— А где малыш?
      — В гостиной.
      — Хорошо.
      Райан направился в гостиную. Маленький Джек был в своем манеже. Малыш уже начинал садиться — конечно, ему было еще слишком рано, но его отец не имел ничего против. Вокруг валялось великое множество игрушек, которые поочередно отправлялись в рот. Увидев отца, мальчик улыбнулся, обнажая беззубые десны. Естественно, после такого сердечного приема нельзя было не взять малыша на руки, что и сделал Джек. Подгузник был свежий, сухой на ощупь. Вне всякого сомнения, мисс Маргарет поменяла его перед самым своим уходом — что неизменно происходило до того, как Джек возвращался домой. Гувернантка справлялась со своими обязанностями превосходно. Салли сразу же прониклась к ней симпатией, а это было самое главное. Райан опустил сына в манеж, и малыш снова оживленно затряс пластмассовую погремушку, не забывая при этом косить глаз на телевизор, по которому как раз пошла реклама. Сходив в спальню, Джек переоделся в более удобную домашнюю одежду и вернулся на кухню. Вдруг ко всеобщему удивлению раздался звонок в дверь. Джек впустил гостя.
      — Доктор Райан?
      Американский выговор. Мужчина одних лет с Райаном, непримечательной внешности, в костюме с галстуком, в руках большая коробка.
      — Совершенно верно.
      — Я принес для вас шифратор, сэр. Я работаю курьером в посольстве, — объяснил мужчина. — Мистер Мюррей попросил немедленно доставить это вам.
      Посылка представляла собой картонный куб со стороной около двух с половиной футов, без каких-либо надписей и обозначений. Впустив курьера в дом, Райан провел его прямо в свой закуток. Им двоим потребовалось около трех минут на то, чтобы достать из коробки неестественно большой телефонный аппарат. Джек поставил шифратор рядом с компьютером «Эппл-II».
      — Вы из АНБ? — спросил он.
      — Так точно, сэр. Вольнонаемный. Служил в войсках связи в армии, подразделение Е-5. Уволился, теперь как вольнонаемный получаю большее жалование. В Англии я уже два года. Вот ваш персональный ключ. — Курьер протянул Райану пластиковую карточку. — Вы умеете с ним обращаться, так?
      — О да, — кивнул Райан. — У меня такой же на рабочем месте в Лондоне.
      — Значит, вам известны порядки. В случае любой поломки немедленно связывайтесь со мной. — Курьер вручил визитную карточку. — И никто кроме меня или одного из моих людей не имеет права вскрывать корпус и заглядывать внутрь. Разумеется, в случае несанкционированного доступа произойдет автоматическое самоуничтожение. Пожар не начнется, но вони будет изрядно, из-за пластмассы. Ну, в общем, у меня все.
      Он сломал упаковочную коробку.
      — Не хотите чего-нибудь выпить? Чай, «кока-кола»?
      — Нет, благодарю вас. Пора возвращаться домой.
      С этими словами специалист по закрытой связи вышел из дома и направился к своей машине.
      — Что это такое? — окликнула из кухни Кэти.
      — Мой защищенный телефон, — объяснил Джек, возвращаясь к жене.
      — Зачем он?
      — Чтобы я мог звонить своему шефу.
      — А разве нельзя звонить с работы?
      — Между Англией и Америкой существенная разница во времени, к тому же, некоторые вещи я не могу обсуждать на работе.
      — Всякие шпионские штучки, — фыркнула Кэти.
      — Совершенно верно.
