Медведь и Дракон

* * *

      Установка камеры прошла быстро. Оба священника наблюдали с интересом, потому что до сих пор ни один из них не видел, как это делается. Но десять минут спустя оба были разочарованы заданными вопросами. Они не раз видели Вайса по телевидению и ожидали от него чего-то большего. Они не понимали, что передача, которую он хотел сделать по-настоящему, находилась в нескольких милях и примерно в часе отсюда.
      — Отлично, — сказал Вайс, когда он кончил задавать формальные вопросы и получил ответы на них. — Вы разрешите нам поехать вместе с вами к дому вашего друга?
      — Конечно, — ответил его преосвященство, вставая с кресла. Он извинился, потому что даже кардиналам приходится навещать туалет перед поездкой. Вскоре он вернулся и вместе с Францем пошёл к автомобилю, за рулём которого будет монсеньор. Это снова вызвало разочарование слуги/шофёра, который был, как оба они и подозревали, осведомителем Министерства государственной безопасности. Машина CNN следовала за автомобилем кардинала, который ехал по кривым улочкам, пока не остановился у скромного дома преподобного Ю Фа Ана. Парковка прошла просто. Вайс заметил, что оба католических священника подошли к двери с большим пакетом в руках.
      — А! — воскликнул Ю с удивлённой улыбкой, когда открыл дверь. — Что привело вас ко мне?
      — Мой друг, у нас приготовлен подарок, — ответил его преосвященство, протягивая пакет. Ясно, что там была большая Библия, но, несмотря на очевидность, подарок не становился менее приятен. Ю пригласил их войти, затем увидел американцев.
      — Они попросили разрешения присоединиться к нам, — объяснил монсеньор Шепке.
      — Конечно, — сразу согласился Ю. Интересно, а вдруг Джерри Паттерсон увидит передачу или, может быть, даже его далёкий друг Исайя Джексон. Но американцы не начали устанавливать камеру до тех пор, пока он не развернул подарок.
      Ю развернул пакет на письменном столе и, увидев, что находится внутри, поднял голову в изумлении. Он ожидал, что это будет Библия, но эта Библия стоит много сотен американских долларов… Это была Библия на великолепном литературном мандаринском наречии… и с отличными иллюстрациями. Ю выпрямился и обошёл вокруг стола, чтобы обнять своего итальянского коллегу.
      — Да благословит тебя наш господь Иисус, Ренато, — сказал преподобный Ю, поражённый таким даром до глубины души.
      — Мы оба служим Ему по мере наших сил. Я подумал об этом, и мне показалось, что ты захочешь получить такую Библию, — ответил ДиМило, словно обращаясь к хорошему приходскому священнику в Риме. В конце концов, кем ещё был Ю? Действительно, он мало чем отличался от приходского священника.
      Что касается Барри Вайса, он выругал себя за то, что не установил камеру раньше и не успел заснять эту трогательную сцену.
      — Не так уж часто мы видим столь дружеские отношения между католиками и баптистами, — заметил репортёр.
      На это замечание ответил преподобный Ю, и теперь камера уже работала.
      — Нам позволено быть друзьями. В конце концов, ведь мы работаем на одного босса, как говорят у вас в Америке. — Он снова взял руку ДиМило и тепло пожал её. Китайский священник редко получал такой искренний подарок, и было тем более странно получить его здесь, в Пекине, от человека, которого некоторые американские коллеги зовут «папистом», да ещё и от итальянского «паписта» в придачу. У жизни действительно есть цель. Преподобный Ю глубоко верил в это, но когда время от времени его вера находила подтверждение, то назвать такое событие можно только даром свыше.

