Что сделают сейчас боги войны? В этом заключался вопрос. Решат ли его люди поставленную перед ними задачу? Будут ли его умение и воинские знания достаточны для победы? Запомнят его имя, за победу или за поражение, а не имена безымянных солдат с автоматами АК-74 в руках или управляющих танками и бронетранспортёрами. Геннадий Иосифович Бондаренко, генерал армии, командовавший войсками в войне с китайцами на Дальнем Востоке, был он героем или глупцом? Первое или второе окажется правдой? Станут будущие курсанты военных училищ изучать его действия и качать головой, удивляясь его глупости или восхищаясь его блестящими манёврами?
      Насколько было бы лучше снова стать полковником, воевать вместе с солдатами своего полка, даже держать в руках автомат, как он поступил в Душанбе столько лет назад, принимать личное участие в бою и стрелять во врагов, которых он видит собственными глазами. Воспоминания снова вернулись к нему, бой с афганцами, защита этого здания в снегу и темноте. В тот день он завоевал свои боевые награды, но ордена всегда остаются в прошлом. Его уважали за них, даже соратники, за красивые ленты и металлические звезды и медали, но что они означают в действительности? Сумеет ли он найти в себе мужество, необходимое, чтобы стать командиром? Он не сомневался, что такое мужество найти труднее, чем то, которое основывалось на простом инстинкте выживания, возникавшем при виде выражения на лицах вооружённых людей, собирающихся отнять у тебя жизнь.
      Было так просто смотреть в неопределённое будущее с уверенностью, знать, что следует сделать, высказывать предложения и настаивать в мирном конференц-зале. Но сегодня он находился у себя в кабинете, командуя большой бумажной армией, которая противостояла реальной армии, состоящей из людей и стали, и если ему не удастся справиться с ней, его имя будет проклято навсегда. Историки изучат его характер и его биографию и скажут: да, он был храбрым полковником и даже неплохим военным теоретиком, но когда он столкнулся с настоящим сражением, он не смог справиться с поставленной перед ним задачей. А если он потерпит неудачу, погибнут люди и страна, которую он поклялся защищать тридцать лет назад, понесёт потери, если не от его руки, то от допущенной им слабости.
      Генерал Бондаренко смотрел на стоящую перед ним тарелку с едой и не мог есть, только двигал вилкой пищу по тарелке и мечтал о стакане водки, пить которую запрещал его характер.

* * *

      Генерал Пенг Хи-Вонг заканчивал то, что, как он полагал, будет последней нормальной едой на несколько будущих недель. Он будет мечтать о продолговатых зёрнах риса, не входящих в солдатский паек, — он не знал, почему это происходило: генерал, который руководил промышленной империей, снабжавшей рационами солдат, воюющих на переднем крае, не объяснил ему этого, хотя Пенг не сомневался, что сам генерал никогда не пробовал эту ужасную пищу. Для этого у него были подчинённые, проверявшие пищу пайков на вкус. Пенг закурил сигарету, как он обычно поступал после ужина, и с удовольствием выпил глоток рисовой водки. Этот глоток тоже будет последним на несколько недель. Закончив свой последний предвоенный ужин, Пенг встал и надел гимнастёрку. Золотые погоны на плечах показывали его высокий ранг: три звезды и венок.
      У входа в его трейлер ждали подчинённые. Когда он вышел из трейлера, они вытянулись по стойке «смирно» и, как один, салютовали ему. Пенг вернул их салют.
      Впереди них стоял полковник Ва Ченг-Гонг, начальник его оперативного управления.
      Ва получил подходящее имя. Ченг-Гонг означало «успех».
      — Итак, Ва, мы готовы?
      — Полностью готовы, товарищ генерал.
      — Тогда поедем и посмотрим. — Пенг шёл впереди всех к своему служебному штабному бронетранспортёру. Внутри было тесно, даже для некрупных людей, потому что повсюду стояли ряды радиопередатчиков, работающих на частотной модуляции. От них вверх поднимались десятиметровые антенны по четырём углам генеральской машины. Едва хватало места для складного стола с картой, но боевой штаб генерала Пенга будет работать здесь, даже когда бронетранспортёр устремится вперёд.
      Водитель и стрелок у пулемёта в башне были младшими офицерами, а не рядовыми солдатами. Дизель с турбонагнетателем включился сразу, и бронетранспортёр рванулся к линии фронта. Внутри складной столик был уже разложен, на нём лежала карта, и начальник оперативного управления показывал место, где они сейчас находятся, и направление движения людям, которые уже знали это. Большой люк на крыше был открыт, чтобы табачный дым выходил наружу. Каждый офицер внутри курил.

