— Джек, в нашей работе такое происходит сплошь и рядом.
      — И Мэгги Тэтчер в ярости рвет свои трусики?
      Хардингу еще не приходилось слышать этот американизм, и он недоуменно заморгал.
      — Похоже на то.
      — Итак, что мы должны будем ей ответить? Она ведь, черт побери, вряд ли хочет услышать от нас, что мы ни хрена не знаем.
      — Да, наши политические лидеры не любят выслушивать подобные признания.
      «Как и наши,» — мысленно добавил Райан.
      — Ладно, а сэр Бейзил сможет запудрить Тэтчер мозги?
      — Вообще-то это получается у него неплохо. К тому же, в данном случае он сможет сказать, что и вы тоже ничем не можете похвастаться.
      — А если поспрашивать спецслужбы остальных стран НАТО?
      Хардинг покачал головой.
      — Нет. Это может просочиться противнику — во-первых, то, что нас это интересует, и, во-вторых, что нам мало что известно.
      — Что ты можешь сказать о наших союзниках?
      — Все зависит. Французская СВРКР иногда добывает очень ценную информацию, но она не любит ни с кем делиться. Как и наши израильские друзья. Западногерманская разведка полностью скомпрометирована. Этот Маркус Вольф из Восточной Германии в своем ремесле просто гений, черт бы его побрал, — возможно, лучший специалист во всем мире, и он полностью подчиняется Советам. У итальянцев тоже есть способные люди, но и у них существуют проблемы с внедрением. Знаешь, вероятно, сейчас лучшая служба на континенте — это сам Ватикан. Однако если в настоящий момент русский Иван и предпринимает какие-то шаги, он мастерски это скрывает. Насколько тебе известно, Иван умеет это делать очень хорошо.
      — Слышал, — согласился Райан. — Когда Бейзилу предстоит отправиться на Даунинг-стрит?
      — После обеда. Насколько я понял, в три часа.
      — И что мы сможем ему предоставить?
      — Не слишком многое. Но я боюсь худшего — скорее всего, сэр Бейзил возьмет меня с собой.
      — То-то ты порадуешься, — проворчал Райан. — Тебе уже приходилось встречаться с Мэгги?
      — Нет, но премьер-министр знакомилась с моими отчетами. Сэр Бейзил утверждает, что она изъявляла желание познакомиться со мной лично. — Хардинг поежился. — Было бы очень неплохо, если бы я смог доложить ей что-либо существенное.
      — Что ж, давай посмотрим, что у нас получается с оценкой степени угрозы, хорошо? — Джек сел. — Итак, что именно нам известно?
      Хардинг протянул ему стопку документов. Откинувшись на спинку кресла, Райан бегло их просмотрел.
      — Вы получили «Варшавское письмо» из польского источника, так?
      Хардинг помялся, однако было очевидно, что на этот вопрос ему нужно ответить искренне.
      — Совершенно верно.
      — То есть, из Москвы у вас ничего нет? — продолжал Джек.
      Саймон покачал головой.
      — Нет. Нам известно, что письмо было направлено в Москву, но и только.
      — Значит, мы действительно блуждаем в темноте. Возможно, тебе захочется пропустить кружечку пива перед тем, как отправиться на противоположный берег реки.
      Хардинг оторвался от бумаг.
      — Ну спасибо, Джек! Мне действительно хотелось услышать от тебя что-нибудь ободряющее.
      Они помолчали.
      — У меня лучше получается работать на компьютере, — сказал Райан. — У вас здесь это трудно устроить?
      — Непросто. Сначала компьютер надо будет тщательно исследовать, чтобы убедиться в том, что никто за пределами здания не сможет электронными методами снимать с него информацию. По этому вопросу тебе надо будет связаться с начальством.
      «Но только не сегодня,» — подумал Райан. Он уже успел на своем опыте убедиться, что бюрократия в Сенчури-Хаузе по крайней мере такая же неповоротливая, как и дома в Лэнгли, и после нескольких лет работы в частном секторе это приводило его в отчаяние. Ну хорошо, надо будет попробовать что-нибудь придумать, чтобы избавить Саймона от хорошей взбучки. Хоть премьер-министр Великобритании и дама, однако по части требовательности отцу Тиму из Джорджтауна до нее далеко.
