- Ты получишь двойного Нобеля,- вздохнул я.- Первого за бактерии, а второго - за это.
      Она ответила улыбкой.
      - Жаль, что эта тварь… то есть существо… погибло,- продолжал я, мысленно провожая его еще раз в раскаленную добела трещину. Прекрасное было зрелище.- Очень жаль.
      - Должно быть, там еще остались его сородичи,- «утешила» меня Маргарита.- Природа, как известно, не терпит пустоты.
      - Это на Земле,- возразил я.- А здесь - ничего, потерпит. Может, эта штуковина - единственный организм на всей планете. Может быть, оно распростерло свои щупальца на всю планету…
      - А почему ты говоришь о нем в среднем роде? - лукаво поинтересовалась она.
      - Ну., это же все-таки инопланетная тварь.
      - Все понятно. Обычное мышление дикаря.
      - Да, но, как видишь, поверхность этой планеты оказалась опаснее, чем мы даже предполагали.
      - Да, прогнозы профессора Гринбаума сбылись.
      - Очень жаль,- вздохнул я.- Не обошлось без жертв. Это чудовище мы внесем в списки погибших при освоении планеты.
      Маргарита пожала плечами:
      - Не знаю, не знаю…
      - Чего ты не знаешь?
      - Что это такое.
      - Но ты же сама сказала - состоит из серных компонентов.
      - Как же ты не понимаешь - это первая форма жизни во Вселенной, которая независима от воды.
      - Жизнь намного разнообразнее, чем мы о ней знаем. Она богаче.
      - И агрессивнее. Я поежился.
      - Расскажи мне подробнее об этой твари. Чудовище ведь едва меня не погубило.
      - Основная часть его или ее тела, должно быть, действительно находится под землей и высовывает оттуда конечности для того, чтобы добывать пропитание.
      - Как корни дерева? - догадался я.
      - Точно. С точностью до наоборот. Потому что эти корни растут вверх.
      - В таком случае ты не находишь сходство с Венерианской мухоловкой? - проявил я свою биологическую эрудицию.
      - Ты это про орхидею?
      - Да. Про плотоядный цветок.
      - Но это земное растение достаточно безобидно и пожирает лишь мух и мелких насекомых.
      - Вот-вот. Именно насекомым я себя и почувствовал в этих объятиях. Интересно, а чем же она все-таки питается, в отсутствии космонавтов?
      Маргарита снова загадочно пожала плечами.
      - Может быть, органическими материалами, выпадающими с облаков? - предположила она.
      - То есть этаким своеобразным поднебесным планктоном.
      - Да, жуки в облаках не вечны, постепенно вымирая, поколение за поколением, они образуют «планктон», усеивая им нижние слои атмосферы.
      - Как же они там не сгорают? Маргарита опять задумалась:
      - Ветра?
      - Точно. Они переносят планктон с места на место, а осьминог…- Мне понравилось это сравнение поверхности Венеры с дном океана, и я бросился развивать его. По моим допотопным представлениям, на самом дне в норе сидит громадный кальмар или другой головоногий моллюск, вероятно, размером с Венеру, и своими жадными щупальцами высасывал все питательное из «воды», то бишь атмосферы планеты.
      - Планктоном питаются киты,- перебила меня Маргарита.- И то не все.
      - Но должны же быть небольшие видоизменения. Скажем, все-таки другая планета. Пофантазируй.
      - Я не ксенобиолог,- отрезала она,- чтобы фантазировать. Мое дело - спасать тебя и весь остальной экипаж и попутно заниматься экспериментами. Если это возможно,- подчеркнула она.
      - А как же твои Нобелевские премии? - не удержался я от подколки.
      Она посмотрела на меня совершенно спокойно:
      - Они мне не нужны,- точно так же спокойно ответила она. И я понял, что это не бравада. Передо мной сидела загадочная девушка с мистическим женским именем, удивительного происхождения. Она не вышла из морской пены, как Афродита, она родилась в новый век технологий, клонированная от своей матери, и стала залогом бессмертия Дезирэ Дюшамп, сгоревшей в атмосфере планеты. И все ради того, чтобы спасти память о моем брате. Я мужественно сжал кулаки и проглотил горькую слезу.
      - Подожди,- попросил я, чтобы отвлечься.- Ты что-то рассказывала об органическом материале, о «манне небесной», падающей с облаков?
      Маргарита покачала головой.
      - Дело в том,- продолжала она,- что я не нашла ни следа органических материалов. По идее, если эти жуки не бессмертны и не поедают друг друга, то они могут падать, оседая вниз,- но тут же сгорают над планетой, там, где температура переваливает за сто и выше градусов. В принципе, температуры горения бумаги, 451 градуса по Фаренгейту, им бы вполне хватило…
      - …чтобы обуглиться, окочуриться и так далее?
