Карлистские войны (№2) - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Перед ним открылось зрелище, искусно и рассчитанно действовавшее на чувства, от которого волосы становились дыбом на голове.

В зале, стены и пол которой состояли из хрусталя в три дюйма толщиной, отвратительный черный дьявол в маске хлестал двух несчастных женщин, которые, не имея никакой одежды, кроме платка, повязанного вокруг бедер, то увертывались от страшного палача, то в страхе, обессиленные, припадали к полу. Франциско увидел, что кровавая розга, которой черный человек бил обеих стройных монахинь с искаженными от боли чертами лица, была сделана из проволоки. В толстых стеклянных стенах были Нарочно оставлены вышлифованные места, сквозь которые с ужасающей отчетливостью можно было видеть фигуры монахинь и вообще все, что происходило в хрустальной зале.

Через эти места братья наблюдали за исполнением их приказания над несчастными жертвами.

Перед одним из таких мест в ужасе стоял теперь принц де Ассизи, которому было дозволено заглянуть в эту тайную залу инквизиционного дворца, для того чтобы он мог еще раз увидеть графиню генуэзскую, бывшую свидетельницей страшного наказания обеих монахинь, преступивших обет послушания. Они должны были радоваться, что подверглись такому легкому наказанию, после которого раны их могли зажить, во всяком случае через несколько месяцев. Принц увидел на другом краю залы монахиню. Испуг и радость заставили его вздрогнуть, когда он рассмотрел ее лицо и узнал графиню генуэзскую, обворожительную Юлию с холодными чертами лица, с прекрасными глазами и формами. Он мог еще раз полюбоваться на любимую женщину, взволнованный воспоминанием о прежних отношениях с ней, жаждущий услышать из ее уст одно из тех слов, которыми она шутя подчиняла его своей власти.

В то время как он не спускал глаз с холодной, неподвижной Аи, Мутарро, отвратительный палач инквизиции, по-видимому, еще молодой, продолжал безжалостно, до крови, полосовать обнаженные плечи стонавших монахинь. Одна из них, тщетно молившая графиню генуэзскую о помощи и заступничестве, казалось, с отчаянным спокойствием переносившая все, что с ней делали, прижалась к стеклянному полу. Прекрасные, пластичные формы ее до сих пор непорочного тела могли бы очаровать и смягчить даже исполнителя страшного наказания, если бы у этого черного дьявола еще оставалось хоть какое-нибудь чувство. Но это был испытанный, недоступный жалости, жестокосердный человек. Впоследствии мы увидим, что он способен был дать еще более ужасные доказательства своего усердия.

Другая монахиня старалась увернуться от ударов палача. С раздирающим криком делала она большие прыжки и бегала по всей зале, преследуемая Мутарро, который не обращал внимания на то, что плечи и белоснежная спина его прекрасной жертвы уже были забрызганы кровью. Маленький платок, до сих пор покрывавший ее пышные бедра, развязался и был потерян во время этой ужасной беготни, так что несчастная, сама этого не замечая совсем, без покрывала старалась спастись как-нибудь от палача. Ужасное было зрелище! Такие точно приговоры осмеливались выносить своим ближним фурии инквизиционного суда!

Из-за прозрачных, отшлифованных промежутков пола выглядывали отвратительные, похотливые головы монахов.

Мутарро швырнул почти обеспамятевшей женщине окровавленный платок, потом начал хлестать другую сестру, присевшую на пол, пока она не упала, обессиленная, измученная. Только тогда он прекратил кровавую сцену и бросил несчастным сорванные с них платки. Они могли поблагодарить судей, что были посланы только в хрустальную залу. Быть может, потому, что они были молоды и прекрасны, их не отправили в отделения для пытки, находившиеся в подземельях инквизиционного дворца. Наказание, только что перенесенное ими, было игрой против того, что их ожидало бы там.

Сгорбленные, съежившиеся от боли, несчастные монахини старались прикрыть свою наготу, а затем ускользнуть вон и оставить Санта Мадре.