      То же самое можно было сказать про пистолет, который Райан хранил в гардеробе. Кэти достаточно невозмутимо отнеслась к охотничьему ружью «Ремингтон» — Джек изредка постреливал из него куропаток и рябчиков, и она была готова терпеть оружие, поскольку птиц можно было приготовить и съесть. К тому же, «Ремингтон» хранился разряженный. Но к пистолету Кэти испытывала стойкую неприязнь. Подобно многим воспитанным супружеским парам, Райаны избегали говорить на эту тему. Главное, чтобы пистолет не смог попасть в руки Салли, а Салли знала, что в отцовский гардероб ей лазать строго-настрого запрещается. Райан проникся любовью к своему 9-мм «Браунингу», который хранился заряженный четырнадцатью патронами увеличенной убойной силы с пулями, имеющими полый наконечник. Пистолет был оснащен сделанными на заказ накладками на рукоятку и тритиевым прицелом. Вместе с ним хранились две запасные обоймы. Если Райану снова понадобится оружие, он воспользуется именно этим «браунингом». Джек напомнил себе, что надо будет подыскать место, где можно было бы попрактиковаться в стрельбе. Быть может, тир есть на расположенной неподалеку базе Королевского военно-морского флота. Наверное, сэр Бейзил сможет позвонить кому надо и уладить этот вопрос. Как почетный рыцарь, Джек меч не получил, но современным эквивалентом является пистолет, который, к тому же, при случае может оказаться очень полезным.
      Как и штопор.
      — Кьянти? — спросил Райан.
      Кэти обернулась.
      — Хорошо. У меня на завтра ничего не запланировано.
      — Кэти, я никогда не мог понять, как бокал — второй вина вечером могут повлиять на операцию следующим утром — ведь пройдет десять, а то и двенадцать часов.
      — Джек, ни в коем случае нельзя мешать спиртное и хирургию, — терпеливо объяснила Кэти. — Хорошо? Ты ведь не пьешь перед тем, как сесть за руль. Вот и я не пью перед тем, как взять в руки скальпель. Никогда. Ни разу.
      — Хорошо, доктор Райан. Значит, завтра ты будешь выписывать рецепты на очки?
      — Угу, день будет простой. А у тебя?
      — Ничего важного. Все то же самое. Рутина.
      — Не представляю себе, как ты можешь это выносить.
      — Ну, она же интересная, эта секретная рутина, и для того, чтобы ее понять, необходимо быть шпионом.
      — Верно. — Кэти перелила соус к спагетти в соусницу. — Вот, ставь на стол.
      — Я еще не откупорил вино.
      — Так поторопись же.
      — Слушаюсь, профессор леди Райан, — ответил Джек, принимая из рук жены соусницу и ставя ее на стол.
      Затем он откупорил бутылку кьянти.
      Салли уже выросла из высокого детского стульчика, но ей все еще приходилось устанавливать на обычный стул специальную подставку, которую она сама и принесла из спальни. Поскольку на ужин были «писигетти», отец заправил девочке за воротник льняную салфетку. Вероятно, соус все равно попадет на штанишки, но, по крайней мере, девочка будет привыкать к салфеткам, что, по мнению Кэти, было очень важно. Затем Райан разлил кьянти. Салли вина не просила. Один раз отец уже удовлетворил ее просьбу (несмотря на возражения матери), и на этом все закончилось. Салли открыла бутылку «кока-колы».
