Джек Райан - Красный кролик

      — Ну вот, Эдвард, кажется, я все починил.
      — Благодарю тебя, дружище. Да, кстати, а в Москве можно где-нибудь купить такой хороший инструмент?
      — Понятия не имею, Эд. Вот этот набор у меня с детства. Видишь ли, он достался мне от отца.
      Тут Фоули вспомнил, что произошло с отцом Найджела. Да, Хейдок страстно желает успеха операции «Беатрикс». Он ищет любую возможность вонзить занозу в волосатую задницу русскому медведю.
      — Как дела у Пенни?
      — Малыш пока что не просится. Так что придется подождать еще неделю, может быть, чуть больше. Строго говоря, рожать ей не раньше, чем через три недели, но…
      — Но вот это врачи никогда не определяют правильно, приятель. Никогда, — заверил друга Фоули. — Так что послушай мой совет, будь начеку. Когда вы собираетесь лететь домой?
      — Врач при посольстве говорит, что лучше всего где-нибудь дней через десять. Лететь до Лондона ведь всего пару часов.
      — Знаешь, дружище, ваш врач — большой оптимист. В таких вещах ничто и никогда не идет по плану. Не думаю, чтобы вам с Пенни хотелось, чтобы ваш маленький англичанин родился в Москве, ведь так?
      — Да, Эдвард, не хочется.
      — В общем, не давай Пенни прыгать на батуте, — подмигнув, предложил Фоули.
      — Хорошо, Эд, постараюсь, — сказал Найджел, мысленно отметив, что американский юмор порой бывает непроходимо глупым.
      «А это было бы очень любопытно,» — подумал Фоули, провожая друга к двери. Ему всегда казалось, что английские дети рождаются уже пятилетними и сразу же отправляются в пансионы. Неужели их воспитывают также, как и американских детей? Надо будет посмотреть.
 
      Тело Оуэна Уильямса осталось невостребованным — как выяснилось, близких родственников у него не было, а его бывшую жену он нисколько не интересовал, особенно мертвый. Местная полиция, руководствуясь распоряжением, которое пришло по телексу от старшего суперинтенданта Патрика Нолана из полиции Большого Лондона, уложило тело в алюминиевый гроб, который поместили в полицейский грузовик и повезли на юг в сторону Лондона. Но не в сам Лондон. Грузовик остановился в указанном месте, где алюминиевый ящик переложили в другую машину без опознавательных знаков, которая и отвезла его в город. В конце концов запаянный гроб попал в морг округа Суисс-Коттедж на севере Лондона.
      Тело находилось в плохом состоянии, и поскольку с ним до сих пор никто не занимался, оно оставалось необработанным. Кожные покровы спины и ягодиц, не тронутые огнем, приобрели синевато-багровый мертвенный оттенок. Как только сердце останавливается, кровь под действием силы тяжести стекает в те части тела, которые находятся ниже всего — в данном случае, в область спины, — где в отсутствии кислорода она окрашивает тело в бледно-голубой цвет, в то время как верхняя часть приобретает отталкивающую желтоватую окраску. Телом Оуэна Уильямса занялся гражданский сотрудник морга, иногда выполнявший специальные задания по заказу Службы внешней разведки. Вместе с ним находился криминалист-патологоанатом, который исследовал тело на предмет наличия любых особых примет. Самым страшным испытанием для них было зловоние паленого человеческого мяса, однако оба закрыли лица хирургическими масками, спасаясь от запаха.
      — Татуировка на внутренней стороне запястья, обгоревшая частично, но не полностью, — доложил сотрудник морга.
      — Очень хорошо.
      Патологоанатом зажег пропановую горелку и направил пламя на руку, превращая в уголь все следы татуировки.
      — Что-нибудь еще, Уильям? — спросил он через пару минут.
      — Я больше ничего не вижу. Верхняя часть тела сильно обгорела. Волосяной покров практически полностью уничтожен… — особенно отвратительным был запах паленых человеческих волос. — Одно ухо почти совершенно сгорело. Судя по всему, бедняга был мертв еще до того, как до него добрался огонь.