* * *

      — Слышали? — Старший лейтенант Валерий Михайлович Команов высунул голову из верхнего люка танковой башни, которая являлась вершиной его бункера. Это была башня старого — древнего — танка ИС-3. Когда-то она была самой пугающей частью самого тяжёлого в мире танка. Сейчас эта башня могла только поворачиваться. Её и без того толстая броня была дополнительно усилена двадцатью сантиметрами приваренной стали. Являясь частью бункера, она поворачивалась всего лишь чуть медленнее, чем у самого танка, двигатель которого был в лучшем случае слабоват для такой махины. Однако длинная 122-мм пушка по-прежнему действовала исправно. Она действовала здесь даже лучше, потому что под ней было не тесное пространство танкового корпуса, а просторное бетонное помещение, которое позволяло экипажу свободно двигаться и поворачиваться. Такое устройство почти в два раза сократило скорость перезарядки орудия, да и точность стрельбы от этого ничуть не пострадала, потому что на башне был установлен более совершенный оптический прицел. Старший лейтенант Команов номинально считался танкистом, и его взвод состоял из двенадцати танков вместо штатных трех, потому что эти танки не могли двигаться. При обычных обстоятельствах его обязанности не были слишком уж напряжёнными, ведь ему приходилось командовать двенадцатью экипажами по шесть человек каждый, которым было некуда идти, кроме туалета, расположенного позади бункера. Его экипажи даже практиковались в стрельбе, стреляя в копию их бункера, находящегося в двадцати километрах. По сути дела, они практиковались теперь довольно часто по приказу нового командующего. Ни Команов, ни его люди не возмущались этим, потому что для каждого солдата в мире стрельба представляет развлечение. Чем больше орудие, тем интереснее процесс стрельбы. Их 122-мм танковые пушки обладали относительно невысокой начальной скоростью полёта снаряда, что компенсировалось его размерами. За последнее время они научились так метко стрелять, что сбивали башни со старых танков Т-55 одним выстрелом.
      Сейчас была объявлена боевая тревога, которую их энергичный молодой лейтенант воспринимал с необходимой серьёзностью. Он даже заставлял своих солдат делать пробежку каждое утро за последние две недели, что не было любимым занятием для людей, привыкших сидеть внутри своих бетонных бункеров в течение двух лет обязательной армейской службы. Ему было нелегко поддерживать на необходимом уровне их боевую готовность. Солдаты, естественно, чувствовали себя в безопасности внутри подземных бетонных сооружений с толстой сталью наверху, окружённых кустами, благодаря которым их бункер был невидим уже на расстоянии в пятьдесят метров.
      Их бункер был расположен в тылу остальных бункеров на южном склоне высоты 432 — её верхушка находилась на высоте 432 метров. Орудия были направлены на северный склон первого ряда холмов на берегу Амура. Эти холмы были намного ниже тех, в которые вкопаны их бункеры. В тех холмах тоже были бункеры, но они находились там, чтобы обмануть противника. Впрочем, разоблачить обман можно было только войдя внутрь, потому что они тоже увенчаны старыми танковыми башнями — в данном случае от поистине древних КВ-2, воевавших с фашистами до того, как эти могучие машины оставили ржаветь на берегу Амура в бетонных бункерах. Дополнительная высота холмов означала, что они могут смотреть в Китай, чья территория начиналась меньше чем в четырех километрах. Это было достаточно близко, чтобы слышать звуки в тихую ночь.
      Особенно если звук, который они услышали, был рёвом нескольких сотен дизельных двигателей, включённых одновременно.
      — Двигатели, — произнёс сержант Команова. — Гребаное множество двигателей.
      Лейтенант спрыгнул с сиденья внутри башни и прошёл три метра до телефонного коммутатора. Он поднял трубку и нажал на кнопку, соединившую его с полковым командным пунктом, в десяти километрах к северу.
      — Это пост Пять Шесть Альфа. Мы слышим рёв танковых двигателей к югу от нас. Похоже, их очень много.
      — Видите что-нибудь? — спросил полковник.
      — Нет, товарищ полковник. Но звук танковых двигателей отчётливо слышен.
      — Хорошо. Держите меня в курсе событий.
      — Слушаюсь, товарищ полковник. Конец связи.
      Команов положил трубку. Его самый ближний к Амуру бункер был пост Пять Девять, на южном склоне первого ряда холмов. Он нажал кнопку, соединяющую его с этим бункером.
      — Это лейтенант Команов. Вы видите или слышите что-нибудь?
      — Мы ничего не видим, — ответил капрал. — Но слышим рёв танковых двигателей.
      — Но ничего не видите?
      — Ничего, товарищ лейтенант, — уверенно ответил капрал Владимиров.
      — Вы готовы?
      — Мы полностью готовы, — заверил его Владимиров. — Ведём наблюдение за югом.
