— Тогда мы подождём, — сказал ему Вайс.

* * *

      — Господин министр, — приветствовал Шена Клифф Ратледж.
      Шен опоздал, что удивило американскую делегацию. Это могло означать, что он хотел этим доказать своим гостям, что они не являются такими уж важными в великом ходе событий; или его задержали новые инструкции от Политбюро; а может быть, этим утром его автомобиль не сразу завёлся. Сам Ратледж считал, что задержка вызвана второй причиной. Политбюро захотело вмешаться в ход переговоров. Шен Тангу, возможно, рекомендовали занять умеренную позицию, объясняя своим коллегам, что позицию американцев, хотя и несправедливую, будет трудно поколебать в ходе этих переговоров и что разумный ход, рассчитанный на длительный срок, будет заключаться в том, чтобы согласиться с их предложениями и компенсировать потери во время переговоров в следующем году. В конце концов, американское стремление к справедливой игре, скажет им Шен, всегда стоило им дорого.
      Так поступил бы Ратледж на его месте, и он знал, что Шен далеко не дурак. На самом деле он был компетентным дипломатом и мог быстро разбираться в создавшейся ситуации. Он не может не знать — нет, поправил себя Ратледж, он должен знать или ему следовало бы знать, — что американская позиция на переговорах зависит от общественного мнения дома и что это общественное мнение направлено против интересов КНР, потому что КНР натворила глупостей на виду у всего мира. Таким образом, если ему удастся убедить членов Политбюро в необходимости согласиться с позицией Америки, сегодня он начнёт своё выступление с небольших уступок, причём первая уступка покажет американцам, какой ход примут сегодняшние переговоры, дав возможность Ратледжу убедить его в необходимости ещё нескольких уступок к концу дня. Ратледж надеялся на это, потому что ему хотелось добиться без дальнейших скандалов того, что хочет его страна, и к тому же это произведёт хорошее впечатление в Туманном Болоте. Так что он сделал глоток чая, предложенного всем участникам, и сел в кресло, давая возможность Шену открыть утреннюю сессию переговоров.
      — Мы не можем понять позицию Америки по этому и другим вопросам…
      Ну вот опять…
      — Америка решила оскорбить наш суверенит в целом ряде вопросов. Во-первых, проблема Тайваня…
      Ратледж слушал синхронный перевод по наушнику, вставленному в ухо. Значит, Шену не удалось убедить Политбюро пойти на разумное решение этого вопроса. Это означало, что предстоит ещё один день бесполезных переговоров и — возможно, но пока ещё маловероятно — полный крах переговоров. Если Америка не сможет добиться уступок со стороны Китая и будет поэтому вынуждена ввести санкции, это окажется губительным для обеих сторон и не сделает мир более безопасным или спокойным. Тирада министра иностранных дел продолжалась в течение двадцати семи минут — Ратледж засёк по часам.
      — Господин министр, — начал Ратледж, когда пришла его очередь, — я тоже не могу понять вашу непримиримость. — Дальше он продолжал произносить уже хорошо отработанную речь, лишь слегка отвлекшись от неё, когда сказал: — Мы хотим, чтобы вы поняли, что, если КНР не предоставит Америке свободный доступ на свои внутренние рынки, правительство Соединённых Штатов введёт в действие положения Акта о реформе торговли.
      Тут Ратледж заметил, что лицо Шена покраснело. Почему? Он не мог не знать правил новой игры. Ратледж говорил это уже полсотни раз в течение предыдущих дней. Он не произносил фразу «чтобы вы поняли», что было диплоязыком и означало больше никакого дерьма, Чарли, мы перестали заниматься гребаными шутками,но смысл его предыдущих заявлений был достаточно ясен, и Шен не идиот… или нет? А вдруг Клифф Ратледж неправильно понял всю утреннюю сессию?

* * *

      — Хелло, — послышался женский голос.
      Вайс резко повернул голову.
      — Привет. Мы с вами встречались?
      — Вы встречались с моим мужем. Меня зовут Ю Чунь, — ответила женщина. Барри Вайс встал. Её английский был совсем неплох. Это, возможно, объяснялось тем, что она часто смотрела телевидение, которое учило английскому языку (по крайней мере, его американскому варианту) весь мир.
