Наконец, впервые за несколько дней, что мы прорывались за пелену облаков, я получил шанс встретиться с Маргаритой. Я бы даже сказал, «сойтись», учитывая размеры нашего корабля. Ведь я считался планетологом, о чем постоянно напоминал себе, и хотя она была биологом, мы приступили к совместной работе по изучению облаков.
      В лаборатории Маргариты мы не могли разойтись, вдвоем там нельзя было находиться. Более того, мы не могли забраться в одну из наших кают для совместных занятий. Всей территорией, отведенной на корабле каждому члену экипажа, была узкая койка, отделенная перегородками. Мы могли, конечно, поместиться на одной койке, но о каких научных исследованиях может идти речь в такой обстановке? Хотя я часто задумывался о том, что не возражал бы, если б Маргарита пристроилась рядом со мной на одной койке. И мы, конечно, занимаемся чисто научной деятельностью.
      Однако Маргарита не проявляла ко мне никакого романтического интереса. Куда больший интерес она проявляла к смотровой площадке на носу гондолы, где располагалась наспех оборудованная лаборатория. Там мы занимались сбором и анализом облачных проб.
      - В облаках присутствуют водяные пары! - радостно воскликнула Маргарита после долгого и утомительного дня проверок и перепроверок результатов спектральных анализов.
      - Тридцать к миллиону,- проворчал я. - Это процентное соотношение, по сути, равно нулю.
      - Нет, нет, ты не понимаешь,- заявила она.- Вода означает жизнь! Где существует вода, там есть и жизнь.
      Она в самом деле обрадовалась этому открытию. Я подыгрывал ей, изображая планетолога, но для Маргариты поиск жизни на Венере мог сравниться разве что со страстью Микеланджело, пытающегося высечь шедевр из мраморной глыбы.
      Мы сидели, скрестив ноги, на металлической решетке в носовой секции гондолы, потому что места для стульев и кресел не оставалось, а о диванах никто не позаботился. Из иллюминаторов открывался все тот же умопомрачительный вид на летящие навстречу облака. В общем, они могли и не быть прозрачными - достаточно было обклеить его изнутри желто-серыми обоями, и результат оказался бы тем же самым. Два массивных спектрометра стояли с одной стороны, и еще несколько компьютеров с экранчиками размером в ладонь располагались вокруг. Еще целую полку занимал всякий научный инвентарь: оборудование, приборы, инструменты. Некоторые серого невзрачного цвета, типа того, что приносила мне Маргарита, другие черного цвета - и все они гудели, как пчелиный рой, у меня за спиной.
      - Присутствие воды вовсе не обязательно означает присутствие жизни,- заметил я.- На Луне вон сколько воды, а жизни нет и в помине.
      - Люди все-таки живут на Луне,- возразила она с иронией.
      - Я имею в виду лунные формы жизни. Ты же понимаешь, о чем я говорю?
      - Но залежи воды на Луне замерзли. Это, собственно, не залежи, а, скорее, россыпи воды. Потому что вода на Луне - камень. А вот где есть жидкая вода, как, например, под коркой Европы, спутницы Юпитера…
      - Водные испарения в этих облаках,- вмешался я, стуча пальцем в экран обзора,- ничтожны.
      - Но их вполне хватит для жизни микроорганизмов. Я едва сдержал смех.
      - Ты их уже обнаружила?
      Ее энтузиазм не уменьшился ни на йоту.
      - Пока нет. Но мы найдем!
      Я только покачал головой, преклоняясь перед ее настойчивостью.
      - На Марсе тоже обнаружены кристаллы льда, которые могли бы дать столько воды, что можно затопить всю планету. Однако серьезных форм жизни и там до сих пор не обнаружено.
      Однако Маргарита не хотела рассуждать отвлеченно.
      - По крайней мере, это указывает на вулканическую активность под коркой планеты,- заявила она.
      - Возможно,- согласился я.
