едва мы добрались до площади Лелевеля, как немецкие снаряды густо легли на всей площади. Мы еще не оборудовали по всем правилам свою позицию, не вырыли траншеи, и нам пришлось ползти по совершенно открытой местности метров сто. Пыль и щебень прилипали к потным лицам, забивали дыхание. Глазами мы пробегали это расстояние в миг, но руки переносили нас лишь на несколько сантиметров вперед. Странное чувство, когда ты знаешь, что должен, как можно скорее, выбраться из огненного котла, а сам ползешь, как черепаха. А тут еще заговорили противотанковые ружья. Я задержался у телеграфного столба, чтобы перевести дух. Пуля, ударившая в столб, вывела меня из оцепенения. Я пополз дальше. В этот момент ранило бойца недалеко от меня. Мои товарищи, вырвавшиеся вперед, вернулись, ибо не было никакой возможности добраться до цели. Мы поползли под шквалом огня. Наш солдат, Смутный, не переставал даже в самые ужасные минуты острить: "Не волнуйтесь. Будет еще хуже!"
      С трудом добрались мы до здания, которое служило тыловой позицией восставших. И только под покровом ночи мы смогли добраться до "полицейских домиков".
      Тут мы увидели, что дела наши плохи. Другие позиции находились в центре населенных районов, эта же стояла на пустыре, вокруг ни живой души. Ни воды, ни пищи, и нет возможности ничего подвезти: все дороги обстреливаются врагом. Приходилось стоять на посту подряд сорок восемь часов. Подразделение, которое мы должны были сменить, находилось здесь уже несколько дней. Люди были голодные, грязные, усталые. Мы смотрели на них с жалостью, но и они глядели на нас с сожалением: они отправляются на отдых, а мы остаемся на этом опасном участке.
      Ночью мы начали рыть траншею к тыловой позиции. Шел проливной дождь, холодный ветер дул в лицо. Стрельба из пулеметов не прекращалась, и красные точки изредка пролетали в ночи над нашими головами. Мы вгрызались глубже в глинистую почву, хотелось поскорее вырыть траншею, чтобы пуля не зацепила случайно чью-то голову и чтобы не обнаружили нас немецкие прожекторы.
      К утру нам осталось прорыть еще около метра до двора, где нас уже не могли настичь немецкие пули. Немцы со своих наблюдательных пунктов заметили, что мы выбрасываем наверх землю, и открыли шквальный огонь. Мы прекратили работу, забрались в уже вырытую траншею и замерли. Когда обстрел кончился, мы осторожно, по одному, вылезали из ямы и бежали во двор. Немцы не спускали с нас глаз, и как только первый из нас вылез из ямы, они открыли огонь. Мы вылезали по одному с интервалом, примерно, в полчаса, а немцы стреляли по нас. Нам удалось, однако, благополучно добраться до цели. Для тех подразделений, которые прибывали к нам позже и не знали о немецких наблюдательных пунктах, это было гиблое место. Здесь погиб также капитан - еврей "Гишпан" (испанец) один из видных командиров штаба Армии Людовой - боец интербригады в Испании.
      Весь день (после этой тяжелой ночи) шел непрерывный бой. Несколько наших товарищей погибло. Нас мучили голод и жажда, но подвезти продовольствие из походной кухни не было никакой возможности. Группе наших ребят "специалистов" открывать замки и взламывать двери - пришлось под огнем отправиться на поиски продовольствия в покинутые жителями квартиры. Они искали всюду и натыкались на целые сокровища: меха, пальто, ботинки, белье, инструменты, - но все эти вещи не имели никакой ценности в наших глазах. Наконец им удалось найти немного картошки, моркови и свеклы. После долгих поисков нам удалось обнаружить и немного воды. Ребята засучили рукава и принялись кухарничать. Ожидание вымотало душу, но горячая похлебка взбодрила всех.
      Прошел день. Наступила ночь. Мы снова принялись за работу: углубляли траншею, рыли новые. И только на третью ночь нас пришли сменить.
      И вот мы уже снова в четвертом квартале на улице Красинского.
      КОГДА ПАЛ ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ...
      Утром 29 сентября начался последний акт борьбы на Жолибоже и эпилог всего восстания.