* * *

      Схватки происходили теперь слишком часто и причиняли слишком острую боль. Лиен Хуа сопротивлялась как могла, но по прошествии часа ей начало казаться, что кто-то выстрелил из ружья ей в живот. У неё подогнулись колени. Она старалась изо всех сил держать тело под контролем, но у неё не осталось сил. Лицо женщины стало мертвенно-бледным, и она опустилась на цементный пол. К ней тут же подошла женщина, работавшая рядом. Она сама была матерью и понимала, что происходит.
      — Пришло твоё время? — спросила она.
      — Да, — простонала Лиен-Хуа и с трудом кивнула.
      — Я сейчас сбегаю за Куоном. — И женщина тут же побежала за мужем роженицы. С этого момента ситуация для Цветка Лотоса стала ещё хуже.
      Начальник заметил одну бегущую работницу, повернул голову и увидел вторую, распростёртую на полу. Он подошёл к ней, как это случается после автомобильной катастрофы, скорее из любопытства, чем из-за желания вмешаться в происходящее. Он редко обращал внимание на Янг Лиен Хуа. Женщина выполняла свои обязанности хорошо, и ему почти не приходилось упрекать или кричать на неё. Она пользовалась уважением среди других работниц, и больше ничего не интересовало начальника, да он и не считал, что ему нужно знать о ней что-то ещё. У лежащей женщины не было заметно крови, значит, она упала не в результате несчастного случая. Он стоял, глядя на неё, в течение нескольких секунд, видя, что она корчится от приступов боли, не понимая, в чём, собственно, дело. Он не был врачом или медиком и не хотел вмешиваться. Если бы он заметил кровотечение, то наложил бы повязку на рану, но ничего такого здесь не произошло, так что он просто стоял рядом, демонстрируя, как и полагается менеджеру, что готов принять меры, но не вмешиваясь.
      В двухстах метрах находился пункт первой помощи с дежурным санитаром. Бегущая женщина, которую он заметил первой, отправилась, наверно, за ним, решил менеджер.
      Лицо Лиен Хуа снова исказилось после нескольких минут относительного спокойствия, когда возобновились схватки. Он увидел, как закрылись её глаза, побледнело лицо и резко участилось дыхание. А,— понял он, — вот в чём дело. Как странно.
      Его должны предупреждать о таких вещах, для того чтобы он имел наготове сменщицу.
      Затем его осенило. Это не была разрешённая беременность. Лиен Хуа нарушила правила, и это не должно было случиться. Происшествие плохо отразится на его департаменте и на нём как на менеджере… а он думал о том, что когда-нибудь приобретёт автомобиль.
      — Что здесь происходит? — спросил он, наклонившись к женщине.
      Но Янг Лиен Хуа была в таком состоянии, что не смогла ответить на вопрос. Схватки происходили гораздо быстрее, чем при родах Ю Лонга. Почему это не могло подождать до воскресенья? —потребовала она ответа у Судьбы. — Почему бог хочет, чтобы мой ребёнок умер?
      Она старалась молиться, невзирая на боль, изо всех сил пыталась сконцентрироваться, взмолиться богу, попросить у него милосердия в это время боли, испытания и страха, но всё, что она видела вокруг, только усиливало её страх. На лице стоящего рядом не было сочувствия. Тут она услышала звуки шагов бегущего человека и увидела Куона. Но перед тем, как он подбежал к ней, его перехватил менеджер.
      — Что здесь происходит? — потребовал он с грубостью мелкого начальника. — Твоя женщина рожает младенца? Неразрешённого младенца? — спросил голосом обвинителя самый мелкий из чиновников. — Ю хай, — добавил он. — Сука!
      Куон хотел этого ребёнка не меньше жены. Он не говорил жене о своих опасениях, потому что считал это недостойным мужчины, но оскорбление, нанесённое его жене супервайзером, переполнило чашу терпения человека, страдающего от двух видов стресса одновременно. Вспомнив свою армейскую подготовку, Куон ударил чиновника кулаком, сопроводив его оскорбление собственным.
      — Пок гай, — в буквальном переводе «Упади на улице», но в данном контексте это означало: «Прочь с дороги. 6…й ублюдок!» Куон с удовлетворением увидел, что начальник упал, ударившись головой. Куон почувствовал, что отомстил на оскорбление, нанесённое жене. Но сейчас ему предстояло заниматься другим.
      Он поднял Лиен Хуа на ноги и повёл, поддерживая, насколько мог, к тому месту, где стояли их велосипеды. Но как поступить дальше? Как и жена, Куон хотел, чтобы роды прошли дома, в худшем случае, если дело затянулось бы, она могла бы сообщить на работу, что заболела. Но сейчас он не мог уже ничего изменить. У него не было ни времени, ни сил, чтобы проклинать судьбу. Ему приходилось иметь дело с реальностью и помочь любимой жене, насколько это было в его силах.