      Повод для такого предположения был, причем достаточно простой: любые водные испарения быстро закипали в верхнем слое облаков, где интенсивное ультрафиолетовое излучение от солнечного слоя дробило водные молекулы на водород и кислород, которые тут же испарялись в космос. Значит, должен присутствовать некий постоянный источник, пополняющий запасы воды в атмосфере. То есть - эти самые мельчайшие водяные корпускулы, которые обнаружил спектрограф. В противном случае солнце уже давным-давно «высушило» бы планету. И этот источник воды скорее всего располагался где-то в недрах планеты, и корпускулы воды выносились в атмосферу вместе с вулканическими выхлопами.
      На Земле вулканы постоянно производят пар, который «срывает с них крыши», то есть вершины гор. Но водные испарения, которые поднимаются при этом в атмосферу, там же и остаются. Они не вырываются в космос, поскольку земная атмосфера на большой высоте остывает и вода падает обратно в виде дождя или же снега. Вот почему на Земле есть океаны, а на Венере их нет. В верхних слоях земной атмосферы расположен как бы «капкан холода», который удерживает воду на поверхности планеты. У Венеры такого капкана нет именно из-за последствий парникового эффекта. На высоте, где земная температура падает ниже нуля, Венера прогревается почти до четырехсот градусов Цельсия, в четыре раза выше точки кипения воды. Вот потому-то в венерианской атмосфере и не может быть воды в больших объемах.
      Интересно, как это соотносится с теорией Гринбаума о предстоящем сдвиге тектонических плит по всей поверхности планеты, который неотвратимо приведет к взрыву? Ведь, судя по мельчайшим следам испарений, где-то должна присутствовать вулканическая активность, выпускающая внутренний жар планеты в атмосферу.
      - Надо спуститься ниже,- убежденно говорила Маргарита.- Там должны быть жизненные формы.- Она говорила это, убеждая не только меня, но и себя.- Ультрафиолетовый поглотитель не может проникнуть так глубоко.
      Меня по-прежнему не оставляла мысль о вулканах.
      - Мы более века смотрим на Венеру, наблюдаем ее в небесах. И до сих пор никто не заметил следов вулканической активности. Из всех космических кораблей и автоматических роботов, что удавалось вывести на орбиту и опустить на поверхность, ни один не зарегистрировал вулканического извержения.
      - А чего ты ожидал? - фыркнула Маргарита.- Подумаешь, послали жалкий десяток роботов…
      - Несколько десятков…
      - Ну, несколько жалких десятков роботов. Причем на венерианской орбите. Совсем немногие из них достигли поверхности планеты. Мы даже не знали о том, какую опасность представляет собой поверхность Венеры.
      Я вынужден был согласиться.
      - И все же, если профессор Гринбаум прав и здесь не так уж много вулканической активности… Боюсь, мы садимся на бомбу.
      - Может, мы еще застанем это великолепное зрелище,- сказала Маргарита.- Будет классный фейерверк?
      Она так пылала энтузиазмом, что я вспомнил древнюю китайскую поговорку: будь осторожен со своими желаниями; они могут исполниться.
 

* * *

 
      Фукс по-прежнему беспокоил меня. По всей видимости, он так же, как мы, блуждал где-то в облаках. Однако, помимо координат, я не имел о нем никаких сведений от МКА. По вполне понятной причине: он не давал никакой информации в эфир, не считая маяка слежения и стандартных телеметрических данных, которые показывали, что его основные системы в полном порядке. Когда я попытался получить сведения о конструкции его корабля и о его сенсорных системах, мне было отказано. «Люцифер» - его корабль, своеобразной, непонятной конструкции, построенный в глубоком мраке Пояса астероидов, оборудованный согласно своей спецификации. Фукс отчитался перед МКА по минимуму и распространяться о себе не желал.