      - Вот именно.
      - Так чем же они питаются там, на поверхности планеты, эти щупальца?
      - Пока на этот счет у меня самые смутные предположения,- призналась Маргарет.- Вот почему мы должны еще раз вернуться туда и заняться более серьезным изучением флоры и фауны Венеры.
      «У тебя с головой все в порядке, девочка?» - подумал я, но не сказал этого вслух. Что ж, кому-нибудь надо этим заняться. И если начальником экспедиции станет Маргарита, я готов составить ей пару, став… ее капитаном. Или как минимум спонсором.
      Да, мы открыли целый мир, который предстоит осваивать. Мы выполнили задачу, которую поставил перед собой Алекс. Новый мир биологии. В твою честь, Алекс. Ну и для остальных: Микки и Гринбаума, например.
      - Что ты там улыбаешься? - услышал я голос Маргариты. Я открыл глаза и опять с радостью увидел ее. Я даже не
      заметил, что улыбнулся в своих размышлениях.
      - Мой брат Алекс,- произнес я.- Ведь мы бы ничего не открыли, если бы он не полетел сюда первым.
      Взгляд Маргариты стал озабоченным и сосредоточенным.
      - Да, его имя должно остаться в веках.
      - Это его право,- произнес я словно клятву.- Это его подарок всему человечеству.
 

* * *

 
      Маргарита вскоре ушла, и я забылся сном. Я помню, что мне снилось: что-то про Алекса и моего бывшего… Мартина Хамфриса, как я теперь его называл. Но как только я проснулся, все развеялось. И чем больше я пытался вспомнить этот сон, тем труднее это удавалось - все равно что ловить руками дым. А мне снилось, что мои руки горят и я ловлю поднимающийся от них дым, который непрерывно ускользает от меня.
      Проснувшись, я увидел, что все шланги, трубки и иголки отсоединены от меня. «Интересно,- подумал я,- сколько же я спал?» Я ожидал, что с минуты на минуту появится Маргарита: может быть, она ненадолго вышла. Но я так и пролежал четверть часа в бессильном и беспомощном ожидании: она не показывалась. Наверное, вспомнил я, работает над этой конечностью, которая зацепилась за броню «Гекаты».
      Ошарашенный и задетый таким невниманием к моей персоне, я откинул простыню и встал, точнее, сел. Голова у меня легко закружилась, но не от того, что я встал, а от того, что под простыней я оказался совершенно голым. И, насколько мог оглядеться, нигде не замечал своей одежды. Чьих же это рук дело?
      Шатаясь, я встал, хватаясь за столик и пытаясь сохранить равновесие. Ничего себе - заснуть лицом в салате! Так все-таки - было оно или не было? - хотелось мне сейчас спросить у Маргариты. А что, если она вколола мне какое-нибудь наркотическое снотворное и… страшно подумать - воспользовалась моей бессознательностью?
      Я наскоро обернулся простыней и вышел в коридор, направляясь в кубрик.
      Там уже сидели Нодон и несколько его желтолицых узкоглазых собратьев.
      Я принял их поздравления и заметил, насколько прибавилось ко мне уважения. Они смотрели на меня теперь совсем другими глазами. Затем задвинул за собой «шодзи» и свалился на койку, не боясь напороться на нож. Целых шесть свежевыстиранных рабочих комбинезонов лежало под ней - я нащупал рукой. Что это - дань уважения герою или грубый намек Фукса на оставшиеся вахты?
      Отлежавшись немного, я оделся, и Нодон проводил меня до самой капитанской рубки. В командирском кресле сидела Амарджагаль. Спина ее была совершенно прямой, невзирая на долгие часы такого сидения, и длинные черные волосы ниспадали по ней, связанные в монгольский пучок.
      - Где же Фукс? - поинтересовался я.
      Все, вскочив с мест, учтиво пояснили, что капитан находится в своей каюте. Настроение экипажа явно переменилось к лучшему.
      Уже на полпути к его каюте меня остановила Маргарита.
      - Надо проверить капсулу,- сказала она с хмурым озабоченным лицом.
      Я затаил дыхание:
      - Да, в самом деле, давно пора.
      - Ты готов?
      - Конечно,- соврал я. Каждая мышца и сустав моего тела издавали болезненный стон. Голова, казалось, весила одиннадцать тонн. Почему именно одиннадцать - не знаю, не взвешивал, приеду на Землю - обязательно взвешу. А здесь вес не имел смысла, поскольку действовали иные законы тяготения. Руки тоже действовали, прямо скажем, плохо. Обтянутые блестящей искусственной кожей, они не вызывали, в отличие от последних, эстетического удовлетворения.