* * *

      — Вы получили образование в Америке? — спросил Вайс, стоя перед работающей камерой.
      — Да, — ответил Ю из-за чашки чая. — В университете Орала Робертса в Оклахоме, все оценки был «А+». Моя первая учёная степень была в области электрического машиностроения, а позднее я получил степень магистра богословия и был посвящён в духовный сан.
      — Я вижу, у вас семья, — заметил репортёр, указывая на фотографию на стене.
      — Моя жена сейчас на Тайване, ухаживает за больной матерью, — ответил Ю.
      — А как вы встретились? — спросил Вайс, имея в виду баптистского пастора и кардинала.
      — Это была инициатива Фа Ана, — объяснил кардинал. — Он приехал к нам, чтобы приветствовать гостя, занимающегося такой же работой, так сказать. — У Ди Мило появилось искушение сообщить репортёру, что они с удовольствием выпили, отмечая встречу, но он промолчал, опасаясь унизить китайского пастора перед его единоверцами, потому что некоторые баптисты возражали против употребления алкоголя. — Как вы сами понимаете, в этом городе не так много христиан, и те немногие, которые придерживаются истинной веры, должны держаться вместе.
      — Вам не кажется странным, что католик и баптист так подружились?
      — Ничуть, — тут же ответил Ю. — Почему это должно казаться странным? Разве мы не едины в нашей вере? — ДиМило кивнул, соглашаясь с этим идеальным, хотя и неожиданным, подтверждением общности христианской религии.
      — Как дела в вашем приходе? — спросил Вайс у китайского пастора.