      Единственный предмет, которому я мог предаваться в эти первые дни полета (или плавания),- это создание карты сверхротации ветра. То есть вычерчивая наши воздушные заоблачные трассы. Определяя наше положение по инерционной навигационной системе корабля, я смог определить закономерности, согласно которым ветра крутились над планетой, нечто вроде синоптической карты воздушной турбулентности. Каждый раз, как нас швырял в сторону порыв ветра и я едва успевал ухватиться за поручень, а мой желудок подбирался к горлу, собирая в путь все, что в нем накопилось,- так вот, каждый раз я успокаивал себя тем, что приношу хоть какую-то пользу, собираю нужные данные. Разбиться всмятку при исполнении служебного долга все-таки несколько легче, чем сделать то же самое на досуге.
      Колыбель ветров осталась наверху, там, где лучи Солнца касались атмосферы. Венера вращалась так медленно, что участок планеты, обращенный к солнцу, перегревался и буквально взрывался жаром. Атмосфера срывалась с места в едином порыве, смещая все потоки - облачный пояс планеты. Я замерил скорость ветра. Она составляла почти четыреста километров в час, так что мы ставили рекорд скорости для дирижабля. Представьте дирижабль, летящий со скоростью хотя бы триста километров в час, и вы поймете, о чем я говорю.
      А глубоко внизу, где атмосфера становилась плотнее - и настолько же жарче, ветра замирали до полного штиля. При давлении, подобном океаническому, или больше не может существовать никакого ветра, только медленное колыхание плотной среды.
      По крайней мере, такова в теории карта ветров Венеры.
      Моя карта сверхротаций была готова и доведена до совершенства лишь через несколько дней, и я с гордостью мог признать за собой обширный вклад в венерологию. Пока я пытался свести данные воедино, пытаясь занизить высоту слоев, пытался выяснить, насколько глубоко проникают ветра в атмосферный слой, компьютерную программу, очевидно, «заглючило». Это первое, что пришло в голову, когда я взглянул на экран.
      Я закодировал карту разными цветами, каждый из которых показывал свою скорость ветра. И вот они, потоки, вырывались из перегретого со стороны Солнца полушария оттенками голубого и зеленого.
      В очках виртуальной реальности я наблюдал все это безобразие в трехмерной проекции. Вот эта проклятая помеха. Или это сбой вращения? Какая-то красная полоса протянулась в пяти километрах под нами. Красный цвет по идее должен означать еще более высокую скорость ветра, но я понимал, что это абсурд. Скорость ветра должна идти на убыль при снижении, а вовсе не наоборот. Что-то неладное с программой.
      Я рассказал о случившемся Дюшамп и Родригесу, когда мы решали на встрече о порядке посадки на поверхность.
      Наше заседание проходило в пузыре-обсерватории, единственном месте, где можно было разместиться достаточно комфортабельно, даже втроем или вчетвером. Мы с Дюшамп сидели бок о бок, отвернувшись от надоевшего пейзажа в иллюминаторах. Родригес присел на пол перед нами.
      - Все системы готовы,- сообщила Дюшамп, постучав наманикюренным ногтем по экрану своего портативного компьютера.- Если я не слышу возражений, то считаю эту часть миссии завершенной.
      Родригес кивнул.
      - Никаких возражений. Тем более, давно пора выбираться из этой болтанки на более спокойный уровень.
      - Более спокойный,- уточнила Дюшамп.- Но и более жаркий.
      - Мы можем регулировать температуру.
      Она усмехнулась, словно реагируя на шутку, понятную только им двоим.
      Я вступил в разговор:
      - Моя карта розы ветров не дает мне покоя. Или я дал маху в расчетах, или нас ждут сюрпризы при посадке.- И я тут же продемонстрировал им свой «черновик».- Красный показывает скорость ветра, с которой мы еще не встречались.
      - Но это же только вычисления, расчеты? - спросил Родригес.- Они не основаны на реально полученных данных?
      - Нет, мы еще не зашли так далеко, у нас вообще никаких данных по той высоте.