В то время как принц Франциско де Ассизи все еще смотрел на графиню генуэзскую, к нему подошел патер Мерино. Черный занавес, со всех сторон плотно покрывавший хрустальную залу, снова задернулся, и принца увели от восхитительной Юлии, которая теперь могла иметь неограниченную власть над влюбленным принцем, если и впредь сумела бы пользоваться ею и надлежащим образом эксплуатировать ее. В то, что у нее для этого доставало расчетливости и испорченности и что она даже намеревалась это сделать, мы уже вполне можем поверить.

В монастырском саду она заметила воспламененного любовью принца и знала, что он расспрашивал о ней, что он будет любоваться ею. С холодным удовлетворением принимала она жадные взоры «маленького Франциско», как ей угодно было называть его, а теперь с насмешливой улыбкой вышла из хрустальной залы в темные коридоры дворца.

— Какой-то незнакомый человек ждет тебя у монастырских ворот, сестра, шептал провожавший ее монах, — он одет в черный плащ, в черную испанскую шляпу и у него рыжая борода.

— Жозэ, брат великого Серрано! — тихо проговорила она. — Превосходно!

Она поспешно пошла с проводником по темным коридорам, затем по монастырскому саду и по колоннаде.

Привратник отворил маленькую дверь в стене, и Ая, закутав плечи и лицо, вышла к ожидавшему ее Жозэ.

— Принесли ли вы известие об Энрике, знаете ли вы, где Аццо?

— Все знаю, нетерпеливая союзница, они найдены. Я после долгих трудов наконец отыскал след.

— Так говорите же, где я могу найти их, ведите меня к ним!

— Пойдемте со мной, увидите обоих. Славная парочка, клянусь вам честью! Вы думаете, что я шучу? Как же вы ошибаетесь! — говорил Жозэ, рассчитывая, что каждое слово его глубоко поражало напряженно слушавшую Аю в самое сердце, полное горячей, страстной любви к Аццо.

Жозэ поспешно вышел из улицы Фобурго, рядом с Аей, мучимой ревностью и ожиданием. Они направились к роскошной Пуэрто-дель-Соль, освещенной лунным светом, где мадридская аристократия наслаждалась прохладным ночным воздухом, прогуливаясь пешком и катаясь в изящных экипажах, так что улица делалась похожей на Корсо.

Жозэ схватил руку Аи и потянул ее под тень дома, откуда они могли ясно рассмотреть всех проезжающих и проходящих. Вдруг он вздрогнул.

— Они едут, — сказал он, — подойдите сюда, вот отсюда вы можете видеть их, прекрасного цыганского князя и бледную Энрику.

Приближался экипаж с четверкой великолепных породистых арабских рысаков, которые грациозно и бодро везли легкую коляску. Даже аристократия с изумлением и с удовольствием любовалась их редкой красотой. Богато выложенная золотом упряжка украшала превосходных животных. Сзади скакали два егеря, а в легком роскошном экипаже сидели Энрика и прекрасный Аццо, дикий сын цыганского князя. Одежда их была царственно великолепна. Энрика была в роскошном белом костюме. Тонкую вуаль она откинула назад, так что ее прелестное лицо с темными, прекрасными глазами было на виду.

Аццо все еще как будто не хотел расстаться со своим Удобным цыганским костюмом, к которому он привык. Поверх своей легкой одежды он накинул вышитый плащ на пестрой шелковой подкладке, на голове была испанская шляпа. Плащ спереди застегивался таким великолепным огромным алмазом, какой едва ли можно было найти среди драгоценностей испанского королевского дома. Он сверкал точно разноцветная молния, когда незнакомцы, возбуждавшие любопытство толпы, подъехали поближе. Этот бриллиант украшал еще предка Аццо в то время, когда он управлял своим народом в далекой восточной стране, откуда был изгнан. Драгоценность эту Аццо нашел среди сотен других в завещанном ему сокровище.