      Уже за несколько дней до этого радио и газеты сообщили, что Мокотов пал, и восстание потоплено в крови. В руках восставших оставались еще центральная часть города и Жолибож, где они бились из последних сил. Рассказывают, что немцы жестоко расправляются с восставшими и гражданским населением. Всех сгоняют в лагерь Прушков. Немцы уничтожают все на своем пути. Они взрывают улицу за улицей, дом за домом, не оставляя камня на камне.
      Мы получили эти сообщения в самый разгар обстрела, длившегося без перерыва целую неделю. Каждый уже представлял себя, если "повезет", идущим в Прушков вместе с тысячами других пленников с поднятыми вверх руками и опущенными головами. Евреи знали, что их ждет еще более страшная участь.
      29 сентября развеялись все надежды, пробудившиеся после взятия Красной Армией Праги. Рано утром немцы начали обстрел Мокотова. Не было дома, в который не попало бы несколько снарядов. Весь Жолибож сотрясался от взрывов, грохот оглушал напуганных жителей, глаза выедал густой столб дыма и пыли, поднимавшийся до неба.
      После нескольких часов артиллерийской подготовки, орудия замолчали, и заговорили пушки немецких танков, выросших как из-под земли и двинувшихся на позиции повстанцев. За танками - туча пехотинцев. Начался неравный бой. Мы, правда, были хорошо вооружены, но что значило наше оружие против немецких танков и пушек...
      Силы противника были велики. Часам к 11-12 врагу удалось прорваться в нескольких местах на наши оборонительные точки. Наши позиции вновь стали подвижными; время от времени мы вынуждены были отступать и переходить на новые. Моя группа выдерживала в течение нескольких часов натиск противника. Мы закреплялись в домах, в густых зарослях и между деревьями на улице Неголевского, Коссака и Козетульского. Мы цеплялись за каждый дом, каждую пядь земли, но шквальный огонь выбивал нас все дальше к средоточию сил восставших, откуда уже не было пути к отступлению.
      В пылу боя мы и представить не могли, как близок враг. Наш командир поручик Витек - нашел в нескольких десятках метров от нашей базы удобную позицию, откуда мы смогли стрелять по немцам. Я был среди тех, кто отправился туда с противотанковыми ружьями. Мы не добрались еще до места, как вдруг из дома, скрытого густыми деревьями, по нас ударили из пулемета.
      Мы несли свои ружья по двое. Я увидел, как выскользнул другой конец ружья из рук Владека, моего напарника, и прежде, чем я почувствовал всю тяжесть своей ноши, Владек упал замертво.
      А пулеметы все строчили. Мы бросились в кусты и ползком вернулись на базу, волоча за собой наши ружья. Вслед за нами пришли двое связных, которые доложили, что мы окружены со всех сторон, и вражеское кольцо вокруг нас сжимается.
      Нас было человек двадцать. Сами мы еще не видели немцев, но с этой минуты каждый силуэт мы принимали за немца, а каждый шорох - за танк. Мысленно мы уже видели себя погибшими, пленными, но жажда жизни брала свое. Все мысли сосредоточились на одном: как прорвать вражеское кольцо? Выдвигались разные планы. Один из нас заметил купол костела, поднимавшийся вдалеке к небу. Узкий проход вел к костелу, и мы, быть может, сумеем ползком добраться до него. Не долго думая, мы поползли. Время от времени кто-нибудь поднимался, чтобы проверить, приближаемся ли мы к цели.
      Враг стрелял по нас. Вначале мы отвечали, но огонь не слабел. Мы бросились врассыпную в соседние дома и потеряли друг друга из виду. Когда стрельба утихла, я увидел рядом с собой еще двух солдат. Мы осмотрелись и пустились в сторону костела.
      Уже возле самого костела над нашими головами, будто они искали именно нас, пролетели немецкие самолеты и обстреляли нас из пулеметов. Мы ищем, куда бы спрятаться, а немцы стреляют осветительными ракетами: сигналят своим самолетам. Ракеты помогали нам определить, где находится враг. Советские зенитки с того берега Вислы заставили самолеты скрыться. Прижатые к стенам, мы сразу же сообразили, что огонь советских зениток спасает нас. То была единственная светлая минута за весь этот горький день. Все же мы добрались до желанной цели - вырвались из западни! Мы находились теперь недалеко от улицы Красинского. К пяти часам вечера мы благополучно прибыли туда. Вскоре мы узнали, что немцы захватили костел.
