Кларк чувствовал теперь, что происходит. Возможно, необычность случившегося была неизбежной. Здесь собрались цивилизованные люди, члены настолько хорошо организованного общества, что оно казалось чуждым всякому постороннему, люди, чья вежливость и традиционное гостеприимство резко контрастировали с их недоверием. к иностранцам. Страх начал появляться у Кларка как нечто едва осязаемое, как предупреждение о том, что вот-вот наступят перемены, несмотря на то что со своей обостренной годами наблюдательностью он не замечал ничего, кроме обычных пустых речей, произносимых политическими деятелями во всем мире. Человек, не раз смотревший в лицо смертельной опасности во Вьетнаме и других странах мира, Кларк снова почувствовал себя чужим в чужой стране, однако на этот раз опыт, накопленный им за многие годы, не только не помогал ему, но и шел во вред. В конце концов, даже те демонстранты, которые неистовствовали сейчас посреди толпы, не были такими уж непримиримыми, да и что еще можно ожидать от людей, оставшихся без работы? Вполне естественно, что они казались недовольными. Следует ли придавать всему этому такое уж большое значение?
      Однако ропот в толпе усиливался. Гото поднес ко рту стакан и отпил глоток воды, все еще заставляя собравшихся ждать, затем сделал руками жест, предлагая им подойти еще ближе, хотя эта часть парка была уже до предела запружена людьми. Сколько их? – подумал Джон. Десять тысяч? Пятнадцать? Вдруг толпа стихла и воцарилось почти полное молчание. Кларк оглянулся по сторонам и сразу все понял. У тех, кто стояли по периметру толпы, на рукавах пиджаков были повязки – черт возьми, выругался он про себя, сегодня это знак власти. Рядовые рабочие автоматически повинуются тем, кто одеты и ведут себя подобно начальникам. Может быть, был подан и другой сигнал, но тогда Кларк не заметил его.
      Гото заговорил негромким голосом, и толпа замолкла совсем. Головы слушателей склонились вперед в инстинктивной попытке разобрать слова.
      Жаль, что у нас не было времени как следует овладеть языком, одновременно подумали оба сотрудника ЦРУ. Кларк заметил, что Динг не теряет времени, меняет объективы и делает снимок за снимком, обращая особое внимание на лица рабочих в толпе.
      – Возбуждение нарастает, – тихо произнес по-русски Чавез, глядя на лица японцев.
      Кларк видел, как менялось поведение толпы по мере того, как Гото продолжал говорить. Он схватывал отдельные слова, иногда одну-две фразы, главным образом не имеющие никакого смысла, но представляющие собой риторические приемы, к которым любят прибегать политические деятели, чтобы выразить уважение к аудитории и готовность выполнить все пожелания масс. Внезапный рев одобрения, вырвавшийся у толпы, застал его врасплох. Слушателям пришлось толкать друг друга локтями, чтобы аплодировать. Он посмотрел на Гото. Бесполезно, слишком далеко. Кларк сунул руку в наплечную сумку Динга, достал запасную камеру, присоединил к ней длиннофокусный объектив и направил на оратора, пытаясь что-либо прочитать по выражению его лица, пока он благосклонно принимал одобрение народа и ждал окончания аплодисментов, чтобы продолжить речь. Как умело манипулирует чувствами толпы, а? Кларк видел, что Гото пытается скрыть свои эмоции, но, хотя политические деятели обладают, как правило, незаурядным актерским мастерством, они испытывают влияние аудитории в еще большей степени, чем артисты, выступающие перед камерами, зарабатывая себе этим на жизнь. Руки Гото начали двигаться более выразительно, а голос стал громче.