* * *

      Место, где стояли велосипеды, представляло беспорядочную массу металла и резины, потому что у китайских рабочих нет автомобилей, но когда Куон вёл Лиен Хуа к дальнему углу, их заметил некий человек, имеющий доступ к средствам передвижения. Это был охранник фабрики, который с важным видом ездил по периметру фабрики на своём трехколесном мотоцикле, устройстве, более важном для его статуса, чем форменная одежда и значок. Вроде Куона, он раньше служил сержантом в Народной армии и не утратил чувства собственной значимости.
      — Стоп! — скомандовал он с водительского сиденья мотоцикла. — В чем дело?
      Куон повернулся. Лиен Хуа только перенесла новый приступ схваток, у неё подгибались колени, и она с трудом втягивала воздух измученными лёгкими. Муж почти тащил её к велосипеду. Внезапно он понял, что все его усилия бесполезны. Ни при каких обстоятельствах она не сможет сесть на велосипед и крутить педали. До их квартиры одиннадцать кварталов. Пожалуй, он сможет поднять её на третий этаж к дверям квартиры, но каким образом довезти её к входной двери дома?
      — Моя жена… она больна, — произнёс Куон, не желая — боясь — объяснять причину болезни. Он знал этого охранника — его звали Чоу Чинг Чин, — и он казался дружески настроенным. — Я пытаюсь доставить её домой.
      — Где ты живёшь, товарищ? — спросил Чоу.
      — В квартире дома Великого Похода, номер семьдесят четыре, — ответил Куон. — Ты не мог бы помочь нам?
      Чоу посмотрел на них. Женщина явно не могла идти. Он жил в стране, где низко ценили человеческую жизнь, но она была больным товарищем, между людьми должно существовать чувство солидарности, а их квартира находилась всего в десяти или одиннадцати кварталах от фабрики. Он может довезти их за пятнадцать минут даже на этом медленном и неуклюжем мотоцикле.
      — Посади её сзади, товарищ.
      — Спасибо тебе, товарищ. — Куон поднял жену и опустил её на ржавое стальное дно сиденья позади водителя. Затем он махнул рукой, давая знак водителю, что можно ехать.
      На этот раз схватки оказались особенно мучительными. Лиен Хуа застонала и затем вскрикнула, напугав своего мужа, но ещё хуже напугав водителя. Чоу обернулся и посмотрел назад. Он ожидал увидеть здоровую женщину, но вместо этого увидел женщину, обнимающую живот и явно испытывающую мучительную боль. Ни при каких обстоятельствах это не было приятным зрелищем, и Чоу, взяв на себя инициативу в самом начале, подумал, что ему придётся снова действовать по-своему. Их дорога к зданию Великого Похода пролегала мимо больницы Лонгфу. Как в большинстве пекинских больниц, относящихся к медицинским институтам, в Лонгфу было отделение неотложной помощи. Эта женщина явно страдает, она является товарищем по рабочему классу и заслуживает помощи. Чоу снова обернулся. Куон прилагал отчаянные усилия, чтобы успокоить женщину, как и должен поступать муж. Он был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам мотоцикла, едущего по неровной мостовой со скоростью двадцать километров в час.
      Да, сказал себе Чоу, ему придётся поступить именно так. Он осторожно повернул руль и подъехал к разгрузочной платформе, предназначенной скорее для грузовиков, чем для машин «Скорой помощи», и остановился.
      Куону понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что они остановились. Он оглянулся вокруг, готовясь поднять жену из пассажирского сиденья мотоцикла, и только теперь понял, что они находятся не у знакомого комплекса жилых зданий. Потеряв ориентировку в результате последних тридцати минут неожиданно возникшей критической ситуации, он не сразу сообразил, где они находятся, пока не увидел, что из дверей выходит кто-то. На голове женщины была белая повязка — это медсестра? Неужели они приехали в больницу? Нет, он не может этого допустить.
      Куон слез с мотоцикла и повернулся к Чоу. Он начал протестовать, говоря, что они приехали не туда, куда нужно, но персонал больницы проявил неожиданную энергию — в это время в пункте неотложной помощи не было пострадавших, и персонал сидел без дела. Двое санитаров быстро выкатили из дверей носилки на колёсах. Куон пытался возражать, но массивные санитары просто оттолкнули его в сторону, положили Лиен Хуа на носилки и вкатили внутрь, прежде чем он успел запротестовать. Куон только открыл рот и тут же закрыл его. Затем вбежал внутрь больничного помещения и был тут же перехвачен парой клерков, которые нуждались в информации, чтобы заполнить бланки приёмного отделения. Он остановился на месте, чувствуя себя в унизительном положении. В самом приёмном отделении врач и медсестра наблюдали за тем, как санитары перекладывали Лиен Хуа на смотровой стол. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы медики начали догадываться о сути происходящего, и они обменялись понимающими взглядами.
      Ещё через несколько секунд с женщины сняли рабочую одежду, и её беременность стала такой же очевидной, как восход солнца. Не менее очевидным было и то, что у Лиен Хуа схватки и принимать меры следует не в отделении неотложной помощи. Её нужно отвезти к лифту и поднять на второй этаж, где находилось акушерское отделение. Женщина-врач подозвала к себе санитаров и сказала им, куда доставить пациентку. Затем она подошла к телефону и сообщила на второй этаж, что к ним сейчас привезут роженицу.
      Закончив с этой «работой», врач вернулась в комнату отдыха для врачей, закурила сигарету и взяла журнал.