      — Держите меня в курсе событий, — приказал Команов безо всякой необходимости.
      Его люди были настороже и готовы к бою. Он оглянулся вокруг. В его бункере было две сотни снарядов для главного орудия, и все находились в держателях, позволяющих легко доставать их. Его заряжающий и наводчик были на своих местах. Первый осматривал местность с помощью оптического прицела, более мощного, чем бинокль командира. Запасные члены экипажа находились на своих сиденьях, на случай если кто-нибудь будет ранен или убит. Задняя дверь, ведущая к туннелю, была открыта. В сотне метров от неё стоял восьмиколесный БТР-60, готовый увезти их из бункера, если возникнет необходимость. Впрочем, его люди не думали, что это понадобится. Их бункер был неприступен, не правда ли? Броня танковой башни достигала более полуметра, а сам бункер состоял из трех метров железобетона с метром грунта на нём.
      К тому же они были спрятаны за кустом. Если вы не видите цель, вы не можете попасть в неё, правда? Ведь у китаезов были узкие косые глаза, которые видели недостаточно хорошо, верно? Подобно все солдатам в его экипаже, Команов был русским, из европейской части России, хотя под его командой было немало азиатов. Эта часть России представляла собой смесь национальностей и языков, хотя все владели русским, который выучили если не дома, то в школе.
      — Движение, — сказал наводчик. — Движение на Рисовом хребте. — Так они называли первый ряд холмов на китайской стороне. — Это пехота.
      — Ты уверен, что это пехотинцы? — спросил Команов.
      — Полагаю, что это могут быть пастухи, но я не вижу баранов, товарищ лейтенант. — У наводчика было едкое чувство юмора.
      — Слезай, — сказал лейтенант солдату, который занял его место у люка. Команов вернулся на сиденье командира. — Передайте мне головной телефон, — приказал он. Теперь он был соединён с телефонной сетью и мог говорить с любым из одиннадцати бункеров или командиром полка, просто нажимая кнопку микрофона. Но Команов ещё не надел наушники. Он хотел, чтобы его слух ничего не тревожило. Ночь была тихой, почти безветренной, дул только лёгкий бриз. Они находились на большом расстоянии от ближайшего поселения, и шум транспорта не нарушал тишину. Затем он направил бинокль на дальний ряд холмов. Да, были видны призрачные очертания движения, подобные раздуваемым ветром волосам. Но это были не волосы. Это могли быть только люди. И, как заметил его наводчик, это не были пастухи.
      В течение десяти лет офицеры в пограничных бункерах добивались выдачи очков, позволяющих отчётливо видеть при слабом освещении, подобных тем, которые выдавались спецназу и другим элитным частям. Ответ всякий раз был отрицательным: такие очки были слишком дорогими для второстепенных частей. Пограничники видели такие приборы, только когда сюда приезжали специальные комиссии, и пограничники могли только пускать слюни, глядя на вожделенные оптические приборы. Нет, им следовало заставить свои глаза привыкать к темноте… словно они были кошками,подумал Команов. Зато все внутреннее освещение внутри бункеров было красным, и это помогало остроте зрения. Он запретил применение белых лампочек внутри постов ещё на прошлой неделе.
      Двойники этой танковой башни выпускались начиная с конца 1944 года — ИС-3 продолжали производиться после этого в течение многих лет, словно никто не осмеливался прекратить производство чего-то с именем Иосиф Сталин на нём,подумал лейтенант. Некоторые танки ИС-3 использовались в конце войны в Германии, неуязвимые для любого оружия, производимого фрицами. И эти же танки причиняли серьёзную головную боль израильтянам с их американскими и английскими танками.
      — Докладывает пост 50. Мы видим оживлённое движение, похоже это пехота, на северном склоне Рисового хребта. По нашей оценке, количество пехоты равняется примерно полку, — захрипело в наушниках.
      — Сколько у нас фугасных снарядов? — спросил Команов.
      — Тридцать пять, — доложил заряжающий.
      Это было достаточное количество. Кроме того, в пределах досягаемости Рисового хребта находились пятнадцать тяжёлых 152-мм гаубиц МЛ-20. Они стояли на бетонных площадках рядом с массивными бункерами, наполненными снарядами. Команов посмотрел на часы. Почти половина четвёртого утра. Ещё девяносто минут, и начнёт рассветать. На небе не было ни единого облачка. Он поднял голову и увидел звезды, такие яркие, каких никогда не увидишь в Москве с её загрязнённой атмосферой. Нет, сибирское небо было ясным и чистым, и над его головой виднелся океан света, ещё более яркий из-за полной луны, все ещё висящей высоко над западным горизонтом. Он снова приложил бинокль к глазам. Да, на Рисовом хребте было заметно движение.