      — Все указывает на это, — подтвердил патологоанатом. — Содержание окиси углерода в крови зашкаливает за смертельное значение. Полагаю, бедолага так ничего и не почувствовал.
      С этими словами он уничтожил папиллярные узоры на кончиках пальцев, задержав пламя горелки на кистях, чтобы ожоги не казались умышленным уродованием трупа.
      — Ну вот, — наконец удовлетворенно произнес патологоанатом. — Если и существуют какие-то методы идентификации этого трупа, мне они неизвестны.
      — Теперь уберем тело в морозилку? — предложил сотрудник морга.
      — Нет, думаю, не стоит. Если просто охладить его до, скажем, двух — трех градусов по Цельсию, процесс разложения тканей будет идти крайне медленно.
      — Значит, сухой лед?
      — Да. Металлический гроб обладает неплохой термоизоляцией и запаян герметически. Сухой лед, как известно, не тает. Он превращается из твердой формы сразу в газообразную. Ну а теперь нам нужно будет одеть тело.
      Патологоанатом принес с собой нижнее белье, все неанглийского происхождения, все сильно поврежденное огнем. Работа предстояла очень неприятная, но патологоанатомам и сотрудникам моргов к ней не привыкать. Просто каждое ремесло вырабатывает свой собственный взгляд на жизнь. Однако в данном случае работа оказалась на редкость жуткой даже для этих двух видавших виды специалистов. Оба не сговариваясь решили, что сегодня перед сном надо будет пропустить стаканчик чего-нибудь крепкого.
      Когда работа была закончена, запаянный алюминиевый гроб снова уложили в машину и отвезли в Сенчури-Хауз. Завтра утром на столе у сэра Бейзила будет лежать записка, сообщающая о том, что «Кролик А» готов к своему последнему перелету.
 
      Той же самой ночью, чуть позже и на удалении трех тысяч миль, в Бостоне, штат Массачусетс, на втором этаже деревянного жилого здания, выходящего на причал, произошел взрыв бытового газа. В этот момент в здании находилось три человека. Двое взрослых, мужчина и женщина, не состоявшие в браке, были мертвецки пьяны, а четырехлетняя дочь женщины — которой мужчина приходился совершенно посторонним человеком — уже спала. Пожар распространился быстро, слишком быстро для того, чтобы двое взрослых, оба в пьяном угаре, успели как-то среагировать. Все трое умерли быстро, от отравления угарным газом, а не от огня. Пожарная охрана Бостона откликнулась на вызов через десять минут. Поисково-спасательная партия смело ринулась прямо в пламя под прикрытием двух струй из брандспойтов. Обнаружив тела, пожарные вытащили их из огня, однако сразу же стало понятно, что помощь снова опоздала. Капитан пожарной команды тотчас же определил, что явилось причиной трагедии. На кухне произошла утечка газа из старой плиты, которую никак не хотел заменять владелец дома, и три человека стали жертвами его скупости. (Разумеется, он с радостью получит страховку и скажет, что сожалеет по поводу несчастного случая.) Такой случай был не первым. Не будет он и последним. А пожарным еще долго будут сниться в кошмарных снах три обгоревших тела, особенно тельце маленькой девочки. Впрочем, такова у них работа.
      Пожар произошел достаточно рано и попал в одиннадцатичасовой выпуск новостей, поскольку телевизионщики никогда не обходят вниманием кровь и трагедию. Специальный агент ФБР, возглавляющий бостонское отделение Бюро, не спал и смотрел телевизор, на самом деле в ожидании репортажа о финальном матче бейсбола — он был вынужден присутствовать на официальном ужине и пропустил прямую трансляцию по каналу Эн-би-си. Увидев сообщение о пожаре, специальный агент сразу же вспомнил бредовое распоряжение, поступившее утром по телексу. Пробормотав ругательство, он схватил телефон.