      - Ну, все понятно, компьютерная графика,- отмахнулась Дюшамп. С такой снисходительностью может высказаться искусствовед о детском рисунке.
      - Но все расчеты основаны на реальных метеорологических данных,- обратил я их внимание на этот очевидный факт.
      - Основание - наземные метеорологические данные? - уточнила Дюшамп.
      Я кивнул.
      - С перерасчетом и поправками на температуру Венеры, давление и химические свойства атмосферы.
      - Абстракция в квадрате,- сказала Дюшамп, махнув рукой: мол, что с ним поделаешь!
      Родригес внимательно смотрел на красную полосу в нижней части моей самодельной карты. Наконец он передал обратно мне компьютер размером с ладонь и произнес задумчиво:
      - А вам не кажется, что может существовать сдвиг между ветрами на данной высоте?
      - Сверхзвуковой сдвиг ветра? - хмыкнула Дюшамп.
      - Он вовсе не сверхзвуковой - при таком-то давлении,- заметил Родригес.- Это лишь говорит о силе ветра.
      Капитан покачала головой:
      - Все планетологи-физики сходятся на том, что ветра сверхротации окончательно замирают в нижних слоях атмосферы, где поднимается давление. Ветра увязают в повышенном давлении, как мухи в меду.
      Родригес задумчиво кивнул, затем медленно проговорил:
      - Да, я знаю, но если здесь имеется ветровой сдвиг, то он может вызывать полный штиль.
      Дюшамп вздохнула, поочередно посмотрела на нас обоих и затем вынесла свое решение:
      - Очень хорошо,- сказала она.- Мы приготовимся к сюрпризам. Проверим еще раз все системы. Убедимся, что все в порядке, и пристегнемся как следует, как только пройдем плотные слои атмосферы.
      Затем она повернулась ко мне:
      - Вы удовлетворены, мистер Хамфрис?
      Я был удивлен - откуда этот яд в голосе? Однако я проглотил это и сказал:
      - Вы капитан, вам и решать.
      - Вот и хорошо.- Обернувшись к Родригесу, она сказала: - Томми, тебе предстоит выйти наружу и своими руками проверить все соединения и крепления.
      Родригес хмуро кивнул.
      - Будет сделано.
      Холодно улыбаясь, Дюшамп обернулась в мою сторону.
      - Мистер Хамфрис, а вы не хотите присоединиться к Тому?
      - Я? - голос у меня сорвался от неожиданности.
      - Больше рук, больше глаз,- продолжала она как ни в чем не бывало.- И потом, ведь эта проверка вызвана вашими предположениями, разве не так? Причина проверки - вы и ваша компьютерная программа.
      «Ах ты, жучка,- подумал я, употребив несколько иное слово, которого здесь приводить не хочу.- Значит, я виноват, что компьютер заглючило. Теперь мне надо лезть в это пекло или признаться перед всеми в собственной трусости».
      Родригес наклонился в узком пространстве, разделявшем нас, и дружески потрепал меня по колену.
      - Пойдемте, мистер Хамфрис, ничего опасного. Вас это позабавит. Я все время буду вас поддерживать, так что будет потом о чем внукам рассказать.
      «Если я доживу до этих внуков»,- подумал я. Но волевым усилием, подавив страх, я сказал как можно спокойнее:
      - Конечно. Это будет интересно.
      Так оно и получилось. Скучать нам не пришлось.
      Нашей первоочередной задачей стала проверка прочности разъемов и кронштейнов, которые крепили гондолу к газовому резервуару у нас над головой. Задача была посильная даже для водопроводчика и не требовала никакой специальной подготовки или навыков. Правда, при этом мы находились за бортом, среди облаков серной кислоты, разогретых почти до ста градусов Цельсия, в более чем пятидесяти километрах от поверхности планеты.