* * *

      — Товарищ Янг? — спросил другой клерк, старше по положению.
      — Да? — ответил взволнованный муж, все ещё стоящий в комнате ожидания, где его удерживали два клерка.
      — Вашу жену доставили наверх, в акушерское отделение. Но, — добавил клерк, — у нас возникла проблема.
      — Что за проблема? — спросил Куон, заранее зная ответ, но надеясь на чудо.
      — У нас нет информации о беременности вашей жены. Вы живёте в нашем округе здравоохранения — у нас есть запись о вашем адресе в квартале Великого Похода, квартира семьдесят четыре. Это верно?
      — Да, мы там живём, — пробормотал Куон, пытаясь найти выход из западни, но не видя его.
      — А, — кивнул клерк. — Понятно. Спасибо. Теперь мне нужно позвонить по телефону.
      Куона напугал тон, которым было сделано последнее заявление:
      — А, да, я приму меры, чтобы эту дрянь удалили должным образом. А, да, стекло разбито, я попытаюсь найти стекольщика. А, да, неразрешённая беременность, я позвоню на второй этаж, чтобы они не забыли убить младенца, как только его макушка покажется на свет.

* * *

      В акушерском отделении Лиен Хуа заметила, как изменились глаза окружающих. При рождении Ю Лонга здесь царила атмосфера радости, глаза медсестёр, которые присутствовали при его появлении на свет, были весёлыми и ликующими. Было видно, как в уголках их глаз под хирургическими масками появились морщинки улыбок… но не на этот раз. Кто-то вошёл туда, где она находилась, в родильную палату №3, и что-то сказал медсестре. Её голова быстро повернулась к месту, где лежала Лиен Хуа, и выражение глаз превратилось из сочувственного во… что-то другое, и хотя Янг не знала, что это было, она понимала значение. Вполне возможно, что это было не по вкусу медсестре, ей это не нравилось, но она должна сделать это, потому что такова её обязанность. Китай был страной, где люди поступали так, как должны поступать, независимо от того, нравилось ли им это или нет. Лиен Хуа почувствовала приближение новых схваток. Младенец пытался появиться на свет, ещё не зная, что движется по направлению к смерти от рук «родного» «народного» государства. Но обслуживающий персонал больницы знал это. Раньше, при рождении Ю Лонга, они стояли рядом и были наготове, следя, чтобы все прошло хорошо. Но не теперь. Теперь они отошли, не желая слышать стоны матери, старающейся произвести на свет обречённое дитя.
      На первом этаже это было совершенно ясно для Янг Куона. Он держал маленькое тело своего первого сына Ю Лонга в руках, слышал издаваемые им звуки, видел его первую улыбку. Он видел, как его маленький сын ползает, потом его первые шаги в их маленькой квартире, первые слова, которые он произнёс… но их маленький Большой Дракон теперь мёртв, и они больше никогда не увидят его, раздавленного колесом пассажирского автобуса. Жестокая судьба вырвала мальчика из его рук и отбросила прочь, как мусор, подгоняемый ветром на улице. А теперь государство собиралось умертвить его второго ребёнка. И все это произойдёт наверху, меньше чем в десяти метрах от него, а он бессилен помешать. Это чувство знакомо все жителям КНР, где решение, принятое в верхах, является нерушимым, но теперь этому противостояло самое главное человеческое стремление. Две силы боролись в сознании фабричного рабочего Янг Куона. У него дрожали руки, пока мозг пытался найти решение возникшей дилеммы. Взгляд Куона устремился вперёд, он отчаянно искал выход, смотрел на кирпичную стену, словно старался разрушить её силой взгляда… ведь должен быть выход, должен быть выход…
      И тут он увидел телефон-автомат. В кармане Куона были монеты, он вспомнил номер и снял трубку. Если он не в силах изменить судьбу, может быть, найдётся кто-то, обладающий такой способностью.