      Здесь собралось всего десять или пятнадцать тысяч человек. Значит, это пробное выступление, верно? Гото экспериментирует. Еще никогда Кларк не чувствовал себя таким чужим, как в этой толпе. Почти во всех странах мира никто не обратил бы внимания на черты его лица или, взглянув, тут же забыл бы о нем. В Иране, в Советском Союзе, в Берлине – повсюду он был бы самым обычным человеком, одним из многих. Но не здесь и не сейчас. Еще хуже было то, что он не понимал до конца происходящего, и это его, беспокоило. Голос Гото звучал еще громче. Впервые он ударил кулаком по трибуне, и толпа ответила ему дружным ревом. Гото говорил теперь заметно быстрее. Толпа теснее сгрудилась ближе к трибуне, и Кларк увидел, что глаза оратора заметили это и в них отразилось удовлетворение. Теперь Гото не улыбался, но его взгляд обегал море обращенных к нему лиц, то слева, то справа, иногда останавливаясь на каком-то одном лице, оценивая его чувства, перебегая на другое, чтобы убедиться, что и это лицо выражает то же самое. Сейчас в его голосе звучала уверенность. Они были у него в руках, каждый из них. Меняя тембр и громкость голоса, Гото видел, как меняется частота их дыхания, как расширяются их глаза. Кларк опустил камеру, чтобы окинуть взглядом толпу, и заметил общие движения, почувствовал реакцию на голос оратора.
      Он играет с ними.
      Джон снова поднял камеру и направил ее, словно прицел винтовки. На этот раз он сосредоточил внимание на надзирателях, которые стояли по периметру толпы в выделявших их костюмах. Теперь они меньше следили за собравшимися, явно увлеченные речью Гото. И снова Кларк выругался, проклиная свое незнание японского, не отдавая себе отчета в том, что увиденное им гораздо важнее, чем ему кажется. Еще один взрыв эмоций в толпе. На этот раз это не просто рев – нет, на лицах демонстрантов отразился гнев, они словно осветились яростью. Теперь Гото полностью овладел толпой, держал ее в своей власти, веД за собой, куда ему хотелось.
      Джон коснулся плеча Динга.
      – Пошли отсюда.
      – Почему?
      – Здесь становится опасно, – ответил Кларк. На его лице застыло странное выражение.
      – Нан я? – произнес по-японски Чавез, улыбаясь из-за камеры, которую он держал у лица.
      – Оглянись и посмотри на полицейских, – коротко бросил Джон.
      Динг повернул голову и мгновенно понял, что имел в виду. его старший напарник. Полицейские здесь обычно выглядели суровыми и неприступными. Возможно, так вели себя воины-самураи. Несмотря на неизменную профессиональную вежливость, в их движениях чувствовалась уверенность и какая-то надменность. Они следили за соблюдением закона и понимали это. Их мундиры были такими же безупречно чистыми и отглаженными, как и у морских пехотинцев, охраняющих американские посольства, а кобура с пистолетом, висящая у пояса, была всего лишь знаком власти, поскольку прибегать к ней не требовалось – они вполне могли справиться с любой ситуацией голыми руками. Но теперь эти крутые полицейские нервничали, переминались с ноги на ногу и обменивались взглядами, вытирая о брюки потные ладони. Они тоже чувствовали, как изменилось настроение толпы, причем настолько четко, что даже могли не говорить об этом между собой, все было ясно и так. Кое-кто из них даже напряженно прислушивался к словам Гото, но и эти полицейские выглядели обеспокоенными. Что бы ни происходило, если развивающиеся события тревожили людей, привыкших поддерживать образцовый порядок на этих улицах, значит, все очень серьезно.
      – Пошли. – Кларк окинул взглядом окружающие здания и выбрал двери, что вели в магазин. Это оказался вход в небольшое пошивочное ателье. Сотрудники ЦРУ встали у двери. Тротуар был пуст. Случайные прохожие присоединялись к толпе, полицейские тоже подтянулись поближе к ней, выстроившись через равные интервалы, – цепь людей в синих мундирах. Американцы оказались в одиночестве – очень странная ситуация в таком городе, как Токио.
      – Ты тоже чувствуешь? – спросил Джон. Он задал этот вопрос по-английски, и это удивило Чавеза.
      – Он заводит их, правда? – Задумчивая пауза. – Ты прав, мистер К. Обстановка действительно становится напряженной.
      Голос Гото отчетливо доносился из громкоговорителей, высокий, даже пронзительный. И толпа реагировала на него, как обычно реагирует толпа.
      – Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное? – спросил Чавез. Происходящее не походило на то, с чем им довелось столкнуться в Румынии.
      Кларк коротко кивнул.
      – Да, в Тегеране, в семьдесят девятом.
      – В то время я учился в пятом классе.