 
      Маленькая Светлана наконец заснула. Девочка любила засиживаться допоздна, каждый вечер, до тех пор, пока голова сама собой не падала на подушку. Поправляя одеяло, Олег Иванович отметил, что дочь улыбается во сне, словно ангелочек, похожий на тех, что украшают итальянские соборы на фотографиях в путеводителях, которые любил читать Зайцев. Телевизор был включен. Судя по звукам, шел какой-то фильм про Великую Отечественную войну. Все они были на одно лицо. Фашисты яростно шли в атаку — иногда среди немцев встречался один персонаж, обладающий хоть какими-то человеческими качествами, обыкновенно, германский коммунист, как это выяснялось в ходе фильма, который разрывался между верностью делу своего класса (разумеется, рабочего класса) и преданностью родине, — а советские войска доблестно оборонялись, вначале неся большие потери, но затем добиваясь перелома, под Москвой в декабре 1941 года, под Сталинградом в январе 1943 года или на Курской дуге летом 1943 года. Среди главных героев непременно были политрук, беззаветно преданный партии, храбрый рядовой, мудрый сержант в годах и блестящий молодой лейтенант. Иногда к ним добавлялся седовласый генерал, который, оставшись один, беззвучно плакал, скорбя по своим подчиненным, но затем, подавив свои чувства, посылал их в бой. Всего существовало около пяти различных сюжетов, все вариации одной и той же темы, и единственное отличие состояло в том, изображали ли Сталина мудрым, богоподобным правителем или вообще не упоминали о нем. А это зависело от того, когда был снят фильм. Сталин перестал пользоваться любовью советских кинематографистов в 1956 году, вскоре после того, как Никита Сергеевич Хрущев сделал свой знаменитый, но оставшийся засекреченным доклад о том, каким чудовищем был Сталин — во что советские люди до сих пор верили с трудом, по крайней мере, водители такси, если судить по фотографиям «вождя народов», прикрепленных на лобовом стекле. Правда в Советском Союзе была блюдом редким, и проглотить ее, как правило, оказывалось очень трудно.
      Однако сейчас Зайцев не смотрел телевизор. Олег Иванович медленно потягивал водку, уставившись на голубой экран, однако не видя его. Только сейчас до него дошло, какой же беспримерный поступок совершил он сегодня в метро. Тогда эти действия казались ему безобидной проказой, детской бравадой: подумаешь, он запустил руку в карман американцу, словно мелкий воришка, просто проверяя, получится ли у него. Как оказалось, Зайцев действовал очень осторожно и продуманно, и даже сам американец ничего не заметил, в противном случае он обязательно каким-нибудь образом выдал бы себя.
      Итак, он доказал себе то, что может сделать… что? Что именно? Олег Иванович задавал себе этот вопрос, но никак не мог найти на него ответ.
      Черт возьми, что он позволил себе в вагоне метро? О чем он думал? Если честно, в тот момент Зайцев не думал ни о чем. Он действовал, повинуясь глупому минутному порыву… разве не так?
      Покачав головой, Олег Иванович отпил маленький глоток водки. Он человек умный, образованный. У него есть университетский диплом. Он великолепно играет в шахматы. У него работа, требующая наивысшей формы допуска к секретным документам, за которую он получает неплохое вознаграждение и которая поставила его на самую нижнюю ступень номенклатуры. Он пользуется определенным влиянием — небольшим, но все же пользуется. Комитет государственной безопасности доверил ему многие свои тайны. КГБ верит в него… однако…
      «Однако что?» — спрашивал себя Зайцев. Что следует за этим «однако»? Он не представлял себе, куда могут завести его подобные размышления…
      Священник. В конечном счете, все сводится к нему, ведь так? Или нет? Зайцев тщетно старался допытаться у себя самого, о чем он думал в тот момент, когда засовывал руку в карман американца. Неизвестно, думал ли он вообще о чем-нибудь. Казалось, его рука словно обзавелась собственным рассудком и начала действовать, не получая команд от головного мозга, уводя своего обладателя неизвестно в каком направлении.
      Да, всему виной этот проклятый священник. Неужели чертов поляк околдовал его? Посредством каких-то внешних сил захватил контроль над его телом?
      «Нет, это невозможно!» — решительно оборвал себя Зайцев. Такое бывает только в сказках и старинных преданиях, о которых судачат на кухне женщины.
      «В таком случае, почему я сунул руку в карман этому американцу?» — настойчиво требовал мозг, однако ответа не было.
      «Хочешь ли ты стать соучастником убийства? — вдруг произнес тихий голос. — Хочешь ли ты содействовать расправе над невинным человеком?»