* * *

      — Я подойду, — сказал по-английски преподобный Ю, вставая и направляясь к звонящему телефону.
      — Удивительный парень, не правда ли? — спросил Вайс у двух католиков.
      — Отличный человек, — согласился кардинал ДиМило. — Хороший пастух для своего стада. Это все, на что может надеяться священник.
      Монсеньор Шепке повернул голову, услышав тон голоса Ю. Там что-то произошло, и, судя по голосу китайского пастора, что-то серьёзное. Когда священник вернулся в комнату, он выглядел встревоженным.
      — Что случилось? — спросил Шепке на идеальном мандаринском наречии. Может быть, американским репортёрам не следует ничего знать?
      — Это один из моих прихожан, — ответил Ю, протягивая руку за своей курткой. — Его жена беременна, вот-вот должна родить, но её беременность не разрешена правительством. Муж боится, что в больнице попытаются убить младенца. Я должен приехать и помочь им.
      — Франц, was gibt's hier? — спросил по-немецки ДиМило. Иезуит ответил на аттическом греческом языке, чтобы американцы не поняли его.
      — Вам говорили об этом, ваше преосвященство, — объяснил Шепке на языке Аристотеля. — Местные акушеры совершают здесь то, что называется убийством в любой цивилизованной стране мира. В данном случае принятое решение мотивируется политическими и идеологическими соображениями. Ю хочет поехать в больницу и помочь родителям предотвратить этот ужасный поступок.
      ДиМило потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Он встал и посмотрел на китайского священника.
      — Фа Ан?
      — Да, Ренато?
      — Можно нам поехать вместе с вами и оказать помощь? Возможно, наш дипломатический статус имеет и практическое значение, — сказал его преосвященство, хоть и не на идеальном, но вполне разборчивом мандаринском наречии.
      Китайскому пастору не понадобилось тратить время на размышления.
      — Да, это отличная мысль! — ответил преподобный Ю. — Ренато, я не могу допустить смерти этого ребёнка!
      Если желание производить потомство является самым главным стремлением человечества, то не существует более могущественного призыва о помощи для любого взрослого человека, чем ребёнок в опасности.Повинуясь этому призыву, люди вбегают в горящие здания и прыгают в реки. И сейчас три священника были готовы помчаться в больницу, чтобы бросить вызов власти самой населённой страны мира.
      — Так что происходит? — спросил Вайс, поражённый внезапным изменением языка и поспешностью, с которой вскочили три священника.
      — Чрезвычайный случай с прихожанами Ю. Его прихожанка в больнице. Она нуждается в помощи, и мы отправляемся с нашим другом, чтобы помочь в исполнении его пасторских обязанностей, — ответил ДиМило. Камеры продолжали вести съёмку, но это можно отредактировать позже. Какого черта,— подумал Вайс.
      — Это далеко? Мы можем помочь? Хотите, мы подвезём вас?
      Ю на мгновение задумался и пришёл к выводу, что в американском телевизионном микроавтобусе он доедет до больницы быстрее, чем на велосипеде.
      — Это очень любезно с вашей стороны. Да.
      — Тогда поехали! — Вайс встал и сделал жест в сторону двери. Его бригада собрала съёмочное оборудование в течение нескольких секунд и выбежала наружу быстрее всех.
      Оказалось, что больница Лонгфу находится меньше чем в двух милях, на улице, ведущей с юга на север. «Она выглядит, — подумал Вайс, — как здание, спроектированное слепым архитектором». Больница казалась настолько безобразной, что даже в этой стране не приходилось сомневаться в её государственной принадлежности. По всей видимости, коммунисты покончили со всеми, кто обладал хоть малейшим представлением о стиле, ещё в пятидесятых годах, и с тех пор никто не пытался занять их место. Бригада CNN ворвалась через парадный вход, словно штурмовой отряд полицейских. Съёмочная камера была на плече оператора, микрофон несли рядом. Барри Вайс и продюсер шли за ними, оглядываясь по сторонам в поисках хороших вступительных кадров. Называть вестибюль мрачным было бы слишком оптимистично.
      Тюрьма в штате Миссисипи имела более животворную атмосферу. Мрачный облик вестибюля усугублялся сильным запахом дезинфекции, от которого собаки скулят, а дети прижимаются к родителям из-за страха перед иголкой врача.