      — Федеральное бюро расследований, — ответил дежурный агент, снявший трубку.
      — Поднимай Джонни, — приказал специальный агент. — На Хестер-стрит при пожаре погибла семья. Джонни знает, что делать. Скажи, что если у него возникнут какие-то вопросы, пусть звонит мне домой.
      — Слушаюсь, сэр.
      На этом дело и закончилось. Для всех, кроме заместителя специального агента Джона Тайлера, который читал книгу, лежа в кровати, — уроженец Южной Каролины, он предпочитал любительский футбол профессиональному бейсболу. Поднятый телефонным звонком, Тайлер успел проворчать ругательство по пути в душ, после чего, захватив оружие и ключи от машины, поехал на юг. Он тоже ознакомился с телексом из Вашингтона. Всю дорогу Тайлер гадал, каких наркотиков обглотался Эмил Джекобс, но в конце концов пришел к выводу, что его это не касается.
 
      Вскоре после этого, но только пятью часовыми поясами восточнее, Джек Райан встал с кровати, взял газету и включил телевизор. Канал Си-эн-эн также упомянул о пожаре в Бостоне — в Америке прошедшая ночь была бедна на происшествия. Выдохнув безмолвную молитву о жертвах огня, Райан с тревогой задумался о подводке газа к своей собственной плите. Однако его дом был гораздо моложе той полуразвалившейся лачуги из южного Бостона, которая также горделиво величалась «жилым зданием». Такие старые деревянные постройки, вспыхнув ярким пламенем, быстро сгорали дотла. Очевидно, в данном случае пожар распространился слишком быстро, чтобы несчастные обитатели дома успели спастись. Райан вспомнил слова своего отца, не перестававшего повторять, с каким большим уважением он относится к пожарным, людям, которые торопятся внутрь пылающих зданий, в то время как все остальные бегут из них. Самым страшным в их работе были застывшие без движения тела, которые они находили в объятых пожаром домах. Тряхнув головой, Райан развернул утреннюю газету и налил кофе, а тем временем его жена-врач, успевшая захватить конец репортажа о пожаре, думала свои мысли. Кэти вспомнила, как на третьем курсе медицинского факультета университета ей приходилось заниматься пострадавшими от огня. У нее в ушах снова зазвучали жуткие крики, которыми сопровождалось отделение обгоревших тканей от находящихся ниже ран. Больше всего ее тогда мучило сознание своего полного бессилия хоть как-то облегчить страдания раненых. Однако те бедняги из Бостона погибли, и тут уж ничего не попишешь. Кэти расстроилась, но ей пришлось достаточно насмотреться на смерть, потому что иногда Старуха с косой все же одерживает верх — так устроен мир. Особенно тягостной это сознание было для родителя маленького ребенка: девочка из Бостона была одних лет с Салли, и старше она уже никогда не станет. Кэти вздохнула. Хорошо хоть сегодня утром ей предстоят настоящие хирургические операции, что-то действительно радикально улучшающее здоровье человека.
 
      Сэр Бейзил Чарльстон жил в дорогом особняке в фешенебельном лондонском квартале Бельгравия, расположенном к югу от Найтсбриджа. Вдовец, чьи взрослые дети давно жили собственными семьями, сэр Бейзил привык к одиночеству, хотя, разумеется, где-то поблизости постоянно присутствовала незримая охрана. Кроме того, трижды в неделю к нему приходила горничная, наводившая в доме порядок. Сэр Бейзил не потрудился обзавестись кухаркой, предпочитая питаться вне дома или даже самому стряпать что-нибудь простенькое. Естественно, его дом был оснащен всем тем, чем должен был обладать главный разведчик страны: три линии защищенной телефонной связи и один защищенный телекс, к которым недавно добавился защищенный факс. Надомного секретаря у него не было, но если на работе в его отсутствие происходило что-то важное, курьерская служба немедленно доставляла ему копии всех документов, приходящих в Сенчури-Хауз. Больше того, вынужденный исходить из предположения, что противник ведет постоянное наблюдение за его особняком, сэр Бейзил предпочитал в самые напряженные моменты оставаться дома, тем самым укрепляя внешнее ощущение спокойствия. Хотя на самом деле это не имело практически никакого значения. Он был связан с СВР настоящей электронной пуповиной.