      «Но разве папа ни в чем не виновен?» — спросил себя Зайцев, делая еще один глоток водки. Ни одно сообщение, прошедшее через него, не свидетельствовало об обратном. Больше того, Олег Иванович не помнил, чтобы отец Кароль вообще упоминался в донесениях КГБ в течение последних двух лет. Да, прошло краткое сообщение о том, что Кароль Войтыла вскоре после избрания на папский престол совершил поездку в Польшу, но какой человек, занявший новое место в жизни, не отправится домой, чтобы заручиться поддержкой своих друзей?
      Коммунистическая партия также состоит из людей. А людям свойственно совершать ошибки. Олег Иванович сталкивался с этим ежедневно; ошибались даже самые опытные, самые подготовленные сотрудники КГБ, получавшие за это от начальства наказание, выговор или замечание. Ошибался Леонид Ильич. Над престарелым Брежневым частенько посмеивались за обедом в кругу близких друзей — а еще чаще перешептывались о фортелях, которые выкидывали его неуемно алчные дети, особенно дочь. Однако это все были мелочи, но даже и о них говорили только вполголоса. А сейчас Зайцеву пришлось столкнуться с чем-то многократно более серьезным и опасным.
      На чем основывается легитимность государства? Теоретически на воле народа, однако к мнению народа никто не прислушивается. Решающий голос принадлежит коммунистической партии, но в ней состоит лишь небольшая доля населения Советского Союза, из которой, в свою очередь, незначительное меньшинство добилось чего-то, хоть отдаленно напоминающего власть. Следовательно, легитимность государства основывается, если мыслить логически, на… на фикции…
      И это был очень серьезный вывод. В других странах заправляют диктаторы, как правило, крайне правого толка, фашисты. Гораздо меньше государств, в которых власть принадлежит левым. Гитлер олицетворял собой самую могущественную и опасную диктатуру правых, но его власть свергли Советский Союз во главе со Сталиным с одной стороны и Западные страны с другой. Два самых непримиримых противника, примирившись, объединились, чтобы уничтожить германский фашизм. Но кто они, бывшие союзники? Они называют себя демократиями, и хотя это утверждение постоянно оспаривается советской пропагандой, выборы в этих странах настоящие — об этом неоспоримо свидетельствует то, сколько времени и сил тратит КГБ, пытаясь повлиять на них. Следовательно, там воля народа все-таки является хотя бы отчасти реальностью, иначе зачем КГБ старался бы оказать на нее хоть какое-то влияние? Насколько демократическими являются западные страны в действительности, Зайцев не знал. Определить это по информации, доступной в Советском Союзе, было невозможно. А слушать «Голос Америки» и другие западные радиостанции, которые вели откровенно антисоветскую пропаганду, Олег Иванович не хотел.
      Итак, смерти польского священника желает не народ. Определенно, этого хочет Андропов и, возможно, Политбюро. Даже коллеги Зайцева по работе в центральном управлении не держат зла на Кароля Войтылу. Никто и никогда не говорил о том, что папа римский плохо относится к Советскому Союзу. Государственные радио и телевидение, упоминая о нем, не призывали к классовой ненависти, как это бывало, когда речь заходила о других зарубежных врагах. Зайцеву ни разу не попадались в «Правде» уничижительные статьи, посвященные отцу Каролю. Да, в последнее время появились короткие заметки о проблемах рабочего движения в Польше, но и они напоминали скорее замечания, которые высказываются по поводу расшалившихся соседских детей.
      Однако ключ ко всему находится именно здесь. Кароль Войтыла поляк, им гордится вся Польша, а в настоящее время страну сотрясают профсоюзные волнения. И Кароль захотел воспользоваться своей политической или духовной силой, чтобы защитить свой народ. Это ведь понятно, не так ли?
      Но как можно понять желание расправиться с ним?