      — О! — Вайс мигнул несколько раз. — Миссис Ю, примите наши соболезнования по поводу смерти вашего мужа. Он был мужественным человеком.
      Она кивнула, но слова американского репортёра снова напомнили ей, каким человеком был её муж, и её глаза затуманились.
      — Спасибо, — выдавила она наконец, стараясь сдержать эмоции, которые нарастали внутри. Ей удалось сдержать их силой воли, словно прочной плотиной.
      — Скажите, будет ли проводиться заупокойная служба в память вашего мужа? Если будет, то мы просим вашего разрешения, мэм, заснять её. — Вайс так и не научился говорить: о-ваш-любимый-теперь-он-мёртв-что-вы-чувствуете? — как требовала школа журналистики. Будучи репортёром, он видел слишком много смертей, гораздо больше, чем любой морской пехотинец, и так происходило по всему миру. К этой женщине примчался парень на бледном коне и унёс у неё нечто драгоценное, и оставшаяся пустота чувств может быть наполнена только слезами, а этот язык являлся универсальным. Хорошей новостью было то, что такие чувства понимали люди во всем мире. Плохая же заключалась в том, что такие эмоции отрицательно действовали на оставшихся в живых. Самому Вайсу временами было трудно удержаться от слез.
      — Я не знаю. Обычно мы собирались на молитвенные службы в нашем доме, но полиция не пропускает меня в дом, — сказала ему женщина.
      — Может быть, я смогу помочь вам? — вполне искренне предложил Вайс. — Иногда полиция прислушивается к мнению таких людей, как мы. — Он сделал жест в сторону живой стены полицейских, стоящих в двадцати метрах. И тут же негромко бросил Никольсу: — Камеру на плечо.
      Американцам было трудно представить себе, как все это выглядело для полицейских, но вдова Ю пошла к ним в сопровождении чернокожего американца и белого оператора с камерой на плече.
      Она начала говорить со старшим полицейским, причём Вайс держал микрофон между ними, говорила спокойно и вежливо, спрашивая разрешения войти в свой дом.
      Полицейский сержант покачал головой в универсальном, понятном всем жесте отрицания: Нет, нельзя.Для этого перевода не требовалось.
      — Одну минуту, миссис Ю. Вы не могли бы перевести мои слова? — Она кивнула. — Сержант, вы знаете, кто я и чем я занимаюсь, верно? — Ответом был короткий, не слишком вежливый кивок. — По какой причине вы не разрешаете этой даме войти в свой дом?
      — Мне дан приказ, — перевела Чунь.
      — Понимаю, — ответил Вайс. — А вы понимаете, что это будет выглядеть плохо для вашей страны? Люди во всем мире увидят это и сочтут ваше поведение недостойным.
      Ю Чунь перевела сержанту слова репортёра.
      — Мне дан приказ, — повторил сержант с переводом Чунь. Стало ясно, что дальнейшая беседа со статуей будет бесполезной.
      — Может быть, вы позовёте своего начальника, — предложил Вайс. К его удивлению, сержант тут же воспользовался предложенной возможностью, поднёс к губам портативное радио и вызвал участок.
      — Сейчас придёт мой лейтенант, — перевела Ю Чунь. Было очевидно, что сержант почувствовал облегчение, после того, как ему удалось переложить ответственность на кого-то другого. Теперь лейтенант будет отчитываться перед самим капитаном, начальником участка.
      — Отлично, давайте пройдём в автобус и подождём его, — пригласил Вайс. Войдя в автобус, миссис Ю закурила китайскую сигарету без фильтра и попыталась взять себя в руки. Никольс опустил камеру, и все сели, стараясь использовать несколько минут для отдыха.
      — Сколько лет вы были замужем за преподобным Ю? — спросил Вайс.
      — Двадцать четыре года, — ответила женщина.
      — У вас есть дети?
      — Сын. Он учится машиностроению в университете Оклахомы, — сообщила миссис Ю телевизионной группе.
      — Пит, — негромко сказал Вайс, — подними антенну и включи её.