Прекрасная пара ехала по Пуэрто-дель-Соль, окруженная царской пышностью, вызывая удивление пешеходов и привлекая любопытные взоры всадников. Энрика, как будто утомленная или печальная, прислонилась к мягким шелковым подушкам экипажа. Аццо старался предупреждать малейшие желания своей прекрасной донны.

Наконец они приблизились к тому месту, где стояли Ая и Жозэ. Крик удивления сорвался с гордых губ Аи. Жозэ насмешливо, злобно улыбнулся.

— Это он, а возле него презренная развратница, разрядившаяся в шелк и золото! Проклятая змея, — шептала Ая вне себя от злобы, бешенства и ревности, — так ты действительно отняла его у меня! Ну, со вторым любовником тебе посчастливится не менее, чем с Франциско Серрано! А где твой ребенок, нежная мать? Ха-ха-ха!

Ая захохотала так резко и громко, что Энрика и Аццо услышали ее и обернулись в ту сторону, откуда раздался смех. Они увидели ее страшное лицо, а возле нее рыжего Жозэ, смертельного врага испуганной Энрики, который, насмешливо кланяясь, снял свою черную остроконечную шляпу с головы.

Через несколько минут изящная коляска исчезла в толпе других экипажей и всадников.

— Куда же ты девала дочь прекрасного Серрано? — с сатанинским смехом повторила графиня генуэзская. — Ну, теперь дни твои сочтены!

— Ведь у вас дитя, наверное у вас! — с блеском в глазах прошептал Жозэ.

— Вы слишком любопытны, спросите лучше воплощенную невинность, что сейчас уехала. Ведь должна же она знать, где ее сокровище! — надменно, с суровой холодностью сказала графиня генуэзская и хотела удалиться, но потом обратилась снова к своему страшному союзнику, на лице которого, отпечаталась отвратительная страсть, — готовы ли вы к тому, чтобы в любую минуту выехать из Мадрида, в погоню за теми двумя? Теперь, увидев нас, они, должно быть, на некоторое время скроются куда-нибудь подальше.

— У меня превосходные рысаки, а оружие еще лучше! — сказал Жозэ вполголоса.

— Так поезжайте вслед за ними немедленно! Если вам удастся приблизиться к продажной развратнице, тогда…

— Тогда вы желали бы раз и навсегда отделаться от нее? Да, это действительно самый короткий путь! — докончил Жозэ, искоса глядя на Аю своими сверкающими взорами.

— Но только без шума, без огласки! Вот, возьмите этот пузырек. Он содержит десять капель превосходного бесцветного яда. Влейте несколько капель на платок или даже на лепестки душистой розы, один их запах умертвит неизбежно и быстро, так что никто не найдет ни малейших признаков яда. Спрячьте его хорошенько! Но если Аццо будет так тщательно охранять эту девку, что зам не удастся незаметно подойти к ней, тогда вы только не упускайте ее из виду. Уж я возьму ее в руки, даже без помощи яда или кинжала!

— Вы могущественная владычица ночи! Удивительная мастерица своего дела! — прошептал Жозэ, готовясь уйти.

— Погодите, вы еще не так изумитесь искусству ночной владычицы! — отвечала графиня генуэзская игордо, сухо поклонилась.

КОРОЛЬ ЛЕСОВ

Неподалеку от древнего города Бургоса, который лежит на склоне Сьерры-де-Ока, генерал карлистов Каб-Рера собрал свое многочисленное войско. Несмотря на все свои поражения, он с неутомимой бодростью еще раз хотел дать генеральное сражение королевскому войску и сделать, таким образом, последнее усилие, чтобы завоевать Мадрид и испанский престол для дона Карлоса, изгнанного брата покойного короля Фердинанда.