      Именно это и произошло сегодня утром. Кто-то в Сенчури-Хаузе решил довести до сведения директора Службы внешней разведки, что британские спецслужбы получили тело взрослого мужчины, пригодное для использования в операции «Беатрикс»: та самая новость, которую нужно сообщать за завтраком, поморщившись, подумал сэр Бейзил. Однако, всего для операции нужно три тела, в том числе, труп маленькой девочки, а вот эта мысль уже совсем не подходила для того, чтобы обдумывать ее за утренним чаем и овсянкой по-шотландски.
      Однако трудно было удержаться от восторженного возбуждения в преддверии операции «Беатрикс». Если «кролик» сказал правду — чем отличаются далеко не все перебежчики, — у него в голове хранится обилие всевозможной полезной информации. Разумеется, было бы лучше всего, если бы он смог помочь установить личности советских агентов, внедренных в правительство ее величества. Вообще-то, выявление таких агентов являлось задачей Службы внутренней безопасности — ошибочно именуемой МИ-5, — однако оба ведомства работали в тесном сотрудничестве друг с другом, более тесном, чем ЦРУ и ФБР в Америке, как, по крайней мере, казалось Чарльстону. Сэр Бейзил и его люди уже давно подозревали то, что где-то в недрах Министерства иностранных дел на очень высоком уровне есть течь, но до сих пор им не удавалось выйти на предателя. Поэтому, если удастся благополучно переправить «кролика» в Лондон, — сэр Бейзил напомнил себе, что рано делить шкуру неубитого медведя, — этот вопрос люди из СВР зададут ему одним из первых, когда его разместят в охраняемом доме на окраине небольшого городка Таунтона, затерявшегося среди бескрайних холмов графства Сомерсет.
 
      — Разве ты сегодня не идешь на работу? — удивленно спросила мужа Ирина.
      Определенно, Олег уже давно должен был бы выйти из дома.
      — Нет, и у меня есть для тебя сюрприз, — объявил тот.
      — И какой же?
      — Завтра мы уезжаем в Будапешт.
      Ошеломленная Ирина на мгновение лишилась дара речи.
      — Что?
      — Я решил взять отпуск. А в Будапеште как раз сейчас выступает с концертами эта новая знаменитость, дирижер Йозеф Роса. Зная, как ты любишь классическую музыку, дорогая, я решил свозить вас с зайчиком в Венгрию.
      — Ой, — только и смогла ответить Ирина. — Но как же моя работа?
      — А разве тебя не отпустят дней на десять?
      — Ну, думаю, отпустят, — призналась Ирина. — Однако, почему именно Будапешт?
      — Во-первых, это отличная возможность послушать хорошую музыку. К тому же, можно будет накупить в Венгрии много разных вещей, — объяснил Олег. — Коллеги по работе уже составили список.
      — Ах да… можно будет купить что-нибудь миленькое для Светланы, — мечтательно произнесла Ирина.
      Работая в ГУМе, она прекрасно сознавала, что в Венгрии продаются такие вещи, которые в Москве не найдешь днем с огнем, даже в «закрытых» магазинах.
      — Да, кстати, а кто такой этот Роса?
      — Это молодой венгерский дирижер, который в настоящий момент объезжает с гастролями всю Восточную Европу. Отзывы о нем самые хвалебные, дорогая. В концертной программе произведения Брамса и Баха, — объяснил Олег. — Кажется, в Будапеште Роса будет дирижировать главным оркестром Венгерских железных дорог. И не надо забывать о возможности походить по магазинам, — добавил он, справедливо рассудив, что ни одна женщина на свете не откажется от подобного предложения.