      — Понял. — Оператор включил систему. На крыше минивэна маленькая дисковая антенна повернулась на пятьдесят градусов в горизонтальной плоскости, на шестьдесят в вертикальной и замкнулась на спутник связи, которым они обычно пользовались в Пекине. Когда на индикаторе появился сигнал, Никольс снова выбрал канал 6 и с его помощью сообщил Атланте, что они собираются вести прямую передачу из Пекина. Услышав это, продюсер, находящийся в домашнем офисе, начал проверять канал 6 и ничего не обнаружил. После этого он мог поддаться профессиональной скуке, но знал, что Барри Вайс обычно не тратит их время даром и не переходит на прямую передачу без особой причины. Затем он откинулся на спинку своего комфортабельного кресла, выпил чашку кофе и предупредил дежурного директора в контрольном центре, что они ожидают прямой сигнал из Пекина, тип и объём передачи пока неизвестен. Но и директор знал о том, что Вайс и его команда всего два дня назад передали сообщение из Пекина, которое вполне может рассчитывать на «Эмми». Насколько ему известно, ни одна из крупных телевизионных компаний ничего не передавала сейчас из Пекина — CNN отслеживала передачи со спутников связи не менее внимательно, чем Агентство национальной безопасности, наблюдая за тем, что делают их конкуренты.
      У дома/церкви убитого пастора начали собираться прихожане. Некоторые были испуганы при виде американского микроавтобуса со спутником на крыше, но затем увидели Ю Чунь и успокоились, надеясь, что она знает, что здесь происходит. Прихожане приходили по одному или по двое, и скоро их собралось примерно тридцать человек. У многих в руках были Библии, увидел Вайс, он поднял Никольса и дал указание включить камеру, однако на этот раз это была прямая передача, сигнал шёл в космос и через несколько спутников связи попадал в Атланту.
      — Это Барри Вайс в Пекине. Мы находимся у дома преподобного Ю Фа Ана, баптистского пастора, погибшего два дня назад вместе с папским нунцием кардиналом ДиМило, который был послом Ватикана в Китайской Народной Республике. Рядом со мной стоит вдова баптистского пастора Ю Чунь. Она и преподобный Ю были женаты в течение двадцати четырех лет, и у них есть сын, который учится сейчас в университете Оклахомы в Нормане. Как вы понимаете, это трудное время для миссис Ю, но эта ситуация усугубляется тем, что местная полиция не позволяет ей войти в её собственный дом. Этот дом служил также церковью для их небольшой паствы, и, как вы видите, прихожане собрались здесь на заупокойную службу, чтобы помолиться за своего погибшего духовного отца и проповедника, пастора Ю. Однако создаётся впечатление, что местное правительство не позволит им войти в привычное место, где они произносят молитвы. Я лично говорил со старшим полицейским. Он заявил, что у него приказ не пускать никого в дом, даже миссис Ю, и, судя по всему, он собирается исполнить этот приказ. — Вайс подошёл к вдове пастора. — Миссис Ю, вы собираетесь забрать тело покойного мужа для похорон на Тайване? — Вайс редко проявлял эмоции во время передачи, но ответ вдовы ударил его словно молотом.
      — Тела не будет. Мой муж — они взяли его тело, сожгли его и рассеяли пепел по реке, — сказала репортёру Чунь дрожащим голосом, и её эмоции прорвали наконец плотину, которая сдерживала их.
      — Что?! — невольно выпалил Вайс. Он не ожидал такого ответа, и это отразилось на его лице. — Они кремировали его тело без вашего разрешения?
      — Да, — зарыдала Чунь.
      — И даже не отдали вам прах покойного, чтобы вернуть его домой?
      — Нет, они сказали, что высыпали его в реку.
      — Ну… — Это было всё, что смог вымолвить Вайс. Ему хотелось употребить более резкое выражение, но он, как репортёр, был вынужден придерживаться определённых правил, так что он не произнёс то, что было у него уже на кончике языка. Ублюдки, варварские ублюдки.Даже разница в культурах никак не могла объяснить столь гнусный поступок.
      В этот момент приехал лейтенант на велосипеде. Он отпрянул назад, когда на него направили камеру и поднесли микрофон. Что здесь происходит?— как бы потребовало его лицо, смотрящее на американцев.
      — Я хочу войти в свой дом, но он не пускает меня, — ответила Чунь, показывая на сержанта. — Почему мне нельзя войти в свой дом?