      – Тогда я насмерть перепугался, – произнес Кларк, вспоминая прошлое. Гото продолжал выразительно размахивать руками. Кларк снова посмотрел в телеобъектив. Гото больше не походил на того человека, что обратился к толпе несколько минут назад. Тогда он казался нерешительным, но сейчас все переменилось. Если его обращение к толпе было экспериментом, то эксперимент оказался успешным. Заключительные жесты выглядели почти карикатурно, но этого следовало ожидать. Он поднял руки над головой, словно футбольный судья, объявляющий об успешном заносе мяча в зону противника, однако Кларк заметил, что его кулаки судорожно сжаты. Полицейский, что стоял ярдах в двадцати от Чавеза с Кларком, повернулся и с беспокойством посмотрел на двух иностранцев.
      – Давай зайдем в ателье и сделаем вид, что выбираем костюмы.
      – У меня тридцать шестой размер, – пошутил Чавез, укладывая камеру в сумку, висящую на плече.
      Ателье оказалось хорошим, и в нем были костюмы такого размера. Это дало американцам повод приняться за осмотр. Продавец был вежливым и обходительным, и в результате по совету Кларка Чавез купил себе деловой костюм, сидевший на нем настолько хорошо, словно был сделан по заказу. Костюм был темно-серым и самым обычным, какие здесь носят многие служащие, хотя и стоил слишком дорого. Когда они вышли из ателье, небольшой парк уже опустел. Рабочие разбирали помост. Телевизионщики упаковывали аппаратуру. Все выглядело как обычно, за исключением небольшой группы полицейских, окруживших трех человек, которые сидели на бордюре тротуара. Это была съемочная группа американского телевидения. Один из американцев прижимал к лицу носовой платок. Кларк решил не подходить. Он оглянулся по сторонам и заметил, что мусора на улицах почти нет, и через мгновение понял почему: работала уборочная машина. Все было блестяще спланировано. Демонстрация была такой же «спонтанной», как и «Суперкубок» – финальный матч по американскому футболу, – однако в данном случае «матч» прошел даже лучше, чем предполагалось.
      – Итак, что ты думаешь? – спросил Кларк, когда они пошли по улицам, где все возвращалось к прежней жизни.
      – Но ведь ты знаком с этим куда лучше меня…
      – Послушай, кандидат в магистры политологии, когда я задаю вопрос, то хочу получить ответ, неужели не ясно? – Чавез едва не остановился, услышав упрек, причем не от оскорбления, а просто изумленный. Он еще никогда не видел, чтобы его напарник был так потрясен происшедшим, поэтому Динг ответил спокойно и обдуманно:
      – Думаю, мы напали на что-то важное. Мне кажется, он прямо-таки играл с толпой. В прошлом году в колледже по одному из курсов мы смотрели нацистский фильм – классический пример того, как их вожди прибегали к демагогии и потворствовали низменным инстинктам малосознательных масс для достижения своих целей. Там выступала женщина, и это напомнило мне…
      – Точно, «Триумф воли», Лени Рифеншталь, – кивнул Кларк. – Это действительно классический пример такого рода. Между прочим, тебе пора постричься.
      – Что?

***

      Непрерывные тренировки приносят теперь отличные плоды, подумал майор Сато, даже не поворачивая головы. По команде четыре истребителя-бомбардировщика F-15 «игл» отпустили тормоза и устремились по взлетной дорожке авиабазы в Мисаве. За истекшие двенадцать месяцев они налетали больше трехсот часов, причем треть летного времени только за последние два месяца, так что теперь летчики могли совершать крайне рискованный групповой взлет, которым могла бы гордиться любая эскадрилья, демонстрирующая чудеса пилотажа на воздушных парадах. Вот только четыре самолета майора Сато не были местным вариантом «Голубых ангелов». Они входили в состав Третьего авиакрыла. Самому майору пришлось, разумеется, следить за указателем воздушной скорости на дисплее над головой, прежде чем взять на себя ручку и поднять боевую машину с бетонной дорожки. По команде убраны шасси, и Сато знал, даже не глядя в сторону, что крыло ведомого находится не больше чем в четырех метрах от конца его крыла. Такой взлет опасен, зато оказывает благоприятное воздействие на моральное состояние летчиков. Он приводит в восторг группы наземного обслуживания и изумляет любопытных водителей на шоссе. В тысяче футов от земли с убранными шасси и поднятыми закрылками при скорости, уже перешагнувшей за четыреста узлов, Сато позволил себе посмотреть в обе стороны. Все на местах. Они летели сквозь сухой холодный воздух ясного дня, все еще освещенные заходящим вечерним солнцем. К северу виднелись южные острова Курильской гряды, украденные русскими в конце второй мировой войны, покрытые скалистыми горами, похожие на Хоккайдо, самый северный из японских островов… Ну ничего, всему свое время, сказал себе майор.