 
      Вернувшись с обеда из столовой на рабочее место, Олег Иванович взглянул правде в глаза. Сейчас ему предстоит определиться с тем, что сказать американцу из метро, и как.
      Если это обычный сотрудник посольства, первую записку он должен был передать сотруднику ЦРУ — Зайцев знал, что среди американских дипломатов обязательно есть резидент, чья задача состоит в том, чтобы шпионить за Советским Союзом, точно так же, как КГБ шпионит за всем окружающим миром. Главный вопрос состоит в том, следят ли за этим американцем? А может быть, это «двойной» агент, перевербованный Вторым главным управлением, чья репутация способна напугать даже дьявола в преисподней? Или этот мнимый американец в действительности вообще просто сотрудник КГБ, «подсадная утка», на которую ловят крупную дичь?
      Итак, Зайцеву первым делом необходимо было убедиться наверняка, что он имеет дело с настоящим американцем. Но как это сделать?
      И вдруг Олега Ивановича осенило. Ну да, конечно! Вот то, что КГБ ни за что не сможет осуществить. Это убедит его в том, что он имеет дело именно с тем, с кем надо. Тут никакой фальши быть не может. Радуясь собственной находчивости, Зайцев зажег новую сигарету и углубился в разбор утренних сообщений, пришедших от вашингтонского резидента.
 
      Испытывать положительные чувства в отношении Тони Принса было очень нелегко. Русские хорошо относились к московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс», а с точки зрения Эда Фоули, это говорило об изъянах в характере Принса.
      — Итак, Эд, как тебе нравится твоя новая работа? — спросил Принс.
      — Пока что вхожу в курс. Иметь дело с русской прессой очень интересно. Русские предсказуемые, вот только их предсказуемость совершенно непредсказуемая.
      — Как может предсказуемость быть непредсказуемой? — криво усмехнулся корреспондент «Нью-Йорк таймс»?
      — Ну, Тони, понимаешь, всегда знаешь наперед, что они скажут, но только никогда нельзя быть уверенным, как они это выразят.
      «К тому же, если ты еще не заметил, половина из них — шпионы КГБ.»
      Принс деланно рассмеялся, ощущая свое интеллектуальное превосходство. В Нью-Йорке Фоули не смог справиться даже с самой простой работой репортера, в то время как Принс своим расхваленным умением разбираться в самых сложных политических вопросах поднялся на одну из высших должностей в американской журналистике. У него хорошие контакты с советским руководством, и он старательно их поддерживает. Принс учтиво поддакивает, осуждая невоспитанное, хамское поведение нынешнего вашингтонского режима, и постоянно подчеркивает, что лично он не голосовал за этого проклятого актера, как и вся редакция в Нью-Йорке.
      — Тебе уже приходилось встречаться с этим новым идеологом, Александровым? — спросил Эд.
      — Пока что нет, но его хорошо знает один из тех, с кем я поддерживаю отношения. По его словам, это трезвый, рассудительный человек, выступает за мирное сосуществование. По сравнению с Сусловым, он больший либерал. А дела Красного Майка, насколько я слышал, совсем плохи.
      — Я тоже это слышал, но чем именно болен Суслов, мне неизвестно.
      — Он ведь диабетик, разве ты не знаешь? Вот почему наши врачи из Балтимора прилетали в Москву, чтобы лечить ему глаза. Диабетическая ре-ти-но-па-ти-я, — объяснил Принс, произнеся последнее слово раздельно, чтобы Фоули смог его понять.
      — Надо будет поинтересоваться у посольского врача, что это такое, — заметил Фоули, делая заметку в записной книжке. — Итак, значит, ты полагаешь, что этот Александров — больший либерал?
      Для Принса «либерал» было равносильно «отличному парню».
      — Ну, сам я еще с ним не встречался, однако мои источники утверждают именно так. Кроме того, по их предположению, Суслову осталось жить лишь несколько месяцев.
      — Вот как? Надо будет доложить об этом послу.
      — И резиденту ЦРУ?
      — А ты знаешь, кто он? — простодушно спросил Фоули. — Я не знаю.
      Принс закатил глаза.
      — Как кто — Рон Филдинг. Это же известно всем!
      — Да нет же, — запротестовал Эд так решительно, как только позволяло его актерское дарование. — Рон Филдинг старший консул, а не разведчик!
      Принс усмехнулся, рассуждая: «Ты никогда не отличался особой проницательностью, да?» Ему самому на Филдинга указали его русские знакомые, и он не сомневался, что они бы не стали лгать.