Кабрера, которого за его жестокость прозвали манст-раццовским тигром, был не только смел и мужествен, но еще и коварен, а в войске его господствовала отличная дисциплина, так что королевским войскам трудно было бороться с ним. Только благодаря превосходной артиллерии они всегда оставались победителями. Жажда крови этого тигра до сих пор состязалась с мстительностью Нарваэца, и страшные драмы разыгрывались вследствие этого кровавого соперничества.

Теперь, по приказанию Нарваэца, генерал Конха вел отборные королевские войска против наступавшего Кабреры. Кроме того, командору Приму, любимцу генерал-капитана Нарваэца, было поручено выступить со своим полком в Бургос. Так как нападение на карлистов предполагалось произвести по возможности большими силами, то по расчетам герцога оказалось чрезвычайно кстати, что и дон Серрано, известный ему как храбрый и искусный офицер, был послан с полком кирасиров присоединиться к Конхе и Приму. Таким образом ему удалось собрать армию, против которой карлисты вряд ли могли устоять.

На одной из плоских возвышенностей Сьерры-де-Ока, похожей на крепость, потому что со стороны города Бургоса к ней был доступ только через узкое, проложенное в горах ущелье, Кабрера раскинул свой обширный лагерь, представлявший дикую, живописную картину войны.

У входа в ущелье негостеприимного скалистого горного хребта спрятанный за возвышениями находился аванпост войска карлистов.

Солдаты, рассеянные тут и там, внимательно смотрели на равнину и на город Бургос.

Обмундирование войск дона Карлоса было чрезвычайно скудным и состояло отчасти из отдельных лоскутков иностранных военных мундиров.

Так, например, уланы были в синих сюртуках, красных штанах и шапках, а пехота в серых шинелях, доходивших до колен, так называемых понхо, с низкими касками на голове, какие были у королевского войска. Оружие было старое, сабли зазубрились и заржавели от небрежного обращения. Ноги были обуты только в сандалии, недостаточные для ходьбы по неровным, плохим дорогам, а многие даже лишены были того красного шерстяного шарфа, любимой одежды испанцев, называемого фаей, который для тепла крепко обматывают несколько раз вокруг ног и живота. Маленький кожаный мех для вина, la bota, который имел при себе каждый королевский солдат, также редко встречался у карлистов. Зато у гусар были прекрасные лошади, которых они отнимали у поселян, а офицеры пользовались всевозможными удобствами и наслаждениями, благодаря богатому жалованию, получаемому ими от претендента на престол. Артиллерии при войске Кабреры совсем не существовало.

Теперь подойдем незаметно через ущелье к лагерю и рассмотрим его. Была ночь. Солдаты аванпоста стояли, прислонившись к выступам скал, или лежали, держа во рту любимые глиняные трубки. Одни из них насвистывали удальскую песню, другие выражали недовольство тем, что именно сегодня прикомандированы к аванпосту, когда король, как карлисты привыкли называть дона Карлоса, появился в лагере и щедро угощает солдат деньгами, вином, ликерами и фруктами.

Темное ущелье было так узко, что в нем едва могли пройти рядом шесть человек солдат. Издали долетал несвязный шум и говор.

Тропинка вела к плоскогорью, освещенному луной, на котором было раскинуто множество серых палаток.

Войско доходило до десяти тысяч человек, так что на плоскогорье находился целый городок серых палаток, изрезанный улицами и переулками, оживленный солдатами. Множество разносчиков и маркитантов сновали туда и сюда, продавая табак, пучеро, ликеры, вино, а для офицеров шоколад и сигары. Каждый полк образовал четверть этого городка. Посередине стояли оживленные палатки генерального штаба, отличающиеся величиной и роскошью, при которых находился караул. Они были устроены с полным комфортом, так часто нравящимся высокопоставленным военным.

Перед одним из маркитантских шатров раздались шумные голоса.

— Да здравствует король Карлос! — кричал хриплый пехотинец и так высоко поднял свой стакан с вином, что забрызгал себя и своих раскрасневшихся соседей.

— Виват король! Он испанец, он брат нашего покойного короля! — воскликнул другой и безостановочно пил за здоровье дона Карлоса.