      Кто встанет и скажет во весь голос: «Нет, нельзя убивать этого человека только потому, что кому-то не нравятся его политические взгляды»? Политбюро? Нет, его члены поддержат Андропова. Он очевидный преемник. После смерти Леонида Ильича именно Андропов займет место во главе стола. Юрий Владимирович — человек партии. Ну а разве может быть иначе? Как говорится, коммунистическая партия является душой народа. Наверное, это единственное упоминание про «душу», дозволенное в Советском Союзе.
      Остается ли какая-то частица человека жить после его смерти? Именно этим и должна была бы быть душа, однако в этой стране душой является коммунистическая партия, а партия состоит из людей, и не больше того. К тому же, людей порочных.
      И вот сейчас эти люди хотят убить священника.
      Он пересылает сообщения, посвященные этому готовящемуся преступлению. То есть, тем самым он, Олег Иванович Зайцев, помогает убийцам. И эта мысль затронула что-то у него внутри. Совесть? Но есть ли у него совесть? Совесть — это некое мерило, которое сопоставляет один набор фактов и идей с другим и остается удовлетворенным. Или нет. В этом случае, обнаружив какой-то изъян, совесть начинает жаловаться. Она вынуждает человека искать и искать до тех пор, пока проблема не будет решена, пока несправедливое деяние не будет остановлено или исправлено… или за него не будет принесено покаяние.
      Но как остановить Политбюро или КГБ? Как не дать им совершить преступление?
      Зайцев сознавал, что для этого надо было по меньшей мере показать, что предполагаемое действие противоречит политической теории или может привести к нежелательным политическим последствиям, потому что политика является мерилом добра и зла. Но не слишком ли ненадежный этот инструмент? Не должны ли понятия «добро» и «зло» определяться чем-то более прочным, чем политика? Нет ли какой-либо высшей системы ценностей? В конце концов, политика является всего лишь тактикой, разве не так? И хотя тактика, разумеется, важна, гораздо важнее стратегия, потому что именно стратегией измеряется то, для чего используется тактика, а стратегия в данном случае заключается в том, чтобы определить, что же является добром — причем в транцендентальном смысле. Не определенном сиюминутными интересами, а непреходящим, вечным — чем-то таким, что назовут правильным через сто, через тысячу лет.
      Мыслит ли партия подобными понятиями? И вообще, как именно принимает решения Коммунистическая партия Советского Союза? Исходя из того, что принесет благо людям? Но кто это определяет? Отдельные личности — Брежнев, Андропов, Суслов, другие члены Политбюро, имеющие право голоса, которые советуются с кандидатами в члены, не имеющими право голоса, которые, в свою очередь, советуются с Советом министров и с членами Центрального комитета коммунистической партии, сплошь высокопоставленными представителями номенклатуры, — теми, кому парижский резидент переправляет дипломатической почтой парфюмерию и нижнее белье. Зайцев достаточно насмотрелся на подобные сообщения. И наслушался рассказов. Решения принимали те, кто засыпал дорогими подарками своих детей, протаскивая их следом за собой на вершину власти, кто носился в черных лимузинах по широким московским магистралям, — порочные князьки от марксизма, держащие страну железной рукой.
      Заботит ли этих людей то, что будет хорошо для народа — для бесчисленных рабочих и крестьян, которыми они распоряжаются по своему усмотрению, о благе которых они вроде бы должны заботиться?
      Но, возможно, при Николае Романове дворянство рассуждало и говорило так же. Однако Ленин приказал расстрелять всю знать, как врагов народа. Точно так же, как современные фильмы изображают Великую Отечественную войну, старое кино представляло невзыскательным зрителям этих людей, как злокозненных клоунов, которых едва ли можно было считать достойными противниками. Вызывающие ненависть и презрение карикатуры на настоящих людей, они, разумеется, были совсем не похожи на тех, кто пришел им на смену…
      В старину царедворцы мчались на санях, запряженных тройками, прямо по телам крестьян; точно так же сейчас московские милиционеры перекрывали центральные магистрали, чтобы новая знать из номенклатуры не теряла времени, стоя в пробках.