      — Ну, разумеется, это лишь догадка, — продолжал журналист.
      «А если бы ты подумал на меня, ты бы выпалил это без колебаний, да? — подумал Фоули. — Ах ты самоуверенный осел!»
      — Полагаю, тебе известно, что у меня есть допуск к определенным секретам, но не к этому.
      — Я знаю, кто знает наверняка, — ухмыльнулся Принс.
      — Да, но только к послу я с таким вопросом не пойду, Тони. Он съест меня живьем.
      — Эд, на самом деле назначение Фуллера было шагом чисто политическим. Лично я считаю, что этот пост должен занимать человек, разбирающийся в дипломатии, однако президент моего совета не спрашивал.
      «И слава богу,» — мысленно отметил Фоули.
      — Ну а Филдинг часто встречается с послом, да? — продолжал Принс.
      — Старший консул работает напрямую с послом, Тони, и тебе это хорошо известно.
      — Да. Очень удобно, ты не находишь? А ты сам как часто видишься с ним?
      — Ты имеешь в виду, с Фуллером? Ну, как правило, раз в день, — ответил Фоули.
      — Ну а Филдинг?
      — Чаще. Раза два — три.
      — Вот тебе и доказательство, — величественно заключил Принс. — Это говорит само за себя.
      — По-моему, ты начитался книг про Джеймса Бонда, — насмешливо произнес Фоули. — Или про Матта Хелма .
      — Эд, открой глаза! — изящно рассердился Принс.
      — Если этот Филдинг и есть главный шпион, то кто его подручные? Будь я проклят, если мне это известно.
      — Ну, они-то хорошо замаскированы, — признался Принс. — Да, у меня тоже нет никаких мыслей на этот счет.
      — А жаль. Это самая увлекательная игра, в которую можно играть в посольстве: гадание, кто шпион.
      — Тут я тебе ничем не могу помочь.
      — С другой стороны, мне это все равно не нужно, — пожал плечами Фоули.
      «Хорошему журналисту любопытство никогда не бывает лишним,» — подумал Принс.
      — Значит, вот чем заняты твои мысли, — с милой, небрежной усмешкой произнес он вслух.
      — Если честно, бессонницей я из-за этого не страдаю. Ладно, давай заключим договор.
      — Давай, — согласился Принс. — Какой?
      — Если услышишь чего-нибудь интересное, дай нам знать, хорошо?
      — Ты сможешь прочитать об этом в «Нью-Йорк таймс», на первой странице, как правило, выше складки, — добавил журналист, давая Фоули понять, насколько важной фигурой является он, обладающим умением давать глубокий анализ политической ситуации.
      — Ну, знаешь, в некоторых случаях посол желает узнавать новости первым. Он сам попросил меня переговорить с тобой, неофициально.
      — Эд, это вопрос журналистской этики.
      — Если я передам твои слова Эрни, тот совсем не обрадуется.
      — Ну, ты работаешь на него. А я — нет.
      — Но ты ведь американский гражданин, так?
      — Не маши мне флагом, хорошо? — с опаской ответил Принс. — Ладно, если мне станет известно, что русские собираются нанести по нам ядерный удар, я обязательно дам тебе знать. Однако, как мне кажется, скорее мы сами совершим какую-нибудь глупость.
      — Тони, просвети меня, что ты имеешь в виду?
      — Все эти бредни о «центре мирового зла» как-то расходятся со словами Эйба Линкольна, ты не находишь?
      — Ты хочешь сказать, наш президент ошибся? — уточнил Фоули, гадая, насколько еще низко сможет упасть в его глазах этот осел.
      — Не волнуйся, я не забыл про ГУЛАГ. Но это осталось в прошлом. После смерти Сталина русские стали гораздо мягче, однако наша нынешняя администрация никак не может взять это в толк, понимаешь?
      — Послушай, Тони, я здесь лишь рабочая пчелка. Посол обратился ко мне с простой просьбой. Насколько я понимаю, твой ответ отрицательный, да?
      — Ты понимаешь совершенно правильно.
      — Что ж, в таком случае не жди поздравительных открыток от Эрни Фуллера.
      — Эд, в первую очередь мой долг — перед «Нью-Йорк таймс» и читателями. Точка.
      — Ну хорошо, я все понял. Я должен был тебя спросить, — виновато произнес Фоули.