* * *

      — Начинаем? — спросил Пенг.
      — По вашей команде, — ответил Ва.
      Пенг и его штаб находились впереди своих орудий, чтобы лучше видеть результаты артиллерийского огня.

* * *

      Но в семидесяти тысячах футов над головой генерала Пенга летела «Мерилин Монро». Каждый из беспилотных самолётов «Тёмная звезда» имел написанное на нём имя, и, получив разрешение выбрать названия для высотных разведывательных самолётов, наземные команды выбрали имена звёзд кино, причём каждое из них, разумеется, было женским.
      На носу этого беспилотного самолёта была искусно нарисована центральная страница из журнала «Плейбой» 1953 года, но глаза, смотревшие вниз с невидимого разведчика, были электронными и работавшими во множестве спектров, а не светло-голубыми. Внутри носовой части самолёта, сделанной из фибергласа, находилась направленная антенна, передававшая полученную информацию на спутник, откуда она поступала в самые разные точки на земной поверхности. Самой ближней был Жиганск, а самой дальней — Форт-Бельвуар, в Виргинии, рядом с Вашингтоном, округ Колумбия. Отсюда информация по оптиковолоконным кабелям устремлялась во множество секретных агентств. В отличие от большинства разведывательных систем, из беспилотного самолёта передавались чёткие изображения, напоминающие кадры кинофильмов в реальном времени.
      — Похоже, они готовы к наступлению, — заметил старший сержант капитану, своему непосредственному начальнику. Действительно, были видны солдаты, загоняющие снаряды в казённые части полевых орудий, за которыми следовали небольшие матерчатые мешочки, вмещающие метательные заряды.
      — Сколько всего орудий, сержант? — спросил капитан.
      — Чертовски много, сэр.
      — Это я и сам вижу. Как относительно количества? — повторил вопрос офицер.
      — Больше шестисот орудий, и это только в одном секторе, капитан. И ещё четыреста подвижных пусковых ракетных установок.
      — Вы ещё не заметили самолётов?
      — Нет, сэр. Китайцы ещё не летают ночью, по крайней мере, для бомбардировок.

* * *

      — Орёл Семь Зебре, конец связи, — передал по радио в Жиганск старший диспетчер с АВАКСа.
      — Зебра Семёрке, слышу вас пять на пять, — ответил майор, командующий наземной станцией.
      — Видим вражеские самолёты, тридцать два, летят на север из Сипинга, полагаем, это «Сьерра-Униформ два-семь».
      — Разумное предположение, — сказал майор на наземной станции своему командиру авиакрыла. — В Сипинге находится их 667-й полк. Это их лучшие самолёты, полковник.
      — Как мы поступим, чтобы перехватить их?
      — Наши русские друзья из Нелькана. Ближайшие американские птички далеко на севере, и у нас ещё нет приказа вступать в бой с китайскими самолётами, — ответил полковник. — О'кей, давайте сообщим русским.
      — Орёл Семь Чёрному Ястребу Десять, видим китайские истребители в трех сотнях километров по направлению один-девять-шесть от вашей позиции, тридцать ангелов, скорость пятьсот узлов. Они все ещё над китайской территорией, но ненадолго.
      — Понял, — отозвался русский капитан. — Дайте мне вектор.
      — Рекомендуемый вектор перехвата два-ноль-ноль, — сообщил американский диспетчер. Он отлично говорил по-русски. — Поддерживают ту же скорость и высоту.
      — Понял.
      На радиолокационных дисплеях Е-ЗВ было видно, что русские Су-27 повернули на перехват китайских Су-27. Русские войдут в радиолокационный контакт примерно через девять минут.
      — Сэр, это не выглядит хорошо, — сказал другой майор в Жиганске своему генералу.
      — Тогда настало время предупредить их, — согласился генерал ВВС США с двумя звёздами на погонах. Он поднял трубку телефона, канал которого шёл к русскому региональному командному пункту. У них ещё не было времени проложить настоящий канал связи.