      По большому счету, ничего не изменилось…
      Вот только в прошлом цари, по крайней мере, делали вид, что прислушиваются к гласу высшей власти. Именно на их деньги был построен собор Василия Блаженного в Москве, а знать рангом помельче строила бесчисленные церкви в маленьких городах и селах, потому что даже Романовы признавали существование верховной истины. Но коммунистическая партия не собирается отвечать ни перед кем.
      Поэтому она безжалостно расправляется со своими противниками, потому что убийство частенько является политической целесообразностью, тактическим ходом, к которому без стеснения прибегают в случае необходимости.
      «И все сводится именно к этому? — спрашивал себя Зайцев. — Андропов собирается убить папу римского просто потому, что тот ему неугоден?»
      Снова наполнив рюмку водкой, Олег Иванович задумчиво отпил глоток.
      В его жизни есть свои неудобства. Так, от рабочего места очень далеко ходить до курилки. А среди коллег есть люди, которых он терпеть не может, — например, подполковник Степан Евгеньевич Иванов, старший офицер центра связи. Как Иванову удалось четыре года назад получить повышение, оставалось загадкой для всех сотрудников центра. Начальство считало его тупицей, не способным выполнить никакую полезную работу. Зайцев полагал, в каждом учреждении обязательно найдется по крайней мере один такой совершенно никчемный человек, от которого, однако, избавиться совсем непросто, потому что… просто потому, что он есть и ничего с этим не поделаешь. Если бы не было Иванова, Зайцев давно пошел бы на повышение — если и не в звании, то обязательно в должности. Каждым своим вдохом Иванов причиняет неудобства Олегу Ивановичу, однако это же не дает Зайцеву право его убить, ведь так?
      Нет, его арестуют и предадут суду, и, может быть, даже казнят за умышленное убийство. Потому что это запрещено законом. Потому что так поступать нельзя. Это говорит закон, это говорит партия, это говорит собственная его совесть.
      Но Андропов собирается убить отца Кароля, и его совесть молчит. А что если заговорит чья-то другая совесть? Еще один глоток водки. Еще одна презрительная усмешка. Чья совесть? Совесть Политбюро?
      Даже внутри КГБ никаких открытых дискуссий нет. Никаких споров. Никаких обсуждений. Только приказы на выполнение задания и уведомления о выполнении или невыполнении. Разумеется, даются оценки иностранцам, обсуждаются мысли, высказанные иностранцами, настоящими агентами или просто агентами влияния — на жаргоне КГБ «полезными дураками». Однако ни один сотрудник не прислал в ответ на полученный приказ: «Нет, товарищи, так поступать нельзя, потому что это неправильно с нравственной точки зрения.» Римский резидент Годеренко был близок к этому, указав на то, что убийство папы римского неблагоприятно скажется на деятельности агентурной сети. Означало ли это, что Руслана Борисовича также замучила совесть? Нет. У Годеренко трое сыновей: один служит в военно-морском флоте, другой, насколько известно Зайцеву, учится в Высшей школе КГБ на Мичуринском проспекте, а третий поступил в Московский государственный университет. Если Руслан Борисович пойдет против руководства КГБ, это будет означать, что у его сыновей как минимум возникнут серьезные неприятности, а может быть, дело обернется и чем-нибудь похуже; мало кто решится пойти на такое.