      — Извините меня, — вмешался Вайс. — Меня зовут Барри Вайс, и я работаю в CNN. Вы говорите по-английски, сэр? — спросил он у офицера.
      — Да, говорю.
      — И как вас зовут?
      — Я лейтенант Ронг.
      Он вряд ли мог придумать для себя имя похуже , подумал Вайс, не зная, что буквальное значение этого имени означает «оружие».
      — Лейтенант Ронг, я Барри Вайс из CNN. Вам известна причина, по которой отдан такой приказ?
      — Этот дом является местом политической деятельности и закрыт по приказу городского руководства.
      — Политической деятельности? Но это частный жилой дом, не правда ли?
      — Это место политической деятельности, — настаивал лейтенант. — Запрещённой политической деятельности.
      — Понятно. Спасибо, лейтенант. — Вайс сделал несколько шагов назад и начал говорить в камеру, в то время как миссис Ю направилась к прихожанам. Камера проследила её путь до одного прихожанина, тучного мужчины, на лице которого отражалась решительность. Он повернулся к остальным прихожанам и что-то громко сказал. Тут же все открыли свои Библии. Тучный мужчина тоже раскрыл Библию и начал читать отрывок из неё. Он читал громко, и остальные члены паствы опустили взгляды в свои Библии, дав возможность мужчине возглавить молитву.
      Вайс насчитал тридцать четыре человека, примерно равное количество мужчин и женщин. Все склонили головы над своими Библиями или смотрели в Библию соседа. И тут он повернулся к лейтенанту Ронгу. На его лице сначала появилось любопытство, затем он понял, что происходит, и любопытство сменилось возмущением. Ясно, что «политическая» деятельность, из-за которой никого не пускали в дом, заключалась в молитвах, и то, что местное правительство назвало религиозную деятельность «политической», было дальнейшим оскорблением чувства справедливости, которое испытывал Барри Вайс. У него промелькнула мысль, что средства массовой информации уже почти забыли, каким на самом деле был коммунизм, но теперь он находился прямо перед ним. Зрелище подавления свободы никогда не было приятным. Скоро оно станет безобразным.
      Вен Зонг, хозяин маленького ресторана, возглавил импровизированную заупокойную службу, читая Библию, но он читал на мандаринском наречии, и команда CNN не знала этого языка. Прихожане перелистывали страницы Библий, когда Вен Зонг делал это, следуя евангельскому тексту очень тщательно, как это делают баптисты, и Вайс уже подумал о том, что этот тучный мужчина становится во главе конгрегации прямо на его глазах. Если дело обстояло так, то мужчина казался искренним, а это было тем качеством, в котором нуждается каждый священник. Ю Чунь подошла к нему, он обнял её за плечи жестом, который казался совсем не китайским. Тут она не выдержала и зарыдала, и это ничуть не было постыдным. Здесь стояла женщина, которая жила с мужем больше двадцати лет, его жестоко убили, и эта жестокость удвоилась действиями правительства, оскорбившего её тем, что уничтожили тело мужа, лишив её даже возможности последний раз посмотреть на любимое лицо или посетить крохотный участок земли, где упокоится его тело.
       Это не люди, а варвары,— подумал Вайс, зная, что не сможет сказать это перед камерой и испытывая ещё большую ярость из-за этого. Но у его профессии были правила, и он не мог нарушить их. Зато здесь была камера, а камера показывала вещи, которые нельзя передать словами.
      Не сообщив об этом телевизионной группе CNN, Атланта начала передавать получаемые от неё новости в прямой эфир. Им пришлось давать комментарий из Атланты, потому что не удалось привлечь внимание Барри Вайса к боковой полосе частот звукового канала.
      Сигнал шёл со спутниковой антенны микроавтобуса на геоцентрический спутник связи, потом попадал в Атланту и возвращался в космос. Там, пройдя по четырём низколетящим птичкам связи, он был принят во всем мире, и одним из мест, где принимали передачу CNN, был Пекин.
      У всех членов китайского Политбюро в кабинетах стояли телевизоры, и все принимали американский канал CNN, который являлся для них основным источником политической информации. Его принимали также телевизоры в многочисленных отелях города, переполненных иностранными бизнесменами. К этому каналу имели доступ даже некоторые граждане Китая, занимавшиеся бизнесом как внутри страны, так и за её пределами. Им также было нужно знать, что происходит во внешнем мире.