      Со многими из тех, с кем мы расстались на пути к костелу, больше никогда уже не довелось встретиться. Те, кому посчастливилось, во главе с Витеком, позднее добраться до улицы Красинского, ничего не знали об их судьбе.
      В сумерки в Жолибоже несколько уменьшилось напряжение: немецкая атака прекратилась. Но что будет завтра? Думая об этом, мы впадали в отчаяние. Сюда прибывали все новые бойцы, которых немцы вынудили оставлять одну позицию за другой. Здесь, в нашем квартале, можно было еще держаться, но недолго, ибо часть улицы Красинского уже была занята немцами.
      Прибывающие бойцы собирались в громадном четырехугольнике двора. Каждый хотел рассказать о пережитом в этот трудный день. А главное - хотелось знать, кто остался жив.
      Начали прибывать и члены группы Еврейской Боевой Организации. Тут были и раненый Зигмунд Варман и оглохший Ицхак Цукерман. В глазах у каждого светится вопрос: - что будет завтра? - и это отравляет радость встречи.
      В 11 часов ночи всех солдат Армии Людовой вызвали во двор. И хотя штаб держал задание в секрете, мы знали, что скоро двинемся к Висле и что штабу удалось связаться с командованием Красной Армии, обещавшим помочь нам перебраться на правый берег. Новая надежда затеплилась в сердцах вместе с новыми опасениями, не ждет ли нас опять разочарование. И вновь мучают сомнения и беспокойство: удастся ли прорваться сквозь немецкие позиции и добраться до берега?
      Чем поможет нам Красная Армия? Только ли ударит по врагу или предоставит в наше распоряжение лодки? А может, придется просто прыгать в воду и вплавь добираться на тот берег? А тот, кто не умеет плавать, - как ему быть?
      В условленный час бойцы построились, готовые выступить в путь. Жители стоят вокруг и глядят на нас с завистью. Велики были их страх и отчаяние, но не хватало смелости пуститься с нами в этот опасный путь. Штаб запретил, правда, брать с собой гражданских, но некоторые жители, с разрешения или украдкой, все же присоединились к нам.
      Первый привал был на улице Мицкевича. Здесь мы стояли больше часа; вокруг видны были небольшие группы солдат, еще удерживавших позиции. Тут мы встретили Марека Эдельмана и Цивью. С прошлой ночи мы не знали о ней ничего и думали, что ее уже нет в живых.
      Занималось утро 30 сентября. На горизонте блеснул бледный луч света. Мы знали: с наступлением рассвета немцы начнут новую - последнюю атаку еще до того, как мы доберемся до берега. Наши раздумья прерывает страшный гул. Он сотрясает землю, падают разрушенные дома, столбы пыли слепят глаза, трудно устоять на ногах. Дождь раскаленного металла падает на нас и заставляет забиться в щели, в подвалы, в развалины. Немцы атакуют! Кончилась артподготовка. Теперь они двинут на нас танки и пехоту.
      Мы совсем обессилели после бессонной ночи и целого дня скитаний. Но когда немецкий танк приблизился к нам и соседний дом загорелся от немецкой зажигательной бомбы, мы встрепенулись, в нас пробудились скрытые силы, к нам вернулась способность двигаться. Оставаться здесь больше нельзя, и мы снова начали отступать в сторону нижнего Жолибожа. По вырытым траншеям добрались до улицы Гомулки, а оттуда на улицу Дыгасинского.
      Мы снова рассыпались по домам и продвигались перебежками вдоль улицы - из дома в дом. Но мы уже слишком близко продвинулись к немецким позициям на берегу Вислы. Нам пришлось отсиживаться в подвалах, выставив у входа часовых. Немцы не преследовали нас. Видно, были уверены в своей победе, знали, что мы в ловушке и рано или поздно попадем к ним в руки.
      Мы, правда, передохнули в подвалах, но ожидание было невыносимым. Был полдень, а мы знали, что Красная Армия по согласованию с Армией Людовой начнет атаку лишь в восемь вечера, когда совсем стемнеет. Тогда нас, быть может, на лодках переправят на тот берег. Надежды на спасение почти не было. Доживем ли еще до вечера?