* * *

      — Генерал, звонок из американской технической миссии в Жиганске, — сказал Толкунов.
      — Генерал Бондаренко слушает.
      — Привет, это генерал-майор Гас Уоллас. Мы только что установили здесь пост разведки и подняли беспилотный разведывательный самолёт над русской границей в… — Он зачитал координаты. — Мы видим, как китайцы готовятся открыть по вашим войскам артиллерийский огонь, генерал.
      — Сколько орудий? — спросил Бондаренко.
      — По нашим оценкам, до тысячи орудий. Я надеюсь, что ваши люди хорошо укрылись, приятель. Весь проклятый мир сейчас обрушится на них.
      — Что вы можете предпринять, чтобы помочь нам? — спросил Бондаренко.
      — Мой приказ гласит: не вступать в бой до тех пор, пока они не откроют огонь, — ответил американец. — Когда это произойдёт, я начну поднимать истребители, но у нас мало бомб. Сбрасывать почти нечего. Я поднял АВАКС, обеспечивающий поддержку вашим истребителям в районе Шулмана, но пока это все. Наш С-130 установит завтра канал связи, и тогда мы сможем передавать информацию прямо вам. Короче говоря, будьте наготове, генерал. Похоже, что китайцы вот-вот начнут наступление.
      — Спасибо, генерал Уоллас. — Бондаренко положил трубку и посмотрел на свой штаб. — Он говорит, что сейчас начнётся наступление.

* * *

      Наступление действительно началось. Первым увидел это старший лейтенант Команов.
      Вереница холмов, которую его люди называли Рисовым хребтом, внезапно озарилась жёлтым пламенем, который мог быть только вспышками из стволов множества артиллерийских орудий.
      — Началось, — сказал он своим людям. Неудивительно, что он держал голову над люком башни, чтобы лучше видеть происходящее. Лейтенант решил, что его голова представляет собой слишком маленькую цель. Перед тем как снаряды взорвались, он почувствовал действие выстрелов; по земле пронёсся гул, как при отдалённом землетрясении. Его заряжающий пробормотал:
      — Проклятье! — По-видимому, это была общая реакция людей, находящихся в подобной ситуации.
      — Соедините меня с полком, — приказал Команов.
      — Слушаюсь, лейтенант, — ответил голос.
      — Нас атакуют, товарищ полковник, массивный артиллерийский огонь с юга. На нас летят снаряды и ракеты.
      Затем послышались первые разрывы снарядов, главным образом у реки, далеко от него к югу. Разрывы снарядов не были яркими, просто небольшие искры огня, от которых взлетали вверх фонтаны земли. Затем последовал шум, действительно напоминающий землетрясение. Команову приходилось слышать артиллерийский обстрел и раньше, видеть результат разрывов снарядов, но это так же отличалось от прошлого, как взрывающийся бензовоз отличается от бензиновой зажигалки.
      — Товарищ полковник, наша страна вступила в войну, — доложил командиру полка пост Пять Шесть Альфа. — Я ещё не вижу движения вражеской пехоты, но они приближаются.
      — Видите цели? — спросил полковник.
      — Нет, пока никаких целей. — Он посмотрел вниз, в бункер. Его различные посты могут дать направление на цель, и когда оно будет подтверждено и назван свой собственный вектор, они получат рассчитанную артиллерийскую цель для батарей в тылу — но по ним уже был нанесён удар. Китайские ракетные установки были нацелены на объекты далеко за его спиной. Команов повернул голову и услышал отдалённый грохот в десяти километрах позади него. Через мгновение вверх взлетел фонтан огня. Одному из первых залпов китайских ракет удалось попасть в артиллерийскую позицию в тылу. «Не повезло прислуге этого орудия, — подумал Команов. — Первые потери этой войны. Их будет гораздо больше… включая, возможно, и меня». Как ни странно, это была какая-то отдалённая мысль. Его страна подверглась нападению. Это больше не являлось предположением или вероятностью. Он видел и чувствовал это. Он вырос в этой стране. Здесь жили его родители. Его дедушка воевал с фашистами. С немцами воевали и два брата дедушки, и оба погибли на фронте, защищая свою страну, один к западу от Киева, другой под Сталинградом. А теперь эти китаезы тоже напали на его страну? Более того, они атаковали его, старшего лейтенанта Валерия Михайловича Команова. Эти иностранцы пытаются убить его, его людей и отнять у них часть их страны.
      «Хрен вам!» — подумал он.
      — Огонь фугасными! — приказал он своему заряжающему.
      — Орудие заряжено! — отозвался солдат. Все они услышали звук закрывающегося затвора.
      — Не вижу цели, товарищ лейтенант, — произнёс наводчик.
      — Сейчас появится, ждать недолго.
      — Пост Пять Девять, это Пять Шесть Альфа. Что вы видите?
      — Мы только что заметили надувную лодку, выплывающую от деревьев на южном берегу… вот ещё, ещё, много лодок, может быть сотня или даже больше.
      — Полк, это Пятьдесят Шесть Альфа, открываю огонь! — выкрикнул Команов по телефону.