Вокруг грубо сколоченного, походного стола, с разгоряченными лицами сидели два гусара и один улан. Они жадными взорами следили за игрой в кости, не обращая внимания на крики и возгласы. Стук костей смешивался с восклицаниями «виват» и производил какой-то неясный гул.

— Вина! — сказал один из гусар, постоянно проигрывавший и с каждым разом уменьшавший свою ставку.

— Ты должен ставить столько же, сколько и я, — крикнул ему, счастливо улыбаясь, улан и стукнул кубком, — опять выиграл, платите, если у вас остался хоть какой-нибудь реал!

— Не бойся, у нас осталось денег больше, чем ты получишь, нищета! Ты, кажется, свои-то только игрой и накапливаешь! Вина сюда, ведь я приказывал, глух, что ли мерзавец-маркитант?

— Вы сердитесь, потому что проигрываете ставку за ставкой.

— Хвастуны, дурачье, — воскликнул улан, — уж не воображаете ли, что обыграете меня?

— Молчи, собака, а не то я тебе закрою рот!

— Попробуй, хвастун! Ведь я не боюсь вас, оборванцев!

— Вот тебе ответ, — воскликнул один из гусар и так сильно ударил улана по лицу, что кровь хлынула у него из носа и изо рта.

Это был сигнал ко всеобщей драке. В один миг солдаты разделились на партии и скоро вся четверть лагеря была в движении. Раздавались неясная брань, крики. Штыками были нанесены опасные раны и окровавлены многие головы.

Подобные сцены ежедневно случались в войске кар-листов. В последние месяцы это не было редкостью и повторялось все чаще и чаще, так что целые отделения дезертировали. И при первом удобном случае они переходили к королевским войскам, потому что жалованье платилось им неисправно, а дону Карлосу они только из-за жалованья и служили. Кто платил более и аккуратнее всех, кто менее всех делал учений, и в особенности менее всех водил их в огонь, тот более всех и привлекал их, тому они и служили всего охотнее.

Единственная причина, благодаря которой еще не разбежалась врозь вся эта толпа мошенников, бродяг, лентяев и честолюбцев, был страх, внушаемый Каб-рерой, а для некоторых, немногих, приверженность к нему.

Сегодня Кабрера был в своей генеральской палатке. У него находился дон Карлос, для которого он сражался и жил, инфант дон Карлос, из-за которого уже столько было пролито крови и который все еще не терял надежды добыть престол.

Пройдем мимо адъютантов и офицеров, стоящих группой перед высокой, украшенной флагом генеральской палаткой и вполголоса болтающих. Подняв портьеру, мы очутимся в широкой, четырехугольной, кверху суживающейся комнате. Пол покрыт толстым ковром, вдоль стен стоят походные кровати, столы и стулья посередине, так что комната имеет совершенно приличный вид.

На одном из столов стоят остатки роскошного ужина и недопитые стаканы и бутылки с вином. На другом лежат карты,рисунки и книги.

За этим столом сидят два человека в генеральских мундирах; один из них худощав, уже немолод, с орлиным носом и с суровыми, строгими чертами лица — это Кабрера. Он говорит мало, зато действует всегда с решимостью. Его дико сверкающие глаза соответствовали тому, что его называли манстраццовским тигром.

Перед ним стоит, указывая рукой на одну из карт, широкоплечий неуклюжий человек среднего роста. Если бы он не носил богатого мундира с множеством орденов, то его скорее можно! бы было принять за зажиточного поселянина, чем за инфанта. Его широкое лицо с выдающимися скулами и с большим ртом производит неприятное впечатление, а маленькие серые глаза безобразны. Этот неуклюжий широкоплечий господин, увешанный орденами и говорящий чрезвычайно громко, не кто иной, как знаменитый инфант дон Карлос, известный в Мадриде и в королевском войске под именем «короля лесов». Резиденция его действительно довольно часто находится при шайках в лесу или в непроходимых горах.