      – Поворот вправо, – скомандовал он по радио, и группа повернула на курс ноль-пять-пять. Самолеты продолжали плавно набирать высоту, сберегая топливо для учений.
      Было трудно поверить, что этот самолет сконструирован почти тридцать лет назад. Но от того времени остались лишь общая концепция и форма. После того как американские инженеры из фирмы «Макдоннел – Дуглас» создали первоначальный образец, истребитель претерпел такие изменения, что от их замысла сохранился только силуэт. Почти все на личной птичке майора Сато было японским, даже двигатели. И в особенности это относилось к электронике.
      Мимо в обоих направлениях пролетали коммерческие самолеты, в большинстве своем это были широкофюзеляжные авиалайнеры, несущие на борту бизнесменов из Японии и обратно, в Северную Америку. Они направлялись по международному воздушному коридору, проходившему вдоль островов Курильской гряды, к востоку от полуострова Камчатка и затем к Алеутским островам. Если у кого-то возникали сомнения по поводу значимости его страны, подумал Сато в уединении своей кабины, они исчезали при виде этого зрелища. Лучи заходящего солнца, висящего низко над горизонтом, отражались от алюминиевых листов хвостового оперения множества авиалайнеров, и с высоты в тридцать семь тысяч футов он видел, как вытянулась уходящая в бесконечность вереница самолетов – словно автомобили на шоссе, причем за каждым тянулась белая полоска инверсионного следа. Наконец пришло время браться за работу.
      Группа из четырех истребителей разделилась на две пары, и каждая пошла слева и справа от международного коммерческого коридора. Цель вечерних учений не отличалась сложностью, но тем не менее была важной. Позади них, больше чем в сотне миль к юго-западу, у самой северо-восточной оконечности острова Хонсю, находился самолет раннего радиолокационного оповещения. Это был Е-767. По своей конструкции он был основан на двухмоторном «боинге» (подобно тому, как американский Е-ЗА являлся модификацией гораздо более старого «Боинга-707»). В верхней части переделанного гражданского авиалайнера находилась вращающаяся куполообразная антенна радиолокатора. Как его F-15J являлся намного улучшенной модификацией американского истребителя, так и этот Е-767 представлял собой кардинально переработанный вариант другого американского изобретения. Американцам просто не под силу многое понять, думал Сато, каждые несколько секунд осматривая горизонт, прежде чем перевести взгляд на дисплей. Они сумели сделать столько изобретений, а затем передавали право на их усовершенствование соотечественникам Сато. Впрочем, американцы вели такую же игру с русскими, совершенствуя созданные ими вооружения, но из-за своего высокомерия даже не думали о том, что кто-то может опередить их в подобной игре. Радиолокатор на Е-767 по своим характеристикам превосходил все системы такого типа в мире, поэтому радар, помещавшийся в носовой части «игла», за штурвалом которого сидел майор Сато, был выключен.
      Несмотря на простоту замысла, осуществление его на практике было невероятно сложным. Истребителям, равно как и самолету раннего радиолокационного обнаружения, обеспечивающему их поддержку, необходимо было знать свое точное положение в трехмерной системе координат. Радиолокационные импульсы, испускаемые Е-767, были совершенно точными по времени. Все остальное сводилось к чисто математическим действиям. Зная положение радиолокационного передатчика и свои координаты, «иглы» могли принимать импульсы, отражающиеся от целей, и рассчитывать их положение с такой точностью, словно данные поступили от их бортовых систем. Представляя собой комбинацию разработанных русскими бистатических радиолокаторов и американской технологии радаров, размещенных на самолетах, эта система опережала их. Японский радиолокатор на борту Е-767 действовал с переменной частотой и был способен мгновенно переключаться с длинноволнового режима поиска на коротковолновую систему управления огнем и мог наводить на цель ракеты «воздух – воздух», выпущенные истребителями. Кроме того, радиолокатор на борту Е-767 обладал достаточными размерами и мощностью излучения, чтобы – это было общее мнение – обнаруживать вражеские самолеты, созданные на основе технологии «стеле».