* * *

      Наводчики в десяти километрах в тылу стояли у своих орудий, несмотря на падающие китайские снаряды и ракеты, уже уничтожившие три из пятнадцати артиллерийских расчётов. Поступила команда открыть огонь, и наводка делалась по справочникам таким старым, что их вполне можно было высечь на мраморе. В каждом случае фугасный снаряд вгоняли в казённую часть орудия, затем следовал метательный заряд, орудие поднимали на соответствующее возвышение и азимут, дёргали за вытяжной шнур, и первые ответные снаряды войны полетели с русской стороны.
      Они не знали, что в пятнадцати километрах от них на артиллерийскую позицию был наведён поисковый радиолокатор, работавший на миллиметровых волнах.
      Он следил за полётом снарядов, и компьютер рассчитывал место их запуска. Китайцы знали, что у русских были артиллерийские орудия, прикрывавшие границу. Им было известно их примерное положение — выстрелы из орудий показывали это, — но они не знали точное положение русских орудий из-за искусной маскировки. В данном случае маскировка уже не имела значения. Рассчитанное положение шести русских гаубиц было мгновенно передано по радио реактивным установкам, предназначенным для подавления вражеского огня. Одна реактивная установка типа 83 была направлена на каждое орудие, и такая реактивная установка запускала четыре гигантские ракеты калибра 273 мм, причём каждая несла боеголовку весом 150 килограммов, состоящую в данном случае из восьмидесяти бомбочек размером с ручную гранату. Первая ракета была запушена через три минуты после первого залпа русских гаубиц. Ей потребовалось меньше двух минут полёта от места запуска в десяти километрах в глубине китайской территории. Из первых шести залпов пять накрыли цель, затем последовало ещё несколько залпов, и русский артиллерийский огонь затих меньше чем через пять минут.

* * *

      — Почему они прекратили стрелять? — спросил Команов. Он видел, что несколько снарядов разорвались среди китайской пехоты, покидающей свои надувные лодки на русской стороне Амура. Однако вой снарядов, пролетающих над головой в южном направлении, стих всего через несколько минут. — Полк, это Пять Шесть Альфа. Почему прекратился огонь нашей артиллерии?
      — Наши орудия попали под контрбатарейный огонь китайцев. Сейчас они пытаются снова начать обстрел, — послышался оптимистический ответ. — Каково положение у вас?
      — Бункер Пять Ноль попал под обстрел, но почти не пострадал. Китайцы обстреливают главным образом обратную сторону южного хребта. — Именно там находились фальшивые бункеры, и они выполняли свою пассивную миссию. Эта оборонительная линия была построена наперекор русской доктрине, потому что её строители знали, что книги читают самые разные люди. Бункер Команова прикрывал небольшую седловину между двумя холмами, по которой ожидалось движение танков. Если китайцы пойдут на север большими силами, если это не пробный манёвр, направленный на расширение их границ — они уже делали это однажды в конце 1960-х годов, — то именно здесь был наиболее удобный путь наступления. Карты и местность говорили об этом.
      — Хорошо, лейтенант, теперь слушайте: не демаскируйте свою позицию без крайней необходимости. Дайте им подойти поближе, прежде чем откроете огонь. Как можно ближе. — Это означало, знал Команов, примерно сотню метров. Для пехоты у него были два тяжёлых пулемёта. Но он хотел расстреливать танки. Именно для этого было приспособлено его главное орудие.
      — Мы можем рассчитывать на дальнейшую артиллерийскую поддержку? — спросил он командира полка.
      — Я сообщу вам. Передавайте нам информацию о целях.
      — Слушаюсь, товарищ полковник.