      Итак, получается, во всем Комитете государственной безопасности совесть есть только у него одного? Отпив глоток, Зайцев задумался. Вероятно, нет. Только в центральном управлении работает несколько тысяч сотрудников, и еще многие тысячи на местах, и просто в силу закона больших чисел среди них должно найтись достаточное количество людей «хороших» (что бы ни понимать под этим). Вот только как их найти? Разумеется, если начать в открытую их искать, это будет означать неминуемую смерть — в лучшем случае, продолжительный тюремный срок. И это основополагающая проблема, которая стояла перед Зайцевым. Он не имеет возможности ни с кем поделиться своими сомнениями. Обсудить тревоги — ни с врачом, ни со священником… ни даже с женой Ириной…
      Нет, ему остается уповать лишь на помощь бутылки водки, и хотя в определенном смысле алкоголь помогал ему думать, настоящим другом считать его было нельзя. Русские мужчины способны пролить скупую слезу, однако в данном случае и это не поможет. Ирина наверняка начнет задавать вопросы, на которые он не сможет ответить. Остается только лечь спать. Олег Иванович не сомневался, что сон тоже не поможет, и в этом он оказался прав.
      Еще час размышлений и две рюмки водки наконец нагнали на Зайцева сонливость. Его жена мирно дремала перед экраном телевизора — Красная Армия снова одержала победу на Курской дуге, и фильм завершился началом долгого марша вперед, на Берлин, к рейхстагу, полного надежд и восторженного рвения идти в кровавый бой. Зайцев грустно усмехнулся. Сейчас ему только этого не хватало. Он отнес пустую рюмку на кухню, затем разбудил жену и проводил ее в спальню. Оставалось надеяться, что сон придет достаточно быстро. Этому должна была поспособствовать четверть литра водки в желудке.
      Так оно и произошло.
 
      — Знаете, Артур, а нам ведь очень многое неизвестно об этом сукином сыне, — заметил Джим Грир.
      — Вы имеете в виду Андропова?
      — Нам даже неизвестно, женат ли он, — продолжал зам по РА-работе, взглянув на Боба Риттера.
      — Мы полагаем, что женат, однако Андропов, если у него и есть жена, никогда не появлялся с ней на официальных мероприятиях. Обычно мы узнаём об этих вещах именно так, — вынужден был признать зам по опер-работе. — Советское руководство, подобно донам мафиозных кланов, частенько прячет свои семьи. У них все просто помешаны на скрытности. Да, признаю, у нас не не слишком хорошо поставлена добыча информации такого рода, однако необходимо сделать одну оговорку: она не представляет никакой ценности.
      — Ну, это не совсем так, — возразил Грир. — То, как человек относится к жене и детям, если они у него есть, помогает составить его психологический портрет.
      — То есть, вы хотите, чтобы я поручил Кардиналу собрать информацию о личной жизни Андропова? Не сомневаюсь, он справится с этой задачей, но не станет ли это стрельбой из пушки по воробьям?
      — Вы так думаете? Если Андропов регулярно бьет свою жену — это одно. Если он заботливый муж и любящий отец — это совсем другое, — продолжал настаивать зам по РА-работе.
      — Андропов настоящий бандит с большой дороги. Для того, чтобы понять это, достаточно лишь взглянуть на его фотографию. Только посмотрите, как ведет себя его ближайшее окружение. Все настороженные, запуганные — то же самое можно было сказать про окружение Гитлера, — ответил Риттер. — Несколько месяцев назад группа американских губернаторов и конгрессменов летала в Москву посланниками sub rosa дипломатии. По возвращении домой губернатор штата Мериленд, либеральный демократ, сказал, что когда в приемный зал вошли советские лидеры, он сразу же выделил одного из них, решив, что по виду это настоящий бандит. И лишь затем губернатор Мериленда узнал, что это Юрий Владимирович Андропов, председатель Комитета государственной безопасности. Этот губернатор славился своим умением разбираться в людях, и его оценка была внесена в досье на Андропова, заведенное в Лэнгли.
      — Ну, из этого мерилендца судья получился бы неважный, — заметил Артур Мур, который, разумеется, тоже ознакомился с оценкой Андропова. — По крайней мере, разбирать кассационные жалобы я бы ему точно не доверил. Он будет настаивать на том, чтобы повесить беднягу-преступника лишь за тем, чтобы проверить, порвется ли веревка.