      Ничего другого он от Принса и не ожидал. Эд сам предложил послу Фуллеру прощупать журналиста, и тот одобрил его затею.
      — Я все понимаю, — великодушно ответил Принс, глядя на часы. — Извини, у меня встреча в здании Центрального комитета КПСС.
      — Там будет что-нибудь такое, о чем я должен знать?
      — Как я уже сказал, ты сможешь обо всем прочитать в очередном номере «Нью-Йорк таймс». Ее ведь передают по факсу через «Эрли берд» из Вашингтона, разве не так?
      — Да, в конце концов она попадает и сюда.
      — Что ж, послезавтра ты все и прочтешь, — посоветовал Принс, поднимаясь с места. — Так и передай Эрни.
      — Хорошо, передам, — сказал Фоули, протягивая руку.
      Затем он решил проводить Принса до лифта. По дороге обратно можно будет заглянуть в туалет и вымыть руки.
      Следующий визит Фоули совершил к послу.
      — Привет, Эд. Встречались с Принсом?
      Фоули кивнул.
      — Только что от него отвязался.
      — Ну как, он клюнул на вашу приманку?
      — Нет. Выплюнул ее мне в лицо.
      Фуллер хитро усмехнулся.
      — Что я вам говорил? Когда я был в вашем возрасте, у нас еще оставались патриотически настроенные журналисты, однако за последние несколько лет все они перевелись.
      — Меня это нисколько не удивляет. Когда Тони только пришел в редакцию, он терпеть не мог полицейских. Однако своих чувств он не показывал, и те выкладывали ему все, как на духу. Этот ублюдок может умаслить кого угодно, если захочет.
      — Вас он пытался окрутить?
      — Нет, сэр. Я для этого слишком мелкая рыбешка.
      — Что вы думаете относительно запроса из Вашингтона насчет папы римского? — спросил Фуллер, меняя предмет разговора.
      — Я собираюсь попросить кое-кого прислушаться внимательнее, однако…
      — Понимаю, Эд. Я не желаю знать, что именно вы собираетесь предпринять. Но если вам удастся что-нибудь разузнать, вы сможете поставить меня в известность?
      — Все зависит, сэр, — ответил Фоули, тем самым давая понять: «Скорее всего, нет.»
      Фуллер все понял.
      — Хорошо. Есть еще что-нибудь?
      — Принс что-то унюхал; это должно будет появиться в газетах послезавтра. Сейчас он уехал в Центральный комитет — по крайней мере, так он мне сказал. Принс подтверждает, что как только Красный Майк загнется, его место займет Александров. Он может знать только официальную позицию. Полагаю, тут мы можем ему верить. У Тони хорошие контакты с советской политической элитой, кроме того, это соответствует тому, что нам известно о Суслове из своих источников.
      — Я лично никогда с ним не встречался. Что вы можете про него сказать?
      — Он один из последних истинно верующих. Впрочем, Александров тут ему под стать. Он убежден в том, что нет бога, кроме Карла Маркса, а Ленин — пророк его, и в том, что советская экономическая система действительно функционирует.
      — Вот как? Некоторые люди так ничему и не могут научиться.
      — Да, сэр, это вы точно заметили. Таких осталось немного, но Леонид Ильич к ним не относится, как и его наиболее вероятный преемник Юрий Владимирович Андропов. Однако Александров — союзник Андропова. Сегодня вечером состоится заседание Политбюро.
      — Когда мы сможем узнать, что именно будет на нем обсуждаться?
      — Полагаю, через пару дней, — сказал Фоули.
      «Но только как именно мы это сделаем, вам, сэр, знать не нужно,» — не стал добавлять он.
      Однако в этом не было необходимости. Эрни Фуллер знал правила игры. Каждый американский посол перед отъездом в страну проходил тщательный инструктаж по поводу своего нового места работы. Перед тем, как Фуллер попал в Москву, ему хорошенько прочистили мозги в «Туманном дне» и в Лэнгли. По сути дела, американский посол в Москве являлся старшим сотрудником разведки, занимающимся Советским Союзом, и, на взгляд Фоули, дядюшка Эрни неплохо справлялся со своими обязанностями.
      — Хорошо, если сможете, держите меня в курсе.
      — Слушаюсь, сэр, — ответил резидент.

Глава тринадцатая
Коллегиальность