      День тянулся долго, но нам не оставалось ничего другого - только ждать. В мыслях своих мы уже были на том берегу, гуляли по улицам освобожденной Праги. Тот, кто на крыльях мечты поднялся над действительностью, - тому было легче переносить это долгое ожидание.
      К вечеру на улице Дыгасинского собрались подразделения со всех позиций. Здесь было несколько сот человек. В семь часов нас собрали и велели ждать новых распоряжений. Напряжение достигло предела: приближается решительная минута.
      И тут случилось непредвиденное: капитуляция. Слово это вылетело из уст бойца, который в испуге и в смятении сообщил нам: командование Армии Краевой подписало акт о капитуляции. Тут же появились два немецких парламентера в сопровождении двух офицеров Армии Краевой.
      Все растерялись. Многие бросали оружие, срывали с себя обмундирование (между прочим, немецкого производства), чтобы скрыть свое участие в восстании. Командиры Армии Людовой изо всех сил старались сохранить какие-то организационные рамки и даже при создавшемся положении переправиться через Вислу, не дожидаясь сигнала с советской стороны. Но наши люди были уже окончательно сломлены. Каждый действовал по своему усмотрению, чтобы не попасть в плен к немцам. Те, кто уже оказался в плену, пытались скрыть свою принадлежность к Армии Людовой, так как с бойцами этой армии немцы расправлялись более жестоко.
      В этой неразберихе и темени нескольким штабным офицерам во главе с капитаном Шанявским удалось сколотить группу, готовую попытаться двинуться к Висле. Они уговаривали людей присоединиться к ним, но их никто не слушал. Ждать больше было нельзя, и они двинулись с теми, кто был под рукой. У самой Вислы немцы разбили группу: многие погибли, некоторые переплыли реку, другие вернулись обратно. И это отбило охоту пытать счастья и пробиваться к Висле у тех, кто уже решился на такой шаг.
      Теперь, когда этот план провалился, заговорила советская артиллерия. Стрельба должна была служить для нас сигналом - идти к Висле. Но у нас уже не было сил. Был еще один довод против: после того, как немцы обнаружили первую группу у берега, они усилят бдительность, и каждая новая попытка заранее обречена на провал.
      Члены Еврейской Боевой Организации старались в эти минуты отчаяния держаться вместе.
      Нас теперь было больше. К нам присоединилось несколько товарищей, которые, правда, не участвовали в восстании, но примкнули к нам в последние дни. Среди них был Юзек Зисман, Лодзя, Яся, Анджей, Стася, Зося и другие. Мы тоже не знали: идти или не идти к берегу.
      А между тем ряды бойцов редели: счастливцы нашли себе укрытие, многие вынуждены были сдаться на милость врага. А с нами что будет? За какие грехи немцы нас расстреляют? За участие в восстании, да еще на стороне Армии Людовой, или за то, что мы евреи?
      И тут Яся предложила пойти пока к ней домой, а там - посмотрим. Яся скрывалась в дни оккупации у одного поляка на улице Промыка, 41, недалеко отсюда. Хозяин бежал вместе с другими жителями Жолибожа. В доме осталась лишь его мать - восьмидесятилетняя парализованная старуха - и с ней три старые больные еврейки, пожалуй, единственные жители Жолибожа, оставшиеся на месте.
      Мы согласились, не раздумывая, что даст нам это сидение в доме, покинутом жителями, который к тому же стоит у самой Вислы, между советской и немецкой линиями фронта.
      Мы бросились в боковой переулок. С нами пошел и поручик Витек. Через несколько минут мы стояли уже у дома No 41. "Не все сразу, идите по два", наставляла нас Яся. Первая пара прошла вперед, а мы увидели, что кто-то крутится возле нас. Кто это, мы не знали. Решили переждать, чтобы не выдать своего убежища. Но неизвестный не спускал с нас глаз. Пришлось спросить, что ему надо. Он, не колеблясь, ответил: "Вижу, вы ищете убежища. Я иду с вами. Вы хотите жить, я тоже". Пришлось взять его с собой.