      Уже через несколько минут стало ясно, что система действует. Четыре ракеты класса «воздух – воздух», подвешенные под крыльями истребителя Сато, представляли собой учебные макеты и не имели двигателей. Однако на них были установлены настоящие головки поиска цели, и бортовые приборы показывали, что системы поиска следили за приближающимися к Японии и улетающими от нее самолетами даже с большей четкостью, чем при наведении на цель радиолокатором истребителя. Это был первый исключительно важный прорыв в области военной технологии. Еще несколько лет назад Япония, возможно, предложила бы другим странам купить лицензию на его
      производство, почти несомненно Америке, – такие изобретения ценились на вес золота. Однако ситуация в мире изменилась, теперь американцы могли и отказаться тратить деньги на покупку такой системы. К тому же Япония не собиралась продавать ее, особенно сейчас, подумал Сато. Да, именно сейчас.
      Их отель не отличался особенно высоким классом. Несмотря на то что в нем обычно останавливались иностранцы, администрация понимала, что далеко не все гайджин относятся к числу богатых. Комнаты были маленькими, с низкими потолками, коридоры узкими, завтрак состоял из стакана сока, чашки кофе и одной булочки, но все это обходилось постояльцам только в пятьдесят долларов, тогда как в других отелях пришлось бы платить почти сотню. По меркам государственной службы США Кларк и Чавез «жили экономно», сберегая деньги, как это приходится делать русским. Вообще-то все было не так уж и плохо. Несмотря на то что Япония являлась перенаселенной страной, жить в ней оперативникам было все-таки куда лучше, чем в Африке, а пища, пусть необычная, казалась экзотической и вкусной, пока еще не исчезла новизна. Динг ворчал про себя, поскольку не мог удовлетворить свою страсть к бургерам, однако не говорил этого вслух, потому что подобная мысль, пусть выраженная по-русски, нарушила бы разработанную для них легенду. Вернувшись в отель после напряженного дня, Кларк вставил пластиковую карточку в прорезь двери и повернул дверную ручку. Почувствовав рукой небольшую полоску клейкой ленты на внутренней стороне ручки, он на ходу оторвал ее и прошел в комнату, молча показав ее Дингу, и тут же направился в туалет, чтобы спустить воду в унитазе.
      Чавез осмотрелся, пытаясь догадаться, пришло ли кому-нибудь в голову установить здесь аппаратуру прослушивания. Он все еще не осознавал до конца всех тонкостей шпионского ремесла. По крайней мере профессия разведчика действительно казалась таинственной. Узкая полоска клейкой ленты на дверной ручке – кто-то предлагает встретиться. Это Номури, не иначе. Умная уловка, подумал Чавез. Тот, кто оставил условный, знак, просто шел по коридору и его рука случайно прикоснулась к дверной ручке. Даже внимательный наблюдатель вряд ли заметил бы это. Ну что ж, все тщательно обдумано.
      – Пойду выпью чего-нибудь, – произнес Кларк по-русски. Это означало: «Выясню, в чем дело».
      – Ваня, ты слишком этим увлекаешься. – Хорошо, подумал Чавез. В любом случае так следовало сказать.
      – А вот ты не похож на русского, – буркнул Кларк на случай, если в комнате установлены микрофоны, и направился к двери.
      Как, черт побери, я сумею подготовиться в такой обстановке к экзаменам? – подумал Чавез. Ему пришлось оставить учебники в Корее – все они были, разумеется, на английском языке. Он не мог вести записи или заниматься чем-то еще. Если я провалюсь на экзамене и не получу звания магистра, решил Динг, потребую от Управления, чтобы мне компенсировали затраты за проваленные предметы.

***

      Бар в середине соседнего квартала оказался совсем неплохим. В зале царил полумрак. Кабины – небольшие и отделены друг от друга толстыми перегородками, а благодаря зеркалу над полками, уставленными рядами бутылок, можно было легко убедиться в отсутствии слежки. Но что еще лучше, почти все высокие одноногие табуреты перед стойкой бара были заняты, так что Кларку пришлось с гримасой раздражения на лице пройти в глубь зала в поисках свободного месте. Номури уже сидел за столиком, ожидая его.
      – Идем на риск, верно? – спросил Джон сквозь грохот музыки. Подошла официантка. Кларк заказал себе рюмку водки местного сорта, чтобы не тратить лишние деньги.