— Я надеюсь, что войско генерала Олано скоро появится, ваше величество. Нарочные уже прибыли ко мне оттуда.

— Так значит через несколько дней вы одержите победу, мой милый Кабрера! Мне говорили, что армия честолюбивой супруги покойного брата состоит только из восьми тысяч человек, под командой Конхи, генерала, как известно, весьма опрометчивого. Вы же, мой любезный генерал и друг, будете иметь в своем распоряжении войско в двенадцать тысяч солдат, когда соединитесь с Олано! Я вверяю вам мою судьбу, полагаясь на ваше уменье и вашу опытность, для меня все зависит от этого сражения, потому что, если Конха будет побежден, дорога в Мадрид нам открыта. Мне говорили, что дочь моего высокого покойного брата в скором времени будет праздновать свою свадьбу; было бы отлично, если бы мы незванные явились в Мадрид, как раз к этому торжеству.

— Я не берусь заранее обещать, ваше величество! — сказал строгий манстраццовский тигр. — Мы будем сражаться и Кабрера не отстанет от других!

— Я это знаю, мой верный друг! — ответил инфант и протянул свою руку генералу для того, чтобы тот поцеловал ее, но Кабрера не умел льстить и просто пожал протянутую ему руку.

— Я остаюсь у вас, мой любезный воин, и хочу вместе с вами участвовать в этой решительной битве! Пока вы совершали утомительный поход, я заключил некоторые дипломатические союзы, от которых ожидаю много добра! Во-первых, мы послали во дворец Санта Мадре…

Инфанта прервал один из дежурных адъютантов, который, кланяясь, быстро вошел в палатку.

— Что вам нужно? — спросил дон Карлос лаконически.

— Патер Роза идет сюда с монахом и просит аванпост допустить его к вашему величеству, так как он явился по важному делу.

— Патер Роза из Бургоса? Превосходно! — сказал король лесов и его угрюмое лицо просияло, — превосходно! Проведите его преподобие сюда в нашу палатку, мы полюбопытствуем узнать, что принесет нам это тайное посещение ночью. Да пошлет святой Франциско утешительное известие!

Дон Карлос начал ходить взад и вперед по палатке, слабо освещенной лампой, подвешенной к потолку, и видно было, что он томится ожиданием, беспокойством. Кабрера между тем неподвижно стоял у стола, рассматривая карты, как будто ему не было никакого дела до усилий инфанта достичь желаемого с помощью дипломатии.

Шаги послышались у палатки. Дон Карлос остановился и с нетерпением посмотрел на дверь, его маленькие глаза заблестели.

Портьера отодвинулась, и в палатку вошли два сгорбившихся монаха, закутанные в широкие плащи, с покорными, льстивыми физиономиями. Один из них остался у двери, другой откинул свой плащ и подошел к инфанту.

— Да благословит Пресвятая Дева моего милостивого короля! — сказал он кротким голосом.

— Благодарим вас, преподобный отец. Какой ответ принесли вы нам от инквизиторов? — с поспешностью спросил инфант.

— Патеры дворца Санта Мадре посылают поклон моему милостивому королю! — медленно отвечал престарелый высокий Роза, лицо которого было бледно, несмотря на превосходную монастырскую кухню и на отличный винный погреб.

— Ну, а ответ-то?

— Брат Кларет, повтори слова, сказанные тебе в Санта Мадре! — приказал патер.

Маленький круглый монах с косыми глазами низко поклонился и подошел.

— Великие инквизиторы после долгого совещания поручили мне передать в Бургос следующие слова: «В Санта Мадре не соглашаются, основываясь на одном только обещании, данном человеческими устами, которое человеческий разум может взять назад…»

— Как осмелились говорить такие вещи королю? — с горячностью прервал дон Карлос монаха. — Пусть властители дворца Санта Мадре не преувеличивают свое могущество!