      Он терпеливо выслушал следующее возражение жены:
      — Мне совершенно нечего надеть.
      — Дорогая, именно за этим мы и едем в Будапешт. Там ты сможешь купить все, что тебе приглянется.
      — Ну…
      — И не забудь, что все свои вещи нам надо будет запихнуть в один чемодан. С собой мы возьмем несколько пустых чемоданов, куда уложим то, что купим для себя и для наших знакомых.
      — Но…
      — Ирина, представь себе Будапешт, как один огромный универсальный магазин. Венгерские видеомагнитофоны, западные джинсы и нижнее белье, настоящая косметика. Коллеги по работе из ГУМа умрут от зависти, — заверил жену Олег.
      — Однако…
      — Ну, вижу, все сомнения разрешены. Итак, дорогая, мы отправляемся в отпуск! — воскликнул он, пресекая дальнейшие возражения.
      — Как скажешь, — ответила Ирина, и у нее по лицу пробежала тень алчной улыбки. — Я сейчас же позвоню на работу и предупрежу о том, что уезжаю на две недели. Полагаю, никто по мне скучать не будет.
      — В Москве единственными, по кому сразу же начинают скучать, являются члены Политбюро, — объявил Олег. — И скучают по ним все те двое с половиной суток, которые требуются, чтобы подыскать им замену.
      На том и было решено. Олег сообщил, что в Будапешт они поедут на поезде. Ирина сразу же стала составлять список того, что надо будет взять с собой. Муж полностью отдал ей это на откуп. «Через неделю, максимум — через десять дней у нас с тобой будут гораздо более хорошие вещи,» — мысленно сказал офицер связи КГБ. А еще через месяц — два, возможно, они со Светланой отправятся на эту сказочную планету Диснея в американском штате Флорида…
      У Зайцева мелькнула мысль, догадываются ли в ЦРУ, какую веру он возлагает на американские спецслужбы, и произнес мысленную молитву — нечто совершенно необычное для сотрудника КГБ, — чтобы они оправдали его надежды.
 
      — Доброе утро, Джек.
      — Привет, Саймон. Что нового в мире?
      Поставив кофе на стол, Райан снял плащ.
      — Сегодня ночью умер Суслов, — объявил Хардинг. — Это будет опубликовано в вечерних советских газетах.
      — Какая жалость! Еще один слепец вернулся в ад, да?
      «По крайней мере, умер он, не имея проблем со зрением — благодаря Берни Кацу и ребятам из клиники Джонса Гопкинса,» — мысленно добавил Райан.
      — Обострение диабета?
      Хардинг пожал плечами.
      — К тому же, полагаю, на это наложилось то, что он просто был старый. Как сообщают наши источники, острый сердечный приступ. Поразительно, что у этого мерзкого старого болвана все-таки было сердце. Так или иначе, место Суслова займет Михаил Евгеньевич Александров.
      — Но и он, надо признать, тоже далеко не сахар. Где похоронят Суслова?
      — Он был одним из старейших членов Политбюро. Полагаю, состоятся торжественные похороны по высшему разряду, с марширующим оркестром, гробом на орудийном лафете и всем таким. Затем кремация и ячейка в Кремлевской стене.
      — Знаешь, мне всегда хотелось узнать, о чем думает истинный коммунист, когда понимает, что пришел его смертный час? Как ты полагаешь, никому не приходит в голову, что вся прожитая жизнь была одной сплошной долбанной ошибкой?
      — Понятия не имею. Но Суслов, судя по всему, относился к искренне верующим. Вероятно, он вспоминал все то добро, которое успел сотворить за свою долгую жизнь, ведя человечество к «светлому будущему», о чем так любят рассуждать коммунисты.