      – Приказ из центра, – сказал ему Номури, и тут же встал, явно оскорбленный тем, что какой-то гайджин сел за его столик, не спросив разрешения, и направился к выходу даже без обычного вежливого поклона.
      Еще до того, как вернулась официантка с заказанной рюмкой, Кларк протянул руку под стол и нашел там пакет, скочем прикрепленный к столешнице. В следующее мгновение пакет лежал у него на коленях и скоро окажется засунутым под широким пиджаком за пояс на спине. Кларк всегда покупал для работы костюмы большого размера, – а маскировка под русского облегчала дело, – так как под широкими плечами образовывалось пространство, где можно было спрятать самые разные предметы, что, считал он, являлось еще и лишним стимулом для поддержания физической формы.
      Принесли заказанную им рюмку, и он выпил ее не спеша, поглядывая в зеркало над стойкой бара и пытаясь убедиться, что не видит в нем отражения лиц, которые встречались ему раньше и были занесены в его мысленную картотеку. Такая привычка стала у Кларка второй натурой, и, хотя была утомительной, он понял на горьком опыте, что игнорировать ее не следует. Оперативник пару раз посмотрел на часы, оба раза стараясь не привлекать внимания, на третий раз – открыто, тут же встал и направился к выходу, оставив на столе достаточно денег, чтобы расплатиться за выпитую рюмку. Русские не славятся щедрыми чаевыми.
      Даже в такое позднее время улицы были полны народа. Всю прошлую неделю Кларк взял за правило заходить в бар, чтобы выпить рюмку-другую на ночь, а также побродить по соседним магазинам. Этим вечером он сначала выбрал книжный магазин с длинными извивающимися проходами между полками. Японцы любили читать, и здесь всегда толпились люди. Кларк походил по магазину, выбрал журнал «Экономист», затем пошел вглубь, где стояли люди перед полками с японскими комиксами маша. Он был выше остальных и потому смотрел на комиксы через головы покупателей, стараясь не подходить слишком близко и стоя спиной к выходу. Минут через пять Кларк вернулся обратно и расплатился, выслушав вежливую благодарность продавца, аккуратно завернувшего журнал. Далее он заглянул в магазин электронных товаров и посмотрел на продающиеся там проигрыватели компакт-дисков. На этот раз он столкнулся с двумя покупателями и попросил извинения по-японски – эту фразу он выучил после приезда в Монтерей самой первой. Затем Кларк вышел на улицу и направился обратно в отель, пытаясь понять, сколько времени из последних пятнадцати минут было им потрачено напрасно. Ни единой секунды, сказал себе Кларк. Именно так и следует поступать.
      Вернувшись в отель, он бросил журнал Дингу, который с удивлением увидел английское издание.
      – Разве у них нет ничего на русском языке? – недоуменно спросил Чавез.
      – Здесь подробно описываются детали торговой войны между Японией и Америкой. Читай и учись. По крайней мере улучшишь свой английский.
      Великолепно, чертовски ловко, подумал Чавез, понимая скрытый смысл слов Кларка. Мы начинаем действовать, теперь по-настоящему. Все, он никогда не сможет получить степень магистра, посетовал про себя Динг. По-видимому, ЦРУ просто не хочет повышать ему жалованье, как полагается для специалистов с ученой степенью.
      Тем временем Кларк занимался другими делами. В пакете, переданном ему Номури, находилась дискета и приспособление" которое он тут же присоединил к своему портативному компьютеру. Оперативник включил компьютер и затем вложил дискету в прорезь. В открытом им файле содержалось всего три предложения, и Кларк, прочитав их, тут же стер запись. Затем он принялся составлять то, что для постороннего человека выглядело как сообщение для своего телеграфного агентства.
      Его компьютер был русским вариантом популярной японской модели с кириллицей на клавиатуре, и Кларку оказалось трудно справиться с расположением букв. Несмотря на то что он говорил и читал по-русски, как на родном языке, даже на английском он печатал одним пальцем, да и то со множеством опечаток. Клавиатура с русскими буквами буквально сводила его с ума, и ему не раз приходила в голову мысль о том, что когда-нибудь наступит момент и противник сумеет обнаружить этот маленький недостаток в его прикрытии. Потребовалось больше часа, чтобы напечатать статью, и еще тридцать минут на зашифровку сообщения, ставшего ее частью. Затем Кларк перевел все это на жесткий диск и выключил компьютер. Перевернув его, он извлек модем и заменил его другим, принесенным Номури.