— Ввести опасные нововведения, — хладнокровно продолжал Кларет, как будто ему дела не было до злобно горящих взоров инфанта, — которые представляют гораздо больше трудностей, чем, по-видимому, воображают в лагере близ Бургоса. Из Санта Мадре поэтому помощи ожидать нельзя!

— Дерзкие, лукавые скорпионы! — пробормотал Дон Карлос, с бешенством топая ногой. Ковер заглушал стук, так что никто этого не заметил, но гнев инфанта заметили оба монаха и стоявший позади них Кабрера.

— В Санта Мадре думают иначе, чем я ожидал, — сказал патер Роза, — не гневайтесь за откровенное слово, милостивый король!

— Ладно! Сообщите как можно скорее великим инквизиторам, что, как только мы вступим в нашу столицу, первым нашим делом будет очистить улицу Фобурго и сжечь дворец Санта Мадре. Ступайте же как можно скорее, передайте это самоуверенным судьям инквизиции, преподобный патер, иначе они не успеют спастись бегством, когда мы войдем в Мадрид! — воскликнул инфант, в высшей степени раздраженный. — Мы сами сумеем проложить себе дорогу туда — вашу правую руку, любезный Кабрера!

— В Санта Мадре никогда не ошибаются, дворец Санта Мадре пережил многих императоров и королей! — серьезно сказал патер из Бургоса и направился к двери палатки.

Кларет последовал за ним.

Король лесов, взбешенный и униженный, расхохотался им вслед, чтобы облегчить свою злобу.

— Теперь еще более необходимо употребить все усилия и во что бы то ни стало завоевать дорогу в Мадрид! Это черное гнездо будет, наконец, разорено, клянусь Пресвятой Девой! Мы сожжем его дотла, если нога моя вступит в город моих отцов!

Долго еще ходил раздраженный инфант взад и вперед по палатке, долго еще советовался и обдумывал он свои планы с Кабрерой. Только когда начало светать, он одетый бросился на одну из походных кроватей и заснул.

Олано с остальным войском заставил ожидать себя дольше, чем думал Кабрера, судя по рассказам нарочных: он появился лишь через восемь дней.

Дон Карлос горел нетерпением и торопил сражаться, но осторожный, выжидавший благоприятной минуты Кабрера медлил в продолжение нескольких недель, надеясь, что Конха нападет на него на скалистом плоскогорье. Наконец, он отдал приказание в следующую ночь выйти на равнину через ущелье и отправиться в Бургос, за которым находился лагерь Конхи.

Масса войска потянулась по горной расщелине, потом разлилась по пустынной степи, которая рядом со Сьеррой простиралась далеко за Бургос. Кабрера, основательно обдумавший вместе с инфантом расположение своих полков, взял команду над центром и в отличном боевом порядке повел его против королевской армии. Олано был поручен авангард, который у подошвы горного хребта должен был окружить Бургос своей конницей и к утру, образуя левый фланг, начать атаку.

Кабрера с центром последовал за ним. Донельзя усердному жаждавшему боя и непременно желавшему участвовать в сражении инфанту достался правый фланг.

Все это уже было известно до малейших подробностей в превосходно устроенном и организованном лагере войск королевы. Конха, Прим и Серрано получили в своей генеральской палатке известие о выступлении неприятельской армии. Без шума распределили они свои полки, караульные огни не зажигали, чтобы не выдать ширины и длины выставленного войска, не раздавались также и сигналы. Глубокий мрак лежал над королевским лагерем, так что неприятели сочли эту минуту самой удобной для нападения. Ни один выстрел аванпоста не встретил скакавших впереди гусар, не послышался ни один подозрительный звук. Олано, довольно усмехаясь, последовал с остальным войском за неудержимыми гусарами. Он отдал своим офицерам приказание, как можно осторожнее и тише подойти к неприятелю, чтобы напасть на него во время сна. Его смутило, что аванпост не остановил его. Неужели королевское войско до такой степени считало себя в безопасности, что даже своим караульным позволило заснуть? Это казалось ему невероятным.