      Родригес провел два напряженных часа, показывая мне, что нам предстоит сделать на симуляторе виртуальной реальности. Шесть главных креплений и столько же второстепенных: они крепили гондолу к газовой оболочке. Если они не выдержат, мы полетим к раскаленной земле Венеры, как чугунная наковальня.
      Акира Сакамото, наш техник по системам жизнеобеспечения, помог мне облачиться в скафандр. Это оказался тот же костюм, в котором я совершил перелет с «Третьена», только снаружи он был дополнительно обрызган специальным керамическим составом, снижавшим теплопроводимость. Теперь скафандр казался мне менее эластичным, но Сакамото решительно возражал, утверждая, что керамика ничуть не стесняет движений.
      Обернув страховочный трос вокруг моего запястья, он закрепил его щелчком, затем проверил, не мешают ли петли троса моим движениям.
      Доктор Уоллер тем временем помогал облачаться Родри-гесу, который мог одеться и сам. Однако кто-то потом должен был проверить герметичность костюма, а также - электрические кабели и шланги системы жизнеобеспечения, идущие из заплечного ранца.
      Маргарита пришла в воздушный шлюз и молча смотрела, как я одеваюсь. Я слегка дрожал, забираясь в металлически-серебристый от керамического спрея скафандр, понимая теперь, что это не страх, а возбуждение. Я занимался настоящим делом, неотложным и необходимым для всего экипажа, притом опасным, так что в собственных глазах (и, надеюсь, еще в чьих-нибудь - вы поняли намек?) выглядел героем.
      Между тем внутренний голос напоминал мне: «знаменитости уходят первыми». Как много глупцов спешили навстречу роковым приключениям!
      Но в присутствии Маргариты я просто не мог испугаться. Я был храбр и беспечен. И мне показалось, я уловил в ее взгляде восхищение. По крайней мере, надеюсь на это.
 

 
      - Ну что ж, проделаем все, как в симуляции,- в наушниках голос Родригеса звучал сдавленно и хрипловато, но теперь в нем чувствовалось некоторое напряжение, которого я не слышал там, в «конференц-зале».
      Я кивнул и тут понял, что он не увидел мой жест за затемненным стеклом шлема, так что я добавил.
      - Хорошо.
      «Прямо как заправский астронавт»,- пронеслось у меня в голове.
      Он зашел в воздушный шлюз впереди меня, задраил его и выпустил воздух. Как только внешний люк закрылся, внутренний индикатор загорелся зеленым.
      Скафандр показался мне неудобным, как костюм, сшитый у плохого портного. Несмотря на сервомоторы-усилители в локтях и плечах, руки двигались с трудом. То есть для того, чтобы двигать ими, требовались значительные усилия. Прежде чем я успел дотянуться до рычага воздушного замка своей пятерней в перчатке, Сакамото сам надавил его, при этом ни один мускул на его лице не дрогнул. Однако легкий самурайский поклон оказался первым знаком уважения с его стороны.
      - Благодарю,- произнес я, вступая в шлюз следом за Родригесом, хотя прекрасно понимал, что японец не слышит меня.
      Как только распахнулся шлюз, я вдруг вспомнил, что мы уже не в невесомости. Мне показалось, что я карабкаюсь по лесам на небоскреб. Один неверный шаг - и пятьдесят километров полета к поверхности Венеры. Причем крик Мой услышит только Родригес. Дюшамп к связи еще не подключилась.
      - Двигайтесь легко и непринужденно,- посоветовал Родригес.- А главное - медленно. Я рядом. Перед тем как выйти, передайте мне ваш страховочный трос.
      Я увидел его облаченную в скафандр фигуру. Он вцепился в рукояти, вмонтированные во внешней обшивке гондолы, прямо перед люком. Оба его троса были прикреплены к этим кольцам.
      Я передал ему один страховочный конец с правой руки. Он зацепил его за скобу.