      Конечно, и в Техасе встречались время от времени подобные судьи, однако сейчас штат стал значительно более цивилизованным. В конце концов, лошадей, которых надо украсть, теперь меньше чем людей, которых надо убить.
      — Ну хорошо, Роберт, что все же мы можем предпринять, чтобы слегка прощупать Андропова? — продолжал судья Мур. — Как-никак, судя по всему, именно он станет следующим генеральным секретарем. Я нахожу предложение Джеймса весьма интересным.
      — Я посмотрю, что можно будет сделать. А почему бы не спросить сэра Бейзила, нет ли у него чего-нибудь на эту тему? У англичан такие дела получаются гораздо лучше, и, кроме того, мы при этом побережем своих людей.
      — Я отношусь к Бейзилу с большой симпатией, но мне бы не хотелось быть перед ним в долгу, — ответил судья Мур.
      — Джеймс, а ведь в Лондоне находится ваш протеже. Пусть этот вопрос задаст сэру Бейзилу Райан. Вы уже установили у него дома шифратор?
      — Да, наши связисты должны были сделать это сегодня.
      — Так позвоните своему мальчику и попросите его выяснить интересующий нас вопрос — как бы мимоходом, невзначай.
      Грир перевел взгляд на директора ЦРУ.
      — Артур, вы что скажете?
      — Одобряю. Но только чтобы все было без лишнего шума. Предупредите Райана, что это в его собственных интересах.
      Адмирал взглянул на часы.
      — Хорошо, я займусь этим перед тем, как отправиться домой.
      — Ну а теперь, Боб, скажите, каковы успехи в «Маске красной смерти»? — насмешливо поинтересовался судья Мур, просто чтобы закончить совещание на веселой ноте.
      — Артур, давайте не будем слишком поспешно сбрасывать это со счетов, хорошо? Русские действительно окажутся смертельно уязвимы перед пулей определенного типа. Нам нужно лишь зарядить ее.
      — Только не говорите об этом нашим конгрессменам. Они от страха наложат в штаны, — со смехом предостерег его Грир. — Мы ведь должны наслаждаться мирным сосуществованием с Советским Союзом.
      — С Гитлером подобный номер не прошел. Сталин и Чемберлен пытались дружить с этим ублюдком, и куда это их привело? Джентльмены, русские являются нашими врагами, и, как это ни печально, истина состоит в том, что настоящий мир с ними невозможен, нравится это или нет. Наши мировоззрения настроены в совершенно разных тональностях. — Риттер поднял руки. — Да-да, знаю, мы не должны мыслить подобными категориями, но, хвала господу, наш президент разделяет эти взгляды, а мы по-прежнему подчиняемся ему.
      Это замечание не требовало комментариев. На прошедших выборах все трое голосовали за нынешнего президента, несмотря на расхожую шутку о том, что двумя категориями людей, которых днем с огнем не сыскать в Лэнгли, являются коммунисты и… республиканцы. Да, у Рональда Рейгана железный характер и лисье чутье. Особенно это импонировало Риттеру, из всех троих самому нетерпеливому и задиристому.
      — Хорошо. А теперь мне нужно подготовиться к слушаниям по бюджету, которые состоятся в Сенате послезавтра, — объявил Мур, заканчивая совещание.
 
      Райан сидел за компьютером, мысленно повторяя сражение в заливе Лейте , когда зазвонил телефон закрытой связи. Джек впервые услышал его непривычный, резкий звонок. Достав из кармана пластиковую карточку с ключом доступа, он вставил его в щель и снял трубку.
      — Ждите, — сообщил механический голос. — Происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… ждите… происходит синхронизация аппаратуры… установлена закрытая связь, — наконец объявил он.
      — Алло, слушаю, — сказал Райан, гадая, кто из тех, у кого есть шифратор, может позвонить ему в столь поздний час.
      Ответ оказался очевиден.