      «Таких дураков на свете не бывает,» — захотелось возразить Райану, однако Саймон, вероятно, был все же прав. Ничто не задерживается у человека в голове дольше ошибочной мысли, а все ошибочные мысли Красного Майка были рождены тем самым сердцем, которое в конце концов отказало. Однако лучший сценарий загробной жизни по-коммунистически совпадал с худшим в представлении Райана, следовательно, если коммунизм является учением ошибочным, тогда его последователей в буквальном смысле ждет преисподняя. «Да, Мишка, не повезло тебе. Надеюсь, ты захватил с собой на тот свет достаточно крема от ожогов.»
      — Ну да ладно, что у нас на сегодня?
      — Премьер-министр хочет знать, скажется ли как-нибудь смерть Суслова на стратегической линии, которую проводит Политбюро.
      — Можешь ответить ей, никак не скажется. В политическом смысле Александрова можно считать братом-близнецом Суслова. Он убежден в том, что Маркс — это господь бог, а Ленин — его пророк. И Сталин, на его взгляд, тоже в основном был прав, просто порой претворял политическую теорию в жизнь чересчур грубыми методами. Остальные члены Политбюро во всю эту чушь уже давно не верят, однако вынуждены притворяться в обратном. Так что назовем Александрова новым дирижером идеологического оркестра. Эту музыку уже никто не любит, но все по-прежнему ее исполняют, потому что никакой другой не знают. На мой взгляд, Александров никак не будет влиять на политику Политбюро. Конечно, его будут слушать, однако все сказанное будет влетать в одно ухо и вылетать в другое. Все будут делать вид, что уважают Александрова, а на самом деле у него за спиной над ним будут смеяться.
      — В действительности все гораздо сложнее, и все же суть ты выразил правильно, — согласился Хардинг. — Вся проблема в том, что мне надо исхитриться растянуть твой ответ на десять страниц, отпечатанных через два интервала.
      — Вот она, бюрократия в действии.
      Сам Райан так и не освоил чиновничий жаргон, что являлось одной из причин, по которым к нему испытывал такую теплую симпатию адмирал Грир.
      — У нас есть свои порядки, Джек, и Тэтчер, как и все премьер-министры, предпочитает получать информацию в доступном для ее понимания виде.
      — Готов поспорить, Железная леди говорит на том же языке, что и портовые грузчики.
      — Ты совершенно прав, сэр Джон, она говорит на нем сама, но терпеть не может, когда на этом языке обращаются к ней.
      — Наверное, ты прав. Ну хорошо, — Райан решил перейти к делу. — Какие документы нам понадобятся?
      — У нас есть подробное досье на Александрова, которое я уже заказал.
      Итак, решил Райан, этот день будет посвящен литературному творчеству. Конечно, было бы гораздо интереснее приглядеться внимательнее к советской экономике, однако вместо этого он вынужден будет сочинять пространный аналитический некролог на смерть человека, которого никто не любил и который, скорее всего, все равно умер, не оставив завещания.
 
      Приготовления оказались даже еще проще, чем он предполагал. Хейдок ожидал, что русские будут на седьмом небе от счастья, и действительно, оказалось достаточно одного звонка в Министерство путей сообщения. На следующий день в десять часов утра Хейдок, Пол Мэттьюз и фотокорреспондент «Таймс» должны будут прибыть на Киевский вокзал для подготовки материала о советских государственных железных дорогах и сравнительного анализа их с британскими железными дорогами, которым, на взгляд большинства англичан, не помешала бы некоторая помощь, особенно в части высшего руководящего звена.
      Скорее всего, Мэттьюз подозревал о том, что Хейдок — человек из «Шестерки», однако никогда не распространялся на эту тему, поскольку Найджел регулярно поставлял ему захватывающие сюжеты для репортажей. Этому стандартному приему установления хороших отношений с журналистами даже обучали в академии внешней разведки, однако американское ЦРУ официально от него открестилось. «Конгресс Соединенных Штатов принимает самые извращенные и абсурдные законы, чтобы надеть узду на работу разведывательных служб,» — подумал английский шпион. На самом деле он был уверен, что рядовые оперативные работники ЦРУ ежедневно нарушают официальные правила. Самому Хейдоку приходилось несколько раз отступать от гораздо более вольготных требований, регулирующих действия британских спецслужб. И, разумеется, он никогда не попадался на этом. Точно так же, как не попадался, встречаясь со своими агентами на улицах Москвы.