      – Сколько сейчас времени в Москве? – просил он устало.
      – Как всегда, на шесть часов раньше чем здесь. Ты что, забыл?
      – Я пошлю эту статью и в Вашингтон.
      – Отлично, – проворчал «Чеков». – Там она наверняка понравится, Иван Сергеевич.
      – Кларк подключил телефонную линию к своему компьютеру и набрал на нем московский номер. На передачу текста по световоду потребовалось меньше минуты. Затем он повторил операцию, передав на этот раз статью в отделение «Интерфакса» в столице США. Удивительно ловко придумано, подумал Джон. Мгновение – и модем на одном конце линии соединился с модемом на другом конце, послышался звук, похожий на атмосферные помехи. Сигнал передачи звучал просто как хриплое шипение, и прочитать его было невозможно без специального чипа, а Кларк поддерживал связь только с русским агентством новостей. Разумеется, на линии связи отделения «Интерфакса» в Вашингтоне ФБР могло установить подслушивающее устройство, но это уже совсем иное дело. Закончив передачу, он сохранил файл с текстом обычной статьи и стер внесенные в нее дополнения, находившиеся на другом файле. Закончился еще один день на службе родине, Кларк почистил зубы и устало рухнул в узкую кровать.

***

      – Ты произнес блестящую речь, Гото-сан. – Ямата налил сакэ в изящную фарфоровую чашку, наполнив ее почти до краев. – Твоим слушателям все стало совершенно понятно.
      – А ты видел, как они принимали меня? – Политический деятель прямо-таки кипел от восторга, и его маленькое тело словно раздувалось под взглядом промышленника.
      – Завтра ты сформируешь свое правительство, а послезавтра займешь кабинет премьер-министра, Хироши.
      – Ты уверен?
      Кивок и улыбка были знаком подлинного уважения.
      – Да, конечно. Я вместе со своими коллегами говорил с нашими друзьями, и они признали, что ты – единственный человек, способный спасти нашу страну.
      – Когда это начнется? – спросил Гото, внезапно отрезвев и окончательно поняв, что означает его восхождение на высший государственный пост.
      – Как только народ окончательно перейдет на нашу сторону.
      – Ты считаешь, что мы сможем…
      – Да, ничуть не сомневаюсь. – Ямата на мгновение замолчал. – Впрочем, есть одно затруднение.
      – Какое именно?
      – Твоя подруга, Хироши. Если станет известно, что у нового главы правительства любовница – американка, это может скомпрометировать тебя. Мы не можем позволить себе этого, – терпеливо объяснил Ямата. – Надеюсь, ты понимаешь.
      – Кимба доставляет мне. огромное удовольствие, – вежливо возразил Гото.
      – Ничуть не сомневаюсь, но премьер-министр имеет широкий выбор объектов для наслаждения, и к тому же весь будущий месяц мы будем заняты. – Ямате казалось забавным, что он может сначала возвысить этого человека, а затем тут же унизить его с такой же легкостью, словно манипулируя ребенком. И все-таки во всем этом было что-то, что беспокоило его. Например, что мог рассказать Гото своей любовнице? И как поступить с нею теперь?
      – Бедняжка, если мы отправим ее домой, она больше никогда не познает подлинного счастья.
      – Да, мой друг, ты несомненно прав, но это необходимо. Позволь мне заняться этим? Лучше всего сделать это без лишнего шума, тихо и спокойно. Теперь тебе приходится ежедневно выступать по телевидению, и потому больше не следует появляться в этом районе, как ты мог делать это, являясь обычным гражданином. Опасность слишком велика.
      Человек, которому вот-вот предстояло стать премьер-министром, склонил голову и сделал пару глотков из чашки, явно сравнивая преимущества личного наслаждения с долгом перед странои. Это в который раз удивило Ямату – впрочем нет не удивило. Гото – это Гото, и его выбрали для возведения на пост руководителя правительства скорее из-за присущих ему слабостей чем достоинств.
      – Хай, – подумав, кивнул наконец Гото. – Прошу тебя заняться этим.
      – Я знаю, как сделать это, – заверил Ямата.

15. Гнусный, глупый поступок