      Фанг, сидевший в своём кабинете, поднял голову и посмотрел на экран телевизора, который был всегда включён, когда он находился здесь. Министр поднял пульт, чтобы включить звуковой канал, и услышал английскую речь, которую перебивали китайские слова на заднем плане. Его английский был недостаточно хорош, и он позвал в кабинет Минг, чтобы она перевела ему.
      — Товарищ министр, это передача о событии, которое происходит где-то в Пекине, — сказала девушка.
      — Это я и сам понимаю! — огрызнулся Фанг. — Что там говорят?
      — Ах да. В передаче говорится о том человеке Ю, которого застрелила полиция два дня назад… там находится его вдова… очевидно, идёт какая-то поминальная служба — а, вот, они говорят, что тело этого Ю было кремировано и пепел высыпан в реку. Таким образом, у вдовы не осталось ничего, что она могла бы похоронить, и это объясняет её горе, говорят американцы.
      — Что за безумец сделал это? — удивлённо произнёс Фанг. Вообще-то он не был по своему характеру мягким человеком и не испытывал сострадания к вдове Ю, но мудрый человек не должен проявлять излишнюю жестокость. — Продолжай!
      — Они читают христианскую Библию, я не могу разобрать слова, потому что их заглушает голос американца. Оратор повторяет одно и то же… вот, они стараются установить контакт со своим репортёром Барри Вайсом в Пекине, но у них возникли технические трудности… он повторяет то, что уже говорил раньше, поминальная служба за упокой души этого человека Ю, друзья… нет, члены его прихода, и это все, по сути дела. Теперь они говорят… повторяют то, что случилось в больнице Лонгфу, упоминают также итальянского священника, тело которого скоро прибудет в Италию.
      Фанг что-то проворчал и поднял телефонную трубку, вызвав министра внутренних дел.
      — Сейчас же включи свой телевизор! — сказал он коллеге по Политбюро. — Нужно как-то уладить эту ситуацию, но сделай это разумно! Это может оказаться губительным для нас, худшим, что произошло после выступления этих глупых студентов на площади Тяньаньмэнь.
      Минг увидела, что её босс поморщился, затем положил телефонную трубку, пробормотал: «Дурак!» — и покачал головой, сердито и грустно.
      — Это все, Минг, — сказал он спустя ещё минуту. Секретарша встала и вышла из внутреннего кабинета.
      Затем она села за свой компьютер, пытаясь понять, что происходит в результате смерти этого человека Ю.
      Несомненно, это печальное событие, поразительно бессмысленная смерть двух людей, эта смерть расстроила и оскорбила её министра своей глупостью. Он даже настаивал на наказании полицейского, открывшего стрельбу в больнице, но с его предложением не согласились из опасения, что страна потеряет лицо. После этого она пожала плечами и вернулась к своей работе.

* * *

      Приказ министра внутренних дел поступил немедленно, но Барри Вайс не знал об этом. Прошла ещё минута, прежде чем он услышал голоса из Атланты в наушниках.
      Сразу после этого он вышел в прямой эфир по звуковому каналу и снова начал вести свой комментарий с места событий. Он повернул голову, когда Пит Никольс направил свою камеру на толпу баптистов, собравшихся для заупокойной службы на узкой грязной улице. Вайс увидел, что полицейский лейтенант что-то говорит в портативное радио — оно походило на «Моторолу», таким же радио пользуются американские полицейские. Лейтенант говорил, слушал, говорил снова и наконец получил какой-то приказ. Сразу после этого он уложил радио в чехол и направился прямо к репортёру CNN. У него было решительное лицо, что совсем не понравилось Вайсу, тем более что по пути Ронг что-то сказал своим людям. Полицейские тут же повернулись в сторону толпы, на их лицах появилось такое же решительное выражение, и они напрягли руки, готовясь к чему-то.
      — Вы должны немедленно выключить камеру и прекратить съёмку, — сказал лейтенант Вайсу.
      — Извините?
      — Камера, выключите камеру, — повторил полицейский лейтенант.
      — Почему? — спросил Вайс, переключаясь в режим максимальной скорости.
      — Таков приказ, — коротко бросил Ронг.