      - А теперь повторим то же, что в симуляции. Пошли. Хорошо, что весь мир закрывали облака и под ногами не
      было видно пропасти, хотя она не шла у меня из головы. Не видно было вообще ни зги - кроме желто-серого преддверия ада. Однако отчетливо чувствовалась тряска и изменение направлений корабля в потоке ветра.
      - То же самое, что горный альпинизм или скалолазанье,- задушевно пояснил Родригес, разговаривая, как психиатр с пациентом.- Сплошное развлечение.
      - Вы этим когда-нибудь занимались - я хочу сказать - лазили по скалам? - поинтересовался я, поставив башмак на первую ступеньку лестницы.
      - Я? Вы шутите? Когда я вылезаю метров на пятьдесят, меня нужно снимать вертолетом.
      Мне вот тоже, как и Родригесу, не приходилось карабкаться по скалам, ни в страховке, ни без. Рисковать сломать шею ради простого развлечения всегда казалось мне вершиной идиотизма. «Но тут совсем другое дело»,- напомнил я себе. Тут работа, которую надо сделать, без которой - никак. Теперь я опять вносил весомый вклад в экспедицию, а не прятался в каюте, пока другие работают как папы Карло.
      И все же легче от этого не становилось. Сколько я себя ни убеждал - помогало мало. Наверное, Родригес мог сделать это и в одиночку, но долгие годы опыта подсказывали, что намного безопаснее идти вдвоем, даже если один из них полный идиот в этом деле. Говоря «идиот», я имел в виду - «новичок». Кроме того, получалась экономия времени почти в два раза, и уже только одно это делало предстоящую работу намного безопаснее.
      Кроме того, нам помогало давление венерианской атмосферы. В открытом космосе, где за тканью скафандра только вакуум, он раздувался, и астронавт становился неповоротливым. Для того и предназначались миниатюрные сервомоторы в суставах и перчатках, чтобы помогать мышцам сгибаться и разгибаться. Но в атмосфере, даже на такой высоте, и тем более - в атмосфере повышенного венерианского давления - шевелиться становилось легче. Скафандр облегал тело как влитой. Даже перчатки. Суставы «пальцев» двигались в них теперь без всякого напряжения.
      Одно за другим мы с Родригесом проверили все крепления гондолы и газового резервуара. Сварочные швы показались мне достаточно прочными. Никаких следов ржавчины, коррозии, разъеденного металла. Один из шлангов, ведущих из сепаратора-распределителя в газовый резервуар, болтался несколько свободнее, чем положено, на взгляд Родригеса. Несколько минут астронавт повозился с ключами и отверткой, чтобы затянуть его как следует, болтаясь при этом на тросе, как обезьяна, свисающая на хвосте с банановой пальмы.
      Наблюдая за работой Родригеса, я бросил взгляд на ручной термометр на запястье. Каково же оказалось мое изумление, когда оказалось, что он показывает лишь несколько градусов выше нуля. Тут я вспомнил, что мы всего в пятидесяти километрах от поверхности планеты. На Земле это означало висеть высоко в стратосфере, на самой границе с космосом. А здесь, на Венере, мы находились в центре густого облака взвешенных капель серной кислоты. А не так далеко под нами атмосфера уже раскалялась до нескольких сот градусов.
      Болтаясь в вышине, я вдруг понял, что напоминает мне этот полет. Несколько лет назад- я еще был ребенком - я просматривал видеорепортаж о Гавайях. Фильм рассказывал о серферах. Тогда я сгорал от зависти, потому что лежал дома на диване, пока они там выделывались на гигантских океанских волнах, но в то же время я понимал: мне ни за что не решиться на такое. И все же зрелище оказалось потрясающим. Но вот и я парю на куда более мощных волнах, в куда более свирепых стихиях, в ином мире, на высоте пятидесяти тысяч метров!..
      - Дело сделано,- сказал Родригес, засовывая ключи за пояс. Один из них зацепился, выпал из его руки и - все! Мгновение - и его не стало. Он унесся со страшной скоростью. Я тут же вспомнил, что случится со мной, если подведут страховочные тросы.