      И все-таки капсула меня интересовала. Все-таки она тревожила умы. Там, сразу за входным люком, могли лежать десять биллионов долларов. Но точно так же они могли и не лежать там. Внутри мог оказаться только прах, пепел и зола. Все равно последняя надежда была там: все, что могло остаться от Алекса, хранилось в этой большой металлической сфере. Мой брат… Нет, уже не брат. Но мог быть моим братом. Не биологически, но все-таки братом моим он был. И лучшего брата я не ведал. И никогда я не представлял его никем другим, как старшим братом.
      На пути в трюм Маргарита сообщила мне:
      - Придется надеть скафандры. Капитан выкачал весь воздух из трюма.
      - Зачем? - удивленно спросил я.
      - Вакуумная очистка,- пояснила она.-- Чтобы свести до минимума риск заражения.
      - А где он сам? - спросил я.- Где Фукс? Ему что, неинтересно осмотреть находку?
      Она колебалась мгновение, прежде чем сказала:
      - Он сейчас в каюте, занят расчетом траектории выхода на орбиту. Я уже говорила тебе. Наверное, ты потерял сознание и опять ничего не помнишь.
      - Нет,- ответил я.- Сознания я не терял. Просто заснул. И только.
      - Переливаний больше не требуется?
      - Нет! И что, он до сих пор рассчитывает траекторию? Она что, такая длинная?
      Она посмотрела на меня, как на больного.
      - Но ведь эти расчеты производит автоматически бортовой компьютер.
      Маргарита ответила просто:
      - Он просил, чтобы ему не мешали. «Темнит»,- подумал я.
      Мы уже подошли к трюму, вышли на уровень грузового отсека. Там был шкаф… нет, не стану его описывать, вам все равно его не представить… так вот, там располагался шкаф с четырьмя скафандрами.
      Мы стали одеваться.
      Через некоторое время Маргарита заявила:
      - Ты знаешь, твой полет в «Гекате» совершенно вымотал его.
      «Ага! - подумал я.- Вот где собака зарыта».
      - Так, значит, он просто отдыхает, запершись в своей каюте?
      Вновь легкое колебание, как будто она не решалась что-то сказать или просто боялась проговориться. Затем она произнесла, тихо и спокойно.
      - Да, он отдыхает.
      Как будто боясь разбудить Фукса. Можно подумать, он находился где-то рядом. Мы проверили скафандры друг друга, сверившись заодно с показаниями наручных компьютеров. Казалось несколько странным занятием разговаривать по внутренней связи с человеком, стоящим рядом в паре шагов. На выходе из воздушного шлюза первое, что бросилось мне в глаза,- бренные останки старушки «Гекаты». Корпус оказался обожжен и покорежен, местами оплавлен, местами по нему тянулись глубокие борозды-царапины.
      Я участливо похлопал по корпусу перчаткой. Этот корабль был для меня как живое существо, хотя вряд ли он еще сможет когда-нибудь подняться в небо или повиснуть в плотном, как вода, воздухе Венеры.
      - Ты обращаешься с ней так, как будто она живая,- заметила Маргарита.
      - Ты права,- сказал я, сам удивляясь, какую сильную связь я чувствовал с этой глыбой металла.
      В неверном свете я не мог разглядеть лица Маргариты за стеклом шлема, но был уверен, что она улыбается мне.
      - По возвращении домой мы найдем ей достойное пристанище,- улыбнулась девушка. Твой корабль займет почетное место в одном из музеев.
      Я как-то не подумал об этом. Идея порадовала меня. «Геката» сослужила свою службу: она заслужила почетный отдых. Моя прогулка вокруг покореженного корабля закончилась у спасательной капсулы, которая была по-прежнему заключена в могучие клешни. Капсула напоминала реликтовое яйцо какого-нибудь древнего мастодонта, на худой конец, птеродактиля. Тяжелое, оборудованное рукоятями и простым округлым люком, какими-то трубками, как в задней части старого холодильника, и маленьким лесом торчавших из него антенн. В два раза шире моего роста в диаметре, с прочной и толстой «скорлупой». Повсюду, куда ни глянь, иллюминаторы.
      Маргарита показала на какое-то хитроумное устройство на дальней переборке.
      - Придется вставить переносной аэрошлюз,- сказала она. Очевидно, она заранее обдумала всю операцию, шаг за
      шагом. Мы прикатили округлый переносной аэрошлюз. Но, как оказалось, люк капсулы находился слишком близко к палубе.
      - Придется ее передвинуть,- вздохнула Маргарита. Она подошла к лебедке, а я тем временем вскарабкался
      на кран грузового отсека. Здесь оказалось гораздо уютнее, чем за полу расплавленным пультом «Гекаты».
      - Вира,- окликнула меня снизу Маргарита. Движениями стрелы я выровнял люк с аэрошлюзом.