      Что касается Барри Вайса, он испытывал странную тревогу, нечто вроде предчувствия важного события. Репортёр называл это «рудиментом подготовки морского пехотинца», хотя никогда не принимал участия в боевых действиях. Но однажды январской ночью в Багдаде он начал смотреть в окно за сорок минут до того, как на город упали первые бомбы с американских бомбардировщиков «Стелс», и продолжал смотреть до тех пор, пока наблюдатели американских ВВС не сообщили, что здание компании AT&T разрушено первыми бомбами. Вайс схватил за руку продюсера и сказал, чтобы тот внимательно смотрел по сторонам. Второй бывший сержант морской пехоты кивнул в знак согласия. Ему тоже показалось тревожным, что лица трех священников стали внезапно такими угрюмыми, хотя до телефонного звонка они были приветливыми. Для того чтобы старый итальянский кардинал так помрачнел, у него должна быть весьма серьёзная причина, в этом они не сомневались. Что бы здесь ни происходило, приятным это не назовёшь, и результатом часто становилась сенсационная тема для передачи новостей. К тому же они находились всего в нескольких секундах от микроавтобуса, который мог мгновенно установить связь с Атлантой через спутник. Подобно охотникам, услышавшим первое шуршание листьев в лесу, четыре сотрудника CNN беспокойно смотрели по сторонам, ожидая появления добычи.
      — Преподобный Ю! — воскликнул Янг Куон и подбежал к месту, где стояли священники.
      — Ваше преосвященство, это один из моих прихожан, мистер Янг.
      — Buon giorno , — вежливо поздоровался ДиМило. Он оглянулся и увидел, что телевизионщики ведут съёмку, стараясь держаться в стороне. Они вели себя более вежливо, чем ожидал кардинал. Пока Ю говорил с Янгом, ДиМило подошёл к Барри Вайсу, чтобы объяснить создавшуюся ситуацию. — Вы были правы, когда заметили, что отношения между католиками и баптистами не всегда такие дружеские, как следовало бы, но в этом вопросе мы стоим плечом к плечу. На втором этаже правительственные чиновники собираются умертвить человеческое дитя. Ю хочет спасти младенца. Мы с Францем попытаемся помочь ему.
      — Вас могут ожидать неприятности, сэр, — предостерёг его Вайс. — Служба безопасности в этой стране не будет стесняться в средствах. Мне приходилось наблюдать такое и раньше.
      ДиМило внешне не производил внушительного впечатления. Он был маленького роста и весил на добрых тридцать фунтов больше, чем следовало. Его волосы редели, а кожа стала дряблой от старости. «Наверно, — подумал Вайс, — кардинал задыхался, с трудом преодолев два лестничных пролёта». Несмотря на все это, итальянский кардинал призвал на помощь всё своё мужество и менялся прямо перед глазами американца. Его приветливая улыбка и мягкое поведение улетучились как туман. Теперь он больше походил на генерала на поле битвы.
      — Жизнь невинного ребёнка в опасности, синьор Вайс, — сказал он, да большего и не требовалось. Кардинал подошёл к своему китайскому коллеге.
      — Ты заснял это? — спросил Вайс у своего оператора, Пита Николса.
      — Можешь не сомневаться, Барри! — ответил оператор, не отрываясь от окуляра камеры.
      Янг указал направление, и Ю пошёл туда. За ними последовали ДиМило и Шепке.
      В вестибюле дежурный клерк поднял телефонную трубку и что-то произнёс. Бригада CNN тоже поднялась по лестнице на второй этаж.
      Этаж, на котором располагались отделения акушерства и гинекологии, выглядел даже хуже вестибюля, хотя это казалось невозможным. Они услышали крики, стоны и плач рожениц, потому что в Китае система общественного здравоохранения не тратит лекарств на женщин, производящих детей на свет. Вайс догнал идущих впереди и увидел, как Янг, будущий отец ребёнка, остановился в коридоре, пытаясь опознать голос жены. По-видимому, он потерпел неудачу, потому что подошёл к столу, за которым сидела медсестра, и спросил, где находится его жена. Медсестра ответила, что им нечего здесь делать, и потребовала, чтобы они немедленно ушли. Янг выпрямился, полный чувства достоинства и страха, и повторил вопрос. И снова медсестра потребовала, чтобы он покинул больницу. Тогда Янг нарушил все правила, протянул руку и схватил сестру за горло. Она была потрясена столь серьёзным нарушением её власти как медицинского работника, облачённого государственными полномочиями, попыталась вырваться, но его рука сжимала её слишком сильно. Медсестра посмотрела ему в глаза и впервые поняла, что в них больше нет страха. Теперь в них отражалась ярость человека, способного на убийство, потому что человеческие инстинкты Янга одержали верх над его воспитанием в обществе, в котором он прожил свои тридцать шесть лет. Его жена и ребёнок были в опасности, прямо здесь и в этот самый момент. Он был готов встретить дракона, дышащего пламенем, и к черту все последствия! Медсестра подчинилась и показала налево. Янг поспешно пошёл в указанную сторону, за ним последовали трое священников, от которых не отставала бригада CNN. Медсестра потрогала шею и кашлянула, чтобы вернуть дыхание, по-прежнему слишком удивлённая, чтобы испытывать страх. Она никак не могла понять, почему этот человек не подчинился её приказу.
      Янг Лиен Хуа находилась в родильной палате №3. Стены здесь были из жёлтого глазурированного кирпича, кафельный пол за много лет стёрся и стал теперь коричнево-серым.