 
      — Привет, Тони, — дружелюбно протянул руку московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Эд Фоули. Интересно, догадывается ли Принс о том, с каким презрением относится он к нему? Впрочем, вероятно, это чувство взаимно. — Что новенького сегодня?
      — Жду заявления нашего посла по поводу кончины Михаила Суслова.
      Фоули рассмеялся.
      — Хочешь узнать, как обрадовала Фуллера смерть этого мерзкого старого болвана?
      — Я могу процитировать твои слова? — поспешно достал блокнот Принс.
      Пора идти на попятную.
      — Не совсем. Я не получил никаких распоряжений на этот счет, Тони, а босс в настоящий момент занят другими вещами. Боюсь, до обеда у него не будет времени встретиться с тобой.
      — Эд, мне позарез нужно хоть что-нибудь!
      — «Михаил Суслов был одним из видных деятелей Политбюро и определял идеологическую политику Советского Союза. Мы скорбим по его безвременной кончине.» Этого тебе будет достаточно?
      — Первая твоя фраза была более образной и правдивой, — заметил корреспондент «Нью-йорк таймс».
      — Тебе доводилось встречаться с Сусловым?
      Принс кивнул.
      — Пару раз, до и после того, как врачи из клиники Джонса Гопкинса поработали с его глазами…
      — Значит, это правда? — изобразил удивление Фоули. — Я хочу сказать, до меня доходили кое-какие слухи, но ничего определенного.
      Принс снова кивнул.
      — Истинная правда. Очки со стеклами словно донья от бутылок «Кока-колы». Очень вежливый, обходительный. Хорошие манеры и все такое, но под внешним обаянием — каменная твердость. На мой взгляд, Суслов был одним из апостолов коммунизма.
      — О, он принял обеты бедности, целомудрия и послушания, да?
      — Знаешь, Суслов действительно обладал какой-то своеобразной эстетической красотой, как будто и впрямь был священником, — подумав, согласился Принс.
      — Ты так думаешь?
      — Да, в нем было что-то не от мира сего, словно он видел то, что не могли видеть остальные. Определенно, Суслов искренне верил в коммунизм. И не стыдился этого.
      — Он был сталинист? — спросил Фоули.
      — Нет, но тридцать лет назад был бы им. Я прекрасно могу представить себе, как он подписывает приказ о расстреле. И после этого кошмарные сны его ночами не мучили бы — только не нашего Мишку.
      — Кто займет его место?
      — Пока что ничего определенного сказать нельзя, — признался Принс. — Мои источники утверждают, русские еще сами не определились.
      — А мне казалось, Суслов был очень близок с другим Майком, Александровым, — предложил Фоули, гадая, действительно ли источники Принса такие надежные, как он думает.
      Для советского руководства навешать лапшу на уши западному журналисту — увлекательная игра. В Вашингтоне, где журналист имеет над политиком определенную власть, все обстоит по-другому. Но здесь об этом не приходится и мечтать. Члены Политбюро нисколько не боятся журналистов — все как раз наоборот.
      Источники Принса, судя по всему, были из рук вон плохими.
      — Может быть, но я не знаю. О чем говорят у нас наверху?
      — Я еще не был в столовой, Тони, — парировал Фоули. — И не слышал последних сплетен.
      «Неужели ты действительно ждешь наводки от меня?»
      — Что ж, завтра или, на худой конец, послезавтра, мы все узнаем.