      - В самом деле? - переспросил я с пересохшим ртом.- Все в порядке?
      - Мне еще надо проверить газовую емкость - нет ли следов перегрева,- заметил Родригес.-А вы возвращайтесь.
      Даже не думая, я тут же ляпнул:
      - Нет, я иду с вами.
      И мы стали медленно карабкаться по ступенькам в гигантский газовый пузырь. Я чувствовал, что медлить нельзя,- меня запросто могло сорвать с обшивки. Я чувствовал, как ветер выжидает момент, когда я замешкаюсь и растеряюсь.
      Подъем шел медленно - время словно растянулось в вечность, одна ступенька задругой, отстегнул, шагнул, пристегнул. Так же взбираются альпинисты, не делая ни шагу, пока не проверена очередная сцепка. Я слышал тяжелое дыхание Родригеса в наушниках.
      Дюшамп, конечно, тоже слышала все это, поскольку между нами и капитанским мостиком уже установилась связь. Но я прекрасно отдавал себе отчет: случись что, помочь нам все равно никто не успеет. Здесь только мы с Родригесом, и никто не придет нам на помощь. Это пугало и возбуждало одновременно. Говорят, страх - лучший источник адреналина.
      Наконец мы достигли узкого помоста, проходившего вдоль борта резервуара и огороженного тонким поручнем.
      Родригес опустился на колени и привел в действие выключатель, который поднял тонкий и непрочный поручень по всей длине прохода, выстланного непрочной с виду металлической решеткой. Плоские поверхности из сплошного металла снижали бы аэродинамические свойства аппарата. Затем мы закрепили наши страховочные тросы на этом неубедительном железном пруте и теперь могли свободно двигаться от носа до кормы. Такую ограду можно встретить разве что на борту гоночной яхты, но не дай ей Бог попасть в шторм! А мы как раз находились в эпицентре бури.
      - Вот она - вершина мира,- пробормотал Родригес. В голосе его чувствовалась гордость, как у альпиниста, уже поставившего свой флажок где-нибудь на вершине Тибета.
      - Да,- подтвердил я, но голос мой звучал нетвердо. Мы добрались до тупого наконечника резервуара, где
      крепился большой тепловой экран. Я увидел следы покореженного металла там, где его сорвало с креплений. Родригес наклонился, тщательно исследуя этот участок, бормоча себе под нос, как терапевт, наклонившийся с фонендоскопом над грудью пациента. Затем мы медленно выбрели к корме. Он впереди. Наши «шнурки безопасности» по-прежнему скользили по непрочному с виду пруту. Я увидел это первым.
      - Что это такое? - спросил я, показывая. Родригес хмыкнул, затем сделал несколько шагов вперед.
      - Хм-м,- пробормотал он.- Похоже на ржавчину, не так ли?
      И тут я невольно вспомнил, из чего состоят эти прекрасные на вид облака. Из серной кислоты.
      Словно прочитав мои мысли, Родригес сказал:
      - Это не серная кислота. Она не воздействует на металлокерамику.
      - Вы уверены? Он усмехнулся.
      - Не беспокойтесь. Она ведь не может прожечь пятно в вашем скафандре, а там слой куда более тонкий.
      «Приятно слушать вас,- подумал я.- Ваши слова звучат весьма вдохновляюще». Но от пятен коррозии никуда не денешься - они темнели на поверхности газового резервуара.
      - А может, это от температуры? При входе с орбиты? Я слышал, как он задумчиво бормочет в своем шлеме.
      - Конечно, пламя могло прорваться за тепловой экран и обжечь броню.
      - Но сенсоры не зарегистрировали резкое повышение температуры. По идее, должен был прозвучать хоть один тревожный сигнал,- напомнил я.
      - Может, это место не засекли сенсоры. Для того чтобы такое заметить, пришлось бы расширять масштаб слежения. Сенсоры настроены на больший масштаб охвата.