* * *

      Воздушная война началась, когда первые китайские истребители пересекли Амур. Их ожидали четыре русских истребителя-перехватчика, и это тоже были Су-27. Самолёты обеих сторон были изготовлены на одних и тех же заводах, однако китайские пилоты налетали в три раза больше времени, чем обороняющиеся русские, которых к тому же они превосходили количественно в восемь раз — восемь китайских истребителей на один русский.
      Зато русские истребители имели поддержку со стороны Е-ЗВ «Сентри» АВАКС ВВС США, который направлял их на перехват китайских машин. Обе группы самолётов летели с выключенными поисковыми радиолокаторами. Китайцы не знали, что им противостоит. Русские пилоты знали.
      — Чёрный Сокол Десять, это Орёл Семь. Советую повернуть на новый курс два-семь-ноль. Я постараюсь навести вас на китайцев с направления в семь часов. Это поможет вам избежать радиолокационного наблюдения китайских лётчиков.
      — Понял, Орёл, меняем курс на два-семь-ноль. — Ведущий русского звена растянул свои самолёты и продолжал лететь по новому курсу, то и дело поглядывая налево.
      — О'кей, Чёрный Ястреб Десять, пока хорошо. Ваши цели теперь на направлении девять часов от вас, расстояние тридцать километров. Поверните теперь налево на новый курс один-восемь-ноль.
      — Поворачиваю налево, — отозвался русский майор. — Мы попытаемся начать атаку «Фокс-Два», — сообщил он. Майор был знаком с американской терминологией. Это означало запуск ракет с инфракрасными поисковыми боеголовками, которые не требуют применения радиолокатора и, таким образом, не смогут предупредить жертву, что в неё направлена ракета.
      — Понял тебя, Сокол.
      — А этот парень совсем не глуп, — заметил диспетчер своему командиру.
      — Вот так ты и остаёшься живым в этой мясорубке, — сказал подполковник молодому лейтенанту.
      — О'кей, Сокол Десять, снова поверни налево. Цели теперь на расстоянии пятнадцати километров… нет, семнадцати на север от тебя. Скоро ты должен услышать зуммер.
      — Да. Слышу зуммер, — сообщил русский пилот, когда услышал щебет в своих наушниках. — Звено, приготовьтесь открыть огонь. «Фокс-Два!»
      Три из четырех истребителей пустили по ракете каждый. У четвёртого пилота возникли затруднения с инфракрасным сканером. Во всех случаях сверкающие двигатели ракет лишили их ночного зрения, но ни один из пилотов не отвернулся, как их учили, и вместо этого следил за тем, как их ракеты устремились к самолётам противника, пилоты которых ещё не подозревали, что их атакуют. На атаку потребовалось двадцать секунд. Оказалось, что две ракеты были нацелены на один и тот же китайский истребитель.
      Ракеты попали в цель, и истребитель взорвался. Во второй китайский истребитель попала одна ракета, и он стремительно пошёл вниз. После этого ситуация стала запутанной. Китайские истребители рассыпались в разные стороны по команде своего старшего, исполняя заранее запланированный и многократно повторенный манёвр, образовав сначала две группы, затем четыре. У каждой был участок неба, который они должны защищать. Все истребители включили радиолокаторы, и ещё через двадцать секунд в воздухе летели сорок ракет. Началась смертельная игра. Направляемые радиолокатором ракеты нуждались в луче, ведущем их к цели. Это означало, что истребитель, выпустивший ракету с радиолокационным наведением, не мог выключить радар или отвернуть в сторону. Оставалось надеяться, что его птичка попадёт в цель и тогда он успеет выключить свой радиолокатор, прежде чем направленная в него ракета подлетит слишком близко.
      — Проклятье, — заметил лейтенант, расположившийся в своём комфортабельном кресле диспетчера в Е-ЗВ.