      - Молодец, старушка,- похлопал я еще раз по остову «Гекаты», спускаясь с крана.
      Я положительно становился сентиментален, как заправский астронавт.
      Вскоре люк освободили, затем мы с Маргаритой проверили аэрошлюз на герметичность и убедились, что частицы воздуха из капсулы не проникнет в грузовой отсек.
      - Кажется, теперь можно открывать,- наконец произнесла она.
      Я кивнул, качнув головой в шлеме, и почувствовал, как в груди у меня что-то шевельнулось. Не иначе как сердце. Вручив мне маленький футлярчик, Маргарита объяснила:
      - Это сенсоры. Чтобы проверить воздух внутри яйца. Второй комплект с сенсорами будет у меня. Сейчас схожу за ним.
      - Ты же знаешь, как с ними управиться,- удивился я.- Почему бы тебе не взять этот комплект?
      - Ты войдешь первым,- сказала она.- Ты должен. «Да,- подумал я.- В самом деле. Это мой долг. Она
      права. Алекс был моим братом. И тоже спасал меня много раз и по разным поводам. Так что моя обязанность войти туда первым. Я просто должен это сделать».
      Хорошо вот так стоять и уговаривать себя у капсулы, напоминая о священном долге, обязательствах перед членами семьи и прочем. Но в душе каждого из нас лежит страшная нелюбовь к кладбищам, моргам, покойницким, крематориям и прочим таким невеселым местам. Особенно когда туда предстоит отправляться в одиночку. Тем более, когда до тебя там еще никто не был. Пусть даже в течение только трех лет. И притом на неизвестной планете.
      Еще раз кивнув, я полез в аэрошлюз, напоминающий распахнутый гроб. И тут же я прикусил губу: индикатор в шлеме загорелся красным. В шлюзе царил вакуум, так что, когда я открыл люк капсулы, ни грамма атмосферы не могло проникнуть в воздух с другой стороны. Мне пришлось открывать люк вручную, поскольку мы решили не рисковать и не включать электросистему капсулы, последнего прибежища Алекса. Тем более, вряд ли они работали, эти системы. Сервомоторы скафандра сделали мои руки сильными, и если бы не такой ответственный момент, я бы не сдержал улыбки удовлетворения. Люк со скрежетом открылся. Я тут же почувствовал сквозь ткань скафандра удар волны воздуха, вырвавшегося из капсулы. Удар оказался таким слабым, что я его вообще едва почувствовал, просто я был готов к нему. «Ничего,- подумал я.- Потом мы закачаем этот воздух обратно в капсулу». Я переступил порог. Мой ботинок уперся в металлический пол. Внутри царила тьма кромешная. Я включил лампу на шлеме и тут же увидел два тела. Они лежали у меня под ногами.
      «Нет, это не тела»,- понял я через секунду. Скафандры. Эти двое успели забраться в скафандры, прежде чем их постигла фатальная участь.
      Оба скафандра были смяты: казалось, содержимое их растаяло, как жидкий шоколад. Больше трех лет нестерпимой жары. Мономолекулярная ткань костюма, сверхпрочная настолько, что не могла быть разрушена ничем, выцвела. Чудо, как ткань выдержала атаку невыносимой жары в течение нескольких лет.
      По идее, скафандры были наполнены обычной азотно-кислородной смесью, но при такой температуре за столь долгий промежуток времени внутри скафандров могли произойти какие угодно химические процессы. И они превратили скафандры, по сути, в плавильные печи замкнутого цикла. Притом идеально герметичные.
      Господи! Я представил себе агонию их последних секунд, и меня точно молотом по лбу ударило. Из глаз брызнули искры и слезы. Кто выдержит такое? Хорошо, если это были недолгие мучения. Или они задыхались долгими часами, а потом свое дело довершила температура?
      Слезы стояли в моих глазах, когда я нагнулся над скафандрами, чтобы прочитать таблички на торсах: «Л. Богданский», гласила надпись на том, что ближе ко мне. Пришлось сделать шаг вперед, чтобы прочитать другое имя: «А. Хамфрис».
      Это был Алекс. Точнее, то, что осталось от него.
      Преодолевая благоговейный страх, я заглянул за стекло шлема. Но не увидел там ни глазастого черепа, ни какой другой привычно поражающей картинки смерти. Ничего. Шлем был пуст, ничего не было за покрытым светоотражателем стеклом. Я направил туда луч лампы. Видимости это не улучшило.
      - Это он? - спросила Маргарита, почти шепотом.
      Я вздрогнул и, обернувшись, увидел ее совсем рядом, у себя за спиной.
      - Это он,- ответил я.- Это был он.
 

ЦИКЛ РАЗЛОЖЕНИЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОБЛАКА