Медведь и Дракон

      Союз между бывшими сотрудниками КГБ и бывшими толкачамисоздавал самую мощную и изощрённую преступную империю в человеческой истории.
      Таким образом, был вынужден признать Райли, этот Распутин — его имя буквально означало «распутный человек» — вполне мог быть частью этой империи, а его смерть могла быть связана с ней. А может быть, все обстояло совсем по-другому. В общем, это будет очень интересное расследование.
      — Ну что ж, Олег Григорьевич, если вам понадобится какая-нибудь помощь, я постараюсь обеспечить её, — пообещал агент ФБР.
      — Спасибо, Миша.
      И после этого они расстались, причём каждый думал о своём.

Глава 1
Эхо взрыва

      — Итак, у него были враги? — спросил подполковник Шабликов.
      — У Григория Филипповича было много врагов. Он не стеснялся открыто высказывать свои мысли и оскорблял слишком многих людей.
      — Что ещё? — потребовал Шабликов. — Ведь не могли же его взорвать на середине площади только из-за того, что он оскорбил чувства какого-то преступника!
      — Он начинал строить планы о ввозе наркотиков в Россию, — сообщил осведомитель.
      — Вот как? Расскажи об этом поподробнее.
      — У Гриши были контакты с колумбийцами. Три месяца назад он встретился с ними в Швейцарии и в настоящее время разрабатывал план доставки кокаина из Колумбии в Одессу. До меня доходили слухи, что он собирался создать канал транспортировки наркотиков из Одессы в Москву.
      — А как он намеревался платить им за кокаин? — спросил подполковник милиции. Русские деньги были, по сути дела, почти бесполезными бумажками.
      — Твёрдой валютой. Гриша располагал крупными суммами валюты. Западные клиенты щедро платили ему, да и русские клиенты мало в чём уступали. Он знал, как сделать людей счастливыми — за высокую цену.
      «Распутин», — подумал подполковник. Авсеенко действительно был распутным человеком. Ублюдок поставлял желающим тела красивых русских девушек — а иногда и мальчиков. Это было известно Шабликову. Ему платили такие деньги, что он смог приобрести огромный германский автомобиль (за иностранную валюту, его люди уже проверили сделку), а теперь намеревался заняться ввозом наркотиков. За наркотики колумбийцы наверняка потребуют предоплату, а это означало, что Распутин собирался продавать кокаин за иностранную валюту, потому что колумбийцев вряд ли интересовали русские рубли. Авсеенко не был потерей для его страны. Скорее наоборот, тот, кто его убил, должен получить награду за такой подвиг… Но ведь освободившееся место во главе организации сутенёра наверняка займёт кто-то другой, а этот человек может оказаться умнее и хитрее. Такой всегда была проблема с преступниками. В преступном мире действовал сформулированный Дарвиным процесс естественного отбора — выживали сильнейшие. Милиция арестовывала много преступников — иногда слишком много, — но в её сети попадались только тупые и глупые, в то время как умные преступники становились ещё хитрее и изворотливее. Создавалось впечатление, что милиция попусту старается угнаться за преступниками, потому что те, кто нарушал закон, всегда обладали инициативой.
      — Понятно. Кто ещё занимается ввозом наркотиков?
      — Этого я не знаю. Разумеется, ходят слухи, и мне известны имена некоторых уличных торговцев, но кто стоит за их спиной и снабжает их наркотиками — это мне неизвестно.
      — Выясни, — холодно приказал Шабликов. — Вряд ли это окажется слишком трудным при твоих способностях и связях.
      — Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал осведомитель.
      — И сделай это побыстрее, Павел Петрович. Ты также узнаешь для меня, кто займёт место Распутина в его империи.
      — Слушаюсь, товарищ подполковник. — Осведомитель покорно кивнул.
      «Такова власть высокопоставленного милиционера», — подумал Шабликов. Настоящая власть, благодаря которой он мог подчинить себе других людей, и это доставляло ему удовольствие. В данном случае его осведомителем был человек, за которым тянулся длинный след преступлений, известных милиции. Он занимал не последнее место в преступном мире, и подполковник приказал ему раздобыть необходимую информацию. Этот приказ будет выполнен, в противном случае его арестуют, он отправится в тюрьму и потеряет источник своего дохода. Обратной стороной медали являлась определённая защита, которую обеспечивал ему Шабликов. Пока преступник-осведомитель не совершал слишком серьёзных проступков, подполковник защищал его от судебного преследования. То же самое происходит и во многих других странах мира, говорил себе Ефим Константинович Шабликов, один из самых опытных следователей московской милиции. А как иначе он сможет получить информацию о людях, совершивших действительно серьёзные преступления? Ни одно полицейское ведомство в мире не имеет достаточно сил и средств, чтобы расследовать все преступления, так что использование преступников для раскрытия преступлений было самым простым и дешёвым способом сбора информации.
      Единственное, что не следовало упускать из вида, было то, что осведомители сами являлись преступниками и потому во многих случаях на их информацию нельзя было полагаться полностью. Они могли лгать, преувеличивать, сообщать то, что, по их мнению, хотел услышать их хозяин. Поэтому Шабликову приходилось выслушивать своих осведомителей с определённой осторожностью.
      Что касается самого осведомителя, Павла Петровича Клусова, у него были свои сомнения.
      Ему приходилось иметь дело с этим коррумпированным подполковником милиции. Шабликов не был бывшим офицером КГБ, он являлся профессиональным милиционером и потому не был таким умным и хитрым, как считал себя. Шабликов привык получать взятки и заключать тайные сделки с теми, кого он преследовал. Вероятно, этим и объяснялось достигнутое им достаточно высокое положение в милиции. Он знал, как получать информацию, заключая незаконные сделки с людьми, подобными ему, Клусову.
      Осведомитель подумал о том, что было бы интересно узнать, нет ли у подполковника где-то банковского счета в твёрдой валюте. Неплохо также выяснить, где он живёт, на каких автомобилях ездят он и его жена. И всё-таки он сделает то, что потребовал от него подполковник, потому что его собственные «коммерческие» предприятия успешно функционировали под крышей, которую обеспечивал Шабликов. Сегодня вечером он зайдёт к Ирине Агановне, выпьет там, может быть, переспит с ней, а в течение этого времени узнает у неё, насколько глубоко скорбят о смерти Авсеенко его… бывшие… сотрудницы.
      — Обязательно, товарищ подполковник, — заверил Клусов Шабликова. — Я сделаю всё, что вы мне поручили. Попытаюсь передать полученную информацию уже завтра.
      — Что значит — попытаюсь, Паша? Ты не пытайся, а сделай, — сказал ему Шабликов голосом школьного учителя, требующего выполнения домашнего задания от ленивого ученика.

* * *

      — Дело уже начато, — сказал своему премьер-министру Чанг.
      — Надеюсь, что на этот раз все будет более удачным, чем в двух предыдущих случаях, — сухо проговорил премьер. Опасность, связанная с этой операцией, была несравненно большей. В двух предыдущих операциях, когда Япония пыталась коренным образом изменить ситуацию в западной части Тихого океана, а Иран сделал попытку создать новое государство из пепла развалившегося Советского Союза, Китайская Народная Республика не принимала участия, она всего лишь… тайно высказывала своё одобрение за кулисами.
      А вот это предприятие будет иным. Ну что ж, нельзя ведь ожидать великих свершений без большого риска, правда?
      — Мне… нам тогда не повезло.
      — Может быть. — Небрежный кивок, затем премьер начал приводить в порядок документы у себя на столе.
      Кровь Чанг Хан Сана похолодела. Премьер-министр КНР был человеком, известным своей отрешённостью от радостей жизни, но он всегда относился к своему министру с определённой теплотой. Чанг принадлежал к тем немногим, в чьём совете премьер обычно нуждался. Подобно тому, как сегодня он нуждался в совете Чанга, однако при этом ничем не проявлял своих чувств.
      — Мы нигде не раскрывали своих намерений и ничего не потеряли, — продолжал Чанг. Голова премьера осталась склонённой к документам на столе. — Если не считать того, что сейчас в Тайбее находится американский посол. — И теперь там ведутся переговоры о заключении взаимного оборонительного договора, единственной целью которого будет появление кораблей американского Военно-морского флота в проливе, разделяющем две страны, регулярные визиты американских кораблей в порты Тайваня, может быть, даже появление постоянной базы, построенной полностью скорее всего на деньги Тайваня.
      При этом американцы делают вид, что единственной целью появления такой базы является замена американской базы в Субик Бей на Филиппинах. После полного признания Соединёнными Штатами Тайваня и установления между ними дипломатических отношений экономика мятежного острова начала развиваться с неслыханной быстротой, чему содействовал стремительный приток иностранного капитала со всего мира. Большинство этих инвестиций было бы вложено в экономику КНР, если бы не изменившееся отношение Америки к Тайваню.
      Однако американский президент Райан принял это решение единолично, наперекор мнению политических и экономических советников в Вашингтоне — хотя Государственный секретарь Штатов , этот Адлер, судя по слухам, поддержал глупое решение Райана.
      Ни в том, ни в другом случае КНР не подвергалась никакому риску — да, конечно, китайцы потеряли в последнем случае несколько истребителей, однако эти летающие гробы со своими лётчиками всё равно постоянно разбиваются, не принося никакой пользы. А в случае с Тайванем Китайская Народная Республика проявила добрую волю, позволив государственному секретарю Адлеру несколько раз летать в Пекин из мятежной провинции через Формозский пролив. Это словно придавало легитимность полётам Адлера, что определённо не шло на пользу КНР, но просто упрощало усилия Адлера в его задаче поддержания мира, чтобы продемонстрировать своё благоразумие американцам… но вот почему Райан сделал это? Может быть, он разгадал намерения Чанга? Возможно, но скорее это произошло в результате утечки информации, которой снабжал американцев осведомитель, шпион, находящийся где-то вблизи верхов политической власти КНР. Контрразведывательные органы рассматривают такую возможность. Лишь немногие знали о том, что на уме у китайского премьера, и каждого из этих людей подвергнут допросу, а техники тем временем проверяют телефонные каналы и даже стены в кабинете. Неужели он, Чанг, допустил ошибку? Нет, конечно!
      Даже если премьер так считает… Далее Чанг подумал о своём положении в Политбюро.
      Там оно могло быть лучше. Многие считают его авантюристом, получившим слишком большой доступ к уху премьер-министра. Им легко перешёптываться между собой, поскольку они с радостью пожнут успешные результаты его политики, и радость их будет ничуть не меньше, когда они отвернутся от него в случае неудачи. Ничего не поделаешь, приходится подвергаться такому риску, после того как достигаешь вершины в деле формирования политики в своей стране.
      — Даже если бы мы захотели сокрушить Тайвань, не прибегая к ядерному оружию, потребуются годы и огромные средства для создания благоприятной обстановки, и тогда придётся подвергнуться огромной опасности ради получения крохотной пользы. Гораздо лучше, если Народная Республика достигнет такого колоссального экономического прогресса, что они сами будут проситься, чтобы их приняли в нашу семью. В конце концов, они не являются опасным противником. На мировой арене они могут раздражать нас, но не больше. — Однако Чанг напомнил себе, что по какой-то причине они являются источником беспокойства для его премьера, вроде персональной аллергии, раздражающей его чувствительную кожу.
      — Мы потеряли лицо, Чанг. В настоящее время этого достаточно.
      — Лицо — это не кровь и не деньги.
      — У них немало денег, — напомнил ему премьер, все ещё не глядя на своего гостя. С этим действительно трудно спорить. Маленький остров Тайвань превратился в исключительно богатую страну благодаря трудолюбию его в основном этнического китайского населения, которое торговало почти чем угодно с кем угодно, а восстановление дипломатических отношений с Америкой увеличило процветание Тайваня и заметно улучшило его положение на мировой арене. Как бы он ни пытался, как бы ему ни хотелось, но Чанг не мог не принимать во внимание ни то, ни другое.
      Почему мы потерпели неудачу? — снова спросил он себя. Разве его планы не были блестяще утончёнными? Разве его страна хоть раз прямо говорила о своём желании захватить Сибирь? Нет. Ведь даже руководство Народно-освободительной армии КНР не было поставлено в известность об его планах! Нет, пожалуй, признался он себе, несколько человек знали об этом, но ведь это были самые надёжные, многократно проверенные люди в оперативном управлении Генерального штаба и несколько высокопоставленных полевых командиров — те, которым пришлось бы взяться за осуществление планов, если бы пришло время. Но такие люди знали, как хранить тайны, и если они говорили с кем-нибудь об этом… но они не станут говорить, потому что знают, что происходит с людьми, говорящими о вещах, о которых лучше молчать в коммунистическом Китае. Они также знали, что на их уровне «доверия» даже у воздуха есть уши. Возможно, у некоторых клерков была возможность заглянуть в планы, но и это казалось исключительно маловероятным.
      Дисциплина в армии КНР была великолепной. Солдаты, от рядовых до старших офицеров, имели не больше свободы, чем станки, намертво прикреплённые болтами к полу фабрики. К тому времени, когда они достигали высших чинов, эти люди уже навсегда забывали, как независимо мыслить, за исключением, может быть, технических проблем, вроде таких, какой мост построить через какую реку. Нет, Чангу они представлялись машинами, причём такими надёжными.
      Он снова вернулся к первоначальному вопросу: почему этот Райан восстановил дипломатические отношения с «Республикой Китай»? Может быть, каким-то образом догадался об инициативах Японии и Китая? Инцидент с авиалайнером, несомненно, выглядел как случайность, на которую и должен был походить, и позднее руководство КНР пригласило американский флот прибыть в этот район и «поддерживать мир», как любят говорить американцы, словно мир представлял собой что-то, что можно поместить в металлический ящик и сторожить его. В действительности ситуация была обратной. Это война являлась зверем, которого держат в клетке и выпускают в нужное время.
      Неужели президент Райан догадался о намерениях КНР расчленить бывший Советский Союз и решил наказать КНР своим признанием ренегатов на Тайване? Возможно. Некоторые считали Райана необычно проницательным для американского политика… в конце концов, раньше он был офицером разведки, и, по-видимому, очень хорошим, напомнил себе Чанг. Недооценка противника всегда является серьёзной ошибкой, как об этом узнали японцы и иранцы, к своему несчастью. Этот Райан искусно отреагировал на оба плана Чанга, и тем не менее от него не было слышно ни единого слова недовольства по отношению к КНР. Не проводилось никаких американских военных учений, даже косвенно нацеленных против Китайской Народной Республики, ничего не просочилось в средства американской массовой информации — ничего, что стало бы известно китайским разведчикам, действующим в Вашингтоне из посольства под прикрытием дипломатической неприкосновенности. Таким образом, Чанг в который раз вернулся к первоначальному вопросу: почему Райан предпринял такие действия? И в который раз понял, что ему ничего не известно. Оставаться в неизвестности — это большая неприятность для человека, который занимает его положение в правительстве. Скоро его премьер может задать вопрос, на который нужно будет дать ответ. Однако пока что руководитель правительства суетливо перебирал документы на столе, лишь этим проявляя внутреннее беспокойство.

* * *

      В десяти метрах, за дверью, сделанной из сплошного пласта древесины, пыталась справиться со своими эмоциями Лиан Минг. Секретарское кресло, в котором она сидела, было куплено в Японии и стоило очень дорого. Его цена равнялась зарплате квалифицированного рабочего за четыре или пять месяцев. Несомненно, дороже, чем цена нового велосипеда, которым она могла пользоваться.
      Выпускница лингвистического университета, она говорила на английском и французском языках с достаточной лёгкостью, чтобы её поняли в любом городе мира.
      В результате ей пришлось переводить самые разные дипломатические и разведывательные документы для своего босса, чьи способности в этой области значительно уступали её собственным. Комфортабельное кресло являлось высокой оценкой того, как Лиан Минг организовывала его работу и его рабочий день. И ещё кое-что.

Глава 2
Мёртвая богиня

      Вот здесь все и произошло, сказал себе Честер Номури. Огромное пространство площади Тяньаньмэнь, Площади Небесного Спокойствия, с массивными стенами справа походило… на что? Подумав над этим, он понял, что ему ничего не приходит в голову, с чем её можно сравнить. В мире нет больше ни одного такого места, которое он посетил или даже о котором он слышал, способного сравниться с этой площадью.
      И тем не менее ему казалось, что каждый камень на площади кровоточит. Словно он чувствовал здесь запах крови, хотя прошло больше десяти лет с того дня, когда толпы студентов, ненамного моложе, чем он был тогда в Калифорнии, собрались здесь, чтобы выразить свой протест против политики правительства. Они протестовали не против самого правительства своей страны, а против коррупции её высших чинов. Как и следовало ожидать, это вызвало яростное негодование со стороны коррупционеров. Ну что ж, обычно все так и происходит. Лишь с предельной осторожностью можно указывать на природу могущественного человека, будь то на Западе или на Востоке, но эта площадь была самым опасным местом для проявления такого протеста, из-за многовековых традиций невероятной жестокости. Здесь царило ожидание…
      …Но впервые это было испытано прямо здесь, солдатам был отдан приказ очистить площадь, и они заколебались. Это, должно быть, перепугало китайское руководство в их роскошных и комфортабельных кабинетах, потому что, когда силовые органы государства отказываются выполнять приказ, отданный государством, тогда начинаются события, носящие название «революция», причём на том месте, где уже происходила революция, воспоминания о которой хранились на этой самой площади. Тогда военные подразделения были уведены с площади, их заменили другие молодые солдаты, вызванные из провинции (все солдаты были молодыми, напомнил себе Номури). Они ещё не были отравлены словами и мыслями их сверстников, организовавших демонстрацию протеста на площади, ещё не симпатизировали им, ещё не спрашивали себя, почему правительство, выдавшее им оружие и военную форму, потребовало, чтобы они силой разогнали этих юношей и девушек, вместо того чтобы выслушать их требования. Поэтому они начали действовать, подобно бессловесным, недумающим автоматам, выращенным и подготовленным для того, чтобы не рассуждать, а выполнять приказы.
      Сейчас, в нескольких метрах от него, выстроились для парада солдаты китайской армии. На их лицах было странное выражение, напоминающее выражение на лицах восковых фигур. Они не совсем походили на людей в своих зелёных шерстяных мундирах, словно лица были загримированы, подумал Чёт, стараясь рассмотреть их поближе, чтобы убедиться, так ли это на самом деле. Он отвернулся, покачав головой.
      Он прилетел в Китай на авиалайнере компании «Джал» не для этого. Добиться такого назначения от «Ниппон Электрик Компани» было достаточно трудно. Нелегко заниматься сразу двумя работами — на достаточно высокой должности администратора, ведущего счета компании НЭК, и одновременно офицера разведки ЦРУ. Чтобы добиться успеха на втором поприще, ему было необходимо успешно работать на первом, а чтобы зарекомендовать себя хорошим работником в НЭК, от него требовалось превратиться в настоящего японского служащего, который подчиняет все, кроме разве дыхания, работе на благо компании. Впрочем, он получил возможность сохранить оба жалованья, причём японское было совсем не таким уж плохим. По крайней мере, при существующем курсе обмена валюты.
      Номури полагал, что всё это было благоприятным знаком высокой оценки его способностей — ему удалось создать достаточно продуктивную сеть агентов в Японии, которые теперь будут докладывать другим офицерам ЦРУ, — но также и знаком отчаяния. Центральному разведывательному управлению никак не удавалось создать шпионскую сеть, которая могла бы действовать здесь, в КНР. Лэнгли не смогло завербовать хоть сколько-нибудь китайцев, рождённых в Америке, для разведывательной работы… а один из них, кого удалось завербовать, находился сейчас в федеральной тюрьме, потому что никак не мог решить, преданность какой из двух стран для него важнее. Немудрёно, что некоторым федеральным агентствам пришлось выбрать расистский подход к вербовке, и сегодня к этническим китайцам относились в ЦРУ с большим подозрением. Номури ничего не мог поделать с этим — да и выдавать себя за китайца он не мог. Некоторым полуслепым европейским расистам все люди с косыми глазами кажутся похожими друг на друга, но здесь, в Пекине, Номури, все предки которого были стопроцентными японцами (хотя все принадлежали к южно-калифорнийской разновидности), выделялся среди китайцев, словно Майкл Джордан. Это не позволяло офицеру-разведчику без дипломатического прикрытия чувствовать себя комфортно, особенно теперь, когда китайское Министерство государственной безопасности получало немалую поддержку и проявляло особую активность. В этом городе МГБ было ничуть не слабее и обладало не меньшей властью, чем КГБ в Москве в своё время, и было, наверно, ещё безжалостнее. Китай, напомнил себе Номури, имел тысячелетнюю традицию подвергать пыткам преступников и всех, кого в чём-то подозревали. К тому же его национальность не была особенно популярной в этой стране. Китайцы устанавливали деловые связи с японцами, потому что это было им удобно. Необходимость — являлось более подходящим словом, но между двумя странами никогда не существовало сколько-нибудь тёплых отношений, скорее наоборот. Япония убила во время Второй мировой войны намного больше китайцев, чем Гитлер — евреев. В мире мало кто знал об этом факте, за исключением, разумеется, самого Китая, и подобные события только увеличивали антипатию между двумя нациями, которая возникла ещё до Кублай-хана .
      Номури слишком привык к необходимости приспосабливаться к обстановке. Он поступил в ЦРУ, чтобы служить своей стране и немного развлечься, как он думал вначале. Вскоре он узнал, насколько смертельно опасным делом является оперативная разведывательная деятельность, затем ему захотелось справиться с риском проникновения в запретные места, получения информации, которую тебе не следует получать, и передачи её людям, которые не должны знать её. Номури остался в разведывательной службе ЦРУ не только потому, что хотел служить своей стране. Немаловажным фактором стало увлечение, прилив адреналина, когда ты знаешь вещи, о которых неизвестно другим, стремление побеждать людей в их собственной игре, на их собственном поле.
      Но в Японии он выглядел, как все остальные японцы, и ничем не выделялся среди них.
      Только не в Пекине. Начать с того, что он на несколько дюймов выше среднего китайца — за это нужно благодарить американское питание — и лучше носит одежду западного образца. С одеждой он мог справиться. С лицом — нет. «Для начала придётся изменить причёску, — подумал Чёт. — По крайней мере, тогда его будет трудно узнать сзади, и, возможно, ему удастся обмануть слежку МГБ». У него был автомобиль, предоставленный ему компанией НЭК, но он купит велосипед, сделанный в Китае, а не дорогую западную модель. Если его спросят, он ответит, что езда на велосипеде — хорошее упражнение, и к тому же разве это не отличный социалистический велосипед? Но такие вопросы будут задавать и обязательно заметят его появление. В Японии, понял Номури, он утратил бдительность и чувствовал себя слишком комфортно со своей сетью агентов. Там он знал, что может исчезнуть в таком интимном месте, как японская баня, и разговаривал там о женщинах, спорте и массе разных вещей, но редко о бизнесе. В Японии каждая деловая операция была секретной на том или ином уровне. Даже с самыми близкими друзьями, с которыми он может обсуждать недостатки своих жён, японский служащий никогда не будет затрагивать вопрос о том, что происходит в его компании, до тех пор, пока это не станет открытым для широкой публики. А ведь это хорошо для оперативной безопасности.
      Глядя вокруг, подобно любому туристу, он думал о том, как решать такие проблемы здесь. Но острее всего Номури чувствовал, как на него устремляются глаза китайцев, когда он идёт с одной стороны огромной площади на другую. Какие звуки раздавались здесь, когда по площади грохотали танки? На мгновение он остановился, вспоминая… ведь это происходило прямо здесь… Мужчина с портфелем и хозяйственной сумкой, который остановил роту танков, потому что водитель танка «Т-80» китайской армии не хотел раздавить мужчину, что бы ни кричал ему по интерфону капитан, стоящий в башне с открытым люком. Да, это все произошло именно здесь. Позднее, разумеется, примерно через неделю, мужчина с портфелем был арестован агентами МГБ, как сообщили источники ЦРУ. Его увезли и подвергли допросу, стараясь узнать, что заставило его совершить такой публичный и такой глупый политический поступок, направленный одновременно против правительства и Вооружённых сил его страны. «Допрос продолжался, по-видимому, некоторое время, — подумал офицер ЦРУ, стоя на площади и оглядываясь вокруг с того самого места, где один мужественный человек встал перед танком, чтобы выразить свою точку зрения… — потому что следователи МГБ, которые вели допрос, просто не могли поверить, что это был один человек, действовавший по собственному убеждению…» Концепция действий по собственному убеждению не поощрялась коммунистическим режимом и потому была совершенно чуждой для тех, кто проводил в жизнь волю государства. Кем бы он ни был, человек с портфелем теперь мёртв — источники единодушно подтверждали это… Человек с портфелем получил пулю в затылок, а его семье — жене и крошечному ребёнку, полагал источник, — прислали счёт, требуя оплатить стоимость пистолетной пули, которая была использована при казни мужа/отца/контрреволюционера/врага государства. Таково правосудие в Китайской Народной Республике.
      А как называют здесь иностранцев? Варварами. «Да, — подумал Номури, — можешь не сомневаться, миф о центральном положении страны так же господствует здесь, как он господствовал в Берлине Адольфа Гитлера. Расизм одинаков во всем мире. Глупо. Это был тот урок, который его страна преподала миру, хотя Америка все ещё должна сама усвоить этот урок».

* * *

      «Она была проституткой, причём очень дорогой», — подумал Майк Райли, глядя на неё со своего стула за стеклом. Её волосы были окрашены в неестественный белый цвет в каком-то дорогом салоне красоты в Москве, и сейчас белокурая причёска нуждалась в повторной обработке, поскольку у корней волос появился тёмный оттенок. Но белокурые волосы превосходно соответствовали её скулам и глазам, которые были такого необычного голубого цвета, какой он не видел в глазах других женщин. «Этим она, по-видимому, привлекала своих клиентов, — подумал он, — именно цветом глаз, а не их выражением».
      Её тело, казалось, было высечено Фидием Афинским и предназначено для богини, выставленной для всеобщего поклонения. Роскошные формы, правда, ноги чуть более тонкие, чем принято считать красивыми в России, зато на углу улиц Голливуда и Вайн они привлекли бы внимание, если этот район по-прежнему оставался местом, где собирались красивые женщины…
      …Зато выражение этих прелестных голубых глаз было таким, что от него остановилось бы сердце марафонца. Что скрывается в профессии проститутки, от чего их глаза становятся такими? Райли редко занимался преступностью такого рода — проститутки обычно попадали в орбиту местных копов. Выражение её глаз было пугающим. Считается, что только мужчины являются хищниками, так думал он, и такого же мнения придерживалось большинство мужчин. Но эта женщина опровергала подобную точку зрения.
      Её звали Таня Богданова. По её словам, ей двадцать три года. У неё было лицо ангела и тело кинозвезды. Сомнения агента ФБР вызывали её душа и сердце. Возможно, она устроена по-другому, не так, как нормальные люди, подобно тому, как устроены многие профессиональные преступники. Может быть, её изнасиловали в детстве. Казалось, что даже в двадцать три года её юность осталась в очень далёком прошлом, судя по тому, как смотрели её глаза на следователя. Райли посмотрел на досье Богдановой, предоставленное московской милицией. В нем была только одна фотография женщины, сделанная с большого расстояния и запечатлевшая её с клиентом — с «джоном», как называли клиентов проституток в Америке. «В России их, наверно, называют “Иванами”, — подумал с ухмылкой Райли. На этой фотографии её лицо казалось оживлённым и юным, таким же чарующим, как лицо молодой Ингрид Бергман, смотрящей на Хамфри Богарта в “Касабланке”.»
      «У Тани несомненный талант актрисы», — подумал Райли. Если сейчас перед ним сидела настоящая Таня — это, скорее всего, так и было, — то она же на фотографии играла роль, представляла собой иллюзию — чудесную иллюзию, несомненно, но потенциально являлась исключительно опасной для любого, обманутого её театральной внешностью. Девушка на другой стороне прозрачного для Райли зеркала вполне могла выковырять глаза мужчины пилкой для ногтей, проглотить глазные яблоки сырыми и затем отправиться в пятизвездочный московский отель или на приём в Совинцентре.
      — Кто были его враги, Таня? — спросил следователь в комнате для допросов.
      — Ты лучше спроси, кто были его друзья, — задала она встречный вопрос равнодушным голосом. — Друзей у него не было. А вот врагов не сосчитать. — Её язык был литературным и почти аристократическим. Говорят, что и английским она владеет в совершенстве. Тут уж ничего не поделаешь, английский нужен ей для клиентов… он позволял получить от них несколько дополнительных баксов, фунтов или евро, приятная твёрдая валюта, при оплате которой она даёт скидку, улыбаясь при этом кокетливой улыбкой. «Интересно, — подумал Райли, — до или после?» Сам он никогда не платил за это, хотя, глядя на Таню, понимал, почему некоторые мужчины могли платить любые деньги…