      - В этом и вся проблема?
      - Вероятно, нет,- откликнулся он.- Но нам придется испытать эту емкость давлением, чтобы убедиться, что она выдержит и не прорвется при посадке. Ведь это же бомба!
      Я почувствовал, как сердце уходит в пятки.
      - Это надолго?
      Он подумал, прежде чем ответить.
      - Пожалуй, рабочий день займет.
      - Теряем еще один день.
      - Беспокоитесь насчет Фукса? - спросил он.
      - Конечно.
      - Ну, не исключено, что у него тоже проблемы… Эй!
      Прут безопасности рядом с Родригесом внезапно оторвало и тут же унесло в сторону. Конец его пропал в желтом тумане.
      «Мы в город изумрудный идем дорогой трудной»,- тут же вспомнились мне слова детской песенки из сказки, где шла речь о таком же вот желтом тумане. Вместе с ограждением унесло одну из страховок. Родригеса тут же сдернуло с узкой дорожки, и он повис на остающейся страховке. Другая страховка пыталась утащить его с корабля.
      Я прыгнул к нему, но он находился слишком далеко от меня, чтобы дотянуться. Для того чтобы мне вытащить Родригеса из бездны, надо было отстегнуть одну из страховок.
      - Затягивай меня! - закричал он, и голос его зазвенел у меня в наушниках.
      - Что случилось? - раздался тревожный голос Дюшамп. Я увидел, как он отстегивает страховку от пояса и она
      улетает в облака. Я тут же схватил другую и стал тянуть.
      Но ограда, отделявшая нас от желтой пропасти, оказалась ненадежной. Ее могло сорвать в любую секунду, и я это понимал.
      - Тащи! - снова прокричал Родригес.
      - Что там происходит? - требовательно поинтересовалась Дюшамп.
      Я отстегнул один из своих тросов и закрепил его на одной из нижних перегородок. Затем, не обращая внимания на болтовню Дюшамп в наушниках, я открепил оставшийся трос Родригеса.
      - Что ты делаешь? - заорал он.
      У меня чуть руки не вывернулись из суставов - такой он оказался тяжелый. Зажмурив глаза от напряжения, я увидел взрывающиеся в темноте звезды. Сцепив зубы, я собрал все силы, чтобы завести страховочный карабин на уцелевшую секцию ограды рядом с моим тросом.
      Я увидел, как оставшуюся часть прута унесло прямо у меня перед глазами. А к ней был прикреплен мой второй трос. Уже не пытаясь ничего поймать и достать из воздуха, я просто открепил страховку от пояса, отбросил ее в пустоту и стал вытягивать Родригеса.
      Он сам пытался ползти по тросу, насколько мог. Казалось, прошел час. Мы пыхтели и сопели, как два борца из команды по перетягиванию каната, но наконец его башмаки коснулись прохода. В это время Дюшамп уже буквально визжала в наушниках, не в силах добиться от меня ответа.
      - Мы в порядке,- наконец выдохнул Родригес, стоя на четвереньках. На мгновение мне пришла в голову абсурдная мысль, что он готов снять шлем и поцеловать узкий железный переход у нас под ногами.
      - Ты спас мне жизнь, Ван.
      Впервые он назвал меня не «мистер Хамфрис». Я почувствовал приятную щекотку тщеславия.
      Прежде чем я успел ответить, Родригес перебил меня слегка заискивающим тоном:
      - А я, было, подумал, что ты выполнишь рекомендации техники безопасности. Ведь в соответствии с ними в такой ситуации ты должен был оставить меня здесь и немедленно возвращаться к шлюзу.
      Я посмотрел в стекло его шлема.
      - Нет, Том, я бы не стал этого делать, хотя я тоже уважаю требования техники безопасности.
      - Знаю,- произнес он, все еще отдуваясь от страха и напряжения.- Теперь знаю,- добавил он.