      «Однако было бы очень неплохо, если бы именно ты стал первым журналистом, предсказавшим фамилию преемника Суслова, и ты хочешь, чтобы я тебе в этом помог, так? — подумал Фоули. — Ни за что на свете.» Впрочем, он тотчас же пересмотрел свое решение. Конечно, Тони Принс — человек абсолютно пустой, но хорошие отношения с ним могут оказаться полезными. К тому же, нет никакого смысла наживать себе врагов просто так, ради забавы. С другой стороны, если переусердствовать с помощью, у Принса могут появиться подозрения, что Фоули или сам разведчик, или знает, кто в посольстве занимается разведкой. А Тони Принс относится к тем людям, которые очень любят рассказывать окружающим о том, какие они осведомленные… «Нет, пусть лучше Принс считает меня непроходимым тупицей, потому что в этом случае он будет говорить всем о том, какой он умный, а я — дурак.»
      Еще на «Ферме» Фоули усвоил, что лучшее прикрытие для разведчика — слыть в глазах окружающих человеком недалеким, посредственным, и хотя, возможно, для самолюбия это и является определенным испытанием, для пользы дела лучшего желать не приходится, а Эд Фоули был из тех, для кого дело стояло на первом месте. Итак… «К черту Принса и то, что он обо мне думает. В этом городе я тот, от кого что-то зависит.»
      — Тони, могу только обещать, что я поспрашиваю — выведаю, кто что думает.
      — Что ж, достаточно справедливо.
      «Впрочем, от тебя я ничего другого все равно не ожидал,» — только что не добавил вслух Принс.
      Ему неплохо было бы поучиться лучше скрывать свои чувства. Фоули пришел к заключению, что из Принса хороший игрок в покер не получится никогда. Проводив корреспондента «Нью-Йорк таймс» до двери, он взглянул на часы. Пора обедать.
 
      Подобно большинству европейских вокзалов, Киевский вокзал в Москве был бледно-желтого цвета — как и многие другие здания, построенные в сердце старинных монархий, словно в начале девятнадцатого века по всему континенту наблюдался избыток горчицы, а какому-то венценосному повелителю был по душе этот цвет, и поэтому все стремились выкрасить сколько-нибудь значимые сооружения именно так. «Хвала всевышнему, у нас в Великобритании этого не было,» — подумал Хейдок. Своды вокзала были перекрыты стальными фермами и стеклянными панелями, чтобы пропускать свет, но в Москве, как и в Лондоне, стекла мылись редко, если вообще мылись, поэтому на них скопился толстый слой копоти от ушедших в прошлое паровозов и их котлов, топившихся углем.
      Но русские остаются русскими. Они выходили на перрон с дешевыми чемоданами в руках, практически никогда поодиночке, в основном, семьями — даже если отъезжающий был только один — чтобы можно было насладиться трогательными прощаниями со страстными поцелуями, когда женщины целуют женщин, а мужчины — мужчин, что англичанину всегда казалось странным. Однако здесь, в России, это было местным обычаем, а местные обычаи всегда кажутся странными приезжим. Поезд на Киев, Белград и Будапешт должен был отправиться ровно в час дня, а советские железные дороги, как и московское метро, свято блюли расписание.
      В нескольких шагах от Хейдока Пол Мэттьюз беседовал с представителем советского Министерства путей сообщений о движителях — на русских железных дорогах господствовало электричество с тех самых пор, как товарищ Ленин распорядился по всей стране провести электричество и уничтожить вшей. Как это ни странно, выполнить первую задачу оказалось значительно проще, чем вторую.
      Огромный электровоз ВЛ-80Т, двести тонн стали, застыл в ожидании во главе поезда на третьем пути. За ним выстроился состав из трех вагонов с сидячими местами, вагона-ресторана и шести спальных вагонов международного класса. Кроме того, сразу же за локомотивом были прицеплены три почтово-багажных вагона. По перрону озабоченно сновали угрюмые проводники и носильщики, как это всегда бывает с русскими, которые находятся при исполнении своих обязанностей.
      Хейдок озирался по сторонам. Фотографии «кролика» и «крольчонка» четко запечатлелись у него в памяти. Часы над перроном показывали четверть первого, что подтверждали наручные часы английского разведчика.