* * *

      Для Цветка Лотоса все происходящее стало кошмаром, которому не было конца. Она осталась одна, совсем одна в этом здании жизни и смерти, чувствовала, как схватки все усиливаются и сливаются в единое напряжение её мышц, выталкивая нерожденного ребёнка ближе к свету, к миру, которому он не был нужен. Она видела выражение печали и покорности на лицах медсестёр, потому что они ожидали, как с минуты на минуту здесь появится смерть. Все они привыкли воспринимать неизбежность и пытались отойти подальше от стола, на котором лежала Лиен Хуа, потому что предстоящее настолько противоречило всем человеческим инстинктам, что единственный способ присутствовать здесь и ничего не видеть заключался в том, чтобы оказаться где-то в сторонке. Поскольку они не могли уйти, то по крайней мере старались находиться как можно дальше.
      Но это не приносило облегчения, и хотя они не признавались даже друг другу, после работы, когда они возвращались домой, медсёстры ложились в кровати и горько плакали из-за того, что им приходилось становиться носительницами смерти, а не жизни, как предназначалось женщинам природой. Некоторые медсёстры обнимают мёртвых детей, которые так и не стали детьми, так и не успели сделать свой первый животворящий вдох, пытаясь показать свою женскую нежность по отношению к тем, кто никогда не узнает силу материнской любви, разве что это почувствуют души убиенных, которые продолжают некоторое время витать вокруг.
      Другие ударяются в иную крайность, бросая мёртвых младенцев в мусорные корзины, как отбросы, которыми они, по мнению государства, и являются. Но даже эти женщины никогда не шутят на эту тему — более того, никогда даже не говорят.
      Лиен Хуа чувствовала эти ощущения, но, что ещё хуже, знала их мысли, и её душа взывала к богу о милосердии.