      — Чей приказ?
      — Приказ из полицейского управления, — объяснил Ронг.
      — А, понятно, — ответил Вайс и тут же протянул руку.
      — Сейчас же выключите камеру! — настаивал лейтенант Ронг, пытаясь понять, что означает протянутая рука американца.
      — Где этот приказ?
      — Что?
      — Я не могу выключить камеру без письменного приказа. Это правило моей компании. У вас есть письменный приказ?
      — Нет, — в замешательстве ответил Ронг.
      — И приказ должен подписать сам капитан. Лучше бы, конечно, майор, но по крайней мере капитан должен подписать такой приказ, — продолжал Вайс. — Таково правило компании.
      — А, — выдавил Ронг. Ему казалось, что он натолкнулся на невидимую стену. Лейтенант покачал головой, словно пытаясь избавиться от последствий удара, отошёл на пять метров и достал радио, чтобы доложить кому-то о создавшейся ситуации. Разговор продлился около минуты. — Сейчас доставят приказ, — сообщил он американцу.
      — Спасибо, — ответил Вайс с вежливой улыбкой и полупоклоном. Лейтенант снова отошёл, не понимая, что происходит, до тех пор, пока не увидел стоящих полицейских. У него были инструкции, которые надлежало выполнить.
      — Предстоят неприятности, Барри, — сказал Никольс, поворачивая камеру в сторону полицейских. Он слышал разговор о необходимости письменного приказа и удержался от улыбки только потому, что жестоко прикусил язык. У Барри была удивительная способность сбивать людей с толку. Ему удавалось не раз проделывать это даже с президентами.
      — Да, я вижу. Продолжай съёмку, — ответил Вайс, отведя в сторону микрофон. Затем он обратился к Атланте: — Сейчас что-то должно произойти, и мне это не нравится. Мне кажется, что полиция получила какой-то приказ. Как вы слышали, они потребовали, чтобы я выключил камеру, и нам удалось отвертеться до получения письменного приказа, подписанного высокопоставленным полицейским офицером, в соответствии с правилами CNN, — продолжал Вайс, зная, что кто-то в Пекине наблюдает за ним. Он знал, что коммунисты поддерживают в стране строжайшую дисциплину и маниакальный формализм.
      Они приняли просьбу о письменном приказе как нечто само собой разумеющееся, хотя постороннему человеку это могло показаться чем-то безумным. Единственный вопрос сейчас заключался в следующем: начнёт ли полиция исполнять устное распоряжение, полученное ими, до того, как привезут приказ для группы CNN прекратить съёмку? Что будет иметь приоритет?
      Разумеется, для полицейских главным приоритетом было поддержание порядка в своём городе. Они достали свои дубинки и двинулись к толпе молящихся баптистов.
      — Где мне встать, Барри? — спросил Никольс.
      — Не слишком близко. Позаботься о том, чтобы охватить все игровое поле, — распорядился Вайс.
      — Понял, — отозвался оператор.
      Камера следила за лейтенантом Ронгом, который подошёл к Вен Зонгу. Там лейтенант отдал ему устный приказ, который был тут же отвергнут. Лейтенант повторил приказ.
      Микрофон направленного действия едва успел перехватить ответ на приказ, повторенный в третий раз:
      — Diaj ren, chou ni ma di be! — прокричал тучный китаец прямо в лицо полицейского офицера. Что бы ни означало это проклятие, глаза нескольких прихожан расширились.
      Вен тут же получил удар по скуле резиновой дубинкой лейтенанта Ронга. Китаец упал на колени, кровь потекла из рассечённой скулы, но он сразу встал, повернулся спиной к полицейскому и перевернул ещё одну страницу в своей Библии. Никольс сделал шаг в сторону, чтобы увеличить изображение Евангелия и крови, капающей на страницы.
      Зрелище человека, повернувшегося к нему спиной, привело в ярость лейтенанта Ронга.
      Он с размаха ударил Вена дубинкой по голове. От силы удара у китайца подогнулись колени, но, к изумлению американцев, он продолжал стоять. На этот раз Ронг схватил его за плечо, повернул к себе и всадил дубинку прямо в солнечное сплетение китайца. От такого удара рухнул бы даже профессиональный боксёр, а хозяин ресторана боксёром не был. Через мгновение он упал на колени, сжимая одной рукой Библию, а другой обнимая себя за живот.