Олано должен был с левым флангом войска карлистов напасть на правый фланг неприятеля. Он уже мог, несмотря на темноту ночи, разглядеть через подзорную трубу силуэты неприятельского лагеря, а также свой центр, следовавший за ним под предводительством Кабреры.

Вдруг пушки, расставленные на одном из возвышений соседнего горного хребта, ярко вспыхнули. Раздался страшный сигнал к сражению, оглушительный треск, который возвестил, что войско Изабеллы не было погружено в сон, а напротив, внимательно следило за приближением неприятеля. Ядра метко и быстро, одно за другим, полетели в ряд растерявшихся карлистов.

Громкие сигналы послышались с обеих сторон, сливавшиеся с грохотом пушек, блеск которых страшно озарял темноту. Пули со свистом разрезали воздух. Крики, ругательства раздавались в рядах генерала Олано.

Все это было делом одного мгновения.

Инфантерия Прима двинулась против отчаянно наступавших карлистов. В идеальном порядке, хладнокровно, как их командор, посылали они громкие залпы. Войско Олано отвечало тем же.

Кабрера подоспел с центром, когда уже начало светать. Все его внимание было обращено исключительно на то, чтобы отвлечь битву от того места, где на возвышении стояла превосходно стрелявшая артиллерия, все его распоряжения были направлены к достижению этой цели. Фланг Олано, если бы ему удалось оттеснить Прима, точно так же мог укрыться от этого страшного огня, поскольку в тылу у королевского войска оставались лишь немногие орудия, перебрасывавшие ядра в войско Кабреры через ряды своих.

Конха, встревоженный и разгоряченный, заметил тотчас же, что на стороне неприятеля было численное превосходство. Он никак не ожидал, что Олано присоединится к Кабрере. С нетерпением послал он все полки в огонь и приказал Серрано также больше не мешкать.

— Инфант с правым флангом неприятеля еще находится вне действия, дон Конха, — сказал Серрано, — по моему мнению, важно приберечь для него наш левый фланг.

— Ну, так нападите на Кабреру сбоку, генерал Серрано, чтобы принудить короля лесов к участию в битве! Если мы не воспользуемся этими первыми часами смятения неприятеля и воодушевления наших войск, то придется заключить перемирие, а это в высшей степени нежелательно.

Скоро битва с обеих сторон разгорелась с яростным ожесточением. Конха со своим штабом был на том возвышении, где стояла артиллерия, адъютанты носились взад и вперед, чтобы воспользоваться слабыми сторонами неприятеля.

Серрано и Прим действовали решительно, они сохраняли хладнокровие и мужество, так что солдаты их бодро сражались, не отступая ни на шаг, тогда как центр, по-видимому, не мог устоять против натиска Кабреры. Конха беспрестанно посылал новые полки взамен обессиленных, артиллерия Прима делала чудеса, и она-то главным образом была причиной, что окончательное решение страшной битвы весь день колебалось. То одерживали верх королевские войска, то снова удавалось карлистам, подбодренным щедрыми обещаниями их короля, достигнуть какого-нибудь утеса или завоевать возвышение.

Солдаты с обеих сторон были утомлены и должны были позаботиться о своих павших и раненых. Когда вечер спустился над обширным, залитым кровью полем битвы, к холму, на котором находился Конха со своим штабом, верхом подъехали посланные от Кабреры с белым флагом, чтобы предложить ему трехдневное перемирие.

В первый раз Кабрера позволил себе сделать такое предложение. В первый раз он сделал уступку и разрешил выменять королевских военнопленных, до сих пор он всегда приказывал без пощады расстреливать их.

Конха согласился на перемирие, тем более что его солдаты также были утомлены жаркой битвой. Оба войска отодвинулись на одинаковое расстояние. Новые распоряжения были сделаны с обеих сторон и по истечении трех дней бой возобновился с еще большим кровопролитием.