      К этому времени все полицейские набросились на остальных прихожан, размахивая дубинками. Люди съёжились, некоторые закрыли руками головы, но никто не обратился в бегство. Впереди них стояла Ю Чунь. Невысокая женщина даже по китайским стандартам, она получила удар, нанесённый изо всей силы, прямо по лицу. Удар сломал ей нос, и кровь брызнула, словно из проколотого шланга.
      Много времени не потребовалось. В толпе было тридцать четыре прихожанина, на которых напало двенадцать полицейских. Христиане не могли эффективно защищаться, не из-за своих религиозных верований, а главным образом потому, что их общественное воспитание не позволяло им противостоять правоохранительным органам. Таким образом, они стояли на месте, осыпаемые градом ударов. Они корчились от боли и один за другим падали на мостовую с окровавленными лицами. После этого полицейские сразу отошли назад, словно для того, чтобы продемонстрировать телевизионной бригаде CNN результаты своей работы. Никольс с камерой на плече должным образом обвёл объективом сцену бойни, которая уже через несколько секунд показалась на телевизионных экранах всего мира.
      — Вы получили изображение? — спросил Вайс у Атланты.
      — Кровь и все остальное. Барри, — ответил директор со своего вращающегося кресла в штаб-квартире CNN. — Передай Никольсу, что за мной кружка пива.
      — Понял, обязательно передам.
      — У меня создалось впечатление, что местной полиции был отдан приказ разогнать это религиозное собрание, которое, по их мнению, носит политический характер и потому является политической угрозой правительству. Как вы видите, ни один из прихожан не имел какого-нибудь оружия, и никто из них не сопротивлялся действиям полиции. Теперь…
      …Вайс увидел велосипедиста, едущего к ним по улице.
      Полицейский в мундире слез с велосипеда и передал что-то лейтенанту Ронгу. Лейтенант направился к Барри Вайсу.
      — Вот письменный приказ. Выключите камеру! — потребовал он.
      — Разрешите мне, пожалуйста, посмотреть на приказ, — ответил Вайс, настолько разъярённый тем, что он только что увидел, что был готов рискнуть собственной разбитой головой, лишь бы Пит успел передать это на спутник. Он посмотрел на страницу и вернул её обратно. — Я не могу прочесть, что здесь написано. Извините меня, пожалуйста.
      Казалось, что глаза Ронга готовы выскочить из орбит.
      — Здесь говорится, выключите камеру!
      — Но я не могу прочесть этого, и моя компания тоже не может прочесть, что здесь написано, — ответил Вайс, стараясь говорить как можно разумнее.
      Ронг увидел, что камера и микрофон направлены на него, и понял наконец, что его обманули, причём обманули жестоко. Но он понимал, что ему придётся довести игру до конца.
      — Здесь написано, вы должны сейчас же выключить камеру. — Палец Ронга пробежал по странице от одного иероглифа к другому.
      — О'кей, думаю, что вы говорите мне правду. — Вайс выпрямился и повернулся к камере. — Как вы только что увидели, местная полиция приказала нам прекратить телевизионную передачу с этого места. Позвольте мне подвести итог. Вдова преподобного Ю Фа Ана и члены его паствы сегодня собрались здесь, чтобы помолиться за душу покойного пастора. Оказалось, что тело преподобного Ю Фа Ана было кремировано и его прах рассыпан. Вдове пастора полиция не разрешила войти в её дом из-за якобы ведущейся здесь запрещённой «политической» деятельности, которой, мне кажется, они считают религиозное богослужение. Как вы видели, местная полиция напала и избила членов конгрегации. А теперь прогоняют и нас. Атланта, это Барри Вайс, ведущий передачу в прямом эфире из Пекина. — Через пять секунд Никольс снял камеру с плеча и повернулся, чтобы положить её внутрь микроавтобуса. Вайс повернулся к лейтенанту и вежливо улыбнулся, подумав: «А теперь ты можешь засунуть это в свою тощую маленькую задницу, Гомер!» Но Вайс исполнил свою работу и отправил передачу в эфир. Остальное зависит не от него.

Глава 31
Защита прав